Сюжет об Ундине в опере XIX века: проблема архетипических образов

РОССИЙСКИЙ  ГОСУДАРСТВЕННЫЙ 
ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ  УНИВЕРСИТЕТ  им.  А. И. ГЕРЦЕНА

Н. И. Верба 

СЮЖЕТ ОБ УНДИНЕ 
В ОПЕРЕ XIX ВЕКА

ПРОБЛЕМА АРХЕТИПИЧЕСКИХ ОБРАЗОВ

Санкт-Петербург
Издательство РГПУ им. А. И. Герцена
2019

© Н. И. Верба, 2019
© Издательство РГПУ им. А. И. Герцена, 2019
© С. В. Лебединский, оформление обложки, 2019
ISBN  978-5-8064-2643-8

ББК 85.317
 В31

Верба Н. И.
В31       Сюжет об Ундине в опере XIX века: проблема архетипических 
образов: монография. — СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 
2019. — 220 с. 
ISBN  978-5-8064-2643-8
В настоящей монографии осуществляется исследование способов реализации 
архетипических образов сюжета об Ундине в оперном искусстве XIX века. Внимание уделяется литературным первоисточникам и драматургии опер об Ундине Э. Т. А. Гофмана, А. Лорцинга, А. Ф. Львова, П. И. Чайковского, «решениям» 
музыкальных портретов героев сказки об Ундине названными авторами, общим 
композиционным принципам этих опер, а также интертекстуальным связям 
между произведениями, претворяющими «русалочью» тематику. Соотнесение 
музыкальных характеристик образа Ундины с контекстом запечатлений сходных 
с ней персонажей — Русалки, Мелузины, Лорелеи и т. д. — в разных оперных, 
камерно-вокальных и инструментальных сочинениях XIX века позволяет сделать 
вывод об обусловленности найденных интертекстуальных связей феноменом 
архетипичности. 
Издание предназначено для студентов, выпускников бакалавриата и магистратуры музыкальных вузов  в качестве информационной поддержки в рамках кур сов 
«История русской музыки», «История зарубежной музыки», «Анализ музыкальных форм и жанров», «Психология музыкального творчества», «История и теория 
художественной культуры», а также педагогов, преподающих музыкально-исторические и музыкально-теоретические дисциплины в музыкальных училищах, 
системе дополнительного музыкального образования и высшей школе. 
ББК 85.317

Р е ц е н з е н т: 
Н. А. Огаркова, доктор искусствоведения, профессор
Н а у ч н ы й  р е д а к т о р: 
Р. Г. Шитикова, кандидат искусствоведения, профессор

Печатается по рекомендации кафедры музыкального воспитания 
и образования и ученого совета Института музыки, театра 
и хореографии РГПУ им. А. И. Герцена

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 
4

О ч е р к  п е р в ы й
«Ундина»: от Фуке к Гофману. Опыт анализа 
архетипических образов  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
9

О ч е р к  в т о р о й
Архетипические образы «Ундины» Альберта Лорцинга 
в контексте романтических  оперных версий сюжета 
о морских девах  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  99

О ч е р к  т р е т и й
«Ундина» А. Ф. Львова в «русалочьем» музыкальном 
контексте XIX века  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  135

О ч е р к  ч е т в е р т ы й
Особенности претворения архетипического образа 
морской девы в опере «Ундина» П. И. Чайковского  . . . . . .  188

Послесловие  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 209

Список печатных источников, интернет-ресурсов 
и нотных изданий  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 213

ПРЕДИСЛОВИЕ

В сокровищнице шедевров, характеризующих век романтизма, 
«Ундина» Ф. де ла Мотт Фуке, ее русский перевод В. А. Жуковского 
и одноименные оперы Э. Т. А. Гофмана, А. Лорцинга, А. Ф. Львова и 
П. И. Чайковского занимают особое место. Названные опусы служат 
знаковыми произведениями, в которых ассимилируются самые важные 
этические и эстетические установки эпохи, являют собою яркие случаи отображения в культуре XIX века сюжетов о морских девах1, 
чрезвычайно востребованных на всем его протяжении и претворяемых 
в самых разных формах и жанрах.
Популярность русалочьей тематики в культуре XIX века и, как следствие, огромное множество посвященных ей произведений определяет 
важность исследования проблемы основных образов сюжетов о морских девах, составляющих своего рода систему. На наш взгляд, термин 
«система архетипических образов» наиболее полно отражает суть вопроса. Общепринятое широкое понимание системы как целого, составленного из находящихся в отношениях и связях друг с другом частей, 
позволяет представить структуру легенд, поверий, сказаний о морских 
девах не как простой набор первообразов, но именно как упорядоченное 
и организованное целое, элементы которого состоят между собой в 
определенных взаимодействиях. Система архетипических образов, 
представленная «русалочьим» фольклорным и мифологическим пластом, как и любая другая открытая система, имеет свойство модифицироваться в зависимости от исторического контекста, в котором она 
в очередной раз воссоздается. Определенные изменения, обусловленные 
мировоззрением приступающих к реставрации этого материала творцов, 
претерпевают издавна известные образы, что, в свою очередь, накладывает свой отпечаток на особенности их взаимодействия. Так, возникновение новых сем в структуре архетипического образа неизбежно 
влечет за собой трансформацию взаимоотношений между ними и, да
1 Имеются основания для объединения всего многообразия в одно понятие 
«сюжеты о морских девах», поскольку в большинстве своем они демонстрируют 
общую схему. Примерная фабула большинства сказаний о сказочных водных девах 
такова: непременное родство со стихией воды, выход в наш, человеческий мир, 
связь с человеком (любовь, брак, нередко — рождение детей как в браке, так и вне 
его), предательство со стороны человека (как правило, сопряженное либо с недоверием к героине, невыполнением обета, наличием соперницы) и возвращение 
в родную стихию, месть, или, напротив, прощение человека.

лее, — обновляет весь ряд событий, всю систему как совокупность 
действенной и образной сторон. 
Изложенное как нельзя лучше может прокомментировать следующее изречение Ф. Шлегеля, которое хоть и относится к предметам, 
смежным с проблемой архетипов, но все же может быть вполне экстраполировано и на нее, если принять во внимание основной ключ размышлений Шлегеля — часть и целое, а также их взаимообусловленность 
и взаимозависимость: «Национальные составные части современной 
поэзии необъяснимы, если вырвать их из общей связи и рассматривать 
в отдельности как само по себе существующее целое. Лишь во взаимоотношении они получают опору и смысл»2. 
Необходимость рассматривать архетипические образы популярного 
сюжета как целостную систему, естественно наследующую мировоззрение рождающей эпохи, доказывается и взглядами современных ученых, 
исследующих специфику существования архетипов в их конкретной 
образной реализации: «в художественном произведении архетипы не 
функционируют изолированно друг от друга. Можно утверждать, что 
они образуют единый архетипический комплекс текста [курсив 
наш. — Н. В.]. Сложность архетипического комплекса художественного 
произведения зависит от сложности самого текста, в котором могут 
совмещаться несколько подобных единиц, связанных с определенными 
мотивами и персонажами. При этом одновременное их использование 
может вызвать явление вариативности трансформации архетипиче ского значения <…> Значение архетипа является контекстуально обусловленным. Общекультурный и собственно литературный контекст позволяет доминировать одной или нескольким семам архетипа»3.
Отражение, функционирование и трансформация системы архетипических образов сюжетов о морских девах в «Ундинах» Фуке, Гофмана, 
Львова, Лорцинга, Чайковского — проблема, заслуживающая особого 
исследовательского внимания по нескольким причинам. Названные 
сочинения представляют знаковые прецеденты обращения художниковромантиков к русалочьей тематике4. Авторы многочисленных иных 

2 Шлегелъ Ф. Эстетика. Философия. Критика: в 2-х т. М.: Искусство, 1983. Т. 1. 
С. 99–100.
3 Кушниренко А. А. Семантика компонентов архетипического комплекса литературного произведения // Архетипы, мифологемы, символы в художественной 
картине мира писателя: материалы Международной заочной научной конференции 19–24 апреля 2010 г. Астрахань: Издательский дом «Астраханский университет», 2010. С. 31–32.
4 Им предшествовали только лишь зингшпиль Ф. Кауэра и К. Генслера «Das 
Donauweibchen», поставленный в Вене в 1795 году и своеобразная русалочья 

художественных версий так или иначе имели в виду (осознанно 
или же бессознательно) созданные указанными творцами образы, 
обогащая или же модифицируя их в зависимости от собственных 
мировоззрения, кругозора, пристрастий. Изложенное ни в коей мере 
не следует понимать как непременное и доскональное знание Пушкиным, Даргомыжским, Римским-Корсаковым или Дворжаком (равно 
как и другими творцами произведений, затрагивающих русалочьи 
мифы) «Ундин» Фуке и Гофмана или Львова, Лорцинга и ориентацию 
только лишь на них. Разумеется, каждая новая версия произведения 
на излюбленный и не однажды востребованный сюжет всегда естественно отличается от предыдущих, поскольку эта новизна обусловлена как 
индивидуальностью ее создателя, вносящего свою лепту в трансформацию старого сюжета и системы образов в ней, так и требованиями 
времени, в котором она воссоздается. Вместе с тем, благодаря механизмам коммуникации, только что обновленный сюжет становится 
частью коллективного бессознательного (равно как и своего рода 
«матрицы сознания»5 каждого человека, составляющей это «коллективное»), которое, в свою очередь, оказывает определенное влияние 
на музу иных творцов, приступающих к обработке популярного в культуре сюжета.
История реставраций «Ундины» не ограничивается только лишь 
названными выше именами. Как известно, в 30-е годы XIX века этот 
сюжет привлекает капельмейстера театра в Данциге К. Гиршнера, 
написавшего оперу на либретто Фуке; австрийца И. Риттера фон 
Зейфрида, автора оперы «Ундина, невеста из водяного царства»; А. Гюроветца и Г. Шмидта, творцов балетов6. Повторимся, что помимо 
обращений художников слова и звука именно к героине Фуке, культура романтизма отличается разноплановым воплощением иных образов, являющихся «родными сестрами» Ундины, — Русалки, Лорелеи, 
Мелузины, и даже Снегурочки, Волховы, Царевны-Лебеди и др. Поэ
«тетралогия» С. И. Давыдова и К. Кавоса, ставшая «царицей» русской оперной 
сцены в 1803–1805 годах. См. подробнее: Абрамовский Г. К. Русская опера первой 
трети XIX века. М.: Музыка, 1971. С. 10–13; Гозенпуд А. А. Музыкальный театр в 
России. От истоков до Глинки: Очерк. Л.: Музгиз, 1959. C. 281–290; Губкина Н. В. 
Немецкий музыкальный театр в Петербурге в первой трети XIX века. СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. 564 с.
5 См.: Барляева Е. А. Об использовании архетипов в литературе // Архетипы, 
мифологемы, символы в художественной картине мира писателя: материалы 
Международной заочной научной конференции 19–24 апреля 2010 г. Астрахань: 
Издательский дом «Астраханский университет», 2010. С. 26–29.
6 См. подробнее: Чавчанидзе Д. Романтическая сказка Фуке // Фуке Ф. де ла 
Мотт. Ундина. М.: Наука, 1990. С. 421–471.

тому в контексте трансформаций, произошедших в системе архетипов 
русалочьих мифов на протяжении всего XIX века, важно понимать 
и особенности этих образцов.
Другой важной причиной обращения к рассмотрению проблемы 
модификации первообразов русалочьих мифов выступает обусловленность таких изменений мировоззренческими установками эпохи. 
В самом деле, древнегреческие нереиды, наяды, сирены и прочие духи 
воды7 представляют собою лишь отдельные образы и не аккумулируют 
вокруг себя самостоятельного сюжета: как правило, морские девы в 
древнегреческих вариантах объясняют, наравне с другими мифологическими персонажами, картину мира8. Изменения, свидетельствующие 
о постепенном «обрастании» образа морской девы связанными с нею 
мотивами и ходами, происходят в Средние века: той эпохе мы обязаны 
как запечатлением легенды о Мелузине9, так и появлению знаменитого натурфилософского труда Теофраста Парацельса «Книга о нимфах, 
сильфах, пигмеях, саламандрах, гигантах и иных духах»10. Столь разные 
по жанру и духу сочинения не зря поставлены нами в один ряд — в них, 
фактически, оформляется фабула многих художественных произведений о морских девах, включающая в себя мотивы прихода в человеческий мир «иного», связанного со стихией воды, существа, брак с человеком как возможность получения морской девой бессмертной души, 
необходимость соблюдения человеком обета, предательство с его 
стороны (невыполнение обещания), смерть человека. Обогащение 

7 Духи водной стихии свойственны не только лишь древнегреческой, но и мифологическим системам других народов. См. об этом: Афанасьев А. Н. Поэтические 
воззрения славян на природу: опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов: 
в 3 т. М.: Современный писатель, 1995 (данное издание воспроизводит три тома 
«Поэти ческих воззрений», вышедших еще при жизни автора в 1865–1869 гг.). 
Т. 1. С. 6–7.
8 Исчерпывающая информация о божествах моря представлена в фундаментальном труде Николая Альбертовича Куна. См.: Кун Н. А. Мифы и легенды 
Древней Греции. М.: Олма Медиа Групп, 2011. С. 10–13.
9 Согласно исследователям, «первая редакция романа о Мелюзине появилась 
во Франции в 1839 году, в немецкой литературе роман этот появился впервые в 
1474 и удержался до сих пор в числе народных книг. От немцев роман о  Мелюзине 
перешел в литературу чешскую, польскую (в 1569) и русскую (в 1677). В западную 
Украину Мелюзина проникла м. б. из польских, а м. б. из немецких народных 
пересказов романа». См.: Сумцов Н. Ф. Мелюзина // Сумцов Н. Ф. Культурные 
переживания. Киев: Типография Г. Т. Корчак-Новицкого, 1890. С. 49–51.
10 Paracelsus T. Liber de nymphis, sylphus, pygmaeis et salamandris et de caeteris 
spiritibus. Basel, 1559. См. также: Гартман Ф. Жизнь Парацельса и сущность его 
учения / пер. с англ. М.: Алетейя, 1998. С. 60.

христиански ориентированного (подчеркнем еще раз, что ключевым 
моментом в структуре сюжета о морских девах после его «обработки» 
мировоззрением Средневековья является приобретение души11) сюжета личностной и бытийной проблематикой, связанной с вопросами 
вза имоотношения человека и мира и устройства этого мира, происходит в эпо ху Романтизма и, разумеется, с соответствующими данному времени приоритетами. Таким образом, рассмотрение трансформации архетипического комплекса русалочьих мифов представляет 
собой интерес и как частный случай запечатления романтического 
мировоззрения. 
Исследование произошедших в системе образов изменений заслуживает внимания и с позиций интертекстуальности. «Инвариантная 
природа архетипа, его способность к актуализации в творчестве дают 
основание считать архетип основным элементом коллективного 
бессознательного, которое адекватно интертекстуальности. Это такой 
вариант своего рода коллективного подсознательного, который существует до конкретного нового текста, независимо от воли автора, 
который является проводником архетипа из подсознательного уровня объективно-психологического бытия в сферу художественной 
реальности»12. Иными словами, поскольку целый пласт «русалочьих» 
произведений эпохи Романтизма зиждется на успевших укорениться 
образах и мотивах, то и в средствах художественной реализации этих 
архетипов отнюдь не исключены общие моменты. Изложенное исчерпывающе доказывается общей фабулой поэтических, литературных 
и музыкально-сценических сочинений о Русалках, Ундине, Мелузине, 
Лорелее и прямыми параллелями (как будет показано далее в настоящей монографии) в музыкальных характеристиках основных 
персонажей: интертекстуальность в этой сфере обусловливается 
общими источниками (устными и письменными) представлений 
о морских девах.
Отражение системы архетипических образов сюжетов о морских 
девах в операх Гофмана, Лорцинга, Львова и Чайковского, специфика 
и вопросы трансформации этой системы, интертекстуальные связи 
«русалочьих» опусов XIX века — суть основные ракурсы исследования 
в настоящей монографии.

11 См. также: Лабулэ Э. О духе верований в фей в Германии и Франции // Лабулэ Э. Арабские, турецкие, чешские и немецкие сказки: в 2 т. СПб.: Изд-во 
Н. И. Ламанского, отпечатанное в типографии Г. Ф. Мюллера, 1869. Т. 2: Чешские 
и немецкие сказки. С. 126–133.
12 Кушниренко А. А. Семантика компонентов архетипического комплекса литературного произведения. Указ. изд. С. 30.

Очерк первый

УНДИНА: ОТ ФУКЕ К ГОФМАНУ

ОПЫТ АНАЛИЗА АРХЕТИПИЧЕСКИХ ОБРАЗОВ

Прежде чем приступить к рассмотрению системы архетипиче ских образов в «Ундине» Фуке, необходимо хотя бы несколько 
слов уделить самому автору, так как запечатленные им в «Ундине» 
первообразы, разумеется, определяются его интеллектуальным 
«багажом» и мировоззрением. Во многом благодаря дворянскому 
титулу и семейным традициям, Фуке получает блестящее образование. Образы, которые окружают его с самого детства и сопутствуют в профессиональном литературном становлении, связаны 
с рыцарством, миром Античности, Средневековья и фольклором1. 
Важно подчеркнуть знание Фуке иностранных языков: «Кроме 
древнегреческого и латыни, Фуке знал старофранцузский и провансальский; позднее он изучает готский. К отличному знанию 
английского языка прибавляется знание скандинавских; следуя 
настоятельному совету А. В. Шлегеля, он изучает итальянский, 
испанский и португальский»2. Неудивительно, что, храня верность 
романтическим установкам3, Фуке много переводит из Гомера, 
Ксенофонта, Тацита, Шекспира, Расина, Сервантеса, Байрона, Томаса Мура4. Он лично знаком со многими романтиками (Тиком, 
Клейстом, Шлегелем и другими). От них — «из первых рук» — Фуке 
воспринимает особенности романтического взгляда на мир, в котором живой интерес к мифологии, фольклору, а также чувство 

1 Чавчанидзе Д. Л. Романтическая сказка Фуке. Указ. изд. С. 421–422. 
2 Там же. С. 430–431.
3 Одним из «девизов» художника-романтика выступает универсализм творческой личности, побуждающий творца обладать чрезвычайно прочным и даже 
фундаментальным представлением о мире: «романтизм претендовал на универсальность <…>, на всеобъемлющий охват и обобщение всего человеческого знания, 
и он в известной мере действительно был универсальным мировоззрением». См.: 
Михайлов А. В. Эстетические идеи немецкого романтизма // Эстетика немецких 
романтиков. М.: Искусство, 1987. С. 7.
4 Чавчанидзе Д. Романтическая сказка Фуке. Указ. изд. С. 431.

генетической преемственности по отношению к названным пластам 
занимают особое место. 
В свою очередь подобная мировоззренческая константа объясняет и обусловливает желание романтиков претворить в основанных на мифологии произведениях некие универсальные модели 
представлений, отношений и связей, составляющих мироздание в 
целом: «Романтики стремились создать новую мифологию, требовали от поэта мифологизации действительности, то есть придания 
ей черт всеобщности, вечности. Отразить реальное во взаимодействии с идеальным — вот цель искусства»5. Миф, как живительный 
источник понятий о чести, доблести и межчеловеческих жизненных 
законах вызывает к жизни героев легендарных рыцарских романов 
Фуке6. В то же время миф, как неисчерпаемый кладезь мудрости и, 
что отнюдь не будет преувеличением, — вселенского знания — 
во многом определяет как уникальность «Ундины», в которой 
сплелись в единый и нерасторжимый комплекс этика, эстетика, 

5 Прощина Е. Г. Мифологическая модель «Ундины» Фридриха де ла Мотт 
Фуке // Романтизм и его исторические судьбы: материалы международной научной 
конференции (VII Гуляевских чтений) 13−16 мая 1998 г.: в 2 ч. Тверь: ТвГУ, 1998. 
Ч. 1. С. 27.
6 Так, в 1808–1810 гг. он работает над трилогией «Герой Севера» («Сигурд, 
убивающий змея», «Месть Сигурда», «Аслауга») на сюжеты северного эпоса. Вслед 
за трилогией Фуке создает целый ряд произведений в разных жанрах на средневековую тему: драмы «Эгинхард и Эмма», «Альф и Ингви», «Бальдур», «Хельги», 
поэма «Рождение и юность Карла Великого», новеллы «Рыцари Аслауги», «Синтрам и его спутники», романы «Волшебное кольцо», «Любовь певца», «Смертельный 
союз», «Корона», «Странствия Тиодольфа-исландца» и другие. В своих романах 
Фуке делает попытки воссоздать излюбленную им эпоху рыцарства, с ее идеалами 
и кодексом чести, куртуазным служением даме и ратными подвигами (см.: Прощина Е. Г. Романтическая концепция мифа и ее отражение в малой прозе Фридриха де ла Мотт Фуке: дис. … канд. филол. наук. Нижний Новгород, 2004. С. 3–4). 
Перед читателями открывается мир сильных чувств и высоких принципов, которые 
так прокомментированы исследователем его творчества: «Патриот по рождению 
и воспитанию, он улавливал героическое и возвышенное не только в национальном. 
Усвоив уроки старших романтиков, в сущности своей, несмотря ни на что, великих 
космополитов и гуманистов, он искал духовное богатство в культурных напластованиях ушедших времен. <…> Его произведения населены не только нордическими гигантами, но и певцами любви позднего Средневековья, и не менее, чем ратные 
подвиги древности, занимают его те понятия о сложности натуры и судьбы человека, которые утвердились в умах Ренессанса: новелла “Синтрам и его спутники” 
создана по мотивам гравюры Дюрера “Рыцарь, смерть и дьявол”». См.: Чавчанидзе Д. Л. Романтическая сказка Фуке. Указ. изд. С. 433–434.