Русская словесность, 2020, № 2

НАУЧНО-МЕТОДИЧЕСКИЙ ЖУРНА Л

Издательство
«Школьная Пресса»
НАУЧНО-МЕТОДИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ
Издается c января 1993 года
Выходит 6 раз в год

Главный редактор 
А.П. Фурсов, поэт, 
член Союза писателей России
Chief editor 
А.Р. Fursov, the poet,  
member of Union of writers of Russia

Редакционная коллегия
The editorial board
О.М. Александрова, кандидат педагогических 
наук, заведующая Центром филологического 
образования ФГБНУ «Института стратегии 
развития образования РАО» (Москва)
O.M. Alexandrova, candidate of pedagogical 
sciences, head of the Center for philological 
education «Institute of education  
development strategy of RAE » (Moscow)
Н.В. Беляева, доктор педагогических наук, 
ведущий научный сотрудник Центра 
филологического образования ФГБНУ 
«Институт стратегии развития 
образования РАО» (Москва)
N.V. Belyaeva, doctor of pedagogical sciences, 
leading researcher of the Center for philological 
education «Institute of education 
development strategy of RAE» (Moscow) 
И.П. Васильевых, научный сотрудник Центра 
филологического образования ФГБНУ 
«Института стратегии развития 
образования РАО» (Москва) 
Vasilievih I.P., researcher at the Center for 
philological education «Institute of education 
development strategy of RAE» (Moscow)  
В.А. Воропаев, доктор филологических наук, 
профессор Московского государственного 
университета имени М.В. Ломоносова, 
председатель Гоголевской комиссии 
Научного совета РАН 
«История мировой культуры» (Москва) 
V.A. Voropaev, doctor of philological sciences, 
Professor of Moscow state University named 
after M.V. Lomonosov, the Chairman 
of the Gogol Commission Scientific Council 
«History of world culture» of the Russian  
Academy of Sciences (Moscow)
Ю.Н. Гостева, кандидат педагогических наук, 
старший научный сотрудник ФГБНУ 
Центра филологического образования 
«Институт стратегии развития 
 образования РАО» (Москва)
J.N. Gosteva, the candidate of pedagogical 
sciences, senior researcher of the Center  
for philological education «Institute of education 
development strategy of RAE» (Moscow)

Русская литература поднялась до явления совершенно уникального.
Василий Розанов

НРАВСТВЕННЫЕ ОСНОВЫ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Наталья Генералова
О жизненной философии Афанасия Фета . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  3

ЖИЗНЬ И СУДЬБА (МАТЕРИАЛЫ К БИОГРАФИИ)
Ирина Кузьмина
Еще раз о происхождении А. Фета . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 14

ДУХОВНОСТЬ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Елена Дерябина
Эстетические взгляды А.А. Фета. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 25

ШЕДЕВРЫ РУССКОЙ ПОЭЗИИ
Вячеслав Кошелев
«Песня зреет», или «Над весенней страницею Фета». . . . . . . . . . . . 32

ЛИТЕРАТУРНАЯ СИТУАЦИЯ
Светлана Ипатова
А. Фет в зеркале пародии: «Шепот, робкое дыханье…» (1850) . . . 40

Специальный номер,  
посвященный 200-летию  
со дня рождения Афанасия Афанасьевича Фета, 
подготовленный совместно  
с Группой по изданию сочинений А.А. Фета 
Института русской литературы (Пушкинский Дом) 
Российской академии наук (Санкт-Петербург)

    Но память былого
Всё крадется в сердце тревожно…
    О, если б без слова
Сказаться душой было можно!
Афанасий Фет (1820–1892)

2/2020

Адрес  издательства и редакции
127254, г. Москва, а/я 62
Тел.: 8 (495) 619-52-87, 619-83-80
E-mail: aleksandr.fursoff2014@yandex.ru

Журнал зарегистрирован МПТР России,  
свид. о рег. ПИ № ФС 77-33042 
от 04.09.08 г.
Формат 84×108/16.   Усл.-печ. л. 7,25
Изд. №  3420.  Заказ

Отпечатано в АО «ИПК «Чувашия»,
428019, г. Чебоксары, 
пр. И. Яковлева, д. 13

©  ООО «Школьная Пресса», 2020
©  «Русская словесность», 2020

Журнал рекомендован Высшей аттестационной комиссией (ВАК) Министерства 
образования и науки РФ в перечне ведущих 
рецензируемых научных журналов и изданий, в которых должны быть опубликованы 
основные научные результаты диссертаций 
на соискание ученой степени доктора  
и кандидата наук.
Журнал зарегистрирован в базе данных 
Российского индекса научного цитирования. 
Журнал «Русская словесность» включен  
в международные базы цитирования 
Web of Science, Scopus, Web of Knowledge, 
Astrophysics, PubMed. Mathematics, 
Сhemical Abstracts, Springer, Agris.

В номере в качестве заставок 
использованы рисунки из книги:  
А.А. Фет. Стихотворения. — 
Саранск: Мордовское книжное  
издательство, 1978.  
Подписи к заставкам —  
строки из стихотворения  
А. Фета «Среди звезд» 

Номер выходит с разделом —  
«Русский язык и литература  
для школьников» № 2, 2020  
и приложением — электронным 
периодическим изданием  
«Русская словесность» № 2, 2020

И.Н. Добротина, научный сотрудник ФГБНУ 
Центра филологического образования  
«Институт стратегии развития 
образования РАО» (Москва)
I.N. Dobrotinа., researcher of the Center  
for philological education «Institute of education 
development strategy of  RAE» (Moscow)
О.В. Зырянов, доктор филологических наук, 
профессор, заведующий кафедрой русской 
литературы Уральского федерального университета имени первого Президента России  
Б.Н. Ельцина (Екатеринбург)
O.V. Zyryanov, doctor of Philology, Professor,  
head of chair of Russian literature of the Ural 
Federal University named after first President  
of Russia B.N. Yeltsin (Ekaterinburg)
Н.В. Корниенко, член-корреспондент Российской академии наук, доктор филологических 
наук, заведующая отделом новейшей  
русской литературы и литературы русского 
зарубежья Института мировой литературы  
им. А.М. Горького РАН (Москва)
N.V. Kornienkо, a member-correspondent  
of the Russian Academy of Sciences,  
doctor of philological Sciences, head of Department 
of modern Russian literature and literature  
of Russian abroad of the Institute of world  
literature named after A.M. Gorky Russian  
Academy of Sciences (Moscow)
В.В. Лепахин, доктор филологических наук, 
профессор Сегедского университета  
(г. Сегед, Венгрия)
V.V. Lepakhin, Doctor of Philology, Professor  
of Seged University (Seged, Hungary)
В.М. Улитин, поэт, прозаик,  
член Союза писателей России (Владимир)
V.M. Ulitin, poet, prose writer, 
member of writers Union of Russia (Vladimir)
И.В. Ускова, научный сотрудник ФГБНУ  
Центра филологического образования 
«Институт стратегии развития образования 
РАО», г. Видное, Московская область
I.V. Uskovа, researcher of the Center for philological education «Institute of education development 
strategy of RAE» (Vidnoe, Moscow region)

Редактор К.А. Фурсов
Editor K.A. Fursov

Издание охраняется Законом РФ об авторском праве. 
Любое воспроизведение материалов, размещенных в журнале, как на бумажном  
носителе, так и в виде ксерокопирования, сканирования, записи в память ЭВМ, 
и размещение в Интернете запрещается.

Содержание (раздел-журнал)  
«Русский язык и литература для школьников»  № 2, 2020 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  81

Содержание электронного периодического издания 
«Русская словесность»  № 2, 2020 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 112

КРАЕВЕДЧЕСКИЕ НАХОДКИ
Елена Ашихмина
А.А. Фет и И.С. Тургенев в селе Волково Мценского уезда
Методический материал в помощь изучающим дисциплину 
«Литература родного края» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 51

ШЕДЕВРЫ ОТЕЧЕСТВЕННОГО ПЕРЕВОДА
Анна Успенская
Античные поэты в переводах А. Фета . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 58

ТОРЖЕСТВО СОЗВУЧИЙ
Валентина Лукина
К истории фетовского «восточного букета» из Гафиза
И. Тургенев — редактор А. Фета . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 68

ЗОЛОТОЙ ЖАНР СЛОВЕСНОСТИ
«У сердца которой я ищу отдохнуть…» 
Письма А.А. Фета к М.П. Боткиной (1828–1894) (отрывки). . . . . . . 78

 Пусть мчитесь вы, как я покорны мигу,

Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

Нравственные основы русской литературы

Наталья Генералова*

О жизненной 
философии 
Афанасия Фета

В статье обозначены важнейшие моральноэтические понятия, определившие судьбу 
и роль А. Фета в общественной борьбе 
1840-х  – 1850-х гг. Особое внимание уделено анализу ранней и поздней публицистики поэта.
The paper points out the most significant 
moral and ethical conceptions that determined 
A. Fet’s fate and role in the social struggle of 
1840s –1850s. Special attention is given to the 
analysis of the poet’s early and late publicist 
writings. 

Ключевые слова: А. Фет, «чистое искусство», публицистика, крестьянская реформа, 
вольнонаемный труд
Keywords: A. Fet, «pure art», publicism, peasant reform, hired labour

 Рабы, как я,
 мне прирожденных числ,

* Доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник, заведующая Группой по изданию сочинений И.С. Тургенева и А.А. Фета 
Института русской литературы (Пушкинский 
Дом) РАН, Санкт-Петербург.

«Со страниц истории русской литературы
я соскочить не могу, хотя бы и желал».
Из письма А. Фета к А.В. Олсуфьеву
от 16 июля 1888 г.
В 
наше время в литературоведении, кажется, прочно 
утвердилось мнение, что каждый писатель является приверженцем и носителем определенной системы философских взглядов. Глубоко укоренился термин «художественная философия», хотя корректность 
его нельзя считать вполне доказанной. Если поставить 
вопрос, что называется, ребром, то следовало бы спросить, а нужно ли объединять в одно понятие два по существу различных способа освоения мира? 
При всей расплывчатости и многозначности самого 
термина, философия все же предполагает рациональный 
подход к пониманию основных проблем бытия, соотношения человека и мира, определению места его в универсуме. В этом смысле собственно творческий импульс, 
основа художественного освоения мира, прямо противоположен рацио. Это прежде всего интуитивный процесс, 
истоки и функционирование которого покрыты глубокой тайной, в принципе недоступной рациональному 
мышлению. Мы можем открыть те или иные механизмы возникновения художественного образа, попытаться 
анализировать его материальное воплощение в слове, 
краске, звуке, но определить его философскую сущность 
пока еще не удавалось никому.
Ставя в заглавие нашей статьи слово философия в сочетании с прилагательным жизненная, мы имели в виду 
прежде всего совокупность этических установок, которые 
в той или иной степени свойственны любому человеку, 
даже если они присутствуют в отрицательной парадигме 
или могут быть определены как безразличие. Обладает ли 
каждый художник в этом смысле жизненной философией? 
Несомненно, обладает. Изучаем ли мы личность художника с этой стороны? Далеко не всегда. Но, как бы то ни 

Русская словесность   ·  2/2020

 Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

было, при рассмотрении какого-либо произведения, биографии того или иного художника мы 
невольно представляем себе его нравственный 
облик. И здесь возможны (и чаще всего случаются) самые разнообразные интерпретации, 
которые соотносятся напрямую не столько с 
объектом изучения, сколько с самим исследователем. В результате подобных толкований подчас возникают устойчивые клише, не имеющие 
ничего или почти ничего общего с реальным 
носителем той или иной жизненной философии, 
или мировоззрения (миросозерцания).
Понятие жизненной философии применимо 
к Фету, может быть, более, чем ко многим другим художникам, в его первоначальном смысле — любовь к мудрости — поскольку поэт неоднократно и в разных формах изъявлял склонность к выработке цельного миросозерцания и 
в определенном смысле являлся его носителем. 
Подчас эта тяга к философствованию вызывала усмешки, порой принималась за упрямство и однолинейность в понимании тех или 
иных явлений, но, изучая биографию и многогранное творчество этого выдающегося русского поэта, переводчика, публициста, хозяйственника, мемуариста, наконец, мыслителя, 
нельзя не признать, что на протяжении всей 
жизни Фет придерживался устойчивого кодекса 
нравственных понятий. 
Перед нами, без сомнения, личность выдающаяся и неординарная, имевшая мужество, несмотря на целый ряд суровых жизненных испытаний, остаться самим собой, сохранив до конца верность избранным морально-этическим 
нормам и определенному мировоззрению. Не 
случайно и то, что среди ближайшего окружения поэта оказались люди, составившие цвет 
русской культуры XIX  в., — И.С. Тургенев, 
Л.Н. Толстой, Ап.А. Григорьев, Я.П. Полонский, В.П. Боткин, Н.Н. Страхов, а в последние 
полтора десятилетия жизни к этой плеяде присоединились молодые поэты, ученые и философы Вл.С. Соловьев, Н.Я. Грот, Ф.Е. Корш, 
Л.М. Лопатин и др. 
Сохранившаяся в большей или меньшей степени переписка Фета огромна и пока еще не 
опубликована в полном объеме. К сожалению, 
значительная ее часть по разным причинам 
оказалась утраченной, а дошедшие до наших 
дней ответные письма собеседников Фета сви
детельствуют, какой невосполнимой потерей 
являются пропавшие письма поэта к Тургеневу, 
Страхову и многим другим корреспондентам. 
В то же время в последние десятилетия наметилось активное освоение этой части литературного наследия Фета, как и вообще оставленного им творческого наследства. Довольно 
много писем вошло во 2-й том «Сочинений», 
подготовленный Г.Д. Аслановой и А.Е. Тарховым [24], а также в 103-й том «Литературного 
наследства» (под редакцией Т.Г. Динесман), целиком посвященный переписке Фета [10; 11]. 
Значительная часть эпистолярия Фета опубликована в трех выпусках «А.А. Фет: Материалы и 
исследования», изданных Институтом русской 
литературы (Пушкинский Дом) РАН [17–19] в 
качестве сборников-спутников предпринятого 
в начале 2000-х  гг. Собрания сочинений и писем Фета в 20 томах [25–30]. Письма поэта — 
ценнейший источник не только для биографов, 
но и для историков общественно-литературного 
процесса XIX в. в целом. Помимо собственно 
содержания, эта часть творческого наследия 
Фета обладает неповторимой притягательностью, поражая современного читателя предельной искренностью, живостью изложения, афористичностью высказываний.
Жена Л.Н. Толстого Софья Андреевна Толстая признавалась Фету 13 мая 1886 г.: «…села 
писать вам, прочитав снова ваше письмо. Что 
за полнота жизни! Как пересыпано это письмо 
поэзией, философией, практическими делами, 
каменной оградой, стихами — древних, новых 
и своих, игрой в биллиард и проч., и проч. Не 
успеешь вникнуть в одно — вы уже перенесены 
в другой интерес, и все живо, и все складно! Последние вы, Афанасий Афанасьевич, с Львом 
Николаевичем! Что за слабый, безжизненный 
и бесталанный пошел народ! Ищешь, ищешь 
этой умственной, душевной силы, и нет ее нигде в молодых» [11, с. 115].
Слово «философия» упомянуто С.А. Толстой 
не всуе. В письмах Фет действительно часто 
философствует, размышляет непосредственно 
в процессе писания, яростно полемизирует, 
восхваляет или порицает и, разумеется, втягивает в споры своих корреспондентов. И споры 
эти нередко касаются именно общефилософских вопросов. Недаром он был первым переводчиком нескольких трудов А. Шопенгауэра, 

Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

Нравственные основы русской литературы

в том числе его главного сочинения — «Мир 
как воля и представление», за который взялся в 
конце 1870-х гг. Можно сказать, что Шопенгауэр впервые был представлен в 1881 г. русскому 
читателю в полном виде именно Фетом. Позднее им были переведены «О воле в природе» 
и «О четверояком корне закона достаточного 
основания» (у Фета «О четверном корне закона 
достаточного основания», 1886). Не случайно 
последним переводом Фета стала знаменитая 
философская поэма Лукреция «О природе вещей», и лишь смерть помешала ему завершить 
начатый труд [13].
И все же, когда речь заходит о художнике, 
имеет смысл прежде всего сказать несколько 
слов о его творческом кредо. Творчество Фета далеко не по ошибке оказалось в эпицентре литературно-эстетических полемик своего 
времени. Пришедший в литературу в 40-е гг., 
сменившие «поэтические» 20-е и 30-е, которые 
блистали именами Пушкина и Лермонтова, 
Фет очутился в эпохе «прозаической», когда на 
литературном небосклоне загорались имена великих реалистов — Гоголя, Тургенева, Достоевского, когда в жарких дискуссиях о дальнейших 
путях литературы и искусства выковывались 
принципы «натуральной школы», а романтизму 
был объявлен последний и решительный бой. 
Причем литература все чаще становилась 
предметом идеологических споров, да и сама поэзия, лишившись своих корифеев, стала 
явным образом эволюционировать в сторону 
прозы. В этой атмосфере было совсем недальновидно подхватывать знамя, выпавшее из рук 
Пушкина и Лермонтова, но вышло так, что 
именно Фет взял на себя миссию выразителя 
и защитника того явления, которое позже назовут «чистым искусством». Или, если воспользоваться более точным определением В.П. Боткина, «теории свободного творчества, в противуположность другой, утилитарной теории, 
которая хочет подчинить искусство служению 
практическим целям» [5, с. 202]. Со стороны 
Фета это не было жертвоприношением — поэт следовал своему пути, но путь этот оказался 
более чем тернистым.
Важно отметить, что в силу чистоты самой 
идеи, которой служил Фет, он не был и не мог 
быть эпигоном. Напротив, оказался новатором, 
надолго опередившим свое время и обречен
ным на глубокое непонимание даже в ближайшем литературном кругу. Убежденный в том, 
что искусство и действительность имеют между 
собой мало общего, поэт всю жизнь отстаивал 
право художника на свободный полет и неподвластность тенденциям времени. Его Музе 
пришлось пройти сквозь строй жестокой критики, насмешек, граничащих с оскорблениями, 
дружеских советов, граничащих с насмешкой, и 
все же остаться непобежденной. Поневоле уступив место своим соперникам по перу, на рубеже 
1850–1860-х гг. поэт оставляет литературу и 
круто меняет жизнь. Однако двадцатилетнее 
«молчание» отнюдь не поколебало его убеждений. Вернувшийся в начале 1880-х гг. в литературу Фет сохранил верность себе и наконец 
был услышан: выпуски новых стихотворений, 
получившие название «Вечерние огни», были 
встречены с гораздо большей благосклонностью, чем предыдущие поэтические сборники. 
Прозу вновь потеснила поэзия. Не за горами 
был Серебряный век, признавший в Фете одного из своих учителей.

М.П. Фет (урожд. Боткина). Фотография. Москва, 
середина 1860-х гг.

Русская словесность   ·  2/2020

 Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

Но если поэтическое наследие Фета нашло 
свое место в истории литературы, то об остальной части его многогранного творчества этого сказать нельзя. Да и сама личность поэта 
подвергается самым разным интерпретациям. 
При всем разнообразии мнений, высказанных 
о Фете, за ним закрепилось несколько ходячих 
легенд, которые, несмотря на убедительные 
попытки их опровергнуть [1; 8], продолжают, 
в явной или скрытой форме, бытовать в литературоведческих работах. Одной из самых распространенных легенд остается заключенный 
якобы по расчету в 1857 г. брак с представительницей известного московского купеческого рода Марией Петровной Боткиной (1828–1894).
Упоминая об этом браке, известный литературовед Б.Ф. Егоров пишет: «Большим приданым прельстился А.А. Фет, давно друживший 
с Василием Петровичем (Боткиным, братом 
Марии Петровны. — Н.Г.)» [7, с. 230]. Год выхода книги Егорова — 2004-й. К этому моменту 
прошло более пяти лет со времени появления 
в центральной печати блестящих публикаций 
одного из ведущих фетоведов Г.Д. Аслановой [2; 3]. Здесь были впервые представлены 
письма поэта к невесте, которые развеивают 
все сомнения относительно «корыстных» намерений уже немолодого жениха, не говоря 
о том, что сумма приданого невесты была в 
три раза меньше той, что указал Б.Ф. Егоров, 
и практически равнялась сбережениям Фета 
[см.: 15, с. 348–349]. 

Вдохновенные эпистолярные послания Фета 
к М.П. Боткиной выдают с головой человека 
влюбленного, охваченного страстью и страхом потерять нежданно найденного друга. Ныне весь корпус сохранившихся писем Фета к 
невесте опубликован [15]. Еще более красноречивым свидетельством подлинности чувств 
поэта являются, конечно, стихи, посвященные 
возлюбленной. Их, как убедительно показала 
И.А. Кузьмина, набралось в творческом наследии Фета немало — около двадцати, написанных весной — летом 1857 г. [9]. И первым было 
признание в любви, вписанное поэтом в альбом 
М.П. Боткиной в день Светлого Христова Воскресения 8 апреля 1857 г.: 

Победа! Безоружна злоба.
Весна! Христос встает из гроба, —
Чело огнем озарено.
Все что манило, обмануло
И в сердце стихнувшем уснуло,
Лобзаньем вновь пробуждено.

Забыв зимы душевный холод,
Хотя на миг горяч и молод,
Навстречу сердцем к Вам лечу.
Почуя неги дуновенье,
Ни в смерть, ни в грустное забвенье
Сегодня верить не хочу.

О многом говорит тот факт, что Фет скрывал 
это глубоко интимное стихотворение от непосвященных, хотя оно сохранилось не только в 
альбоме Боткиной, но и в рабочей тетради поэта. Решился ли он его обнародовать незадолго 
до кончины, в пятом, так и не вышедшем выпуске «Вечерних огней», под заглавием «В альбом 
Марье Петровне Боткиной. Светлое Воскресенье», как считают некоторые исследователи, 
вопрос спорный. Как бы то ни было, судьбе 
было угодно распорядиться по-своему: впервые 
это стихотворение увидело свет уже после смерти обоих супругов, проживших вместе долгую 
счастливую жизнь. Такова же была судьба еще 
одного стихотворения, обращенного к невесте, 
которое называлось «Другу» («Когда в груди 
твоей страданье…») и помечено 15 мая 1857 г. 
[15, с. 374]. Схожая участь ожидала и одно из 
поздних стихотворений поэта, обращенных к 
жене, которое он вписал в переплетенный ею 
конволют, содержащий три первых выпуска 
«Вечерних огней»:

Стихотворение Фета «Победа! Безоружна злоба…». 
8 апреля 1857 г.  
Автограф из альбома М.П. Боткиной

Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

Нравственные основы русской литературы

Марье Петровне Шеншиной

Ты все стихи переплела
В одну тетрадь не без причины:
Ты при рожденьи их была,
И ты их помнишь именины.

Ты различала с давних пор,
Чем правит муза, чем супруга;
Хвалить стихи свои — позор,
Еще стыдней хвалить друг друга
 [30, с. 144].

Этот конволют с дарственной надписью сохранился. Он находится в Москве, в Государственном музее А.С. Пушкина, в составе 
библиотеки И.Н. Розанова. Готовя полное собрание своих стихотворений, которое Фет так 
и не успел увидеть при жизни (оно было издано 
в 1894 г. усилиями Н.Н. Страхова и вел. кн. 
Константина Константиновича, при активном 
участии вдовы поэта), он сначала включил это 
позднее признание в любви в список, спрятав 
имя адресата за сокращением «М.П. Ш-ной», 
а во втором, последнем по времени списке  
и вовсе исключил его [12, с. 761]. Но между первым и последним стихотворениями, обращенными к М.П. Боткиной, было, конечно, еще 
немало. Они могли бы составить целый цикл, 
если бы у кого-то появилось желание собрать 
отдельно стихи, посвященные невесте, а затем 
жене Фета.
На пороге счастливого союза не все, однако, складывалось так гладко. За спиной 36летнего поэта была трагедия, воспоминания о 
которой преследовали его всю жизнь. Познакомившись в 1848 г. во время службы в Херсонской губернии с молодой красивой девушкой 
из обедневшей многодетной семьи (Марией 
Козьминичной Лазич), прекрасной музыкантшей и ценительницей поэзии, Фет пережил 
сильное увлечение, и чувство его было взаимным или даже ответным («Нет, я не изменил. 
До старости глубокой / Я тот же преданный, я 
раб твоей любви…», — писал он в конце жизни 
[29,  с. 220]). Однако, будучи человеком ответственным и стесненным в средствах, Фет понимал, что сделать предложение он не имеет права, и прямо заявил об этом возлюбленной. Было 
решено, что их общение не прекратится, хотя и 
не будет иметь естественного продолжения. После отъезда поэта в связи с передислокацией его 

полка влюбленные поддерживали переписку, а 
летом 1852 г. Фет внезапно узнал, что девушка 
умерла страшной и нелепой смертью, получив 
смертельные ожоги из-за брошенной на пол 
непотушенной спички, от которой загорелось 
платье [23, с. 544].  
В жизни 29-летней Мари Боткиной тоже 
была своя трагедия. Ее роман с неизвестным 
закончился разрывом. Брошенная возлюбленным, М.П. Боткина находилась в подавленном 
состоянии. Встреча с Фетом и вспыхнувшее 
чувство преобразили ее. Признавшись в своем 
«грехе», Мария Петровна сомневалась, сможет 
ли поэт простить ее, не побоится ли пересудов 
в обществе. Одно из первых сохранившихся писем Фета к невесте, помеченное 14 мая 1857 г. 
(днем, в который поэт сделал предложение 
руки и сердца), должно было рассеять ее опасения: «Повторяю все, что отрывочно успел сказать Вам в смутную минуту нашего последнего 
разговора. Я желаю быть Вашим ближайшим 
и преданнейшим другом, а не помехой жизни, 
я хочу отогреть Вас ото всего, что могло сжать 
холодом Ваше сердце, а не стоять перед Вами 
нелепой укоризной. Ваше прошлое может меня только интересовать как человека, прини
А.А. Фет. Литография А. Жанена по рисунку 
Э.-А. Руссо. 1857 г.

Русская словесность   ·  2/2020

 Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

мающего живейшее участие в душевной Вашей 
жизни, но для личного моего счастия мне нужно Ваше будущее» [15, с. 370–371]. 
В этом письме весь Фет. Кому-то может показаться, что в день предложения руки и сердца 
неуместно рассуждать об устройстве будущего 
семейного гнездышка, о деньгах, которые окажутся в распоряжении будущих супругов, об 
экономии, которую следует проявить при покупке приданого, и т. д. Едва получив согласие 
Марии Петровны, Фет мечтает о том, что будет 
сам ухаживать за цветами в ее будущем кабинете, что ее не будет окружать ни одна безобразная 
вещь. Но и здесь, среди упомянутых мелочей 
проскальзывают его самые задушевные убеждения. «Что касается до людей и их мнений, то я 
уже говорил Вам и быть может Вы со временем 
убедитесь, что я хлопочу о том, чтобы идти пря-
мо к своему идеалу, а не к людскому» [15, с. 371. 
Выделено нами. — Н. Г.]. В том же письме прозвучат слова, истинность которых Фет доказал 
всей своей жизнью: «С настоящей минуты и на 
всю мою жизнь — женщины, кроме Вас, для 
меня не существуют. Я не умею своей привязанности разрывать по кускам» [15, с. 372]. 
А как же множество стихотворений, посвященных другим, к кому поэт был явно неравнодушен, как же страстные стихи, обращенные к Марии Лазич? — спросит «вдумчивый» 
читатель. Кто-то даже попытается составить и 
«донжуанский список» Фета, припомнив имена 
А.Л. Бржеской, С.А. Толстой (Берс) и ее сестры 
Т.А. Кузминской, Н.М. Соллогуб, С.А. Толстой 
(Бахметьевой), С.П. Хитрово, Е.Д. Дункер и 
других женщин, кому поэт писал проникновенные, восторженные стихи. 
На это можно ответить словами самого Фета, сказанными в письме к доброму знакомому 
гр. А.В. Олсуфьеву. Будучи одним из образованнейших знатоков античной культуры, Олсуфьев 
оказал немалую помощь поэту при переводе 
Проперция, Марциала, Овидия. В канун 50летнего юбилея творческой деятельности Фета, 
отмеченного в Москве в конце января 1889 г., 
поклонники его поэзии спрашивали, какие награды он бы хотел получить в эти дни. Прошедшие в 1887-м и в 1888 гг. 50-летние юбилеи 
Я.П. Полонского и А.Н. Майкова (когда настало новое время для русской поэзии) побуждали 
Фета задумываться над этим вопросом и со
ветоваться с друзьями, в том числе с Олсуфьевым и его женой. И вопрос этот был далеко не 
праздный. Менее всего он касался амбиций или 
каких-либо материальных выгод. 
Это был вопрос о публичном признании Поэзии полноправным членом общества, признанием за «мотыльковой» поэзией прав гражданства. В этой связи Фет писал Олсуфьеву 7 июля 
1888 г.: «Пятьдесят лет я простоял на коленях 
перед идеалом русской женщины, и цветы, 
которые по временам я удостоивался получать 
от избранных русских женщин, были для меня 
истинною наградою, с которою никакая печатная реклама не могла сравниться» [31, с. 405]. 
Своей старинной приятельнице и поклоннице, 
писательнице С.В. Энгельгардт он признавался: 
«Подобно Тютчеву, и даже более чем Тютчев, я 
певец русской женщины. <…> Не состоя ни на 
какой казенной службе, я не желал бы ко дню 
моего юбилея никаких избитых формальностей 
и считал бы себя вполне вознагражденным, если бы сочувствующие моей музе дамы поднесли 
бы мне в лице избранной председательницы 
простой лавровый венок в ознаменование пятидесятилетнего служения» [31, с. 394].
Была, однако, еще одна награда, которую 
желал получить Фет, и получил, хотя не в дни 
юбилея, а несколько позже. Большинством друзей поэта она не была одобрена, а мотивы, 
двигавшие юбиляром в ее достижении, не были 
поняты. Этой наградой было получение звания 
камергера. Вот что писал Фет гр.  Олсуфьеву 
7 июля 1888  г.: «Я глубоко русский человек, 
и без высочайшего внимания к какой-либо 
отечественной заслуге я не могу признать, что 
заслуга эта отечеством оценена. В этом случае 
считаю себя по историческим преданиям гораздо более вправе, чем Гораций, сказать главе 
государства:

Коль ты меня почтешь лирическим певцом,
Я вознесусь до звезд торжественным челом.

<…> Жаловать меня какими-либо орденами, соответствующими чину гвардии штабсротмистра, или назначить мне пенсию — мало 
соответственно моему положению. Единственною, ничего не стоющею казне, а между тем 
значительно выдвигающею меня наградою, 
как высочайше отличенного писателя, было 

Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

Нравственные основы русской литературы

бы камергерское звание. Все мои сверстники, 
и десятой доли не заслужившие того, что пришлось прослужить мне — двенадцать лет на коне и одиннадцать участковым мировым судьею 
Мценского округа, где я поныне состою почетным судьею, — давно генералы» [31, с. 405–
406]. Большинством желание Фета было расценено как тщеславие, между тем на деле это было 
совершенно не так. Не случайно поэт завещал 
похоронить себя в камергерском мундире. Для 
него эта государственная награда означала признание его заслуг перед Отечеством. 
Как ни парадоксально, поэт, всю жизнь 
твердо стоявший на позициях «чистого искусства», не связанного с реальной действительностью, в самой реальной действительности 
занимал не менее твердые позиции. И здесь не 
было никакого противоречия или, как принято 
считать, раздвоения личности [16]. Избранную 
им самим награду Фет считал заслуженной 
и достойной себя. Для него, воспитанного в 
духе дворянских привилегий, среди которых 
главным было служение Отечеству, и военная 
и гражданская служба были равнозначно полезными. 
Недаром уже в конце жизни, завершая свои 
воспоминания, он признавался: «…никакая 
школа жизни не может сравниться с военною 
службой, требующей одновременно строжайшей дисциплины, величайшей гибкости и твердости хорошего стального клинка в сношениях 
с равными и привычку к мгновенному достижению цели кратчайшим путем» [23, с. 548]. 
Несмотря на все тяготы, связанные с военной 
службой, Фет пропел в своих воспоминаниях 
настоящий гимн армии и поддерживал отношения с однополчанами до конца дней. А привычка к дисциплине осталась в нем навсегда. Вынужденный почти всю жизнь добиваться независимого финансового положения, лишенный 
наследственных прав вследствие своей «незаконнорожденности», он в конце концов обрел 
то, чего искал, обеспечив себе и жене безбедное 
существование. 
Уйдя в отставку как со службы, так и из 
литературы, Фет попал в самую гущу проводимых в стране преобразований, совершавшихся 
после отмены крепостного права, и, в отличие 
от многих своих собратьев по перу, оказался 
один на один с множеством проблем, подсте
регавших начинающих землевладельцев нового 
поколения. Приняв непосредственное участие 
в осуществлении крестьянской реформы в качестве хозяина-фермера и, позже, мирового 
судьи Мценского уезда, Фет, вопреки сложным 
обстоятельствам и отсутствию практического 
опыта, сумел поднять и приумножить свое хозяйство. 
Приобретенный им в июле 1860 г. хутор Степановка в Орловской губернии стал если не самым процветающим, то во всяком случае вполне 
успешным и приносящим приличный доход. 
Опыт Фета-хозяйственника был тем более важен, что он был проведен в виде «чистого эксперимента». Не будучи обременен необходимостью урегулировать свои отношения с бывшими 
крепостными, поскольку таковыми никогда не 
владел, Фет «объективно» оказался «в русле самых главных внутригосударственных преобразований пореформенной России» [33, с. 142]. 
При этом он сумел зафиксировать свой опыт и 
донести его до читающей публики в целом ряде 
ярких, публицистически заостренных очерков, 
не потерявших своего значения до наших дней.
Эти очерки, начиная с «Заметок о вольнонаемном труде», появившихся впервые на 
страницах «реакционного» «Русского вестника» 
в 1862 г., сразу вызвали яростное неприятие в 
стане прогрессистов. Теперь к славе представителя «мотыльковой» (по слову М.Е. Салтыкова), 
т. е. бессодержательной поэзии (напомним, что 
еще Белинский, в целом положительно оценивший первый поэтический сборник Фета «Ли
Фет в гробу в мундире камергера.  
Фотография Р. Бродовского.  
Москва, 1892 г.

Русская словесность   ·  2/2020

 Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

рический Пантеон» (1840), в частном письме 
к В.П. Боткину причислил стихи Фета к «вздорам» [4, с. 129]) присоединилась слава «реакционера» и «крепостника», хотя ни реакционером, 
ни тем более крепостником Фет никогда не был 
[см.: 8, с. 180–185]. 
Вера в будущее земледельческой России, 
убежденность в неотделимости вопроса о земле 
от исторически обусловленного пути российской государственности представляют историософию Фета глубоко укорененной в реалиях 
русской жизни, построенной не на вымышленных теориях, а вырастающей из самой действительности. Вслед за деревенскими очерками 
Фетом был написан целый ряд статей по самым 
разным вопросам сельского хозяйства. Особенно активизировался Фет-публицист в конце 
1870-х гг., когда пришло время подводить итоги 
прошедшей реформы, а также в последующие 
годы. В одной из статей, носящей символическое заглавие «На распутье» (1884), Фет писал: 
«В земледельческом, как и во всяком другом хозяйстве, только то имеет прочную будущность, 

что развивается из собственных средств и в силу 
естественных условий» [20, с. 46]. Более всего 
его возмущали попытки бездумного заимствования чужих форм жизни и насильственного 
внедрения их в чуждую среду.
Видный деятель крестьянской реформы сенатор Н.П. Семенов, с которым Фет состоял 
в переписке, написал однажды, что уважает 
взгляды и мнения поэта прежде всего за то, 
что тот «стоял и стоит близко к народу, во 
имя которого будто бы все предпринимается»  
[14, с. 582]. Эта характеристика лишь на первый 
взгляд может показаться парадоксальной. Сам 
же Семенов, с которым Фет обсуждал и критиковал итоги крестьянской реформы, не находил 
ничего противоречивого в такой оценке, говоря в том же письме о главных заслугах Фета:  
«От кого привет? — От поэта, которого мелодический стих одною музыкой своей навевает 
на читателя рой поэтических мыслей. Правда, 
что, пока жива поэзия, в ней содержание не 
отделимо от формы, как не отделима душа от 
тела, пока жив человек; но всего доказательнее 
это проявляется у Вас» [14, с. 580].
Деятельность Фета как литературного критика и публициста 1860-х гг. продолжала линию, 
намеченную в середине 1850-х. При очевидной немногочисленности статей литературнокритическая часть наследия Фета представляется весьма ощутимой составляющей литературного процесса 50–60-х гг., более того, можно 
говорить о том, что значение ее выходит далеко 
за пределы чисто эстетических вопросов. По 
сути, она органически включается в корпус 
публицистики Фета, как по своему потенциалу, 
так и по многообразию затронутых автором 
тем. 
Достаточно указать на обширную (написанную в соавторстве с В.П. Боткиным) рецензию 
на нашумевший роман Чернышевского «Что 
делать?». Здесь обсуждение художественных достоинств романа выливается в идейный спор с 
Чернышевским — проповедником социалистических идей. «Да, мы открыто не желаем смут 
и натравливаний одного сословия на другое, 
где бы оно ни проявлялось: в печати ли, на 
театре ли, посредством изустных преподаваний 
и нашептываний. Мы не менее других желаем 
народного образования и науки, только не по 
выписанной нами обскурантной программе со
А.А. Фет. Фотография. 1880-е гг.

Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

Нравственные основы русской литературы

циалистов, способной только сбить человека  
с врожденного здравомыслия. Нам больно видеть недоверие сознательных элементов общества к публичному воспитанию. Наравне с другими мы чувствуем необходимость незыблемых 
гарантий свободному и честному труду. Для нас 
очевидна возрастающая потребность в серьезном содействии женского труда на поприще 
нашего преуспеяния. Чем скорее и яснее поймут они всю гнусность валяться целый день в 
постели и пить сливки, заставляя мужа, кроме 
тяжелых забот о насущных нуждах семейства, 
заваривать им чай, — тем лучше. Пусть они 
серьезно и полезно трудятся, но только не в 
фаланстере» [27, с. 259].
Статья Фета «Наши корни», написанная в 
переломный для России момент и опубликованная в февральской книжке «Русского вестника» 1882 г. за подписью «Деревенский житель», положила начало череде публицистических выступлений Фета 1880-х гг. Начатая 
задолго до 1 марта 1881 г. и завершенная уже 
после убийства народовольцами Александра II, 
эта статья дает ключ к пониманию всей поздней 
публицистики Фета [21]. Объективно статья 
«Наши корни» оказалась своеобразным ответом 
Фета-публициста на долгое противостояние общественных сил, кульминацией которого стало 
убийство царя. Накал борьбы побудил Фета 
открыто встать на сторону охранителей трона и 
заслужить звания реакционера и консерватора, 
которые, судя по всему, не сильно смущали поэта. Недаром он сам позаботился о том, чтобы 
«Наши корни», как и другие его статьи, дошли 
прямо до Александра III, что и осуществилось 
на деле [см.: 34; 33].
Но и поэт Афанасий Фет откликнулся на 
совершенное злодейство проникновенными 
строками:

1 марта 1881 года

День искупительного чуда,
Час освящения креста:
Голгофе передал Иуда
Окровавленного Христа.

Но Сердцеведец безмятежный
Давно, смиряяся постиг,
Что не простит любви безбрежной
Ему коварный ученик.

Перед безмолвной жертвой злобы,
Завидя праведную кровь,
Померкло солнце, вскрылись гробы,
Но разгорелася любовь [29, с. 17].

Собранная вместе, публицистика Фета дает 
представление о широте и глубине его интересов. 
Кажется, нет ни одного злободневного вопроса, 
на который бы не откликнулся Фет-публицист. 
Его выступления касались образования и воспитания, крестьянской общины, выбора дальнейших после реформы 1861 г. путей развития 
сельского хозяйства и промышленности, судебных преобразований, коннозаводства, борьбы 
с голодом и многих других частных вопросов. 
Высказанные им идеи и предложения всегда 
были конкретны и экономически обоснованны, а выработанные убеждения базировались 
на фундаментальных ценностях, которые Фет 
не уставал пропагандировать, занимая своеобразную позицию в идеологической борьбе 
своего времени. 
В основе его рассуждений лежали наблюдения за живыми процессами, связанными с 
самыми основами русской жизни, и неустанное 
стремление найти оптимальное решение насущных проблем. Понятие экономии, существования по средствам недаром было одним 
из заветных убеждений Фета. Расточительству 
дворян он ставил в пример крестьян, когда 
писал: «Крестьянин почерпнул свой быт не из 
академий, трактатов и теорий, а из тысячелетней практики, и потому быт его является таким 
органическим целым, стройности и целесообразности которого может позавидовать любое учреждение» [28, с. 337]. Сторонник сословной иерархии, дороживший своими корнями, 
Фет в то же время был противником сельской 
общины, мешавшей развитию хозяйственной 
инициативы, и глубоко верил в творческий дух 
народа. 
Важнейшими понятиями историософии Фета, в рамках которой он размышлял о будущем 
России, не примыкая ни к западникам, ни к 
славянофилам, были понятия «земли» и «труда». Земледелие, по Фету, «не какая-либо потребность жизни, оно сама жизнь» [28, с. 370], 
не просто «владение землей», в том числе ее 
купля-продажа, — это прежде всего «делание на 
земле». «Не указывайте прямо на землю как на 

Русская словесность   ·  2/2020

 Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

источник богатства, — писал он в 1871 г. — Земля без рук — мертвец» [28, с. 341–342]. Земледельческий труд был для него «главным, чтобы 
не сказать единственным, источником нашего 
народного благосостояния» [28, с. 178]. Его 
интересовал весь быт земледельческой деревни 
в целом, начиная с рациона наемных рабочих 
и влияния на жизнь деревни прокладываемых 
железных дорог, вплоть до вопросов винокурения и чрезмерного пьянства. Как будто опровергая тех, кто заподозривал его во вражде к 
проводимым реформам, Фет писал: «Насколько 
мы понимаем дух крестьянской реформы, она 
должна разрешить два вопроса: эманципацию 
личности и эманципацию труда, что почти одно 
и то же. <…>. Труд только тогда свободен, когда 
подобно всем остальным ценностям обусловливается предложением и требованием, когда 
он вольнонаемный. Итак, вольнонаемный труд 
является логическим последствием и конечною 
целью реформы, о которой, во избежание недоразумений, скажем раз навсегда, что мы ей 
и в принципе, и во всех проявлениях по сей 
день — глубоко сочувствуем» [28, с. 238]. Понятия «землевладения» и «земледелия» становятся 
в публицистике Фета синонимами. Здесь, собственно, лежат корни фетовских разногласий 
со многими современными ему публицистами. 
Вот почему псевдоним, избранный Фетом, — 
«Деревенский житель» — несет на себе серьезную идеологическую нагрузку.
Непримиримый противник идей социализма, распространившихся в русском обществе, 
неоднократно опровергавший их в разных ста
тьях, Фет в то же время далеко не все принимал 
в лагере охранителей. Так, признавая две первые компоненты уваровской триады («Мы до 
сих пор не вполне ясно сознали нашу истинную 
особенность, коренящуюся в двух мотивах: главенстве Христа и Царя. Все доблестное и великое совершается на Руси Христовым и Царским 
именем. Этого не хочет понять современная 
интеллигенция со своею ребяческой конституцией. У ней действительно нет царя в голове» 
[21, с. 224]), он был решительно не согласен с 
третьей, так называемой «народностью». 
«Нам кажется, что и славянофильская критика впала в однородные с нигилистической 
ошибки, из коих главнейшею считаем повальность. Отыскав для присущего всем народам 
инстинктного чувства самобытности и партикуляризма отвлеченное выражение народность, 
даже с несвойственным этому выражению оттенком народовластия, славянофильство предвзято отнеслось ко всему западному и повально 
стало хвалить все свое. Но так как на пути не к 
отвлеченному мышлению, а к вопросам самой 
будничной жизни, — к куску насущного хлеба, — мы не можем спрашивать, откуда пришла 
вещь, а должны только испытать, хороша ли 
она, целесообразна ли? — то во избежание ежеминутных недоразумений вынуждены уяснить 
себе слово “народность”» [20, с. 6; 6, с. 28–30].
О чем бы ни писал Фет, в основе его миросозерцания, или жизненной философии, лежали 
фундаментальные понятия чести, долга, верности данному слову, свободы и независимости 
убеждений. Как во всем ином, за что он брался, 
Фет никогда не угождал кому бы то ни было, 
даже когда само время требовало от него уступок. «Укрывшись от толпы бесчинной» в своем 
степановском, а затем в воробьевском «уединенье», поэт оставался верен себе и ни в чем 
не уступил ни своим современникам, ни самой 
эпохе.
А в ответ на раздававшиеся даже от друзей 
упреки в том, что он до старости воспевает любовь, поэт на пороге смерти с полным правом 
мог сказать:

Кляните нас: нам дорога свобода,
И буйствует не разум в нас, а кровь,
В нас вопиет всесильная природа,
И прославлять мы будем век любовь.

Дом Фета в Степановке.  
Фотография. 1910-е гг.