Дионис и декаданс: поэтика депрессивного сознания

А.В. Татаринов 

ДИОНИС И ДЕКАДАНС 

поэтика депрессивного сознания 

Москва
Издательство «ФЛИНТА» 
2020

Монография 

3-е издание, стереотипное

УДК 82-1/19:82-9 
ББК  84-5*84 

  Т12 

Татаринов А.В. 
Дионис и декаданс: поэтика депрессивного сознания 
[Электронный ресурс]: монография / А.В. Татаринов. — 
3-е изд., стер. — М.: ФЛИНТА, 2020. — 280 с.

ISBN 978-5-9765-2508-5 

Книга А.В. Татаринова, профессора Кубанского госуниверситета, посвящена декадансу как художественной, 
психологической и религиозно-философской реальности, 
которая не может быть ограничена рубежом XIX-XX 
веков. Рассматривается становление сюжетов депрессивного 
сознания в философской словесности (Шопенгауэр, Ницше, Соловьев, Розанов, Мережковский), художественной 
прозе (Квинси, Гоголь, Гюисманс, Гамсун, Уайлд, Конрад), поэзии (Пушкин, Лермонтов, Бодлер, Юрий Кузнецов), драматургии (Уайлд, Метерлинк, Стриндберг, Ибсен, 
Гауптман, Верхарн), рок-текстах (братья Самойловы). 
Адресуется преподавателям/студентам гуманитарных факультетов и всем, кто считает декаданс значимой 
проблемой культуры или видит в нем сложное пространство 
собственной судьбы.  

УДК 82-1/19:82-9 
ББК 84-5*84 

ISBN 978-5-9765-2508-5
© Татаринов А.В., 2015
© Издательство «ФЛИНТА», 2015

Т12 

Предисловие

     Многие читатели ценят словесность за чистый оптимизм, за 
светлые истории о счастливой любви и нравственных восхождениях, о закономерных победах добра над злом, подтверждающих силу человеческого разума, способного преодолеть хаос. 
Вряд ли таким читателям наша книга покажется необходимой. 
Этот текст посвящен освоению литературой темных сюжетов 
сознания, поэтике депрессивных состояний, трагическому одиночеству авторов и героев, чей опыт, ставший реальностью искусства, способен помочь тем, кто «Екклезиаст» ценит больше, 
чем «Книгу Бытия», «Гамлета» перечитывает чаще, чем комедии Шекспира, с Достоевским ищет ответы на бытийные вопросы, а не с поздним Толстым. Оптимизм и рациональные победы позитивного мироощущения надо оставить повседневной, 
внетекстовой реальности. Чтобы радость обыденной жизни была полнее, иногда стоит обращаться к литературе в 3Д.  
     Три Д литературы – декаданс, Дионис, депрессия. Депрессия – плохо. Дионис – опасно. Декаданс – страшно. Но то, что 
происходит в художественном мире, может помочь человеку в 
его собственной жизни, показать путь, предотвратив сюжетом 
произведения тяжкий зигзаг судьбы. Впрочем, возможен и другой вариант: голоса текста образуют с читателем хор и будут 
дальше петь о невыносимой угрюмости бытия. Представим 
ключевые понятия нашего субъективного исследования. 
     Что такое декаданс? Ответим на вопрос, указав на признаки, 
формирующие стратегию декаданс-текста. Художественное построение сюжета измененного сознания значительнее фабулы, 
внешних событий произведения. Развитие, активное становление героя – не главное, акцент переносится на детализацию тяжелого состояния, на объемное описание кризисной статики. 
Отсутствует динамичный диалогизм, обеспечивающий разнообразие психологических типов, вместо него – доминирование 
общей речи, единого стиля сознания, монологического взаимодействия с миром. Интерес к устойчивым символам, сюжетным 
ситуациям в минорных контекстах, вновь и вновь появляющимся рефренам, создающим эффект ритуала. Отсутствие специального внимания к истории, к социально-политическим событиям, рост субъективной метафизичности – настроение сгуща
 
3 

ется до появления образа некоего инобытия, не конкретизируя 
его. Конфликт героя с чем-то, межчеловеческие конфликты 
вторичны, герои собеседуют с немилосердным бытием, отрицая 
рациональность мира и мелочный характер житейских конфликтов. Болезненность, герметичность одинокой души в рамках текста не имеют альтернативы, философичность и мифологичность очевиднее классического психологизма. Жизнь начинает раскрываться не во многих формах протяженности и становления, а под знаком близкого финала. Обреченность, фатальная предрасположенность к исходу из реальности оказывается настроением, позволяющим пережить минуту воодушевления. Дух искусства, форма литературного сюжета могут показаться катарсической силой, преображающей внетекстовую 
действительность. Декаданс – эстетизация темного, взгляд на 
мир, предусматривающий присутствие сюжета смерти (тела, 
души, мира), постоянно сохраняющего значимое место в сознании автора, героя и читателя.  
     Одна из главных задач исследования – представить архетип 
человека декаданса и в его относительной системности, и в нерациональности многих движений, усложняющих представление о целостном характере явления. Нас интересует не столько 
исторический тип декадента, который укрепился в модернистской культуре рубежа XIX-XX веков, сколько подвижный, 
сложный сюжет пограничного сознания, который был воплощен в указанной эпохе, но по своему потенциалу и порой 
навязчивому присутствию имеет прямое отношение к современной жизни, проявляя себя и в бесфабульных депрессиях, и в 
специальном нагнетании событий, призванных разрушить 
жизнь их главного участника, и в устойчивом интересе к мрачным мотивам философских и литературных произведений, и в 
способности собственные падения превратить в произведения, 
которые с интересом рассматриваешь как бы со стороны, забыв 
о том, что приближающийся финал может коснуться непосредственно тебя. 
     Легче оценивать архетипы Эдипа и Дон Кихота, Гамлета и 
Фауста. Здесь есть текстовый, фабульный центр, пересказываемая история, способная управлять трансформациями архетипа в 
новых контекстах. В четвертой главе мы говорим об архетипах 
Гамлета и Саломеи в драматургии европейского декаданса, 

 
4 

подчеркивая, что рассуждаем о развитии в пьесах Уайлда, Метерлинка, Д‘Аннунцио, Стриндберга, Ибсена, Гауптмана мысли, сконцентрированной на безнадежности собственного существования, и страсти, не знающей ограничений моральных законов. Но Гамлет, как и Саломея, - лишь два образа, помогающие в постижении декаданс-настроения, но не исчерпывающие 
его. 
      Архетип человека декаданса – в сгорающих лирических героях Бодлера и Рембо, в сверхчеловеке, созданном Ницше, в 
имплицитном необуддисте шопенгауэровской философии, в 
Екклезиасте, которому религиозный закон не помешал увидеть 
зримую тщетность всего земного и удаленность Творца от своего творения, в гюисмансовском Эссенте, создавшем красивую 
тюрьму для самого себя, в Ставрогине, Кириллове, Иване Карамазове, по-разному сочетавших страстность и небытийность, 
в «космических пессимистах» Леонида Андреева, в стриндберговском Капитане, сумевшем обнаружить бездну в отношениях 
с женой, в герое Юкио Мисимы, решившем уничтожить отягощающую красоту вместе с несущим ее буддийским храмом, в 
самом Мисиме, идущем навстречу ритуальной смерти, в гамсуновском Глане, нашедшем одну смертельную любовь на всю 
недолгую жизнь, во всех литературных эманациях Оскара 
Уайлда, верящего, что истинный художник сам себе Христос, 
даже тогда, когда он похож на Саломею, в персонаже роккомпозиции, который снова сообщает, что лететь может лишь 
тот, кто упал по-настоящему, в лирическом герое Юрия Кузнецова, когда он, как «черный подсолнух», растет из бездны и тянется к темному светилу. 
     Задача оценить человека декаданса в разных контекстах позволяет в рамках одной книги встретиться Томасу де Квинси и 
братьям Самойловым, Шарлю Бодлеру и Юрию Кузнецову, 
Шопенгауэру и Гюисмансу, Ницше и Лермонтову, Уайлду и 
Гоголю, Ибсену и Метерлинку, Стриндбергу и Розанову, Гамсуну и Конраду, Гауптману и Мережковскому. Иногда неожиданная встреча, как в случае с Бодлером и Кузнецовым, происходит в одной главе, чаще – в едином пространстве проблемы, 
обозначенной уже в заголовке. 
      Объясним, почему в заголовке оказался Дионис – бог вина, 
производительных сил природы, покровитель священного 

 
5 

безумия, разрушитель границ между верхом и низом, светом и 
тьмой. Ницше, значимый для нашего исследования в методологическом плане, обратился к Дионису как архетипу становления 
иррационального, стихийного человека, преодолевающего статичные законы. Для Ницше Дионис – образ трагедии, которая 
воплощается в героическом усилии человека, обреченного на 
конечную индивидуальность, стать бессмертной волей, преодолеть свою ограниченность в пределах телесной жизни. Дионис – 
снятие оппозиций жизнь/смерть, рай/ад, душа/тело, исход из 
дуализма, предполагающего этическую ясность, рациональную 
категоричность картины мира. Это и активная символизация 
измененного сознания, которое творит под властью суровых 
идей, ставших доминирующими мифами, с участием алкоголя 
или внутренних интуиций, не уступающих по силе внешним 
допингам. Это и трагический пессимизм в предельно эстетизированной форме: смерть личности реальна, предопределена, а 
воскресение напоминает метафору жизнесохраняющего растворения в природе, данного нам в тех ощущениях, когда душа как 
бы выходит из тела, радуется бесконечности и свободе от земли. Дионис – не только страсть и дерзость, но и состояние апатии, разочарованности, интеллектуального похмелья, вызванного предшествующей избыточностью страстей. Здесь безумие, 
которое порой оценивается как высшая форма разума, и преступление, которое не может не ощущать человек, который знает: он переходит границу, переходит ее нелегально, прямо или 
косвенно бросая вызов закону, призванному защищать принципы здоровой жизни, ориентированной на качественную серединность и долголетие. Герои декаданса, как и сам Ницше, - 
возле Христа: полемизируют с ним, рассуждают о его победах 
и поражениях, иногда отождествляют себя с Распятым. Дионис, 
каким он явился в культуре Нового Времени, – декаданс Христа: мотивы смерти/воскресения, героической жертвы, антифарисейской битвы, преобладания чувства над законом сохраняются, но раскрываются в иных амбивалентных контекстах. Тут 
может появиться и дионисийствующий Гамлет: эпическая 
борьба со злом сопровождается усилением безумия героического субъекта, утратой образа очевидного врага и даже появлением Саломеи, которая начинает танцевать против житейского 
стандарта и обогащает архетип умирающего и воскресающего 

 
6 

бога новыми смыслами. Дионис – мифологизированное явление 
кризиса личности, отсутствия психологической устойчивости и 
цельности: быстрая, внезапная смена настроения – от ощущения себя демиургом до мысли о ничтожестве и никчемности. 
Только что был царь и, возможно, бог, теперь просто червь, которому надлежит уйти в землю, перестать быть. Есть здесь - 
там где Дионис - и обязательная музыкальность, о которой так 
много говорил Шопенгауэр, желавший человеку прорваться 
сквозь мир обманчивых явлений. 
      Дионис – исход из рационального миропонимания, расставание с логикой повседневности ради яростного праздника, 
предусматривающего обращение сознания к небезопасным альтернативам, способным стать для человека внутренним законом, определить путь, который трудно назвать восхождением. 
Дионис – рискованная, не до конца проверенная антифарисейская вакцина христианства, лоза, не только дающая виноград, 
но и стегающая законников, когда они хотят поставить Христу 
громоздкий памятник, превратив его в усопшего идеолога. 
     Становление Диониса как декаданс-образа происходит в депрессивном сознании, которое может быть и пассивным, заторможенным, и отличаться агрессией, вызванной большими проблемами с онтологическим принятием мира, с уверенным 
вхождением в его повседневные дела. Определим контуры сознания, которое способно стать пространством декаданса. Нет 
ни твердой религиозной позиции, спокойной сознательной веры, согласия с догматами и традициями духовной системы, ни 
уверенного в себе атеизма, исключающего метафизические сомнения и предчувствия; субъективизм оценки мироздания и 
предчувствие, что любая человеческая адаптация Абсолюта 
страдает упрощением ради сохранения смысла и выживания. 
Часто: желание верить, обрести почву, и невозможность сделать 
этот шаг, подсознательное сохранение беспочвенности как 
платформы свободы, не приносящей счастья. Иногда: приход к 
вере, но с усилением всех трагических подтекстов, с несением 
черного флага, с мыслями о погибших и погибающих, которым 
никак не спастись в мире постоянных провокаций и искушений. 
Влечение к искусству, литературе, мысль о творениях, поднимающих над обыденностью, суетой, желание сделать художественный текст оплотом своей персональной религии и осозна
 
7 

ние тщетности литературного мира, его удаленности от житейской реальности, факультативности для тех, кто идет по жизни 
твердым шагом. Умение останавливать внимание на разнообразных нисхождениях, выделять внутренним взглядом маргинальное, двусмысленное, обреченное, не вписывающееся в социально-бытовой стандарт, который всегда бережет человек, 
знающий, как избежать депрессии. Навязчивая дума о неизбежном аутсайдерстве, - к нему причастен, прежде всего, ты сам, 
неверие в простые формы успеха, но и сопутствующая мысль о 
значимости собственного поражения, о его высоком характере и 
соответствии лучшим образцам человечности, которая всегда 
страдает, скорбит и проигрывает с точки зрения обывателя, 
укорененного в действительности. Нередко приходящая, иногда 
оформляющаяся в концепцию идея побега, которая может 
отобразиться и в суицидальных мотивах, и в увлечении разнообразными допингами, и в расставании с привычными контекстами, и в истерике высокомерного осуждения любой нормальности, смирения со стереотипом самосохранения. Доведение 
идеи побега до невроза, который можно назвать эсхатологическим: начинает привлекать все, что грозит разрушением, исходом из мира, кладбищенским финалом; Апокалипсис принимается не в христианском образе справедливого суда, а в нигилистической версии: все обречены, пустота – норма, лишь временно скрытая иллюзорными образами. Мощный эгоцентризм, 
остановка сознания на своей не до конца ясной беде, невозможность найти отдохновение ни в одном из вариантов позитивной 
соборности, представление себя в обязательном окружении тех, 
кто упал, кому не сумели помочь, кто не дошел, не дополз, не 
долетел. Способность между относительным здоровьем и болезненностью выбирать второе, усиливать недуг, бежать от терапии и хирургии ради протяженности сгорания/угасания, в котором обретается нечто родное. Доведение себя до отчаяния, 
неверие в любовь, в оптимистические варианты будущего, в Бога, в выздоровление и временами приходящее сильнейшее желание, скрытое, чаще всего, чтобы кто-то доказал ошибочность 
этой позиции, реальность выхода из тупика. Любовь к идеям и 
образам пессимизма, способным объяснить, что твоя депрессия 
соответствует и правде жизни, и нормам ее оценки – художественной или философской. Возможность ощутить себя пре
 
8 

ступником, будь то Шопенгауэр, отрицающий реальность живого Бога, Ницше, оскорбляющий сторонников рациональной 
метафизики, Квинси, Бодлер или Кузнецов, по-разному соединившие мир с адом, Уайлд, вообразивший себя Саломеей, Розанов, обвинивший христианство и русскую литературу в подготовке 
Апокалипсиса, 
Лермонтов, 
воспевший 
несогласие/дисгармонию/уход. 
      Сюжет Ницше (единство его жизни и творчества, болезни и 
проповеди здоровья, борьбы с метафизикой и утверждения 
неорелигиозного стиля) важен для 
понимания декаданса/дионисизма/депрессии в их сложности и относительной вариативности. Автор «Заратустры», «Антихриста» и «Сумерек 
кумиров» называет декадансом христианство, обвиняя его в забвении телесных радостей, воли к духовному и физическому 
созиданию, в замене идеала яркого земного счастья метафизическими абстракциями, иллюзией потустороннего. Христиане 
называют декадансом писания Ницше, считая, что с демоническим пафосом больной философ отрицает жизнь души, отказывает человеку в бессмертии, не хочет признавать греховность 
людской природы и делает ставку на звериное самоутверждение, прикрытое романтической риторикой. 
      Христианство – декаданс, или декаданс – Ницше, который с 
христианством борется? Декаданс – отступление от нормы, выбор пути, на который редко ступают потенциальные долгожители. Декаданс – пространство сознания, в котором этот вопрос 
провоцирует рассуждения и конфликты, без особой надежды на 
скорое разрешение, на обнаружение однозначного ответа и снятие проблемы. Декаданс – мир пограничных вопросов, а не ясных ответов; в этом пространстве здоровье, узнаваемое в обретении раз и навсегда твердых опор, оценивается как болезнь. 
Здесь могут проповедовать спасение, как Ницше своего сверхчеловека, но видно невооруженным глазом, что самому автору 
не по себе от избранной риторики. Ницше готов сойти с ума от 
захлестнувшей его правды. Она кажется преступлением, которое никто не собирается прощать. Декаданс – ставка на кризис 
и болезнь, на сближение с сюжетами низа, падения, смерти. 
Ницше называет декадентами фарисеев, пытающихся связать 
Диониса в любой точке культуры, где он может обнаружить 
свое присутствие. Фарисеи предупреждают: Дионис опасен, он 

 
9 

может порвать реальность, и тогда даже доброй памяти не останется от погибшего за право быть страстным, свободным, неканоничным. Декадансом была культура эллинизма, подготовившая рождение христианства. Но декадансом было и раннее христианство с отвержением телесной полноты, с жаждой мученичества и суровой мортальностью, направленной против житейского стандарта. В декадансе часто происходит крушение нормы ради оформления новой глубины, в которой не могут не 
быть поставлены в иных контекстах вопросы о жизни и смерти. 
    Нам не нравится примитивное декадентство слабовольных 
отроков, которые жмутся к кладбищам, достигают вампирической внешности с помощью дорогой косметики или обкладывают себя ювелирными изделиями, вздыхая о тщетности жизненного содержания и прелести эстетической формы. Надо 
найти в себе силы быть сильным, самостоятельным, не зависимым от всяких побрякушек, которые любят навешивать на себя 
сторонники ювелирного декаданса. Власть формы, цвета, заученных фраз, чужих жестов – для слабеньких, для тех, кто готов носить свой маленький пессимизм на тоненьких ручках. Когда Уайлд, замирая, начинает шептать о бериллах, хризолитах, 
сардониксах и сапфирах, хочется сказать ему: Оскар, хватит! 
Будь, наконец, мужчиной! Сбрось ненужные кольца с толстеющих пальцев, освободись от театральщины и душных драгоценностей, пока они не свели тебя в могилу, как Дориана Грея! 
Стоит убрать из своей жизни наигранные депрессии гламурных 
дураков, вымести из своей судьбы саломей, которым только дай 
повитийствовать, любуясь своей трагической позой. Декаданс 
может быть скоростным движением идеи, агрессией мысли, 
риском интеллекта, и Дионис здесь нужен для того, чтобы исчезло смирение перед трусливым в себе, чтобы человек не состарился прежде собственной зрелости. Декаданс может быть 
идеологией сильных, кто не готов шагать строем, помня о том, 
что подвиг совершается одиноким сердцем, ищущим свой путь, 
избегающим затасканных цитат. Сколько наших вполне еще 
молодых современников уже готовы превратиться в мудрых 
старцев, решив, что христианское знание можно получить вот 
так сразу и нести его как броню, одобряя соратников по партии спасения и осуждая иных, идущих чуть левее или правее. 
Когда одолевает гордыня собственного совершенства, которое 

 
10