Философия музея

ФИЛОСОФИЯ 
МУЗЕЯ

Москва
ИНФРА-М
2018

Учебное пособие

Рекомендовано в качестве учебного пособия 
для студентов высших учебных заведений,
обучающихся по направлениям подготовки 47.04.01 «Философия»,
51.04.01 «Культурология», 50.04.01 «Искусства и гуманитарные науки»,
54.04.04 «Реставрация» (квалификация (степень) «магистр»)

Философия музея : учеб. пособие / под ред. М.Б. Пиотровского. — 
М. : ИНФРА-М, 2018. — 192 с. — (Высшее образование: Магистратура).
ISBN 978-5-16-006155-9
Учебное пособие написано преподавателями кафедры музейного дела 
и охраны памятников философского факультета СПбГУ при участии сотрудников кафедры социальной философии и философии истории. Впервые курс 
«Философия музея» был прочитан аспирантам кафедры музейного дела 
и охраны памятников СПбГУ в 2008 г. В настоящем издании собраны материалы, успешно используемые студентами, аспирантами и преподавателями 
в течение ряда лет, в них освещается уровень современного философского 
знания о музее, делается первая в отечественной дидактической литературе 
попытка изложения философии музея в качестве учебной дисциплины.
В качестве учебного пособия книга может быть рекомендована студентам, 
магистрантам и аспирантам, обучающимся по следующим направлениям: 
47.04.01 «Философия», 51.04.01 «Культурология», 50.04.01 «Искусства и гуманитарные науки», 54.04.04 «Реставрация», 51.04.04 «Музеология и охрана объектов культурного и природного наследия», 43.04.02 «Туризм».
ББК 79.1я73

Р е ц е н з е н т ы:
Солонин Ю.Н., доктор философских наук, заведующий кафедрой 
культурологии философского факультета СПбГУ;
Некрасов С.М., доктор культурологии, директор Всероссийского 
музея А.С. Пушкина

Печатается по постановлению Ученого Совета 
философского факультета 
Санкт-Петербургского государственного университета

Ф56

УДК 069(075.8)
ББК 79.1я73
 
Ф56

ISBN 978-5-16-006155-9
© Коллектив авторов, 2013

Подписано в печать 25.09.2012. 
Формат 60×88/16. Бумага офсетная. Гарнитура Newton. 
Усл. печ. л. 11,76. ПТ20.
ТК 406800-11807-250912
ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М»
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1
Тел.: (495) 280-15-96, 280-33-86. Факс: (495) 280-36-29
E-mail: books@infra-m.ru  http://www.infra-m.ru

А в т о р с к и й  к о л л е к т и в:
Пиотровский М.Б. (гл. 1), Беззубова О.В. (гл. 4), Дриккер А.С. (3.2, 
5.1, 6.3), Калугина Т.П. (гл. 7), Кузин И.В. (2.4), Маковецкий Е.А. (2.1, 
3.3–3.7, 6.1), Никонова А.А. (2.3, 3.1, 5.2, 6.2), Пигров К.С. (2.2)

ФЗ 
№ 436-ФЗ
Издание не подлежит маркировке 
в соответствии с п. 1 ч. 4 ст. 11

ГЛАВА 1
 
ФИЛОСОФИЯ МУЗЕЙНОГО ДЕЛА

Создание кафедры музейного дела и охраны памятников на философском факультете Санкт-Петербургского государственного университета, без сомнения, порождено потребностями эпохи. Какими 
именно, я не знаю, но о том, что это именно так, свидетельствует 
повсеместное создание новых и активизация старых кафедр отделений и факультетов музееведения и т.д. Это изобилие ставит перед 
нашей кафедрой задачу определения собственного лица. Я думаю, 
что оно — в слове «дело». Наша задача — учить теории, извлекая ее 
из практики. Специальные курсы музейных практиков должны стать 
основой общих курсов, а не их «практическим» разъяснением. Это 
возможно только при теснейшей связи с живыми музеями, что вполне 
осуществимо при сегодняшнем составе и связях кафедры.
Однако в основе всего этого лежат несколько формул и парадигм, 
достаточно известных, но нуждающихся в постоянном напоминании 
о них.
КУЛЬТУРА — ненаследуемая память поколений. Музей — один 
из институтов хранения этой памяти, ее отбора и передачи в общественное и личное сознание и подсознание поколений.
МУЗЕЙ — порождение антично-европейской культурной традиции. У него есть прототипы, не являющиеся прямыми истоками. 
Один — хранилище подношений в храмах (например, святилище 
Аполлона в Дельфах, но также и японские храмы). Для них характерны «музейные» черты — собирание вещей с особым смыслом, 
дарение, гордый показ, общественная доступность. Продолжение 
этого — церковные музеи и вообще сокровищницы.
Второй прототип и эпоним — Мусейон, дом муз, и Мусейон в 
птолемеевской Александрии. Там собирательский момент составляет 
только небольшую часть (библиотека, сад, скульптуры). Важнее художественное творчество и научное исследование, общение и синтез 
искусств и наук, атмосфера наслаждения знанием и красотой слова 
и искусства. К Мусейону восходит научно-исследовательская и просветительская функция музея, сюда же примыкает и Вилла Трояна.
В основе музейной традиции лежит человеческий «инстинкт» 
собирательства и присвоения. Он может развиваться и развился в понятие и практику собственности, включая и коллекционирование, и в 
понятие общественно доступного собирательства лучшего из того, что 
не может принадлежать одному и становится общественным достоянием. В этом смысле музеи являются знаками и провозвестниками 

высшей стадии развития человеческой культуры и высшей конечной 
стадией в паре ЧАСТНОЕ СОБРАНИЕ — МУЗЕЙ.
Музей европейский начинается с княжеских собраний, подражавших церковным собраниям подношений. За ними следуют 
кунсткамеры, где простое любование красивыми и чудными вещами 
постепенно становится попыткой систематизировать окружающий 
мир и дать его универсальный образ, сочетающий чудеса природы, 
ремесел и искусства. Рядом выделяются картинные галереи. Особым 
этапом является появление универсальных музеев. Они связаны с появлением империй и их идеологией объединения в едином целом 
разных политических организмов, государств, культур и традиций. 
Универсальные музеи собирают вместе образцы разных культур, объединяют их в некое единство, внутри которого происходит диалог 
этих культур. Это одновременно и похвальба грандиозностью своих 
владений, и сопоставление разнообразных традиций, и любование 
их разнообразием.
Создание национальных государств рождает национальные музеи, которые иногда сливаются с универсальными (Лувр), а иногда 
разделяются (Эрмитаж и Русский музей). Другим этапом являются 
локальные музеи как вариант национальных. С их развитием, ориентированным на туризм и получение дохода от культурного наследия, 
связано усиление требований репатриации памятников культуры и 
искусства. Музей — явление историческое, и потому оно конечно, 
смертно как явление. Смерть музеев сегодня часто предрекают, но 
до нее еще далеко.
Музеи (художественный или музей культур) основан на сохранении и представлении ВЕЩИ, оригинальной и подлинной для своего 
времени. Подлинная вещь противостоит виртуальности, как противостоит она и художественному образу, и симулякру. В подлинности 
ВЕЩИ, с ее особой исторической и художественной энергией, и 
состоит особая ценность музеев в сегодняшнем мире. Среди моря 
виртуальности, лжи, иллюзий и навязывания точек зрения и вкусов 
музей с подлинной ВЕЩЬЮ дает человеку прочную основу для собственных ощущений, суждений и размышлений.
Особенностью музейной вещи является то, что, попадая в музей, 
она вырывается из контекста своего бытования, становится символом и знаком этого контекста, но одновременно включается и может 
включаться во множество других контекстов. Эта характерная черта 
явственно видна в музейных экспозициях скульптуры из римских 
садов и форумов, икон, фарфора и т.п. Она меньше проявляется в 
тех случаях, когда вещи создавались специально для показа, например, парадное оружие и парадная посуда, которые служили только 
для торжественной и гордой демонстрации. К таким вещам можно 
отнести и картины, которые художники — чем дальше, тем больше — 

создают в расчете на их представление в музее. Однако и тут имеет 
место исключение из контекста — торжественного представления на 
турнире, пиру, при дипломатическом приеме. А картины вырываются 
из мира «художник — торговец — частное собрание» и помещаются 
в контексты искусствоведческих размышлений. Вещи в музее служат 
для просвещения, воспитания, исследования, рассуждения, оценки 
и развлечения в соответствии с принципами музея. Функции могут 
меняться от эпохи к эпохе. Предмет роскоши, к примеру, может быть 
объектом гордости или инструментом укора, знаком собственного 
богатства или свидетельством иноземного господства или влияния 
(шапка Мономаха).
Музеи порождены обществом и обществу служат. Наряду с библиотеками они являются самыми сильными и яркими способами равного 
приобщения членов общества к культурному наследию и достоянию, 
главных отличий народа от народа и человека от животного. Это 
самые демократические институты общества, содержащие материал 
для познания и удовольствия, доступные всем его слоям и группам.
Музеи служат делу просвещения и воспитания членов общества, 
являются источниками эстетического удовольствия, но могут быть и 
средством развлечения. Элемент развлечения, в принципе, является 
способом ненавязчивого просвещения. Однако в современном мире 
(как это было с воспитанием детей по доктору Споку) элемент развлечения часто превращается в принцип развлечения с добавлением 
магазинов, ресторанов, аттракционов.
Музеи сегодня занимают нишу между храмом и Диснейлендом. 
Главенствующая тенденция пока не выявилась. Обнадеживает то, 
что главный Диснейленд для взрослых, Лас-Вегас, отказывается от 
господствующей идеи «тематических парков». В музейной жизни, 
однако, сохраняется тенденция к театрализации и украшению экспозиции фальшивками и симулякрами. Наиболее ярко это проявляется 
в тенденции организации эффектных и зрелищных выставок, привлекающих массы публики, так называемых блокбастеров. Критерием успеха оказывается успех рыночный. Пределы жертвования 
серьезностью ради привлечения и «просвещения» публики — важный 
и обсуждаемый вопрос. Хорошим выходом из ситуации конфликта 
между серьезностью и посещаемостью может быть практика организации одновременно выставок разного типа для широких масс, для 
гурманов, для гурманов и широких масс. Выходом также является 
сознательная программа смысловой значимости аттракционных выставок. Например, последовательный анализ собственной истории в 
выставках, посвященных императорам России, или последовательное 
представление признанных вершин современного искусства. Очень 
важным является понимание характера того удовольствия, которое 
должен приносить музей. Удовольствие — обязательный элемент 

общения человека с музеем. Однако музейное удовольствие не есть 
легкое удовольствие, приходящее само собой по мере потребления, 
как удовольствие от вина. Это удовольствие, которое рождается в 
результате сознательно прилагаемых усилий, как это бывает при физических упражнениях. Визит в музей утомляет, и он должен утомлять.
Музеи всегда, даже если они и не являются памятниками архитектуры (что бывает редко), являются важным элементом городской 
(иногда и сельской) среды. Часто они становятся градообразующим 
фактором, иногда играют роль правительственных зданий и даже 
городов при смене режимов (например, Петербург). Они могут находиться в центре, где работают люди и расположены учреждения, 
или там (новые музеи), где люди живут или отдыхают (в парках). 
Они могут сливаться с окружающей архитектурой стилистически 
или резко с ней контрастировать.
Музеи являются средством познания мира, средством объяснения 
мира, средством передачи культуры и воспитания поколений. Они 
являются элементом политической, экономической и ценностной 
системы отдельных обществ и человечества в целом. Сегодня музеи 
становятся общечеловеческим явлением. В этом один из положительных моментов глобализации, который человечество должно 
стимулировать.

Музейное дело уже давно является предметом изучения и преподавания на кафедрах музеологии, музееведения. Существует множество 
трудов и учебных программ. Однако и преподавание и — особенно — 
наука еще сильно оторваны от реального знания музеев. Специалисты 
по музееведению, а также выпускники музееведческих отделений, 
как правило, не работают в музеях не работают в музеях. Впрочем, 
так обстоит дело во всех науках. Есть разница между рыбой и ихтиологом. Однако эту разницу можно уменьшить, ни в коем случае ее не 
преодолевая, за счет четкого определения различия и противоречий 
между концепциями и реальностью, разными концепциями и разными точками зрения и интересами, существующими в музейном деле.
В связи с этим интересно предложить некоторую схему небольших специальных, но очень ясно направленных курсов, которые 
должны добавляться к основным курсам стандартных программ по 
музееведению. Они и составят второй, конкретный уровень парадигм 
музейного дела.
Это как бы «пучки» спецкурсов, без которых общий курс бесполезен.
Мне представляется, что история искусства должна сопровождаться следующими курсами: «Графика — музейный подход», 
«Живопись — музейный подход». Курс реставрации — курсами: 
«Особенности музейной реставрации», «Теория и практика консер

вации». Необходим цикл таких специальных курсов, как, например, 
«Семенов-Тяньшанский и художественный рынок Петербурга», 
«Щукины и Морозовы», «Причуды доктора Барнса».
Обязательны и такие курсы о музейной карте России, как «Эрмитаж как феномен русской культуры», «Русский музей как событие», 
«Портрет Петергофа», «Легенды о Царском Селе».
Курсы по истории и теории музея должны сочетаться с проблемными спецкурсами: «Противоречие между техническими и физическими 
средствами защиты» или «Ядовитый воздух города и судьбы музеев». 
Базовый курс «Комплектование, учет и хранение (и изучение) музейных фондов» невозможен без факультативного спецкурса «Красота 
и романтика хранилища». Сегодня важнейшим должен стать курс 
«Музеи и архитектура». Не менее актуален подробный анализ такого 
явления, как универсальный музей в рамках отдельного спецкурса. 
Преподавание курса «Музейный дизайн» должно сочетаться со 
спецкурсом «Прикладное искусство — вырванное из жизни». Абсолютно необходим курс «Атрибуция как ремесло и как искусство» с 
рассмотрением дополнительных тем: «Рембрандт — неРембрант», 
«Слишком много Рубенсов!», «Что такое «Фаберже?» Наконец, 
курс по правовым основам музейного дела должен сопровождаться 
спецкурсом «Кому принадлежит искусство?» Этот простой вопрос и 
должен стать ключом к пониманию смысла музейного дела и отразиться в университетских лекциях.

ГЛАВА 2
 
ОНТОЛОГИЯ МУЗЕЯ

2.1.  
ВОЗМОЖНА ЛИ ФИЛОСОФИЯ МУЗЕЯ? К ПОСТАНОВКЕ 
 
ПРОБЛЕМЫ

Вопрос о возможности философии музея разделяется, как минимум, на две части: для чего нужна философия музея, и каким должен 
быть ее метод, т.е. ее путь, если не останется более сомнений в ее 
надобности. Первая часть вопроса лишь на первый взгляд кажется 
несложной из-за кажущейся его очевидности. Действительно, если 
музей — историческое явление, то современность, несомненно, лучшее из прожитых им времен. Количество музеев год от года увеличивается, надо думать, что так же быстро увеличивается и количество 
посетителей; наука о музее, уже достигшая своего расцвета в XX в., 
достоверно свидетельствует о ряде функций, выполняемых музеем 
в культуре и обществе, что говорит о том, что музей стал одним из 
важнейших социокультурных институтов нашего времени. Однако социокультурная значимость еще не обязательно требует философского 
осмысления. Так, в «Хрупком абсолюте» Славой Жижек убедительно 
доказывает социокультурную значимость диетической кока-колы, но 
никому не приходит в голову заняться философией этого нектара. 
Задача философии состоит в том, чтобы отвечать на неизбежные вопросы, на такие, от которых нельзя отвертеться, от которых нельзя 
спрятаться ни за прагматику своего времени, ни за его риторику, ни 
за его поэтику. Философия требует простых и ясных ответов именно 
на те вопросы, которые касаются лично меня, или на тот единственный вопрос, который касается меня. История философии как раз и 
представляет ряд таких абсолютно не связанных, может быть, между 
собой ответов, не связанных, потому что вопросы были разными и 
отвечали на них разные люди. Сократ учил о том, что жизнь — это 
приготовление к смерти, о том, что живущий справедливо всегда 
правее вероломца и хитреца. Это, в сущности, несложная философия, 
философия и вообще не бывает сложной, если она не придумывается 
понарошку. Даже критическая философия Канта — простая, это просто ответ на сомнение по поводу претензии науки на истину: может 
ли наука стать основой мировоззрения, и, главное, можно ли жить 
с таким мировоззрением. Можно, но только все время помня о том, 
что все то, что мы уже знаем или еще только можем достичь на пути 
естественнонаучного поиска, — это еще не действительность, как она 
есть, и никогда ей не станет. Вопросы всегда разные, разные ответы, 

но главное, что в них есть, — они задаются от первого лица. Может 
ли идти в таком смысле речь о философии музея? Могу ли я спросить 
себя, для чего человек ходит в музей? Спросить настолько серьезно, 
чтобы ответы об инкультурации и социализации не показались мне 
убедительными? Для сравнения приведем аналогичный пример: 
для чего человек читает, тратит уйму времени на чтение о том, что 
можно увидеть или сделать самому? Допустим, что для того, чтобы 
суметь увидеть, человеку нужно вначале прочитать об этом, но ведь 
люди читают всю жизнь, даже научившись видеть и делать. Для чего 
такая избыточность чтения? Ответ есть у Поля Рикера: в рассказе 
формируются из глины положения дел не только события, но еще на 
основе этих событий формируется сама история. Рассказ определяет 
прошлое и направляет будущее, причем направление зависит именно 
от того, как я рассказываю. Рассказ размыкает причинно-следственные связи, он находится в точке свободы, где если не все возможно, 
то очень многое, возможно не бывшее сделать бывшим, возможно 
лепить будущее, многое что возможно. А у человека ведь не всегда так 
много при себе свободы: я уже живу в начатом кем-то другим рассказе. 
Когда я сам совершаю выбор, то я его рано или поздно все-таки совершаю и дальше живу уже в истории, заданной этим выбором, этим 
рассказом. Но тоска по свободе ведь возникает как раз тогда, когда 
у меня ее меньше всего, когда моя судьба вплетена в плотный канат 
из моих и чужих рассказов, — короче, мне нужна свобод, и достичь 
ее я могу только там, где наверняка знаю, что она есть — в рассказе. 
Я читаю и делаю это тем больше, чем меньше у меня свободы, тем 
более что за книжную свободу цена минимальная: мне не придется 
жить в той истории, которую я начал бы собственным рассказом. Это, 
надо думать, неплохой ответ на вопрос о том, для чего люди читают. 
Но вернемся к нашему вопросу: для чего люди ходят в музеи? Однако 
повременим с ответом и обратимся вначале ко второй части нашего 
вопроса: каков метод философии музея?
Несколько обобщая существующие периодизации музея, можно 
говорить о двух этапах музейного бытия: протомузейном (эпоха 
эллинизма) и собственно музейном (с Нового времени до наших 
дней). Первый этап — этап «александрийского» осмысляющего коллекционирования, происходящего в условиях синкретической культуры, когда нужно было заниматься в детстве в гимнасии, а будучи 
взрослым, посещать театр и, разумеется говорить по-гречески, чтобы 
уютно себя чувствовать в обществе. Именно в этот период формируется основной философский метод эпохи — метод экзегетического 
толкования, основанный на символическом мироощущении. В самом 
деле, эллинизм — это универсальная культура, стоящая на греческом 
основании, а любое обобщение требует процедуры обнаружения 
оснований: естественные для грека вещи требуют перевода, усилия 

понимания со стороны иудея или сирийца. Экзегеза здесь — естественная форма бытия культуры. Это некоторое растолковывающее 
усилие, но и направления его могут быть разными, как неоднородным был и сам эллинизм. Эллинизм — это в определенном смысле 
эпоха несобственного времени: или потерянного, или еще не обретенного. Как универсализирующая культура империи Александра, 
а затем Римской империи, эллинизм — это синкретизм национальных культур, где греческое языковое единство не проникает глубже 
официальных социальных практик, где, даже говоря по-гречески, 
человек остается сирийцем или иудеем, где и грек, говорящий на 
койнэ, остается греком. В этом случае эллинизм — культура памяти, 
культ прошлого, эпоха придающих силу (в случае с греками) или 
пестующих обиду (для не-греков) воспоминаний. Но есть и другой 
эллинизм — раннехристианский, эллинизм без варваров и греков, 
эллинизм обетования Нового мира. Христианская культура ожидания 
Настоящего добавляет к эллинизму второе измерение времени — будущее. Экзегетика, стало быть, служит не одним только инструментом истолкования настоящего, но, что важнее, само это настоящее 
истолковывает через прошлое или будущее, наполняет смыслом то, 
что иначе представляется полной пустотой и бессмыслицей.
Из такого понимания протомузейного этапа следуют два вывода 
относительно философии музея. Во-первых, нетрудно предположить, 
что экзегетический метод окажется весьма продуктивным в философском осмыслении музея, и, во-вторых, что зрелищность, как 
внутреннее правило эллинистической культуры, станет и основным 
законом музея. Относительно второго вывода вспомним Платона, 
в логике которого идея, оторванная от вещи, является пустой видимостью, только на первый взгляд соблазняющей своей «идеальностью», но на деле только уводящей от Блага. Поэтому творцы таких 
«идей» и изгоняются из воображаемого государства, соблазнительное 
Благо у них оборачивается онтологической пустотой, злом. Между 
тем, эллинизм — это эпоха небывалого расцвета зрелищ, этика 
римского зрелища — причина раскола внутри и так не монолитной 
эллинистической культуры. Здесь достаточно вспомнить обвинения 
апологетических авторов языческой культуры: одним из серьезнейших оснований этой критики была как раз таки извращенная этика 
зрелищ. В самом деле, если на вид выставляется интимное или тайное: 
убийство, половой акт и т.п., когда все это не просто изображается, 
а происходит на самом деле на сцене, этому должны быть причины 
внутри культуры. И апологеты указывают на вносимую многобожием 
онтологическую дезориентацию, лежащую в основе римского зрелища как явления культуры. Онтологически это та же дезориентация, 
за внесение которой Платон изгоняет подражателей из своего воображаемого государства. Это то, что лежит в основе зрелища как