Великие судьбы русской поэзии: начало ХХ века

3

УДК 821.161.1.0
ББК 83.3(2Рос=Рус)

Г55

Г55 

Глушаков Е.Б.
Великие 
судьбы 
русской 
поэзии: 
Начало 
XX 
века 
[Электронный ресурс] / Е.Б. Глушаков. — 3-е изд., стер. — М. : 
Флинта, 2021. — 256 с.

ISBN 978-5-9765-0893-4

Александр Блок, Николай Гумилёв, Сергей Есенин, Владимир 
Маяков ский — четыре едва ли не последних романтических всплеска 
вели кой русской поэзии. Тут и высокий пафос духа, устремлённого к 
непостижимо-божественному, и цветник экзотических фантазий. И самая 
неж ная, самая искренняя любовь к отечеству. И героика гражданского 
слу жения. Они горячи — эти четыре поэта, эстрадны и ужасно громки — 
на весь мир!

Книга адресована преподавателям вузов и студентам. А ещё каждому, 
для кого поэзия представляется не просто зарифмованными строчками, 
но одним из высших духовных начал и самой удивительной, самой 
сокровенной формой бытования истины и красоты.

УДК 821.161.1.0
ББК 83.3(2Рос=Рус)

ISBN 978-5-9765-0893-4 

СОДЕРжАНИЕ

Поэты-романтики  . .......................................................................................................4

«СЛУШАЙТЕ РЕВОЛЮЦИЮ!» (Александр Александрович Блок) ......6

МУЗА ДАЛЬНИХ СТРАНСТВИЙ (Николай Степанович Гумилёв) ......78

«Я МОСКОВСКИЙОЗОРНОЙ ГУЛЯКА...» 

(Сергей Александрович Есенин) . ................................................................144

«РЕВОЛЮЦИЕЙ МОБИЛИЗОВАННЫЙ И ПРИЗВАННЫЙ...» 

(Владимир Владимирович Маяковский) . ................................................196

© Глушаков Е., 2016
© Издательство «Флинта», 2016

3

УДК 821.161.1.0
ББК 83.3(2Рос=Рус)

Г55

Глушаков Е.Б.
Г55 
Великие судьбы русской поэзии: Начало XX века / Е.Б. Глушаков. — М. : Флинта : Наука, 2010. — 256 с.
ISBN 978-5-9765-0893-4 (Флинта)
ISBN 978-5-02-037216-0 (Наука)

Александр Блок, Николай Гумилёв, Сергей Есенин, Владимир Маяков ский — четыре едва ли не последних романтических всплеска вели кой русской поэзии. Тут и высокий пафос духа, устремлённого к непостижимо-божественному, и цветник экзотических фантазий. И самая 
неж ная, самая искренняя любовь к отечеству. И героика гражданского 
слу жения. Они горячи — эти четыре поэта, эстрадны и ужасно громки — 
на весь мир!
Книга адресована преподавателям вузов и студентам. А ещё каждому, 
для кого поэзия представляется не просто зарифмованными строчками, 
но одним из высших духовных начал и самой удивительной, самой сокровенной формой бытования истины и красоты.
УДК 821.161.1.0
ББК 83.3(2Рос=Рус)

ISBN 978-5-9765-0893-4 (Флинта) 
© Глушаков Е., 2010
ISBN 978-5-02-037216-0 (Наука) 
© Издательство «Флинта», 2010

СОДЕРжАНИЕ

Поэты-романтики  .........................................................................................................4

«СЛУШАЙТЕ РЕВОЛЮЦИЮ!» (Александр Александрович Блок) ......6

МУЗА ДАЛЬНИХ СТРАНСТВИЙ (Николай Степанович Гумилёв) ......78

«Я МОСКОВСКИЙОЗОРНОЙ ГУЛЯКА...» 
(Сергей Александрович Есенин) ..................................................................144

«РЕВОЛЮЦИЕЙ МОБИЛИЗОВАННЫЙ И ПРИЗВАННЫЙ...» 
(Владимир Владимирович Маяковский) ..................................................196

5

Поэты-романтики

Незамысловатый бытовой реализм, а так же псевдоинтеллектуальный формализм всё более и более завладевают новейшими 
стихотворцами. Или всё, как есть — до полного натурализма, 
или, как и быть не может — до полного абсурда. Читаешь такое 
и — пусто. Ни сердце, ни мысль не откликаются на подобную 
стихотворную продукцию. Продолжает существовать и поэзия, 
допускающая прочтение только вполголоса, без больших страстей и громких призывов — тихая. Она не будоражит, не увлекает, но оказывается умным, тактичным и тонким собеседником. 
Это «взрослая» поэзия, поэзия спокойных, взвешенных мыслей 
и остужённых опытом размеренных чувств.
Ничего такого у поэтов, чьи судьбы представлены в этой книге, не было, и быть не могло. Романтизм был не только их творческой особенностью, но, прежде всего, неотъемлемым свойством 
души. Поэтому высокий строй их поэзии является лишь отражением того неизбывно юного и благородного, чем дышала повседневность их мыслей и чувств. Принадлежа началу XX века, 
они, разумеется, имели мало общего с такими родоначальниками романтического направления в поэзии, как Джордж Байрон 
или Фридрих Шиллер. Но главное — порыв к возвышенному, 
идеальному — присутствовал и у них. Для Блока — это любовь к 
Прекрасной Даме, для Гумилёва — страсть к путешествиям, для 
Есенина — нежность к природе и всему живому, для Маяковского — служение Революции.
Романтика не терпит остуды возрастом, и в мире этом обычно не загащивается. Недолгое, но бурное и яркое цветение молодости! Полнота сил и чувств! Как такому задержаться среди 
отягощённых заботами обывателей, в большинстве своём неисправимых реалистов и циников? Попросту не дадут. Сживут со 

света. Уничтожат. Это не про мечтательных и ранимых душою 
романтиков сказано Пушкиным:

...Блажен, кто вовремя созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел;
Кто странным снам не предавался,
Кто черни светской не чуждался,
Кто в двадцать лет был франт иль хват,
А в тридцать выгодно женат;
Кто в пятьдесят освободился
От частных и других долгов,
Кто славы, денег и чинов
Спокойно в очередь добился,
О ком твердили целый век:
N. N. прекрасный человек.

К романтикам можно отнести лишь строку, предшествовавшую этому отрывку: «Блажен, кто смолоду был молод...» Да, 
блажен и такой человек, но блаженство его слишком кратковременно и улетучивается с молодостью. А что же тогда остаётся? 
Стихи. Разумеется, если романтик был ещё и поэтом.
Александр Александрович Блок прожил несколько дольше, чем трое его ближайших наследников на ниве российского 
поэтического романтизма — Гумилёв, Есенин и Маяковский. И 
даже долее, чем это вообще получается у возвышенно настроенных людей. А посему под конец жизни стихов не писал, ибо 
молодость Александра Александровича уже отзвучала и, по его 
словам: «Было бы кощунственно и лживо припоминать рассудком звуки в беззвучном пространстве».
Все четыре поэта-романтика погибли и, вроде бы, каждый 
не похоже на прочих, по-своему: один умер от голода, другого 
расстреляли, третий повесился, четвёртый застрелился. Но эти 
смерти объединило общее чудовищное насилье, которое совершила над поэтами, да и над всей страной преступно-кровавая 
эпоха. Все они — жертвы и низменного подлого времени, и своих 
высоких благородных устремлений.

5

Поэты-романтики

Незамысловатый бытовой реализм, а так же псевдоинтеллектуальный формализм всё более и более завладевают новейшими 
стихотворцами. Или всё, как есть — до полного натурализма, 
или, как и быть не может — до полного абсурда. Читаешь такое 
и — пусто. Ни сердце, ни мысль не откликаются на подобную 
стихотворную продукцию. Продолжает существовать и поэзия, 
допускающая прочтение только вполголоса, без больших страстей и громких призывов — тихая. Она не будоражит, не увлекает, но оказывается умным, тактичным и тонким собеседником. 
Это «взрослая» поэзия, поэзия спокойных, взвешенных мыслей 
и остужённых опытом размеренных чувств.
Ничего такого у поэтов, чьи судьбы представлены в этой книге, не было, и быть не могло. Романтизм был не только их творческой особенностью, но, прежде всего, неотъемлемым свойством 
души. Поэтому высокий строй их поэзии является лишь отражением того неизбывно юного и благородного, чем дышала повседневность их мыслей и чувств. Принадлежа началу XX века, 
они, разумеется, имели мало общего с такими родоначальниками романтического направления в поэзии, как Джордж Байрон 
или Фридрих Шиллер. Но главное — порыв к возвышенному, 
идеальному — присутствовал и у них. Для Блока — это любовь к 
Прекрасной Даме, для Гумилёва — страсть к путешествиям, для 
Есенина — нежность к природе и всему живому, для Маяковского — служение Революции.
Романтика не терпит остуды возрастом, и в мире этом обычно не загащивается. Недолгое, но бурное и яркое цветение молодости! Полнота сил и чувств! Как такому задержаться среди 
отягощённых заботами обывателей, в большинстве своём неисправимых реалистов и циников? Попросту не дадут. Сживут со 

света. Уничтожат. Это не про мечтательных и ранимых душою 
романтиков сказано Пушкиным:

...Блажен, кто вовремя созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел;
Кто странным снам не предавался,
Кто черни светской не чуждался,
Кто в двадцать лет был франт иль хват,
А в тридцать выгодно женат;
Кто в пятьдесят освободился
От частных и других долгов,
Кто славы, денег и чинов
Спокойно в очередь добился,
О ком твердили целый век:
N. N. прекрасный человек.

К романтикам можно отнести лишь строку, предшествовавшую этому отрывку: «Блажен, кто смолоду был молод...» Да, 
блажен и такой человек, но блаженство его слишком кратковременно и улетучивается с молодостью. А что же тогда остаётся? 
Стихи. Разумеется, если романтик был ещё и поэтом.
Александр Александрович Блок прожил несколько дольше, чем трое его ближайших наследников на ниве российского 
поэтического романтизма — Гумилёв, Есенин и Маяковский. И 
даже долее, чем это вообще получается у возвышенно настроенных людей. А посему под конец жизни стихов не писал, ибо 
молодость Александра Александровича уже отзвучала и, по его 
словам: «Было бы кощунственно и лживо припоминать рассудком звуки в беззвучном пространстве».
Все четыре поэта-романтика погибли и, вроде бы, каждый 
не похоже на прочих, по-своему: один умер от голода, другого 
расстреляли, третий повесился, четвёртый застрелился. Но эти 
смерти объединило общее чудовищное насилье, которое совершила над поэтами, да и над всей страной преступно-кровавая 
эпоха. Все они — жертвы и низменного подлого времени, и своих 
высоких благородных устремлений.

7

«СЛУШ аЙТЕ РЕВОЛ Ю Ц И Ю!»

АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ БЛОК

Публичное чтение собственных 
стихов поэт обыкновенно начинал 
со стихотворения «На Куликовом 
поле». Этим шедевром Блока и мы 
откроем свой рассказ об его судьбе 
и творчестве.

НА ПОЛЕ КУЛИКОВОМ
(отрывок)

Река раскинулась. Течёт, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной жёлтого обрыва
В степи грустят стога.

О, Русь моя! жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь — стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.

Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной —
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы — ночной и зарубежной —
Я не боюсь.

Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснёт святое знамя
И ханской сабли сталь...

И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль...
Летит, летит степная кобылица
И мнёт ковыль...

И нет конца! Мелькают вёрсты, кручи...
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!

Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь...
Покоя нет! Степная кобылица
Несётся вскачь!

Родился будущий поэт 28 ноября 1880-го. Год его появления на свет ознаменовался особенным чествованием Пушкина. 
В Москве на Тверской был открыт памятник Александру Сергеевичу работы Опекушина, сооруженный на добровольные пожертвования или, как тогда говорили, на народном иждивении. 
Наряду с другими крупными писателями, воздавшими хвалу величайшему нашему поэту, выступил со своей знаменитой речью 
Достоевский. И были им тогда сказаны прозвучавшие откровением слова о пророческом даре Пушкина и о всемирной отзывчивости русской души. Благодаря этой речи Федор Михайлович, прежде не избалованный славою, вдруг разом в одночасье 

7

«СЛ УШ аЙТЕ РЕВОЛ Ю Ц И Ю!»

АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ БЛОК

Публичное чтение собственных 
стихов поэт обыкновенно начинал 
со стихотворения «На Куликовом 
поле». Этим шедевром Блока и мы 
откроем свой рассказ об его судьбе 
и творчестве.

НА ПОЛЕ КУЛИКОВОМ
(отрывок)

Река раскинулась. Течёт, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной жёлтого обрыва
В степи грустят стога.

О, Русь моя! жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь — стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.

Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной —
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы — ночной и зарубежной —
Я не боюсь.

Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснёт святое знамя
И ханской сабли сталь...

И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль...
Летит, летит степная кобылица
И мнёт ковыль...

И нет конца! Мелькают вёрсты, кручи...
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!

Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь...
Покоя нет! Степная кобылица
Несётся вскачь!

Родился будущий поэт 28 ноября 1880-го. Год его появления на свет ознаменовался особенным чествованием Пушкина. 
В Москве на Тверской был открыт памятник Александру Сергеевичу работы Опекушина, сооруженный на добровольные пожертвования или, как тогда говорили, на народном иждивении. 
Наряду с другими крупными писателями, воздавшими хвалу величайшему нашему поэту, выступил со своей знаменитой речью 
Достоевский. И были им тогда сказаны прозвучавшие откровением слова о пророческом даре Пушкина и о всемирной отзывчивости русской души. Благодаря этой речи Федор Михайлович, прежде не избалованный славою, вдруг разом в одночасье 

9

узнал ошеломляющий триумфальный успех. И случилось это за 
полгода до его смерти.
А все-таки наибольшим событием, утвердившим в 1880 году 
величие Пушкинского гения естественнее считать рождение 
крупнейшего русского поэта XX века — Александра Александровича Блока. Недаром имя он получил Александр, недаром 
родителей его звали Александром и Александрой. Но главное, 
что сам Александр Сергеевич в своих надеждах на благодарную 
память потомков больше полагался на поэзию — памятник нерукотворный, чем на рукотворные, а посему написал: «И славен 
буду я, доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит».
Отцом будущего поэта был человек полу немецкого происхождения — юрист, философ, профессор Варшавского университета Александр Львович Блок. Его первую книгу «Государственная власть в Европейском обществе», проповедующую 
анархизм, царская цензура приговорила к сожжению. Последний же труд, посвященный немного немало классификации 
наук, если и не подразумевал широкой эрудиции автора, то во 
всяком случае свидетельствовал об его амбициях. Двадцати лет, 
уделённых философом этой работе, оказалось недостаточно. 
Умер он так и не довершив задуманного. Сказались и грандиозность темы, и чрезмерная требовательность к форме изложения, 
ибо Александр Львович считал себя учеником Флобера, что для 
учёного было явно некстати.
Впрочем, его интересы не ограничивались наукой. Профессор превосходно играл на фортепиано и среди ближайших знакомых слыл незаурядным пианистом. Однако же всё, что успел 
сделать этот, безусловно, одарённый человек, увы, не принесло 
заметных плодов, а лишь обнаружило задатки, которым было 
суждено воплотиться уже в его сыне.
Собственная же несостоятельность не могла ни сказаться 
трагически на судьбе учёного и музыканта, усугубив его трудный деспотический характер. Так, женившись на Александре 
Андреевне Бекетовой, дочери крупного биолога, ректора Петербургского университета, он увез её к себе в Варшаву и буквально 
изводил молодую супругу своей скупостью и тиранией. Удивительно ли, что их первый ребёнок родился мёртвым. Не поберёг 

он свою жену и при следующей беременности. Отправившись 
осенью 1880-го в Петербург на защиту магистерской диссертации, Александр Львович прихватил с собою в неблизкую, а главное, тряскую дорогу и Александру Андреевну, находившуюся на 
восьмом месяце.
Неведомо чем окончился бы этот эксперимент. Не исключено, что преждевременными родами где-нибудь на обратном пути. 
Однако родители Александры Андреевны отнеслись к ней куда 
как бережнее; уговорили остаться дома и дожидаться родов под 
их заботливой опекой. Возвращение к мужу в Варшаву — уже 
с ребёнком — планировалось на весну. Однако видя, сколь губительно сказался этот брак на здоровье и душевном состоянии 
дочери, родители убедили её в необходимости бросить мужа. И 
она в письме сообщила ему, что не вернётся. Наибольшая заслуга в разрушении молодой семьи принадлежит, конечно же, отцу 
Александры Андреевны. Любивший всё французское, он с крайней антипатией относился к «бошам». Более того, немцы вызывали у него только иронию и презрение. Нужно ли говорить, 
какой простор получила германофобия Андрея Николаевича в 
его отношениях с мужем дочери.
Родился, рос и воспитывался Александр Блок в ректорском 
доме. Всеобщий любимец, а с годами и гордость высококультурной и добронравной семьи Бекетовых, имел он предостаточно 
примеров для подражания.
Андрей Николаевич, дедушка будущего поэта, был человеком выдающимся. Высшие женские курсы, именованные «Бестужевскими», обязаны своим возникновением его энергии и 
не названы «Бекетовскими» только потому, что правительство 
недолюбливало учёного за его либерализм. Друживший с такими корифеями отечественной науки, как Менделеев, Докучаев, 
Тимирязев, Сеченов, Мечников, Андрей Николаевич и сам обладал крупным научным именем, а вдобавок отличался взглядами, весьма созвучными неспокойному предреволюционному 
времени.
Понимая свои ректорские обязанности гораздо шире, чем принято, учёный частенько хлопотал перед полицейскими властями об 
арестованных студентах. Даже был случай, когда для четверокурс

9

узнал ошеломляющий триумфальный успех. И случилось это за 
полгода до его смерти.
А все-таки наибольшим событием, утвердившим в 1880 году 
величие Пушкинского гения естественнее считать рождение 
крупнейшего русского поэта XX века — Александра Александровича Блока. Недаром имя он получил Александр, недаром 
родителей его звали Александром и Александрой. Но главное, 
что сам Александр Сергеевич в своих надеждах на благодарную 
память потомков больше полагался на поэзию — памятник нерукотворный, чем на рукотворные, а посему написал: «И славен 
буду я, доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит».
Отцом будущего поэта был человек полу немецкого происхождения — юрист, философ, профессор Варшавского университета Александр Львович Блок. Его первую книгу «Государственная власть в Европейском обществе», проповедующую 
анархизм, царская цензура приговорила к сожжению. Последний же труд, посвященный немного немало классификации 
наук, если и не подразумевал широкой эрудиции автора, то во 
всяком случае свидетельствовал об его амбициях. Двадцати лет, 
уделённых философом этой работе, оказалось недостаточно. 
Умер он так и не довершив задуманного. Сказались и грандиозность темы, и чрезмерная требовательность к форме изложения, 
ибо Александр Львович считал себя учеником Флобера, что для 
учёного было явно некстати.
Впрочем, его интересы не ограничивались наукой. Профессор превосходно играл на фортепиано и среди ближайших знакомых слыл незаурядным пианистом. Однако же всё, что успел 
сделать этот, безусловно, одарённый человек, увы, не принесло 
заметных плодов, а лишь обнаружило задатки, которым было 
суждено воплотиться уже в его сыне.
Собственная же несостоятельность не могла ни сказаться 
трагически на судьбе учёного и музыканта, усугубив его трудный деспотический характер. Так, женившись на Александре 
Андреевне Бекетовой, дочери крупного биолога, ректора Петербургского университета, он увез её к себе в Варшаву и буквально 
изводил молодую супругу своей скупостью и тиранией. Удивительно ли, что их первый ребёнок родился мёртвым. Не поберёг 

он свою жену и при следующей беременности. Отправившись 
осенью 1880-го в Петербург на защиту магистерской диссертации, Александр Львович прихватил с собою в неблизкую, а главное, тряскую дорогу и Александру Андреевну, находившуюся на 
восьмом месяце.
Неведомо чем окончился бы этот эксперимент. Не исключено, что преждевременными родами где-нибудь на обратном пути. 
Однако родители Александры Андреевны отнеслись к ней куда 
как бережнее; уговорили остаться дома и дожидаться родов под 
их заботливой опекой. Возвращение к мужу в Варшаву — уже 
с ребёнком — планировалось на весну. Однако видя, сколь губительно сказался этот брак на здоровье и душевном состоянии 
дочери, родители убедили её в необходимости бросить мужа. И 
она в письме сообщила ему, что не вернётся. Наибольшая заслуга в разрушении молодой семьи принадлежит, конечно же, отцу 
Александры Андреевны. Любивший всё французское, он с крайней антипатией относился к «бошам». Более того, немцы вызывали у него только иронию и презрение. Нужно ли говорить, 
какой простор получила германофобия Андрея Николаевича в 
его отношениях с мужем дочери.
Родился, рос и воспитывался Александр Блок в ректорском 
доме. Всеобщий любимец, а с годами и гордость высококультурной и добронравной семьи Бекетовых, имел он предостаточно 
примеров для подражания.
Андрей Николаевич, дедушка будущего поэта, был человеком выдающимся. Высшие женские курсы, именованные «Бестужевскими», обязаны своим возникновением его энергии и 
не названы «Бекетовскими» только потому, что правительство 
недолюбливало учёного за его либерализм. Друживший с такими корифеями отечественной науки, как Менделеев, Докучаев, 
Тимирязев, Сеченов, Мечников, Андрей Николаевич и сам обладал крупным научным именем, а вдобавок отличался взглядами, весьма созвучными неспокойному предреволюционному 
времени.
Понимая свои ректорские обязанности гораздо шире, чем принято, учёный частенько хлопотал перед полицейскими властями об 
арестованных студентах. Даже был случай, когда для четверокурс

11

ника, посаженного жандармами в крепость, Анд рей Николаевич 
добился разрешения сдавать выпускные экзамены, и в университет 
юношу препровождали под конвоем.
Нужно сказать, что в семье Бекетовых существовал культ 
слова. Исходило это прежде всего от Елизаветы Григорьевны, 
бабушки поэта. Будучи женщиной высокообразованной, она 
свободно владела пятью европейскими языками: английским, 
немецким, французским, итальянским и испанским и ежегодно 
переводила до 200 печатных листов художественной и научнопопулярной прозы.
Елизавета Григорьевна сумела привить интерес к профессиональному литературному труду своим дочерям — матери поэта 
и его тёткам. Они занимались не только переводами, но и пробовали сочинять. А всё же первенствовала бабушка. Её перу принадлежит едва ли ни целая библиотека переведённых шедевров 
Бокля, Брема, Мура, Бичер-Стоу, Теккерея, Диккенса, В-Скотта, 
жорж-Санд, Бальзака, Флобера, Мапасана, Руссо... Переводила 
она сразу набело и, даже не перечитывая, отправляла в типографию. Не только завидное мастерство, но и явный признак ремесленничества.
Неудивительно, что бациллами литературного творчества заразился и Саша Блок. Уже в шесть-семь лет мальчик писал стихи. А вот отцовского музыкального влияния избежал. Слишком 
уж редко, по большим праздникам, Александр Львович навещал 
сына. И, хотя при этом варшавский профессор неоднократно 
предпринимал попытки восстановить семью, Александра Андреевна оставалась непреклонна и требовала развод. Но Александр Львович всё ещё на что-то надеялся и развода не давал, 
пока не надумал жениться вторично.
Мальчику шёл десятый год, когда брак между его родителями был, наконец, официально расторгнут Синодом. Вскоре 
Александра Андреевна вышла замуж за гвардейского офицера 
Кублицкого-Пиоттуха и вместе с сыном переехала в казармы 
лейб-гвардии Гренадёрского полка.
Однако с семьей Бекетовых связь не прерывалась, и у Саши 
по-прежнему было сильно увлечение литературой. В 14-летнем 
возрасте мальчик начинает выпускать рукописный журнал 

«Вестник». Участвовали в нём и мать, и бабушка, и тётки, и 
двоюродные братья. Конечно же, и юный «редактор» поставлял 
на страницы своего издания стихи, прозу, всякого рода заметки. 
Сам же делал иллюстрации.
А летом по-прежнему вся родня съезжалась в Бекетовской 
усадьбе в сельце Шахматово. Окрестности чудные. Поля, луга, 
лес, речка. Прогулки верхом и пешие. А неподалеку, в восьми 
верстах — Боблово, усадьба Менделеевых, по-соседски, да и по 
духовной общности друживших с Бекетовыми. Странно ли, что 
Александру Блоку приглянулась дочь великого химика Люба. 
Оба и юны, и хороши собой. Но более всего сближало их общее 
увлечение театром. К тому же простота сельских нравов, прогулки на природе, иногда — вдвоём, тревожили воображение и способствовали дружбе, которая так легко перерастает в любовь.
Впрочем, было между ними и нечто сдерживающее. Очень 
воспитанный и подчеркнуто корректный Александр поначалу 
показался Любе «холодным фатом с рыбьим темпераментом». 
Но летом 1898-го её мнение переменилось. Как раз к этому времени Блок закончил гимназический курс и, естественно, почувствовал себя как-то серьёзнее, взрослее. На поведении Александра в эту пору, безусловно, сказался и недавно пережитый им 
курортный роман с Ксенией Михайловной Садовской, весьма 
красивой дамой, ровесницей его матери. Страстные, волнующие 
впечатления прошлогодней поездки в Бад-Ноутгейм. Любовная 
история с продолжением уже в Петербурге и разрывом, инициатором которого оказался Александр. Новое, интересное, что 
появилось в Блоке, разумеется, не в деталях, а в целом, Люба и 
заметила, и оценила.
В эту пору на Бобловской домашней сцене ставился «Гамлет». Александр играл принца датского, Люба — Офелию. Сценическая любовь между персонажами причудливо накладывалась на реальные чувства исполнителей и как бы подчёркивала 
их. При этом каждый из них уже осознавал свою влюбленность, а 
также имел возможность увериться во взаимности, высказанной 
пока ещё очень робко и не напрямую. Именно тогда, в неполные 
18 лет, Александр Блок и начал писать стихи по-настоящему — 
от уязвлённого любовью сердца, а не для забавы, как прежде. И, 

11

ника, посаженного жандармами в крепость, Анд рей Николаевич 
добился разрешения сдавать выпускные экзамены, и в университет 
юношу препровождали под конвоем.
Нужно сказать, что в семье Бекетовых существовал культ 
слова. Исходило это прежде всего от Елизаветы Григорьевны, 
бабушки поэта. Будучи женщиной высокообразованной, она 
свободно владела пятью европейскими языками: английским, 
немецким, французским, итальянским и испанским и ежегодно 
переводила до 200 печатных листов художественной и научнопопулярной прозы.
Елизавета Григорьевна сумела привить интерес к профессиональному литературному труду своим дочерям — матери поэта 
и его тёткам. Они занимались не только переводами, но и пробовали сочинять. А всё же первенствовала бабушка. Её перу принадлежит едва ли ни целая библиотека переведённых шедевров 
Бокля, Брема, Мура, Бичер-Стоу, Теккерея, Диккенса, В-Скотта, 
жорж-Санд, Бальзака, Флобера, Мапасана, Руссо... Переводила 
она сразу набело и, даже не перечитывая, отправляла в типографию. Не только завидное мастерство, но и явный признак ремесленничества.
Неудивительно, что бациллами литературного творчества заразился и Саша Блок. Уже в шесть-семь лет мальчик писал стихи. А вот отцовского музыкального влияния избежал. Слишком 
уж редко, по большим праздникам, Александр Львович навещал 
сына. И, хотя при этом варшавский профессор неоднократно 
предпринимал попытки восстановить семью, Александра Андреевна оставалась непреклонна и требовала развод. Но Александр Львович всё ещё на что-то надеялся и развода не давал, 
пока не надумал жениться вторично.
Мальчику шёл десятый год, когда брак между его родителями был, наконец, официально расторгнут Синодом. Вскоре 
Александра Андреевна вышла замуж за гвардейского офицера 
Кублицкого-Пиоттуха и вместе с сыном переехала в казармы 
лейб-гвардии Гренадёрского полка.
Однако с семьей Бекетовых связь не прерывалась, и у Саши 
по-прежнему было сильно увлечение литературой. В 14-летнем 
возрасте мальчик начинает выпускать рукописный журнал 

«Вестник». Участвовали в нём и мать, и бабушка, и тётки, и 
двоюродные братья. Конечно же, и юный «редактор» поставлял 
на страницы своего издания стихи, прозу, всякого рода заметки. 
Сам же делал иллюстрации.
А летом по-прежнему вся родня съезжалась в Бекетовской 
усадьбе в сельце Шахматово. Окрестности чудные. Поля, луга, 
лес, речка. Прогулки верхом и пешие. А неподалеку, в восьми 
верстах — Боблово, усадьба Менделеевых, по-соседски, да и по 
духовной общности друживших с Бекетовыми. Странно ли, что 
Александру Блоку приглянулась дочь великого химика Люба. 
Оба и юны, и хороши собой. Но более всего сближало их общее 
увлечение театром. К тому же простота сельских нравов, прогулки на природе, иногда — вдвоём, тревожили воображение и способствовали дружбе, которая так легко перерастает в любовь.
Впрочем, было между ними и нечто сдерживающее. Очень 
воспитанный и подчеркнуто корректный Александр поначалу 
показался Любе «холодным фатом с рыбьим темпераментом». 
Но летом 1898-го её мнение переменилось. Как раз к этому времени Блок закончил гимназический курс и, естественно, почувствовал себя как-то серьёзнее, взрослее. На поведении Александра в эту пору, безусловно, сказался и недавно пережитый им 
курортный роман с Ксенией Михайловной Садовской, весьма 
красивой дамой, ровесницей его матери. Страстные, волнующие 
впечатления прошлогодней поездки в Бад-Ноутгейм. Любовная 
история с продолжением уже в Петербурге и разрывом, инициатором которого оказался Александр. Новое, интересное, что 
появилось в Блоке, разумеется, не в деталях, а в целом, Люба и 
заметила, и оценила.
В эту пору на Бобловской домашней сцене ставился «Гамлет». Александр играл принца датского, Люба — Офелию. Сценическая любовь между персонажами причудливо накладывалась на реальные чувства исполнителей и как бы подчёркивала 
их. При этом каждый из них уже осознавал свою влюбленность, а 
также имел возможность увериться во взаимности, высказанной 
пока ещё очень робко и не напрямую. Именно тогда, в неполные 
18 лет, Александр Блок и начал писать стихи по-настоящему — 
от уязвлённого любовью сердца, а не для забавы, как прежде. И, 

13

конечно же, большинство из них были посвящены его юной избраннице — Любови Дмитриевне Менделеевой.
В том же 1898 году Александр Блок поступает на юридический 
факультет Петербургского Университета, может быть, не столько 
увлечённый юриспруденцией, сколько в бессознательном подражании отцу. Занимает же его в эту пору главным образом поэзия. 
Однако первая попытка напечататься, приведшая начинающего поэта в журнал «Мир Божий», оканчивается неудачей, столь 
обидной, что Блок уже подумывает об актёрской карьере и даже 
берёт уроки декламации в театральной школе М.М. Читау.
Но поэзия не отпускает. Блок, до той поры показывавший 
свои стихи только матери, теперь, усомнившись в собственных 
поэтических претензиях, начинает искать более объективных 
оценок. Отсюда и посещение университетского кружка изящной словесности, и участие в студенческом литературном сборнике. желание восполнить пробелы в стихотворной технике и 
научиться мастерству возбуждает в молодом авторе интерес к 
символистам — корифеям тогдашней поэзии. Он даже решается 
отправить свои стихи в московский альманах, редактируемый 
самым влиятельным из них — Валерием Яковлевичем Брюсовым. Впрочем, по назначению посылка не дошла.
Под впечатлением от Константина Бальмонта, Владимира 
Соловьёва, Фёдора Сологуба, которых в эту пору презрительно 
именовали декадентами, Александр Блок столь пылко и помногу говорит о стихах, что проницательная Любовь Дмитриевна 
заподозрила в нём тайного поэта. И в 1901 году, когда он уже в 
течение трёх лет сочинял стихи, в ответ на прямой вопрос Менделеевой юноша признался, что да, пишет. До этого держал в 
секрете, а тут стал приносить и показывать свежее, только что 
написанное, по большей части посвящённое ей.

И тяжкий сон житейского сознанья
Ты отряхнёшь, тоскуя и любя.
Вл. Соловьёв

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо —
Всё в облике одном предчувствую Тебя.

Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо,
И молча жду, — тоскуя и любя.

Весь горизонт в огне, и близко появленье,
Но страшно мне: изменишь облик Ты,

И дерзкое возбудишь подозренье,
Сменив в конце привычные черты.

О, как паду — и горестно, и низко,
Не одолев смертельные мечты!

Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
Но страшно мне: изменишь облик Ты.

Предчувствие не обмануло Блока. Ему и в самом деле предстояло пасть «и горестно, и низко, не одолев смертельные мечты». То ли Вечная женственность, к которой он обратился в 
этом стихотворении действительно изменит облик, и Александр 
однажды не найдёт и следа Её в телесной оболочке полюбившейся ему девушки, то ли Её там никогда и не было? Увы, иллюзии 
имеют свойство рассеиваться...
Именно 1901-ый год поставил Блока перед мучительнейшей 
загадкой — поэт он или не поэт? Впервые приобрело глубоко 
личный смысл прежде чуждое и абстрактное слово — призвание. 
Юноша спешит освободиться от почти машинальной, по инерции, учёбы на юридическом и подаёт прошение о переводе на 
славяно-русское отделение историко-филологического факультета. А вскоре следует и вдвойне мучительное, уже в Петербурге, 
обращение к любимой — что она думает об его стихах? И неправдоподобно, сказочно щедрый ответ. Оказывается: Любовь Дмитриевна считает его поэтом не меньше Фета. Она так и сказала — 
«не меньше Фета». А ведь Фета они едва ли ни боготворили...
Каковы же в эту пору отношения Александра с самой девушкой, с Любовью Дмитриевной? Ведь его первые стихотворения — только неверная тень этих отношений, заведомо обречённая попытка выразить невыразимое. Отношения эти трудны