Политическая психология. Психосемантический подход

В. Ф. Петренко, О. В. Митина

ПОЛИТИЧЕСКАЯ  
ПСИХОЛОГИЯ 

ПСИХОСЕМАНТИЧЕСКИЙ ПОДХОД

Монография издана при поддержке  
Российского научного фонда.  
Грант N 17 - 18 - 01610

2020

Челябинск • Москва 
СОЦИУМ

 2-е издание, электронное

УДК 159.9 (075), 32.019.52
ББК 88.5, 66.05
П30

Рецензенты: 
Доктор психологических наук, проф. Аллахвердов Виктор Михайлович; 
Доктор психологических наук, проф. Козлов Владимир Васильевич; 
Доктор философских наук, кандидат психологических наук, 
проф. Назаретян Акоп Погосович

Авторы выражают благодарность за дружескую поддержку и ценные замечания 
В. М. Аллахвердову, Г. А. Заикиной, О. С. Дайнека, В. В. Козлову, А. П. Назаретяну, Г. А. Тосуняну.

П30
Петренко, Виктор Федорович.

Политическая психология. Психосемантический подход / В. Ф. Петренко, О. В. Митина. 
— 2-е изд., эл. — 1 файл pdf : 592 с. — Москва ; Челябинск : Социум, 2020. — Систем. требования: Adobe Reader XI либо Adobe Digital Editions 4.5 ; экран 10". — Текст : электронный.

ISBN 978-5-91603-726-5

В книге дается описание методов экспериментальной психосемантики и излагаются результаты исследований категориальных структур общественного сознания в области политической психологии. Исследуется менталитет российских граждан в новейшей истории России (1990–2018 годы). Помимо своеобразной исторической летописи, предлагаемые работы выступают типовыми примерами применения 
методов психосемантики к анализу политического менталитета. Их экспериментальная парадигма может 
быть использована читателями при планировании собственных научных и практических работ.
Предназначена для психологов, политологов, философов, социологов, специалистов в области политической психологии, массовых коммуникаций, этнографов и всех тех, кто интересуется методами изучения общественного сознания.

УДК 159.9 (075), 32.019.52 
ББК 88.5, 66.05

Электронное издание на основе печатного издания: Политическая психология. Психосемантический 
подход / В. Ф. Петренко, О. В. Митина. — Москва ; Челябинск : Социум, 2018. — 592 с. — ISBN 978-502-040156-3. — Текст : непосредственный.

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами 
защиты авторских прав, правообладатель вправе требовать от нарушителя возмещения убытков или выплаты 
компенсации.

ISBN 978-5-91603-726-5
© Петренко В. Ф., Митина О. В., 2018

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение в предысторию написания этой книги . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5

Глава 1. Психосемантический Подход в реконструкции 

Политического менталитета: методы и Примеры исследований . . . . . 25

Глава 2. семантическое Пространство Политических Партий 1991 г.  .  .  .  .  .  .  . 55

Глава 3. социально-Политологическое исследование общественного 

сознания жителей казахстана и Построение семантического 

Пространства Политических Партий 1992 г.  . . . . . . . . . . . . . . . . . 94

Глава 4. Психосемантическое исследование 

Политического менталитета (россия: 1991–1993 гг.). . . . . . 150

Глава 5. Психосемантический анализ отношения к Политическим Партиям 

россии избирателей накануне Парламентских выборов 
(декабрь 1995 г.)  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 173

Глава 6. образ Политической и экономической реформ 

в сознании граждан россии  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 189

Глава 7. динамика Политического сознания 

как Процесс самоорганизации. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .231

Глава 8. динамическая модель изменения Политического 

менталитета россиян  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 252

Глава 9. Психосемантический анализ динамики качества жизни россиян. . . 262

Глава 10. социальные Представления Прошлого: 

Психосемантическая реконструкция. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 283

Глава 11. Психосемантический анализ имиджа Политических лидеров .  .  .  .  .  308

Глава 12. Психосемантический анализ восПриятия Политических лидеров 

(на материале выборки южнокорейских студентов)  . . . . . . . . . . . 332

Глава 13. оПыт исПользования Психосемантической методики 

«образ Политического лидера» для соПоставительных 

исследований восПриятия имиджей Политических деятелей  . . . . . 352

Глава 14. язык метафоры в рейтинге Политических лидеров .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  376

Глава 15. Психосемантический анализ 

геоПолитических Представлений россии .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  386

Оглавление

Глава 16. имидж государства. Психосемантический анализ: 

реконструкция и измерения  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 415

Глава 17. Психосемантика мягкой силы в геоПолитике  . . . . . . . . . . . . . . . 429

Глава 18. этнические стереотиПы российских граждан  . . . . . . . . . . . . . . . 446

Глава 19. исследование этнических стереотиПов 

Психосемантическим методом 
«множественных идентификаций»  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 462

Глава 20. к ментальности евразийского мира 

(социальные стереотиПы дагестанских женщин)  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  498

Глава 21. стереотиПы Поведения верующих Православных 

и неверующих россиянок . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 526

Глава 22. кросс-культурное исследование стереотиПов 

женского Поведения (на материале россии и сша)  . . . . . . . . . . . 546

Вместо заключения   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 586

ВВедение

В предысторию написания этой книги

Настоящее издание книги «Политическая психология: психосемантический подход» представляет собой собрание опубликованных, начиная 
с 1991 года, различных статей в области политической психологии. Мы 
публикуем эти статьи с указанием места и времени их издания, не сделав 
ни одного изменения в тексте статей, чтобы не быть «крепкими задним 
умом». Вместе со всеми соотечественниками мы испытывали как надежду, 
так и разочарования относительно происходящих исторических событий, 
и настоящее издание их в одной книге представляет собой своеобразную 
историческую летопись новейшей российской истории, описанную нами 
в рамках психологической науки методами психосемантики.
Как писал Гегель, (предваряя на эту тему идеи З. Фрейда), любое наше 
произведение (будь то даже портрет другого человека) есть проекция 
самого творца произведения искусства. По нашему мнению, в той или 
иной степени, это верно и для научного исследования, где жизненные 
мотивы, философские воззрения и методологические установки исследователя определяют направленность его интересов, влияют на выбор 
объекта исследования, метода и операциональных средств познания, и, 
наконец, на построение модели (картины мира, частью которого является 
как объект исследования, так и сам исследователь). Как отмечал А. Эйнштейн, «наши теории определяют, что именно мы измеряем». Использование математического аппарата, хотя и придаёт видимость объективности исследования, эксплицируя структурные связи, не рефлексируемые 
на уровне сознания, тем не менее не снимает проблемы субъективности, 
так как математические операции являются, по сути, тавтологическими 
преобразованиями (Тарский, Рассел), не порождающими новую информацию, а проецирующими её в удобной для исследователя форме. Но, 
конечно, исследователь заинтересован не в изучении проекции собствен-
ной личности, а в познании изучаемого объекта и в предсказании его 
динамики и развития. Тем не менее мотивы и ценностные установки 
исследователя не только влияют на построение картины мира изучаемой 
реальности, но и в значительной мере определяют эволюцию самой этой 
реальности. Особо это справедливо в гуманитарной сфере, где описан 
феномен так называемого «самореализующегося прогноза» (см. Merton, 

Введение в предысторию написания этой книги

1968). Научные предсказания и теории, будучи усвоенными массами 
населения (или даже отдельными принимающими решение лидерами), 
направляют социальный процесс в то или иное русло. Примером тому 
могут служить теоретические построения, в общем-то, кабинетного ученого Карла Маркса, вряд ли предполагавшего, какого демона насилия он 
выпустил, разработав идею классовой борьбы. Тут сразу можно возразить, 
а что, разве не существует противоречий между трудом и капиталом? 
Конечно, они наличествуют, как и, впрочем, своеобразный симбиоз труда и капитала, дающий возможность пролетарию получать за свой труд 
средства к существованию. Но реализация этих отношений возможна не 
только в ситуации антагонистической борьбы («весь мир насилия мы разрушим до основания, а затем…»), но и в русле социальной кооперации, 
которую можно было наблюдать, например, на заводах Саввы Морозова в России или на практике социал-демократических преобразований 
в Скандинавских странах. Можно строить и иные, отличные от марксистской трактовки, истоки происхождения «прибавочной стоимости», 
определяя ее не как результат отъёма части труда у пролетария, а как 
естественный прирост производительности труда в силу технического 
прогресса общества, создаваемого трудом ученых и инженеров. Теории 
эксплуатации последних никто еще не предложил, хотя современное 
производство базируется на технологических новшествах, позволяющих, 
благодаря автоматизации и использованию 3-D технологий, полностью 
исключить человека из непосредственно производства. То есть возможны 
различные методы анализа и различные формы интерпретации одного 
и того же социального процесса. Поэтому для представления читателю 
исследований в рамках психосемантического подхода в политической 
психологии нам кажется полезным описать историю и мотивы его возникновения. Отметим при этом, что психосемантический подход в политической психологии ограничен кругом конкретных задач и методов и, 
естественно, заведомо уже областью политической психологии.
В семидесятых и восьмидесятых годах прошлого столетия я, Петренко В. Ф., будучи преподавателем, а затем и профессором МГУ, принадлежащим к школе отечественной психологии Выготского-Леонтьева-Лурии 
(А. Р. Лурия в мои студенческие годы читал нашему курсу общую психологию, а А. Н. Леонтьев был научным руководителем моей кандидатской 
диссертации), достаточно успешно развивал методологию построения 
многомерных семантических пространств как операциональных моделей 
категориальных структур сознания (образа или картины мира). Истоки 

Введение в предысторию написания этой книги
7

этого направления восходят к американским психологам Чарльзу Осгуду 
(Osgood, Suci , Tannenbaum, 1957) и Джорджу Келли (2000). В те времена 
на факультете разрабатывалась, в основном, проблематика познавательных процессов (внимание, восприятие, память и мышление), а также 
руководимая А. Р. Лурией и Б. В. Зейгарник проблематика медицинской 
и патопсихологии. Были представлены также детская и педагогическая 
психология (П. Я. Гальперин, Н. Ф. Талызина) и инженерная психология 
(В. П. Зинченко, Ю. К. Стрелков). Проблематика психологии личности 
практически не существовала, и студенческий учебный курс по общей 
психологии заканчивался на разделе «Мотивация».
Будучи заядлым туристом, я уже в студенческие годы побывал 
в республиках Средней Азии, Кавказа, Прибалтики, бывал в регионах 
Дальнего востока, Сибири, Камчатки и Чукотки, сталкиваясь с многоцветием обычаев и культур, проникся интересом к проблематике национальной психологии. Напомню, что в тридцатые годы прошлого века 
молодой тогда психолог А. Р. Лурия, развивая идеи культурно-исторической психологии Л. С. Выготского, проводил исследования восприятия и 
мышления жителей Узбекистана. Его эпохальная телеграмма Выготскому, гласившая: «У узбеков нет иллюзий», — была следствием того, что 
проведённые исследования зрительного восприятия показали отсутствие 
визуальных иллюзий у узбеков, не прошедших школьного обучения, и не 
соприкоснувшихся в силу этого с законами стереометрии, знание которых 
и вызывает соответствующие иллюзии восприятия. Другое исследование 
Лурии в ходе этой экспедиции было направлено на изучение рефлексии 
и силлогистического мышления у узбеков, не прошедших школьного 
обучения. Лурия описал конкретность и неразвитость логического мышления у таких людей, их неумение делать умозаключения на основе большой и малых посылок: «На севере арбузы не растут, город Н-ск на севере. 
Растут ли там арбузы?» Испытуемые отказывались выносить суждения 
на эту тему, мотивируя тем, что они никогда не были в Н-ске и не могут 
знать, растут ли там арбузы.
Этническая психология, изучавшая специфику мышления и особенности национального характера, успешно стартовала в начале двадцатых 
годов прошлого века: уже в 1920 году Г. Г. Шпет организовал первую 
в России лабораторию этнической психологии, а в 1927 году издал книгу «Введение в этническую психологию». Но в тридцатые годы подобные исследования были свёрнуты по идеологическим мотивам, а сам 
Шпет репрессирован. До семидесятых годов эта тематика оказалась 

Введение в предысторию написания этой книги

практически под запретом, и, наверное, первым исследователем, вернувшимся к этой проблематике, был мой старший друг — казахский 
психолог Маджит Муканович Муканов, исследовавший мышление представителей традиционных культур. Муканов — сам представитель традиционной культуры (родился в племенном объединении Малый жуз 
на берегу Каспийского моря), до совершеннолетия практически не знал 
русского языка. Во время Великой Отечественной войны он воевал, летая 
на поставленном американцами по ленд-лизу самолете «аэрокобра». 
Окончив после войны педагогический институт, Муканов первый после 
вынужденного перерыва в советской психологии начал исследования 
этнической психологии на материале казахского этноса, повторяя экспериментальную логику исследований Лурии на материале пословиц, 
поговорок, форм прецедентного права в казахской культуре. Муканов 
убедительно показал, что в мышлении представителей традиционного 
общества также присутствует рефлексия, но не в форме структур европейской логики, а посредством коррекции и использования рефлексивных 
структур, имплицитно содержащихся в национальном фольклоре, в мышлении представителей традиционного общества. Работы М. М. Муканова 
вызвали живой интерес Жана Пиаже и Леви-Стросса, с которыми он 
был в переписке. Относительно же меня, участие в конференции, проведенной в 1973 году в Алма-Ате, и дружба с М. М. Мукановым и его 
сыновьями мотивировали мой интерес к этнопсихологии, но, в отличие 
от кросс-культурных исследований в области познавательных процессов, 
меня в большей степени интересовали специфика картины мира этноса, 
религиозные и ценностные установки.
Совместно с моими аспирантами, соискателями и студентами, мы 
развернули исследования на материале русской, грузинской, азербайджанской, киргизской, литовской культур. В этих исследованиях мы строили семантические пространства на базе фразеологизмов национальных 
языков или на материале поступков в предлагаемых обстоятельствах. Был 
использован разработанный мною метод «множественной идентификации», когда представители различных культур оценивали вероятность 
свершения того или иного поступка, поведения применительно к самому 
(самой) себе, своим родителям (матери или/и отцу), своему идеалу, а также применительно к множеству образов «значимых других».
Построение семантических пространств, их размерность (когнитивная сложность) и характер личностных конструктов отражают специфику менталитета представителей того или иного этноса. Но первая же 

Введение в предысторию написания этой книги
9

статья по этнопсихологии из этого цикла, сданная в начале восьмидесятых в журнал «Вопросы психологии» и получившая все положительные 
отзывы (в том числе академика РАО А. В. Петровского), пролежала тем 
не менее без движения много лет. Идеологическая позиция государства: 
«В СССР создана новая социальная общность — советский народ» не 
допускала возможность исследования этнических различий. И только 
с «перестройкой», когда М. С. Горбачев после волнений в Казахстане, 
вызванных сменой руководства республики, выступил с речью о том, что 
«наши рассуждения по поводу национальных отношений похожи больше 
на заздравные тосты» и что надо изучать эту проблематику, журнал смог 
опубликовать первую статью из этого цикла.
О событиях, вызвавших такую реакцию руководства СССР, следует 
рассказать особо. Волею судеб я находился в Алма-Ате на горнолыжной 
базе Чимбулак (расположенной выше известного катка Медео), когда по 
телевидению сообщили о замене первого секретаря компартии республики — казаха Д. Кунаева на ставленника Москвы русского Г. Колбина. 
Хотя на базе находилось довольно много казахских спортсменов, я был 
удивлен слабой реакцией на это событие присутствующих. Но оказалось, как говорится, «ещё не вечер». Утром следующего дня, когда мы 
завтракали в компании с врачом базы и первым казахским космонавтом, 
приехавшие из Алма-Аты спортсмены сообщили, что там начались волнения и демонстрации. Поскольку мне все равно требовалось побывать 
в городе, я за несколько часов спустился в долину и, дойдя до городской 
автобусной остановки, стал свидетелем неповторимого зрелища. Толпа 
возбужденных молодых людей, вооруженных палками и даже вилами, 
несла впереди колонны портрет В. И. Ленина с транспарантом его изречения: «Каждый народ нуждается в своих собственных национальных 
руководителях». То есть националистическое, по сути, выступление (как 
выяснилось, в студенческие общежития приходили агитаторы, возбуждающие молодежь на выражение протеста) в своем внешнем выражении 
использовало одежду коммунистической идеологии.
Этот феномен по другому поводу был описан и Освальдом Шпенглером в книге «Закат Европы» и назван «псевдоморфизмом», по аналогии 
с тем, когда в результате вымывания горных пород их пустоты занимают другие минералы, сохраняющие формы предыдущих. Используя эту 
метафору, Шпенглер описывает, как во времена Великой Французской 
революции 1789 года использовались лозунги и символы республиканского Рима.

Введение в предысторию написания этой книги

Но вернемся к событиям в Алма-Ате в декабре 1986 года. К вечеру 
центр событий переместился к площади перед зданием ЦК компартии. 
Огромная возбужденная толпа на Новой площади, и к ней подходят всё 
новые и новые люди, вначале как любопытствующие, а затем переходящие в активных участников. Я сам, находясь среди возбуждённой толпы, 
со своей европейской физиономией чувствовал себя весьма напряженно 
(ведь согласно известному анекдоту, «бьют не по паспорту, а по физиономии»), но так же, как все присутствующие, ощутил негодование, когда 
на нас обрушились потоки воды из водомётов. Властные структуры не 
нашли ничего лучшего, как направить водометные машины на толпу, 
только усилив ее агрессивность. Полетели камни в безоружных курсантов, 
стоящих в оцеплении перед правительственными зданиями. Сказывался 
психологический непрофессионализм властных структур, которые при 
правильном действии могли направить внимание толпы (в массе состоявшей из пришедших понять происходящее) на выступление-разъяснение 
авторитетных политических лидеров или перенаправить внимание протестующих на зрелищное представление (см. работу (Назаретян, 2005) 
о методах воздействия на неуправляемое стихийное поведение и о техниках превращения агрессивной толпы в толпу зрелищную). Местная власть 
оказалась неспособной к психологически грамотной работе с населением 
и попросту самоустранилась или же, возможно, была сама заинтересована в эскалации событий. Агрессивность толпы подпитывалась агрессивными же слухами. На импровизированную трибуну поднимались молодые парни, неожиданно ощутившие собственную значимость, и вещали 
о том, что аксакалы со всего Казахстана едут в Алма-Ату в поддержку 
восставших (что было домыслом). Другим, уже вовсе абсурдным домыслом, было утверждение, что танки НАТО (неизвестно откуда взявшиеся) 
двигаются к границам Казахстана в помощь протестующим. Люди жадно ловили любую информацию, а центральное и местное телевидение 
в это время вещало о волнениях на Филиппинах и ни слова не сообщало 
о происходящем «у себя под носом». Таким образом, здесь налицо была 
полная политическая и психологическая некомпетентность. Эти события 
и ряд последующих (волнения и расстрел толпы в Литве, резня в южной 
Киргизии между киргизами и узбеками, кровавый разгон протестующих 
в Тбилиси, наконец, противостояние армян и азербайджанцев в Карабахе, 
резня в Сумгаите) и заставили руководство страны обратить внимание 
на необходимость исследований межнациональных отношений и национальной психологии.

Введение в предысторию написания этой книги
11

В условиях тоталитарной власти гораздо легче было обеспечивать 
единство многонациональной страны, чем в ситуации демократических 
преобразований «перестройки». В 1989 году я, совместно с В. В. Кучеренко, руководил этнопсихологической студенческой экспедицией на Чукотку. Промежуточная остановка нашего путешествия — Магадан — удивила меня доброжелательной и спокойной атмосферой. После нервной, 
напряженной Москвы «столица Колымского края» производила впечатление полной безмятежности. Но и здесь местный коллега говорил мне 
о необходимости создания независимой «Дальневосточной республики». 
Политизация коснулась даже «медвежьего угла», когда мы на маленьком 
вертолёте добрались до посёлка «Верхняя Парень» — конечной цели 
нашей экспедиции. Посёлок представлял собой несколько деревянных 
изб (школа, клуб) и множество чумов, где жили эвенки, коряки и чукчи, 
мужское население которых занималось ловлей рыбы и пасло в радиусе 
нескольких сот километров стада оленей. Прилет вертолета с «большой 
земли» — событие чрезвычайное и практически всё наличное население 
посёлка выбежало на его встречу.
Помню первое впечатление после того, как мы вышли из вертолёта. 
Группа выпивших крепких парней, с большими охотничьими ножами на 
боку, дралась между собой. Время от времени кто-нибудь из них отделялся от группы дерущихся и подходил чинно поздороваться с нами за 
руку. Удивил первый же вопрос: «А что эти литовцы от нас хотят?» (стоит 
напомнить о национальных волнениях в Литве в то время). В дальнейшем местное население оказалось чрезвычайно дружественным и весьма 
патриотичным. Во время Великой Отечественной войны местные охотники и оленеводы на собачьих упряжках добрались до Магадана, чтобы 
воевать за Родину. Их поблагодарили и оставили на случай возможной 
войны с Японией.
Сравнивая поведение в межнациональном общении малых северных народов и представителей ряда больших республик (упомянутый 
Казахстан был в этом плане одной из более благополучных республик), 
я испытывал недоумение.
Перед поездкой на Чукотку я был в Грузии. Оппонировал диссертацию. Всегда дружелюбные и гостеприимные грузинские коллеги умели 
превращать научное общение в маленький праздник. Так было и в этот 
раз. Поднимали тосты за диссертанта, за науку. Сидевший рядом со мной 
грузинский профессор, милейший человек, которого я хорошо знал, неожиданно поинтересовался у меня о том, как я отношусь к академику 

Введение в предысторию написания этой книги

Сахарову. Дело в том, что незадолго до этого Сахаров назвал Грузию 
малой империей, а Россию, соответственно, большой. На вопрос о Сахарове я ответил, что глубоко уважаю этого выдающегося учёного и мужественного человека. Реакция была неожиданная. Меня попросили встать 
и высказали всё, что думают о Сахарове, России и заодно обо мне.
Понятно отношение населения прибалтийских республик, присоединённых к СССР по пакту Молотова — Риббентропа, сопровождавшегося 
массовыми репрессиями. Но как объяснить массовые негативные установки населения ряда Закавказских и Среднеазиатских республик, получавших значительные дотации от центральной власти? Можно вспомнить 
и то, как вся страна участвовала в восстановлении Ашхабада и Ташкента 
после землетрясений.
Напомню также, что в годы советской власти три республики (Россия, 
Азербайджан, Белоруссия) выступали донорами общесоюзного бюджета, а даже «щирая» Украина, не говоря о Грузии, занимавшей (наряду 
с республиками Прибалтики) одно из лидирующих мест по уровню жизни, являлись дотационными. Говоря о донорстве/дотационности, справедливости ради, стоит учесть специфику внутренних цен в СССР. Так, 
исходя из требований социальной политики, были занижены закупочные 
цены на зерно (а его производители — Россия, Украина, Казахстан).
На бытовом же уровне было распространено мнение о том, что республики «кормят Москву». Мой киргизский аспирант в частной беседе 
доказывал, что стоит Киргизии отделиться от России и начать продавать 
мясо в Европу, как наступит благоденствие. Такие бытовые настроения 
были широко распространены, и можно приводить огромное количество 
примеров, в том числе и из личного опыта. Например, когда на родном 
факультете психологии МГУ проводилась первая в его истории конференция аспирантов и молодых учёных по проблемам межнациональных 
отношений, в выступлениях ряда молодых коллег звучали разного рода 
претензии к России. Эти ребята поступали в МГУ по республиканским 
квотам, вне конкурса (мне, например, в своё время удалось поступить на 
факультет только с третьей попытки) и никогда ранее не подчеркивали 
свою национально-республиканскую принадлежность.
Парадоксально, что в условиях горбачёвской демократизации национальный вопрос вдруг обострился, даже у тех, кто, казалось бы, наиболее 
благополучен, в отличие, например, от упомянутых выше малых северных народов. Я склонен объяснять это тем, что в союзных республиках 
в условиях монополии власти КПСС сформировалась своя национальная