Singularia tantum: идеологема «народ» в русской лингвокультуре

С. Г. Воркачев 

Singularia tantum:  
идеологема «народ» в русской лингвокультуре 

Монография 

3-е издание, стереотипное

Москва
Издательство «ФЛИНТА» 
2020

УДК 81
ББК  81 

В 75 

В75 

Воркачев С.Г.
       Singularia  tantum:  идеологема  «народ»  в русской
лингвокультуре  [Электронный
ресурс]:  монография
/  
С.Г. Воркачев –  3-е изд., стер. –  М.: ФЛИНТА, 2020. – 
255 с. 

ISBN 978-5-9765-2391-3 

В монографии исследуются лингвокультурные
представления о народе в русском научном и языковом
сознании на материале философских и социологических
текстов, лексикографии
и
паремиологии,
художественых
и
массмедийных текстов и в

национальном корпусе русского языка. 
Адресуется широкому кругу лингвистов и всем, кто

интересуется
проблемами
лингвокультурологии
и
лингвоконцептологии. 

УДК 81 
ББК 81 

ISBN 978-5-9765-2391-3 
 © Воркачев С.Г., 2015 
© Издательство «ФЛИНТА», 2015

 

ОГЛАВЛЕНИЕ 
 
Введение………………………………………………………….….4 
Глава 1. К семиотической сущности  
лингвокультурного концепта………………………................…7 
Глава 2. N в одном флаконе: лингвоидеологема  
«народ» в научном дискурсе……………………………...……18 
Глава 3. Лингвоидеологема «народ»  
в лексикографическом представлении………………………..37 
Глава 4. Salus populi: лингвоидеологема «народ»  
в афористике………………………………………………….....45 
Глава 5. «У народа все не как у людей»:  
карнавализация лингвоидеологемы………………………..….74 
Глава 6. Земля народом сильна: лингвоидеологема  
«народ» в русской паремиологии………………………….....102 
Глава 7. «Великое имя»: лингвоидеологема «народ»  
в русской поэзии……………………………………………....110 
Глава 8. Лингвоидеологема «народ» в масс-медийном  
дискурсе………………………………………………………..128 
Глава 9. Слово о словах: «быдло» как феномен  
российской лингвокультуры…………………………...……..152 
Глава 10. Ассоциативное поле лингвоидеологемы 
 «народ»………………………………………...………………187 
Заключение………………….……………………………………233 
Литература…………………………….........................................243 
 
 
 
 

 
3 
 

 

ВВЕДЕНИЕ 
 
Утром мажу бутерброд – 
Сразу мысль: а как народ? 
И икра не лезет в горло, 
И компот не льется в рот!  
(Леонид Филатов)  
 
Лингвоидеологема, представляя собой разновидность лингвокультурного концепта, обладает разнородным семиотическим 
составом – в ней, как и в лингвокультурном концепте, присутствуют понятийная, образная и значимостная составляющие – и 
характеризуется определенной номинативной плотностью – ее 
семантика передается целым рядом вербализаторов. В то же самое время от лингвокультурного концепта она отличается, прежде всего, такой специфической чертой, как идеологичность: способностью менять свой аксиологический знак на противоположный («плюс» на «минус» и наоборот) при смене апеллирующего 
к ней субъекта-носителя идеологии.  
В семиотическом плане структура лингвоидеологемы, как и 
структура лингвокультурного концепта, не только разнородна, но 
и многослойна, поскольку в большинстве случаев здесь означающее само по себе представлено знаковой, бинарной единицей – 
словом, у которого есть план выражения и план содержания, что 
ставит проблему соотношения значения слова и семантического 
наполнения лингвоидеологемы. 
В сегодняшнем мире в большинстве стран народ провозглашается единственным источником власти и признается творцом истории, выступая, тем самым, в качестве одной из базовых 
ценностей, апелляция к которым служит инструментом манипулятивного воздействия и пропаганды.  
Помимо всего прочего лингвоидеологема народ входит вместе с родиной, правдой, любовью и другими концептамиуниверсалиями духовной культуры в число так называемых «телеономных концептов» (см.: Воркачев 2003: 4), отражающих 
ценности, для защиты которых человек способен пожертвовать 
собственной жизнью.  

 
4 
 

 

Для лингвистического исследования эта языковая единица 
представляет особый интерес в силу своей крайней семантической неопределенности, многозначности и специфически «матрешечной» организации семантики.  
Лингвоидеологема «народ» представляет собой одну из 
двух базовых составляющих идеи патриотизма: родина и народ 
– именно к ним обращается общественное сознание в решающие моменты национальной истории.  
Народ как некая объективная данность и соответствующее 
понятие под именами «этнос» и «нация» уже относительно давно 
(с начала 19 века) и активно изучаются российской этнологией и 
этнопсихологией (см.: Бромлей 1983; Королев 2011; Лурье 1997; 
Платонов 2003; Сикевич 1999; Стефаненко 2004 и пр.), политологией и национализмоведением (см.: Баграмов 2010; Каутский 
1918; Малахов 2005; Мнацаканян 2004; Сталин 1949; и пр.). 
Особый интерес, естественно, здесь проявляется к изучению специфики русского национального характера – «русскости» (см.: Бердяев 2004; Егоршина 2003; Ильин  2007; Касьянова 
2003; Лихачев 1990; Лосский 1990; Сергеева 2004; Сикевич 
1996; Соловей 2005; *Тишков 2007 и пр.). 
Не могло пройти мимо столь значимой ментальной константы и российское языковедение в лице недавно сформировавшихся дисциплинарных направлений лингвокультурологии, лингвоконцептологии и межкультурной коммуникации (см.: Буряковская 2000; Дементьев 2011; Лаппо 2011; Леонтович 2005; Мельникова 2003; Невинская 2006; Прохоров-Стернин 2006; ТерМинасова 2000; Уфимцева 1996; Филиппова 2007; Хохлов 2009 и 
пр.), исследовавших речевое употребление этнонимов «русский» 
и «россиянин», языковое отражение специфики отношений российской власти и народа и особенности коммуникативного поведения носителей русского языка.  
На материале речевого употребления и словарных толкований лексемы «народ» и ее синонимов в текстах русского языка, 
отобранных из речевых произведений научного, масс-медийного, 
поэтического, лексикографического и паремиологического дискурсов, в работе комплексно исследуются понятийные, аксиоло
 
5 
 

 

гические, праксеологические и ассоциативные свойства лингвоидеологемы en question.  
Цель и задачи исследования определяют композиционную 
структуру работы. Она состоит из общетеоретического раздела, 
посвященного проблеме семиотического статуса лингвокультурного концепта, и девяти разделов, в которых рассматриваются 
конкретные дискурсно связанные свойства лингвоидеологемы 
«народ».  
Во второй и третьей главах исследуется признаковое наполнение понятийной составляющей лингвоидеологемы «народ» по 
данным научного дискурса и лексикографии, устанавливается 
объемное соотношение лексико-семантических вариантов слова 
«народ». В последующих четырех главах описывается функционирование 
и 
аксиологические 
свойства 
лингвоидеологемы 
«народ» в афористике, в карнавализованном дискусе, в паремическом корпусе русского языка и в русской поэзии. В седьмой главе 
на материале текстов масс-медийного дискурса исследуются манипулятивные свойства этой лингвоидеологемы, восьмая глава 
посвящена описанию такого на сегодняшний день чрезвычайно 
востребованного уничижительного синонима слова «народ», как 
«быдло». И, наконец, в последней главе исследуются такие единицы ассоциативного поля лингвоидеологемы «народ», как «отщепенец», «безродный (космополит)», (Иван) не помнящий 
родстава и прилагательные «народный», «элитный/элитарный».  
Ближайшая перспектива дальнейшего исследования лингвокультурной идеи патриотизма состоит, естественно, в объединении лингвоидеологемы «народ» с другой базовой составляющей 
этой идеи – родиной, уже описанной автором (см.: Воркачев 
2008; 2011в).  
Автор надеется, что проведенное исследование позволит несколько рассеять мистический туман, окутывающий слово 
«народ», прояснить его семантический состав, определить границы его лексико-семантических вариантов и описать его манипулятивный возможности. 
 
 
 

 
6 
 

 

Глава 1 
 
К семиотической сущности лингвокультурного концепта 
 
На сегодняшний день связь концепта, в какой бы эвристической ипостаси – философской, логико-математической, культурной или лингвистической – он ни являлся, со знаковыми системами представляется совершенно естественной (см.: Степанов 
1997: 21; 2001: 606; Карасик 2012: 132–144). В то же самое время 
эта связь, интуитивно в достаточной степени очевидная, нуждается в конкретизации и квалификации как со стороны дисциплинарной разновидности концепта, так и применительно к общей 
теории знака. 
Имя «концепт» (лат. conceptus/conceptum) для обозначения 
смысла родилось в длительном средневековом споре ученыхсхоластов о природе универсалий – в классической латыни для 
него зафиксированы лишь в значения «водоем», «воспламенение», «зачатие» и «плод (зародыш)» (см., например: Дворецкий 
1949: 195) – этимологически оно по своей «внутренней форме» 
представляет собой семантический аналог русского слова «понятие». «Концепт» в классической логике и в нетерминологическом, свободном употреблении – синоним понятия (ср.: 
«conceptus – понятие» – Кондаков 1967: 159), и в таком качестве 
он просуществовал до появления математической логики и логической семантики, где концептом стали называть смысл имени 
(термина) в отличие от его денотата (см.: Черч 1960: 19; Тондл 
1975: 178, 186, 247). 
Дальнейшая эволюция имени «концепт» происходила за 
счет его атрибутивного расширения, когда «концепт» сначала 
стал «культурным концептом», а затем и «лингвокультурным». В 
ходе этой эволюции семантическая структура концепта количественно и качественно усложнилась: к его понятийному содержанию, отражающему дефиниционно существенные признаки объекта, добавились образная составляющая, включающая культурно значимые символические и ценностные смыслы, и собственно 
языковая, которую à faute de mieux можно назвать «значимост
 
7 
 

 

ной» – отражающей включенность имени концепта в лексическую систему конкретного естественного языка. 
Выделение концепта как ментального образования, отмеченного лингвокультурной спецификой, – это закономерный шаг 
в становлении антропоцентрической парадигмы гуманитарного, в 
частности, лингвистического знания. По существу в концепте 
безличное понятие авторизуется относительно этносемантической личности как закрепленного в семантической системе естественного языка базового национально-культурного прототипа 
носителя этого языка. Лингвокультурный концепт – синтезирующее лингвоментальное образование, методологически пришедшее на смену представлению (образу), понятию и значению и 
включившее их в себя в «снятом» виде. При любом толковании, 
лингвокультурный концепт сводится к понятию как совокупности существенных признаков предмета, «погруженному» в культуру и язык. Совокупность концептов составляет национальную 
картину мира, представляет языковое сознание, формирует этнический менталитет, определяет тип языковой личности (см.: Воркачев 2001: 66; 2005а: 77; 2011: 64). 
В российской лингвистической традиции «концепт» в качестве термина употребляется, главным образом, в когнитивной 
лингвистике и в лингвокультурологии. В лингвокогнитологии 
концепт – инструмент и продукт структурирования любых смыслов, и естественный язык здесь выступает лишь средством, обеспечивающим исследователю доступ к «языку мозга». Концепт в 
лингвокультурологии – семантическая единица «языка» культуры, план выражения которой представляет двусторонний языковой знак, линейная протяженность которого, в принципе, ничем 
не ограничена (см.: Воркачев 2007а: 13). 
В самом широком и общем понимании, в которое успешно 
«вписываются» все семиотические теории, начиная от Античности и до наших дней, знак – это нечто, позволяющее субъекту 
постичь нечто другое. В этом определении присутствуют три основных термина всех знаковых теорий: «нечто», «другое» и познавательная способность субъекта. Этой дефиниции не противоречит понимание знака в стоической доктрине как логической 
импликации – «если имеется дым, значит, должен быть и огонь; 

 
8 
 

 

именно поэтому дым есть знак огня» (Вдовина 2009: 12), не противоречит ей и понимание Аристотелем вербальных знаков 
(слов) как языковых выражений для душевных впечатлений, и 
понимание знака св. Августином как «вещи, которая помимо 
формы, запечатлеваемой в чувствах, дает из себя узнать нечто 
другое» (Signum est enim res, praeter speciem quam ingerit sensibus, 
aliud aliquid ex se faciens in cogitationem venire – Augustinus 1957: 
II, 1. 1), и понимание знака Ф. Соссюром как соединения «смысла 
и акустического образа» (Соссюр 1977: 53), и все три знаковых 
разновидности (знаки-индексы, знаки-иконики и знаки-символы) 
основателя современной семиотики Ч. Пирса.  
Знак – двусторонняя сущность, и это «стыдливо» признают 
даже сторонники односторонней, «сигнальной» теории знака: 
«Знак двусторонен лишь в том смысле, что в отличие от незнака 
он обладает социально признанным и закрепленным за ним свойством быть указателем на что-либо, находящееся вне его самого» 
(Солнцев 1971: 112).  
Различия в понимании знака начинаются в частностях: в таких, как круг «пользователей» знака, характер связи одной стороны знака с другой и качественная природа означающего и 
означаемого. По любому из этих признаков различаются «широкое» и «узкое» понимания знака: как «знака» и «собственно знака», как «знака» и «незнака».  
По «кругу пользователей» в «узком» понимании знаками 
оказываются лишь те семиотические сущности, у которых есть 
помимо получателя (интерпретатора) также и отправитель (коммуникативная интенция) и которые выступают не только носителями информации, но и носителями «послания» – сообщения 
(см.: Никитин 1997: 4). Знаками в «широком» понимании («псевдознаками» – Никитин 1997: 4) здесь оказываются семиотические 
явления, у которых отправителя может и не быть: для их «знаковости» достаточно наличия одного лишь интерпретатора. Так, 
знаковым в широком понимании оказывается гогот гусей, которые по преданию спасли Рим, хотя в их «коммуникативные намерения» никак не входило предупреждение обитателей Палатинского холма о нападении врагов. Знаками в «широком» понимании оказываются также и единицы генетического кода (молекулы 

 
9 
 

 

ДНК и РНК), хотя вопрос об их отправителе повисает в воздухе: 
неизвестно, кто и зачем вложил в них информацию о наследственности и, вообще, существует ли этот «кто».  
Деление семиотических явлений на «знаки» и «незнаки» по 
типу связи между означающим и означаемым формально совпадает с их коммуникативным делением, когда знаками в «узком» 
понимании оказываются те, у которых эта связь конвенциональна, «по установлению», к физической природе «тела знака» никакого отношения не имеет (Ф. Соссюр), а знаками в «широком» 
понимании оказываются семиотические явления, у которых означающее и означаемое связаны помимо «договорного» любым 
способом (св. Августин, Ч. Пирс). Тогда «стоический» дым от костра будет знаком, если с его помощью предупреждают о приближении врага, а «незнаком» – если он указывает только на горение; цветок на окне будет знаком, если с его помощью по предварительной договоренности предупреждают о провале явки, и не 
будет таковым, если его выставила на окно хозяйка, чтобы он постоял на солнце и обогатился хлорофиллом.  
И, наконец, «узкое» и «широкое» понимание знака может 
основываться на качественной характеристике означающего. В 
преобладающих в настоящее время «узких», «номиналистических» теориях знака в качестве означающего может выступать 
исключительно материальный объект, доступный восприятию 
органов чувств – «вещь», чем бы она ни была по своему физическому бытию – телом, зрительным образом, набором звуков и пр. 
(см.: Кодухов 1974: 128; Вдовина 2009: 12). Однако в «реалистических» («онтологических» – Камчатнов-Николина1999: 36) теориях знака, господствовавших в Средневековье и восходящих к 
философии Платона с его вечным и неподвижным миром идей, 
порождающим бренный и изменчивый мир вещей, означающим 
могло быть и понятие, как совокупность признаков, через которую познается сущность объекта – его идея: «Знак есть некоторая 
вещь, чувственная или духовная, которая тем или иным способом, инструментально или формально, приводит нас к познанию 
другой вещи» (Вдовина 2009: 39). Можно сказать, что в реалистических теориях семиотические сущности удваиваются, а сам 
процесс познания инвертируется: слово отправляет к образу вещи 

 
10