Философско-антропологический проект российского органицизма и русского космизма в контексте современной исторической ситуации

ФИЛОСОФСКО
АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ПРОЕКТ 
РОССИЙСКОГО ОРГАНИЦИЗМА 

И РУССКОГО КОСМИЗМА

В КОНТЕКСТЕ СОВРЕМЕННОЙ 
ИСТОРИЧЕСКОЙ СИТУАЦИИ

О.Д. МАСЛОБОЕВА

Москва
ИНФРА-М

2021

МОНОГРАФИЯ

УДК 141.145(075.4)
ББК 87.3(2)
 
М31

Маслобоева О.Д.

М31  
Философско-антропологический проект российского органицизма 

и русского космизма в контексте современной исторической ситуации : монография / О.Д. Маслобоева. — Москва : ИНФРА-М, 2021. — 
390 с.  — (Научная мысль). — DOI 10.12737/1070337.

ISBN 978-5-16-015932-4 (print)
ISBN 978-5-16-108326-0 (online)
В монографии обосновывается историческая необходимость появле
ния в XIX в. российского органицизма и последующего рождения из него 
русского космизма. На основе методологии возрастного принципа анализа истории, идея которого зародилась еще в Античности, но наиболее последовательную разработку получила в творчестве Т.Н. Грановского, раскрывается связь внутренней логики взросления мировой и отечественной 
философской мысли. Целесообразное взаимосоответствие развития западно-европейской и русской философии подтверждается компаративистским анализом эволюции философской антропологии, представленном во 
втором разделе монографии. 

Для студентов и преподавателей, а также всех интересующихся вопро
сами российского органицизма и русского космизма.

УДК 141.145(075.4)

ББК 87.3(2)

ISBN 978-5-16-015932-4 (print)
ISBN 978-5-16-108326-0 (online)
© Маслобоева О.Д., 2020

Р е ц е н з е н т ы:

О.Д. Куракина — доктор философских наук, профессор Москов
ского физико-технического института (государственного университета);

И.А. Сафронов — доктор философских наук, профессор Санкт-Пе
тербургского государственного экономического университета

Любимому спутнику моей жизни
и сподвижнику — Маслобоеву
Александру Васильевичу посвящается

Введение

Современный уровень социальной практики демонстрирует 
«моду» на проекты во всех сферах жизнедеятельности социального 
субъекта: инженерной, хозяйственной, художественно-эстетической, образовательной и т.п. Почему так же, как в XIX в., резко 
возросла частотность употребления слов «организм», «орган», «органическое» и т.п., сегодня отмечается очевидная увлеченность 
именовать не только инженерно-технические профессиональные 
задачи, но и продюсирование фильма, разработку концепции и т.д. 
«проектом»? Неслучайность частотных тенденций в языке отмечается философами: «Частотный словарь языка показывает, какие 
смыслы и отношения наиболее необходимы людям для выражения 
мыслей и, следовательно, скрыто содержит в себе систему логических и эпистемологических категорий, которые должен выявить 
и объяснить философский анализ. …Философам стоит прислушаться к тому, какие слова употребляются чаще других, поскольку 
без них не может обойтись сам язык. Таков совокупный и бессознательный результат мысли миллионов людей, думавших вовсе 
не о категориях, а о туфлях, зонтиках, погоде, соседях, книгах, политических событиях и т.д. Обыденный язык содержит в себе ту совокупную картину мира, которую и пытаются построить философы… 
Мир — это мириады людей, по-разному мыслящих о мире. Что 
стоит на первом месте в их языке, то в первую очередь определяет 
их существование»1.
Задача философии, таким образом, заключается в том, чтобы 
проанализировать причины повышенного предпочтения некоторого 
словоупотребления и отрефлексировать глубинный смысл ставших 
излюбленными понятий, как это осуществил Н.Н. Страхов 
относительно «органических категорий» в XIX в., обратив при этом 
внимание на стихию языка и особую роль философии в эволюции 
этой стихии: «Язык представляет явление неисчерпаемо глубокое; 
кто знает это, тот никогда не предположит, что всякий говорящий 

1 
Эпштейн М. Частотный словарь как философская картина мира // Проективный философский словарь: Новые термины и понятия / под ред. 
Г.Л. Тульчинского и М.Н. Эпштейна. СПб.: Алетейя, 2003. С. 465–466.

на известном языке, вполне обнимал его содержание… язык есть 
инструмент бесконечно совершенный, на котором может быть 
исполнена какая угодно музыка. Следовательно, та музыка, которая 
создала язык и живет в нем, несравненно выше всевозможных 
мелодий наших поэтов. Мы же в наших речах и писаниях очень 
часто похожи на детей, бестолково барабанящих по клавишам 
драгоценного рояля… Напрасно иногда думают, что философы, 
употребляя слова простого языка, дают им особый смысл, 
несогласный с обыкновенным. Философы только стараются привести в сознание то же самое, что в языке творится скрытою силою 
духа»1.
Философская рефлексия и естественное функционирование 
языка связаны многообразными нитями. Философия в этом 
взаимодействии не только призвана повышать качество осмысления глубин полнокровной содержательности языка, но в свою 
очередь она в собственном творческом развитии стимулируется 
и направляется энергией языковой стихии: «Сомыслие языку 
оздоровляет философскую мысль и оберегает ее от произвола. 
Язык как целое — это и есть мера, задающая правильное, 
соразмерное понимание действительности. Но это понимание 
пребывает, так сказать, в бессознательном разуме целого народа 
или человечества, а донести его до сознания отдельной личности — 
это и есть дело философии, которая объясняет и толкует то, что 
говорит сам язык, как главный “отправитель” всех сообщений»2. 
В случае со словоупотреблением понятия «проект» выявляется 
еще один важный аспект взаимовлияния философии и языка: 
рефлексия этого понятия была осуществлена задолго до того, как 
оно стало достаточно частотным и очевидно организующим деятельность человека. Осуществил эту прогностическую рефлексию 
основоположник русского космизма — Николай Федорович 
Федоров (1829–1903).
Трудно сказать, насколько сам Н.Ф. Федоров осознавал себя 
зачинателем космизма: по крайней мере, терминологически у него 
это никак не отражено. Есть основания утверждать, что понятие 
«космизм» родилось в 1920 г. в беседе А.Л. Чижевского и поэта 
В.Я. Брюсова, который, выслушав рассказ об идеях К.Э. Циолковского, воскликнул: «Поистине только русский ум мог поставить 
такую грандиозную задачу — заселить человечеством Вселенную! 
Космизм! Каково! Никто до Циолковского не мыслил такими 

1 
Страхов Н.Н. Органические категории // Вопросы философии. 2009. № 5. 
С. 121–122.
2 
Эпштейн М. Частотный словарь… С. 467.

масштабами, космическими масштабами!»1 У Циолковского, 
наряду с технологическими проектами выхода за пределы Земли, 
было понятие «космическая философия», и он умозрительно 
разрабатывал этот концепт в онтологическом и аксиологическом 
аспектах. Очевидно, Н.Ф. Федоров оказал влияние на формирование 
космической мечты К.Э. Циолковского и реализованный им 
технологический проект обеспечения выхода человека в космос. 
Отсутствие у самого Н.Ф. Федорова концепта «космическая 
философия», при наличии развернутого содержания космической 
функции человека, — это общий удел основоположников значимых 
философских школ и направлений. Но то, что зачинатель космизма 
в полной мере осознавал: это проективный характер своего учения, 
поскольку целенаправленно разрабатывал свою концепцию 
как «Всеобщий проект» или «проектику», и более того, критически снимая кантовский переворот, отрефлексировал сущность 
проективной активности.
Итак, чтобы не твердить слово «проект» как некую мантру, 
а полноценно понять, что же такое проективный характер человеческой активности, очевидно, необходимо обратиться к философской рефлексии этого концепта, начиная с того, как осуществил эту рефлексию основоположник русского космизма — 
«первый Гагарин», ибо Н.Ф. Федоров, во-первых, является 
незаконнорожденным сыном графа П.И. Гагарина, и, во-вторых, 
он спрогнозировал не только закономерную неизбежность выхода 
человека в космос, но и то, что эту миссию человечества суждено 
реализовать русскому богатырскому характеру, ибо, — пишет 
Н.Ф. Федоров, — «ширь Русской земли способствует образованию 
подобных характеров; наш простор служит переходом к простору 
небесного пространства, этого нового поприща для великого 
подвига»2. Как все классики философии, хотя сам Н.Ф. Федоров 
относился к философии весьма не однозначно, основоположник 
русского космизма продемонстрировал единство слова и дела, 
поскольку не только заложил рефлексию проективного 
мышления, но и своим влиянием на русскую мысль и культуру 
в целом сформировал импульс реализации самого грандиозного 
и успешного проекта индустриальной и постиндустриальной эпохи. 
Освоение космического пространства в наше время повсеместных 
и зачастую совершенно абсурдных раздоров в семействе человеческом — единственное поле объединяющей человечество деятельности, что соответствует основному содержанию проекта «Общего 

1 
Чижевский А.Л. На берегу Вселенной: Годы дружбы с Циолковским: 
Воспоминания. М.: Мысль, 1995. С. 118.
2 
Федоров Н.Ф. Философии общего дела // Федоров Н.Ф. Сочинения. Т. 1. 
М.: Мысль, 1982. С. 358.

дела» Н.Ф. Федорова. Будем надеяться, что у людей хватит ума 
оставить «звездные войны» уделом исключительно художественной 
фантазии.
Желая докопаться до истоков идей русского космизма, 
логично задаться вопросом: а что же породило это направление 
мысли в истории мировой и отечественной философии? Поэтому 
первый раздел монографии посвящен раскрытию внутренней 
логики данной истории. Поскольку формирование философского 
направления, так же как и научного, конституируется посредством 
разработки определенного предметного поля и адекватной ему 
методологии, первый раздел завершается определением предмета 
и метода русского космизма.
Философско-анропологический характер данного предмета 
обусловил потребность разобраться с тем, что такое современная 
философская антропология и в каких основных концептуальных 
вариантах она сформировалась, чему посвящен второй раздел. Существование чуть ли не бесконечного разнообразия «предметных» 
антропологий: педагогическая, военная и т.п., — служит подтверждением того, что проективный характер человеческой деятельности 
во всех ее проявлениях рефлексируется именно в философскоанропологическом контексте.
Констатация данного факта как status quo подготавливает читателя к восприятию концептуального богатства отечественного философско-антропологического проекта как первоистока отрефлексированности проективного характера человеческой активности, 
что собственно излагается в третьем разделе. Важно подчеркнуть, 
что речь идет именно о философском проекте, т.е., во-первых, 
осознанно обосновывающем мировоззренческую платформу деятельности социального субъекта, и, во-вторых, обладающего универсальным теоретико-методологическим содержанием, которое 
собственно и закладывается в основание любого конкретно-частного проекта. Поэтому мудрость рзрешения назревших в условиях 
глобализации проблем заключена в оригнальном термине 
«глокализация»1: мысли глобально, действуй локально. Эффективность реализации локального проекта напрямую зависит от того, 
насколько его субъект осознает, на платформе какого философскоантропологического проекта как универсального основания деятельности в конкретной исторической ситуации он работает. В противном случае субъект проекта — в силу недостаточной зрелости 
проективности своего мышления — будет действовать стихийно, 
т.е. достаточная эффективность реализации проекта не будет ему 
гарантирована.

1 
Проективный философский словарь: Новые термины и понятия / под ред. 
Г.Л. Тульчинского и М.Н. Эпштейна. СПб.: Алетейя, 2003. С. 67.

Мировоззренческий и теоретико-методологический потенциал 
философско-антропологического проекта русского космизма 
позволяет проанализировать современную историческую ситуацию, проясняя при этом непосредственную связь проективного 
мышлению с ситуационным подходом, который не случайно 
актуализируется в наше время. Данный итоговый аспект рассмотрения отечественного философско-антропологического проекта 
представлен в четвертом разделе.
Глобализация человеческой деятельности по своим масштабам 
и энергетике влияния на окружающий мир — это, пожалуй, 
основной маркер современности, собственно и вызвавший к жизни 
современную философскую антропологию как адекватный инструмент осознания проективного характера нашей деятельности. 
Мировоззренческий голод современного человечества («Блаженны 
нищие духом…» Мф. 5:3) в вакханалии духа потребительства, 
свойственного массовому сознанию, не очень-то осознается, даже 
несмотря на то, что высокая художественная литература нас предупреждает: и разруха и созидание начинается в головах1. Однако 
если этот голод не будет удовлетворен, это приведет к вымиранию 
человечества. Проблема жизни и смерти — это квинтэссенция философской антропологии, поэтому и завершается четвертая глава 
рассмотрением двух проектов, особенно дискутируемых сегодня 
в футурологических размышлениях об исторической перспективе 
человека и постчеловека: проекта космистов и трансгуманистов, последние из которых, зачастую, позиционируют себя как наследники 
идей Н.Ф. Федорова, являясь на самом деле разработчиками 
не философско-антропологического, а технократического проекта.
«Догонит ли нравственный Ахиллес технологическую 
черепаху»2 или будет раздавлен под ее мощнеющими колесами, 
если возобладает технократизм? Альтернативность этой ситуации в полной мере осознавал основоположник кибернетики — 
Н. Винер, отметив в одном из своих интервью, что он не исключает 
ситуацию подчинения человека власти технике, если человек 
станет ленив душой3. Хотя и эту проблему русский космизм 
прогностически уже высвечивал, предваряя собственно рождение 

1 
См. М. Булгаков «Собачье сердце»: «разруха сидит не в клозетах, а в головах» // Булгаков М.А. Собачье сердце: Роман. Повести. Рассказы. М.: 
ЭКСМО-Пресс, 2000. С. 318.
2 
См. Попова О.В. Феномен «голой жизни» в контексте конструирования 
смерти человека // Психология и психотехника 2014. № 8 (71). С. 830–837. 
DOI: 10.7256/2070–8955.2014.3.11429
3 
Винер Н. Кибернетика, или управление и связь в животном и машине. 2-е 
издание. М.: Наука; Главная редакция изданий для зарубежных стран, 1983. 
С. 319–326.

кибернетики, что достаточно глубоко представлено, например, 
в работе Н.А. Бердяева «Человек и машина», где он не просто 
указывает на лень человека как источник опасности технократизма, 
но и зрит в корень проблемы: «техника всегда есть средство, орудие, 
а не цель. Не может быть технических целей жизни, могут быть 
лишь технические средства, цели же жизни всегда лежат в другой 
области, в области духа. Средства жизни очень часто подменяют 
цели жизни, они могут так много занимать места в человеческой 
жизни, что цели жизни окончательно и даже совсем исчезают 
из сознания человека. И в нашу техническую эпоху это происходит 
в грандиозных размерах. Конечно, техника для ученого, делающего 
научные открытия, для инженера, делающего изобретения, может 
стать главным содержанием и целью жизни. В этом случае техника, 
как познание и изобретение, получает духовный смысл и относится 
к жизни духа. Но подмена целей жизни техническими средствами 
может означать умаление и угашение духа, и так это и происходит»1.
Как именно разрешится апокалипсическая альтернатива современности: самоуничтожением человечества или его самовозрождением на уровне нравственной свободы, — зависит только от нас 
самих. Человеку по его природе и сущности, как бы мы на него 
не смотрели: с религиозно философской или материалистической 
точки зрения, — дано все, что необходимо для непрерывного совершенствования себя и мира вокруг, но как и насколько человек воспользуется этим даром — определить может только он сам. Мне особенно приятно выразить благодарность светлой памяти проф. Гуревичу П.С., который ушел из жизни в ноябре 2018 г., за то, что 
он в рецензии на мою первую монографию — «Российской органицизм и космизм XIX — нач. XX в.: эволюция и актуальность» (М.: 
АКАДЕМИЯ, 2007) — отметил в качестве важнейшего лейтмотива 
проведенного исследования идею, вытекающую из тайного смысла 
отечественного органицизма и космизма, относительно того, что 
позитивное и жизнеутверждающее будущее человека предустановленно, но не гарантированно: «Автор считает, что русский космизм 
как наиболее плодотворное развитие модологического потенциала 
органицизма позволяет наиболее диалектично проанализировать 
объективную предзаданность, но субъективную непредрешенность 
исторического процесса»2.
Набатом звучат ставшие широко известными слова молитвы 
пастора Рейнхольда: «Господи! Дай нам силы изменить то, что мы 
можем! Дай нам терпения принять то, что мы изменить не можем! 

1 
Бердяев Н.А. Человек и машина (Проблема социологии и метафизики 
техники) // Путь. Май 1933. № 38. С. 5–6.
2 
Гуревич П.С. Новые книги наших коллег // Личность. Культура. Общество. 2008. Т. X. Вып. 1 (40). С. 401.

Дай нам мудрости отличить одно от другого!» Зашифрованная здесь 
диалектика субъективного и объективного факторов стартовала 
в своей рефлексии в форме «коперниканского переворота 
в философии» И. Канта и выступила ключевым моментом органического мировоззрения как реакция на промышленный переворот 
рубежа XVIII–XIX вв., что подчеркивалось и основоположником 
позитивизма — О. Контом, и первыми критиками российского 
органицизма в начале XIX в. Конт, ставя задачу сохранения 
«достаточного философского единства» на позитивной стадии 
человеческой истории, ключ к теоретическому обоснованию философского единства и социальной солидарности видит в том, 
чтобы «прибегнуть к блестящему общему различению, установленному Кантом между двумя точками зрения — объективной 
и субъективной, свойственной всякому исследованию»1. Среди 
критиков одного из первых органицистов XIX в. — Д.М. Велланского 
был, по его собственному мнению, действительно понявший его 
учение, — И. Дядьковский, который писал, ссылаясь на «Биологическое исследование» Велланского: «Нет никакой нужды, следуя 
трансцендентальным философам, оживотворять ее идеей всеобщей 
жизни или разделять ее на субъективную и объективную части»2.
Сегодня можно поспорить, что играет определяющую роль 
в судьбе человечества: наличие силы для неисчерпемого творчества или наличие терпения, чтобы, считаясь с законами природы 
и общества, не переходить черту, за которой необратимость 
самоуничтожения. Разрешить эту дилемму в пользу человека 
может только мудрость, которая, однако, ныне не в цене; и мы 
можем упрекнуть наш информационный век с гораздо большим 
основанием в том, в чем уже упрекал свой XIX век Н.Н. Страхов, 
утверждая, что его «век хочет познавать, но упорно отказывается 
мыслить»3. Собственно мыслящему читателю и предлагается эта 
книга.

1 
Конт О. Дух позитивной философии. (Слово о положительном мышлении). 
Ростов н/Д: Феникс, 2003. С. 93.
2 
Дядьковский И. Рассуждение об образе действия лекарств на человеческое 
тело // Избр. произведения русских естествоиспытателей первой половины 
XIX в. М., 1959. С. 262–263. 
3 
Страхов Н.Н. Мир как целое. Черты из науки о природе. СПб., 1892. С. XIX. 

Раздел 1 
РОССИЙСКИЙ ОРГАНИЦИЗМ И РУССКИЙ 
КОСМИЗМ — ЗАКОНОМЕРНЫЙ ЭТАП 
ИСТОРИИ МИРОВОЙ И ОТЕЧЕСТВЕННОЙ 
ФИЛОСОФИИ

Каждая нация, равно как и отдельный мыслящий человек, для 
того, чтобы понять себя, так или иначе, соотносит себя с историей. 
На первый взгляд, исторический масштаб у разных социальных 
субъектов будет не одинаков. Для нации — это, безусловно, масштаб 
всемирной истории. Для отдельного человека — это история его 
страны, его семьи. Но даже отдельный человек, хотя и опосредованно, вынужден будет при этом выходить на горизонты всемирной 
истории для того, чтобы осознать особенности своего бытия здесь 
и сейчас; как это ярко продемонстрировал П.Я. Чаадаев в своем 
первом философическом письме. В этом процессе развертывания 
самосознания важно получить представление о широком 
социально-культурном контексте исторических перипетий, 
представленном основными сферами жизнедеятельности человека 
и общества: экономикой, наукой, политико-правовой, художественно-эстетической, нравственной, религиозной и философскомировоззренческой сферами. Однако во всем богатом разнообразии 
жизненных проявлений социального субъекта необходимо увидеть 
внутреннее единство и постичь его сущность. Этого можно достичь 
только посредством философской рефлексии. Философия, будучи 
органично включенной в культурный контекст, выражает своим 
содержанием квинтэссенцию каждой исторической эпохи. Но для 
того, чтобы историко-философская рефлексия не превратилась 
в абстракцию, достаточно односторонне отражающую ход истории, 
необходимо разворачивать ее в широком социально-культурном 
контексте, включая жизненно значимые потребности человечества.