Языковые переписи и мониторинги как инструмент национальной и языковой политики

С. И. Богданов, М. А. Марусенко, 

Н. М. Марусенко

ЯЗЫКОВЫЕ ПЕРЕПИСИ И МОНИТОРИНГИ 

КАК ИНСТРУМЕНТ НАЦИОНАЛЬНОЙ 

И ЯЗЫКОВОЙ ПОЛИТИКИ

Санкт-Петербург

Издательство РГПУ им. А. И. Герцена

2020

РоССИйСкИй  ГоСУдАРСтвенный  
ПедАГоГИчеСкИй  УнИвеРСИтет  им.  А. И. ГеРценА

© С. И. Богданов, М. А. Марусенко, Н. М. Марусенко, 2020
© Издательство РГПУ им. А. И. Герцена, 2020
© С. В. Лебединский, оформление обложки, 2020
ISBN  978-5-8064-2756-5

ББК 81 + 81.2
 Б73

    Богданов С. И., Марусенко М. А., Марусенко Н. М.
Б73
Языковые переписи и мониторинги как инструмент национальной и языковой политики. — СПб.: Изд­во РГПУ им. А. И. Герцена, 2020. — 344 с.
ISBN 978­5­8064­2756­5
В монографии проводится критический анализ международного и отечественного опыта

использования вопросов о языке во всеобщих и специализированных переписях и мониторингах использования языков, проводимых в разных государствах на протяжении двух последних
веков. На основании этого анализа авторы определили оптимальные наборы и формулировки
вопросов о языке и предлагают проекты двух мониторингов (мониторинг использования
русского языка и других языков народов Российской Федерации и мониторинг трансгенерационной передачи языков), ежегодное проведение которых предусмотрено Поручением
Президента Российской Федерации от 04.07.2015 № Пр­1310, сформированным по итогам
совместного заседания Совета при Президенте Российской Федерации по межнациональным
отношениям и Совета при Президенте Российской Федерации по русскому языку 19 мая
2015 года.
Монография предназначена для широких кругов лингвистов, специалистов в области языковой политики, социологии, антропологии и демографии, а также для работников органов
государственного управления в сфере образования, студентов и аспирантов.

ББК 81 + 81.2

Р е ц е н з е н т:
Н. Г. Мед, доктор филологических наук, профессор  
(Санкт­Петербургский государственный университет)



ПРЕдИСЛОВИЕ

Языковые переписи и мониторинги являются важным политическим инструментом, позволяющим получить реальное представление о социально­культурных 
характеристиках нации. Систематические переписи начались в XIX в., в эпоху 
формирования наций и национальных государств, которым потребовалось учитывать население по различным категориям: этническое происхождение, раса, 
религия или язык. Переписи и мониторинги осуществляются не только ради сбора и оценки информации — это только первая половина дела. Их главная задача — донести соответствующие оценки до властей для возможного принятия 
превентивных мер1.
Исторически переменная «язык» связывалась с этническим или расовым происхождением и вызывала ожесточенные политические дебаты, связанные с расово­этническим подходам к языкам в США, территориальными конфликтами в 
Македонии, Бельгии, стране Басков, борьбе за идентичность франкофонов в Канаде и т. д. 
Политические проблемы возникают и при обсуждении терминологии, используемой для идентификации, дифференциации и учета языков, формулировании 
вопросов о родном/материнском языке, языке повседневного использования, первом языке, самооценке языковых компетенций и других языковых практиках. 
Разные подходы к определениям индикаторов приводят к разным статистическим 
результатам.
Результаты переписей обычно используются в административных, юридических, 
политических и научных целях: они могут определять и пересматривать «законные» 
ареалы использования языков в пределах национальной территории, что чревато 
созданием политических проблем, проводить мониторинг знания официального 
языка в целях измерения интеграции аллофонов, бороться с их дискриминацией, 
а также для решения широкого круга социолингвистических задач. В последние 
годы особое значение приобретает образовательная языковая статистика, необходимая для организации и планирования изучения национальных и миноритарных 
языков в многоязычных и мультиэтнических государствах.
Унаследованные от эпохи возникновения национальных государств, языковые 
переписи посвящены изучению трех основных вопросов: 1) зачем и где проводятся языковые мониторинги; 2) как учитывать языки и их носителей; 3) как языковая 
статистика должна использоваться для политической и социальной организации 
языковых сообществ и распределения ресурсов2. 
Отвечая на вопрос, что же заставляет государственные власти собирать языковую статистику, нужно отметить, что она отражает реализацию государством 
языковой идеологии в разных ситуациях и в разное время. Преемственность и изменения в формулировках и наборе индикаторов переписи являются отражением 

1 Тишков В. А. Мониторинг и реагирование // Бюллетень Сети этнологического мониторинга  
и раннего предупреждения конфликтов. 2006. № 65 // URL: www.valerytishkov.ru (дата обращения: 
22.02.2019).

2 Duchêne A., Humbert P. N. Surveying languages: the art of governing speakers with numbers // International Journal of the Sociology of Language. 2018. № 252. Р. 2.

Языковые переписи и мониторинги как инструмент национальной и языковой политики



социально­политической борьбы. Когда какая­либо группа появляется в официальной статистике как языковое, этническое или расовое сообщество, она становится 
социально заметной, независимо от того, признается ли она обществом, подвергается ли дискриминации или замалчивается.
Первой широкомасштабной языковой переписью Нового времени является 
проведенное в 1789–1803 гг. исследование депутата французского Конвента аббата Грегуара, положившее начало новому революционному дискурсу, в котором 
термин «язык» закреплялся только за французским языком, а все остальное презрительно называлось «патуа» или «феодальный идиом»3. Публикация результатов 
переписи, показавшей, что только в 15 департаментах большинство населения говорило на французском языке, породила языковой террор, направленный на уничтожение патуа, диалектов и региональных языков.
Вторая языковая перепись прошла во Франции в 1806 г. и последовала за первой переписью населения. Ею руководил директор Статистического бюро Шарль 
Кокбер де Монтбре, известный своей любовью к диалектам. Она спровоцировала металингвистическую рефлексию о том, что такое язык и что такое диалект, 
и свидетельствовала об изменении отношения государственной власти к французскому языку и прочим идиомам, использовавшимся на территории Империи. 
Ее результатом стало становление диглоссии, в которой две языковые системы 
существовали параллельно и дополняли друг друга. Единая администрация унифицировала все формы диглоссии, появившиеся в результате франсизации, кроме 
того, сильнейшим фактором распространения французского языка были постоянные войны.
Региональные языковые меньшинства привлекали внимание и других правительств: британские переписи также с давних времен собирали данные о языках. 
Впервые языковой вопрос был включен в ирландскую перепись 1851 г., когда 
британская администрация захотела оценить знание гэльского (ирландского) языка. Британские власти хотели доказать спад использования гэльского языка вследствие голода и усилившейся эмиграции из Соединенного Королевства и навязать 
на его место язык Империи — английский.
Британские языковые переписи, проводимые в странах Британского Содружества, представляют не только бюрократический интерес: собранные данные являлись научным ресурсом, производившим энциклопедическое знание о языках. Так, 
начиная с 1881 г. британцы собирали в Индии данные о так называемых материнских языках, и эта категория, являющаяся одновременно и расовой, и языковой 
характеристикой, позволила провести категоризацию населения Индии.
В России и на постсоветском пространстве с аналогичной целью используется 
термин «родной язык», заменяющий или дополняющий информацию о национальности респондента. В СССР данные переписей использовались для картографирования, планирования и контроля. Сбор таких данных представлял большую 
опасность: организаторы переписи 1937 г. были репрессированы, а результаты 
переписи так и не были опубликованы. Сбор данных о родном языке велся не 
только для определения национальности, но и для того, чтобы контролировать 
распространение русского языка как языка межэтнического общения.
На сегодняшний день не существует международных стандартов выяснения 
языковой ситуации и этнической идентификации населения при проведении все3 Марусенко М. А. Языковая политика Франции. СПб.: Изд. дом СПбГУ, 2014. С. 153.



Предисловие

общих переписей. Рекомендации ООН и Евростата по вопросу о языке не носят 
четкого характера и предоставляют государствам право самим определять эти 
понятия. В России также происходит модернизация этих понятий, но гораздо 
медленнее, чем необходимо4.
При проведении переписей в России существовали и до сих пор существуют 
нерешенные вопросы. При подготовке переписи 2002 г. (кстати, дважды откладываемой) выяснилось, что существуют расхождения по поводу того, как сосчитать, 
сколько народов живет в России. Госкомстат, которому поручено проведение 
переписей, предложил такую формулировку вопроса № 8: «К какой национальности (народу) или этнической группе Вы себя относите?». В. А. Тишков считает, 
что вопрос был сформулирован непрофессионально и непонятно: далеко не все 
граждане понимают разницу между народом и этнической группой, а для ученых, 
наоборот, все народы есть этнические группы. Но самый главный недостаток этого определения в том, что оно не позволяет зафиксировать людей смешанного 
происхождения и смешанного этнического самосознания, каких в России миллионы. Он предложил свою, оптимальную с его точки зрения, формулировку: «Какова Ваша этническая (национальная) принадлежность (укажите одну, несколько 
или никакую)?», потому что Конституция дает гражданину право не указывать 
свою национальную принадлежность. В нашей стране живут миллионы граждан 
смешанного этнического происхождения, разделяющие культуру, язык и самосознание как минимум обоих родителей. Почему их нужно ставить перед необходимостью взаимоисключающего выбора, даже если они привыкли это делать в предыдущие времена?5
Необходимо отметить, что точка зрения акад. В. А. Тишкова не является данью 
моде или уступкой модернизму, как это иногда пытаются представить его националистически настроенные оппоненты. Она имеет глубокие исторические корни: 
так, И. А. Бодуэн де Куртенэ в работе, написанной в 1907, но опубликованной 
только в 1913 г., выразил точку зрения прогрессивной российской научной интеллигенции на идеологию первой (и единственной) Всеобщей переписи населения 
Российской империи 1897 г. Бодуэн считал, что принадлежность к национальности должна быть предоставлена самоопределению каждого индивида. Определяя 
по объективным признакам принадлежность людей к той или иной общественной 
группе, нельзя смотреть на этих людей просто как на предметы научного исследования и классификации, как на безличные существа, как на животные и растения. 
Только при субъективном самоопределении и самооценке мы имеем дело с личностями, с гражданами6.
Он отмечал, что язык, который при распределении людей по отдельным антропологическим и этнографическим категориям считается одним из важнейших признаков, является далеко не исчерпывающим показателем. Язык должен рассматриваться в комплексе из 7 признаков, первые 5 из которых являются подвижными, переносными, связанными непосредственно с самими носителями: 1) антропологическое 

4 Тишков В. А. Язык и перепись // Бюллетень Сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. 2002. № 44 // URL: www.valerytishkov.ru (дата обращения: 22.02.2019).

5 Тишков В. А. Кого и как считать в многоэтничной стране // Бюллетень Сети этнологического 
мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. 2000. № 32 // URL: www.valerytishkov.ru (дата 
обращения: 22.02.2019).

6 Бодуэн де Куртенэ И. А. Национальный и территориальный признак в автономии. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1913. С. 15–17.

Языковые переписи и мониторинги как инструмент национальной и языковой политики



сходства и различия, которыми определяется большее или меньшее расовое родство; 2) язык как главное основание для определения племенного родства; 3) идеологические и прочие верования и все коллективное мировоззрение; 4) народная 
словесность; 5) обряды и обычаи; 6) памятники письменности и искусства; 7) хозяйственный и домашний быт, тип жилищ и прочих построек, и т. д. Но все предусмотренное антропогеографией и археологией стоит ниже уровня понятия, связанного со словом «национальность» в новейшем (на 1907 г. — Примеч. авт.) смысле 
этого слова. В области национальности без субъективного сознательного самоопределения каждого лица в отдельности никто не имеет права причислять его 
туда или сюда. Даже владея очень хорошо языком известного народа и принадлежа к нему по рождению, можно, однако, по тем или другим причинам, выйти из 
его состава, и наоборот, плохое знание известного языка не мешает сознательному 
причислению себя к народу, пользующемуся этим языком, как органом национального объединения7.
При сознательном отношении к вопросу о национальности, продолжает Бодуэн, 
можно свободно принадлежать не только к одной такой группе, но даже к нескольким разным группам или не принадлежать ни к одной из них. Другими словами, 
вполне возможна сознательная (или полусознательная и даже бессознательная,  
но могущая быть осознанной) принадлежность к двум и более национальностям, 
или же полная безнациональность, точнее, вненациональность, наподобие безвероисповедности или вневероисповедности. Как возможно в одной и той же голове 
совмещение двух и более языков, точно также возможно в ней сознание принадлежности к двум и более национальностям8.
Анализ результатов переписи привел Бодуэна к следующему выводу: «…до какой степени никуда негодными следует признать данные заурядной статистики 
народонаселения. Эта злополучная статистика смешивает объективные признаки 
с субъективным самоопределением, родной язык с национальностью, допускает 
возможность только одного разговорного языка, навязывает человеку ту или иную 
национальность, то или другое вероисповедание. Для того чтобы статистика народонаселения приносила действительную пользу как для науки, так и для соображений практической политики, она должна строго различать объективные 
признаки от признаков субъективных. Но такая статистика возможна только в 
свободной и действительно культурной стране, а сделаться таковою России еще 
долго не придется»9.
Что касается языковых аспектов переписи, В. А. Тишков считает, что такая 
фундаментальная категория, как «родной язык», обладает чрезмерной эмоциональной символической нагрузкой. В современной науке нет удовлетворительного 
определения этого понятия, как и не существует общепринятого мнения, что у человека должен быть родной язык и что это может быть только один язык. В России также сохраняются упрощенные взгляды10. Так, Е. О. Хабенская считает, что 
«“родной язык” — это язык той этнокультурной общности, с которой ассоциирует себя индивид, то есть, строго говоря, “материнский язык”»11. Этой же точки 

7 Бодуэн де Куртенэ И. А. Национальный и территориальный признак в автономии. С. 18–19.
8 Там же. С. 21.
9 Там же. С. 22.
10 Тишков В. А. Языки нации // Вестник Российской академии наук. 2016. Т. 86. № 4. С. 295.
11Хабенская Е. О. «Родной язык» как этнический символ // Казанский федералист. 2004. № 1(9) // 
URL: http://www.kazanfed.ru/publications/kazanfederalist/ n9/7/ (дата обращения: 15.01.2019).



Предисловие

зрения придерживаются отечественная наука и общественная практика. Особо 
рьяно ее защищает титульная общественность в российских республиках, а также 
представители таких дисциплин, как этнопсихология. Они игнорируют тот очевидный в условиях многоязычных стран факт, что материнский язык — не обязательно родной, а родной язык — не обязательно первый, ссылаясь при этом на 
мнение В. Г. Костомарова, утверждавшего, что «первый выученный язык… может 
стать в жизни человека важнее родного, который, однако, и при забвении остается 
матерью, пусть и менее любимой, чем мачеха»12. Однако в жизни часто все обстоит по­другому: родным становится язык основного знания и общения, а первый 
выученный или слышанный от матери язык никаких особых предрасположений 
не имеет. Около четверти населения России родились и выросли в этнически смешанных семьях и часто владеют в равной мере языком матери и отца, вырастая  
в одной языковой среде, а затем, во время учебы, воинской службы, работы и т. д. 
оказываются в другой среде. Среди мажоритарных этносов (имеющих этнотерриториальные автономии) некоторые фактически целиком являются двуязычными.
Еще Бодуэн писал, что «по части признаков субъективных настоящей статистике 
следует ставить вопрос не о том, какой язык данный индивид считает своим родным — многие это скрывают или же не умеют формулировать ответа, — а о том, 
на каких языках он говорит и в каком порядке им выучивался13».
Аналогом понятия «родной язык» в современных условиях В. А. Тишков предлагает термин «первый язык», который уже успешно используется в социолингвистике (или «главный язык» во многих переписях. — Примеч. авт.)14.
В США данные переписей используются для получения статистики о национальности и расовой принадлежности и для укрепления доминирования английского языка как языка американской нации. Американские статистики, представители меньшинств и неправительственных организаций, ученые и правительственные чиновники не могут прийти к единому мнению относительно целесообразности использования расовой категории для идентификации некоторых групп 
населения. Так, отнесение латиносов не к белым и не к черным, а выделение их 
в отдельную категорию предопределяет дискриминационное отношение к этому 
сообществу.
Статистические проблемы организации переписей решаются по­своему в каждой стране. Существуют различия между немецкой, французской, британской, 
американской и российской национальными статистическими школами, потому 
что эти страны интересуют разные социальные характеристики. Поэтому различия 
между способами количественной оценки языков и их носителей являются не 
столько методологической, сколько эпистемологической проблемой, при обсуждении которой правительственные структуры навязывают свое представление 
о том, что такое объективное знание о языках.
Среди объектов изучения в языковых переписях и мониторингах выделяются 
три главные: 1) язык, первым выученный респондентом; 2) язык, наиболее часто 
используемый респондентом во время переписи; 3) знание респондентом определенного официального языка. Хотя они характеризуют различные аспекты 

12 Костомаров В. Г. Ещё раз о понятии «родной язык» // Русский язык в СССР. 1991. № 1. 
С. 11.
13 Бодуэн де Куртенэ И. А. Национальный и территориальный признак в автономии. С. 23.
14 Тишков В. А. Языки нации. С. 295–298.

Языковые переписи и мониторинги как инструмент национальной и языковой политики



языка, иногда они сосуществуют в одной и той же переписи. Первая из этих тем 
ориентирована на этническое происхождение респондента, вторая используется 
для анализа смены языка и эволюции идентичности, поскольку ответы респондента могут не совпадать с его этническим происхождением. Третья направлена 
на выяснение языковых компетенций (говорения, письма, чтения и понимания) 
методом самооценки этих компетенций респондентом. В зависимости от целей 
правительства, такие вопросы могут использоваться по­разному: либо для мониторинга уровня жизнеспособности языка, например, гэльского в Ирландии, 
либо для помощи неанглоязычным носителям в таких странах, как Австралия 
или США.
Терминология, используемая в переписях, особенно относящаяся к понятию 
«язык», является предметом детального обсуждения, что, впрочем, не избавляет 
от ошибок в терминах и определениях. Так, если рассмотреть определения понятия 
«материнский язык» в переписях разных государств, можно отметить, что в Швейцарии с 1980 г. под этим понимается «язык, на котором люди думают и который 
они знают лучше всего», в Канаде — «первый язык, выученный в детстве в домашней обстановке, и который человек продолжает понимать во время сбора 
данных», а в Индии — «язык, на котором в детстве говорила с человеком его мать». 
Из этого следует, что сравнение результатов по материнскому языку хотя бы  
в этих трех государствах имеет такую же ценность, как сравнение яблока с апельсином15.
Понятия «знания языка» или «способности говорить, читать, писать и понимать» 
также формируются в результате идеологических дебатов. В некоторых переписях 
от респондентов требуется оценить свои компетенции по шкале «очень хорошо — хорошо — не очень хорошо — совсем нет» (например, США и Австралия), 
а многие государства и территории (Южная Африка, Канада, Уэльс, некоторые 
регионы Испании) собирают данные о знании языка по­своему. Мало того, что 
между методиками, применяемыми в разных переписях, мало общего, но основная 
проблема заключается в том, что респонденты не имеют четких критериев, позволяющих отличить «очень хорошее знание» от просто «хорошего» и т. д. Кроме того, 
представители национальных меньшинств обычно отвечают, что они знают свой 
этнический язык, независимо от того, правда это или нет16. Вопросы об уровне 
языковых компетенций не обязательно задаются всем респондентам, потому что 
подразумевается, что только некоторые группы людей (аллофоны, иностранцы  
и т. д.) должны отвечать на эти вопросы. Так, в США и Австралии подобный вопрос задается только респондентам, заявившим, что они не говорят в домашней 
обстановке на английском языке.
Опыт, полученный в Ирландии, свидетельствует, что индикатор «знание языка» 
не обязательно релевантен для оценки жизнеспособности языка. Дело в том, что 
знание языка не всегда сочетается с его использованием. Например, ирландцы, 
заявившие о знании гэльского языка, в основном, были школьниками, посещавшими учебные заведения, где гэльский был обязательным предметом. Основываясь на статистических данных, можно было бы подумать, что, окончив школу, 

15 Duchêne A., Humbert P. N. Surveying languages… Р. 9.
16Vries J. de. Language censuses/Sprachenzensus // U. Ammon, N. Dittmar, K. J. Mattheier, P. Trudgill 
(Еds.). Sociolinguistics: An international handbook of the science of language and society. Berlin: Walter 
de Gruyter, 2005. Р. 110.



Предисловие

они внезапно прекращали знать гэльский язык. Поэтому с 2006 г. Ирландия публикует статистику использования гэльского языка как внутри, так и вне системы 
образования. Результаты по использованию подтверждают результаты по знанию 
языка: для того чтобы быть заметным в результатах переписи, язык нуждается  
в поддержке системы образования17.
Помимо проблем, связанных с различным пониманием того, что такое язык, 
существует целый круг проблем, отражающих разное отношение к языковому 
разнообразию.
Двуязычные и многоязычные граждане всегда представляют собой проблему 
для официальной статистики. В некоторых переписях предусматривается возможность нескольких ответов, иногда с ограничением их числа. Другие стремятся 
ограничить ответы единственным языком. Так, в ЮАР в 1996 г. перепись позволяла назвать два языка, используемых в домашней обстановке, а в 2001 г. — только один. Это является одним из способов сделать при помощи переписи из двуязычных людей — одноязычных. Еще в 1895 г. при проведении переписи в Мексике переписчики получали инструкцию указывать испанский язык в тех случаях, 
когда респонденты называли два или более языков. Целью этого было доказать, 
что испанский — национальный язык — победил так называемые туземные языки 
и затем уничтожить языковые меньшинства. В СССР при переписях также фиксировался единственный родной язык, а в Канаде, например, вопрос о материнском 
языке предусматривал возможность двух ответов.
Однако респонденты, желавшие записать, что у них два материнских языка, 
должны были удовлетворять жесткому критерию: «Для лиц, которые единовременно в раннем детстве научились двум языкам, материнским языком является 
тот, на котором человек чаще всего говорил дома до поступления в школу. Человек 
имеет два материнских языка только в случае, если он продолжает их понимать  
и использует одинаково часто»18.
Возможность указывать в ответе более одного языка не обязательно избавляет 
от политических конфликтов. Некоторые политические группы настоятельно требуют фиксировать только один язык и не хотят фигурировать в статистике как 
смешанная категория, независимо, идет ли речь о материнском языке или о языке 
повседневного использования. Бельгия, в принципе, позволяет давать три ответа, 
однако правительство прекратило сбор языковой статистики, потому что она провоцировала политические конфликты: фламандские националисты считали, что 
большинство двуязычных с французским и фламандским языками были фламандского происхождения, и их учет как двуязычных размывал их значимость и раздувал значимость франкофонного сообщества. Желая прекратить разрастание 
конфликта, Бельгия вообще отказалась от языковых вопросов в переписях и раз  
и навсегда зафиксировала языковую границу.
Официальные статистики далеко не всегда отражают реальную диглоссию 
и дифференциацию языков. Различение языков, диалектов и патуа в переписях 
обычно является результатом некоей социальной договоренности о вариантах 
языка, противопоставляемых стандартному. Еще в 1928 г. Л. Теньер, анализируя 

17 Walsh J., McLeod W. An overcoat wrapped around an invisible man?: Language legislation and language revitalisation in Ireland and Scotland // Language Policy. 2008. Vol. 7. № 1. Р. 24–25.
18 Statistics Canada. 2015. Mother tongue of person. Statistics Canada/Statistique Canada // URL: http://
www.statcan.gc.ca/eng/concepts/definitions/language01 (дата обращения: 21.02.2019).

Языковые переписи и мониторинги как инструмент национальной и языковой политики

10

официальную статистику о европейских языках, отметил трудность проведения 
границ между разными языковыми вариантами19. К чисто лингвистическим проблемам добавляются трудности, связанные с поведением респондентов в ходе переписи: кроме вариантов написания названий языков они также дают расплывчатые 
ответы о языке, типа «африканский», или путают национальность с языком, отвечая «конголезский»20.
Если название языка определено не точно, то невозможно определить численность его носителей. При проведении переписи в Вануату оказалось, например, 
что жители не могут дать другого названия своим языкам, кроме как «наш язык». 
А в Индии далеко не все языки учитываются под своими названиями: там используются «ярлыки» — ограниченное число больших языков, к которым присоединяются все остальные. Это ведет к огромному разбросу данных в статистических 
отчетах. Так, язык майтхили сначала идентифицировался как диалект языка хинди, 
а затем стал считаться самостоятельным языком. В результате, при переписи 1951 г. 
число его носителей составило 87 тыс., а в 1961 г. — 5 млн человек21.
В социально­экономической сфере статистические данные, полученные в результате языковых переписей, используются, главным образом, в следующих целях: 
региональное или национальное признание миноритарных языков, часто подразумевающее удовлетворение территориальных притязаний; социальная интеграция 
или дискриминация так называемых аллофонов; оптимизация двуязычного обучения и помощь в изучении официальных языков; установление различных порогов 
и квот. В Бельгии, Канаде и Швейцарии численность носителей оказывает прямое 
влияние на языковую политику и может провоцировать политические конфликты, 
имеющие этноязыковую природу. В Канаде языковая политика основывается на 
принципе персональности, который означает, что государственные услуги должны 
предоставляться на английском и французском языках на всей территории страны. 
Однако этот принцип имеет ограничения: в сфере образования язык обучения 
определяется провинциями на основе установления статистических порогов, определяющих, на каком языке будет учиться ребенок. В разных провинциях эти пороги отличаются: в Онтарио это минимум 10% населения, у которого миноритарный язык является материнским, в Нью­Брунсвике — 20%, а в Квебеке —  
50%. Высокий порог в Квебеке объясняется борьбой квебекских националистов за 
сохранение франкоязычия, делая невозможным предоставление языковых прав  
англофонам за пределами тех муниципалитетов, в которых они составляют большинство22.
Изменение пороговых значений обычно имеет политические причины. Так,  
в 1999 г. украинский парламент при подписании Европейской хартии региональных 
или миноритарных языков установил 20%­й порог для официального признания 
языковых меньшинств. Формально дискуссия велась относительно признания 

19 Tesnière L. Statistique des langues de l’Europe // A. Meillet (Еd.). Les langues dans l’Europe nouvelle. Paris: Payot, 1928. Р. 391–484.

20 Calvet L.-J. La (socio)linguistique au filtre de l’inventaire des langues du monde: Et quelques considérations sur ses rapports avec la sociologie // Langage et Société. 2007. Vol. 3. № 121–122. Р. 259–273.

21 Jha S. Maithili in the Indian census // Journal of Multilingual and Multicultural Development. 1994. 
Vol. 15. № 5. Р. 390–391.
22 Foucher P. Le statut juridique des communautés anglophones du Québec: Options et recommandations // 
R. Y. Bourhis (Еd.). Déclin et enjeux des communautés de langue anglaise du Québec. Ottawa: Patrimoine 
canadien, 2012. Р. 75–106.