Книжная полка Сохранить
Размер шрифта:
А
А
А
|  Шрифт:
Arial
Times
|  Интервал:
Стандартный
Средний
Большой
|  Цвет сайта:
Ц
Ц
Ц
Ц
Ц

Духовно-нравственное воспитание, 2020, № 3

научно-просветительский журнал
Покупка
Артикул: 742508.0001.99
Тематика:
ББК:
УДК:
ГРНТИ:
Духовно-нравственное воспитание : научно-просветительский журнал. - Москва : Шк. Пресса, 2020. - № 3. - 80 с. - ISSN 2074-5001. - Текст : электронный. - URL: https://znanium.com/catalog/product/1145328 (дата обращения: 06.05.2024). – Режим доступа: по подписке.
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов. Для полноценной работы с документом, пожалуйста, перейдите в ридер.
Издательство
 «Школьная Пресса»

НАУЧНО-ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИЙ ЖУРНАЛ
Издается c сентября 2001 года

Выходит 6 раз в год

...снова посеять Россию.
Андрей Платонов

ДУХОВНО-НРАВСТВЕННОЕ 
ВОСПИТАНИЕ

Главный редактор 
А.П. Фурсов, философ, поэт,  
член Союза писателей России

Редакционный совет
Е. И. Аринин, доктор 
философских наук, профессор, 
заведующий кафедрой философии 
и религиоведения Владимирского 
государственного университета 
имени А.Н. и В.Н. Столетовых 
(Владимир)
М.Ю. Грыжанкова, доктор 
философских наук, профессор 
кафедры философии Мордовского 
государственного университета 
имени Н.П. Огарева, 
первый проректор, проректор 
 по учебной работе 
Саранской духовной семинарии 
(Саранск, Республика Мордовия)
Зиновий 
(Корзинкин Анато лий Алексеевич), 
митрополит Саранский 
и Мордовский (Саранск) 
А.А. Корольков, доктор 
философских наук, профессор 
и заведующий кафедрой 
философской антропологии 
и истории философии факультета 
философии человека Российского 
государственного педагогического 
университета имени А.И. Герцена, 
академик Российской академии 
образования (РАО) 
 (Санкт-Петербург)
В.В. Лепахин, доктор 
филологических наук, 
исследователь русской иконы 
(Се гед, Венгрия)
Ю.Т. Лисица, доктор физикоматематических наук, профессор 
Российского университета  дружбы 
народов, заведующий кафедрой 
религиоведения миссионерского 
факультета Православного 
Свято-Тихоновского гуманитарного 
университета (Москва)
В.М. Меньшиков, доктор 
филологических наук, профессор, 
заведующий кафедрой теологии 
и религиоведения Курского 
государст венного университета 
(Курск) 

По благословению  
Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II

Вечные ценности
Георгий Гачев 
Самопредставление . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  3

Смысл жизни
Владимир Варава
Этика культуры и жизни Георгия Гачева . . . . . . . . . .  5

Возвращенная педагогика
Борис Ланин
Чему и как учил Георгий Гачев . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 11

Отцовство и сыновство
Анастасия Гачева
«Отец во мне»: Димитр и Георгий Гачевы . . . . . . . . 15

Жизнь и житие
Гачев — ученик и Гачев — учитель
Из «Жизнеописания»
Публикация, подготовка текста,  
примечания А.Г. Гачевой . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 27

Семейная педагогика 
Георгий Гачев (1929–2008)
«Взаимоучительное заведение — семья» 
Публикация, подготовка текста,  
примечания А.Г. Гачевой. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 53

В номере: 

Специальный номер, 
посвященный творчеству философа,  
культуролога, литературоведа,  
писателя Георгия Гачева (1929–2008),  
подготовленный совместно  
с Институтом мировой литературы РАН  
и детьми Г.Д. Гачева Анастасией,  
Дмитрием и Ларисой Гачевыми 

И приход свой обозначив, 
как у нас заведено,
весь живой Георгий Гачев
постучит в моё окно.
                            Игорь Волгин

3

Лауреат Всероссийского конкурса «За нравственный подвиг учителя»

2020

 Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

Духовные сокровища народов России и мира
Зухра Кучукова 
Кабардино-Балкарский государственный 
университет как научный центр Гачевских 
исследований . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  74

Архимандрит Мефодий  
(Венко Пе тров), директор 
православного культурно-просветительского центра «Свет Валаама» 
(Свято-Преображенский 
Валаам ский монастырь, о. Валаам, 
Республика Карелия) 
Протоиерей Николай Озолин, 
доктор богословия, профессор, 
преподаватель Свято-Сергиевского 
Православного Богословского 
института (Париж, Франция) 
Протоиерей Борис Пивоваров, 
доктор богословия,  
председатель отдела образования 
и просвещения Новосибирской 
митрополии, препо даватель 
Новосибирской гимназии 
во имя прп. Сергия Радонежского 
(Новосибирск) 
С.В. Пишун, 
доктор философских наук, 
профессор, директор Школы 
педагогики Дальневосточного 
федерального университета 
(Уссурийск, Приморский край)
В.М. Улитин, писатель,  
право славный педагог (Владимир)
Н.М. Тихомирова, директор 
духовно-просветительского центра 
«Северная Фиваида» (Вологда)
П.В. Флоренский, доктор 
геолого-минералогических 
наук, профес сор Российского 
государственного университета 
нефти и газа имени И.М. Губкина 
(Москва)
С.Е. Ячин, доктор философских 
наук, профессор,  
заведующий кафедрой философии департамента философии и 
религиоведения Дальневосточного 
федерального университета  
(Владивосток, Приморский край)

Информационно-техническая поддержка 
В.А. Фурсов
Компьютерная вер ст ка 
Н.В. Запорожец

Жур нал зарегистрирован в Министерстве печати РФ. 
      Усл.-печ. л. 5,0.   Изд. № 3431.   Заказ 
Рег. ПИ № ФС 77—29554. Формат 70x108/16..

АДРЕС РЕДАКЦИИ 
и ИЗДАТЕЛЬСТВА:
127254, г. Москва, а/я 62
Тел.: 8 (495) 619-52-87, 619-83-80

E-mail: aleksandr.fursoff2014@yandex.ru
frs@schoolpress.ru

Отпечатано в АО «ИПК «Чувашия»,
428019, г. Чебоксары, пр. И. Яковлева, д. 13

© «Школьная Пресса», 2020
© «Духовно-нравственное воспитание», 2020

Издание охраняется Законом РФ об авторском праве. Любое воспроизведение материалов, 
размещенных в журнале, как на бумажном носителе, так и в виде ксерокопирования, 
сканирования, записи в память ЭВМ, и размещение в Интернете запрещается.

Номер выходит с приложениями —  
журналом «Детство во Христе» № 1, 2020

и электронным периодическим изданием  
«Духовно-нравственное воспитание» № 1, 2020.

Журнал рекомендован Высшей аттестационной комиссией (ВАК) Министерства образования и науки РФ  
в перечне ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, в которых должны быть опубликованы  
основные научные результаты диссертаций на соискание ученой степени доктора и кандидата наук.  
Журнал зарегистрирован в базе данных Российского индекса научного цитирования. 

Эм бле ма ти че с кий об раз жур на ла (с.  1; с.  4 облож ки): свя щен ник, скло нен ный над ра бо чим столом,  — пре об ра жен ный че ло век в тру дах для ду ховно го про свет ле ния зем но го ми ра. (С кар ти ны Ни ны 
Си мо но вич-Ефи мо вой «Фи ло соф Па вел Фло рен ский 
за ра бо той», 1926.)

К 1-й полосе обложки. Фото Г.Д. Гачева и его рабочий стол в доме в Переделкино. Архив семьи Гачевых.

В качестве заставок в номере использованы обложки книг Г.Д. Гачева.

Издательство  
«Школьная Пресса», 
редакция журнала  
«Духовно-нравственное воспитание»  
сердечно благодарят

доктора филологических наук, 
ведущего научного сотрудника  
Института мировой литературы  
имени А.М. Горького Российской академии наук
Анастасию Георгиевну Гачеву

за неоценимую помощь  
в создании этого номера

Вечные ценности

 Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

О
т литературоведения и перешел к 
эстетике и далее – к тому, чему 
иные нашли термин «культурология», 
проделывал уже тогда то, что ныне называют «междисциплинарные исследования», где ассоциировал факт из литературы с явлением из естествознания или 
проблемой политики. <…> Появилась 
разгромная на книгу [«Содержательность художественных форм»] статья в 
«Известиях» <…> и на долгие годы я 
стал пугалом для издательств.
Я вначале страдал от этого остракизма, но в итоге он вышел мне ко благу: 
изгнанный из печати, я перешел к абсолютно свободному, неориентированному мышлению и писанию – ни для 
чего и в никуда, а просто из любознания 
и самопонимания. Где ничего не позволено – там все можно. <…> Вышел я на 
жанр «ПРИвлеченного мышления», или 
«жизне-мысли». Основной мой текст 
стал – жизненно-философский дневник, 
«исповесть» (повесть + исповедь = мой 
неологизм), а внутри него – жизненнофилософские сочинения. Так что жанр 
мой осознаю – как помесь Пруста (или 
Розанова) со Шпенглером: идет поток 
самосознавания своей жизни, со-мыслы 
мигновений постигая, а в нем – трактаты и исследования. Мое мышление – 
образное, умозрение, в нем равно пользуюсь понятием и метафорой. И понял 
себя как прибор-инструмент, которым 
некто (нечто: История? Бытие? Бог?..) 
ставит эксперимент, а я ему секретарствую: записываю опыты жизни и мысли каждого дня. Или – как штурман в 
плавании по океану жизни – веду судовой журнал. <…>
C 1954 по 1972 я был в Институте ми 1954 по 1972 я был в Институте мировой литературы. <…> Когда же в ходе 

своего любознания я заинтересовался: 
сказываются ли и как национальные 
особенности мышления в естественных 
науках и математике? – меня охотно перевели в Институт истории естествознания и техники <…> Ничего не печатали 
13 лет, но зарплату платили.  Когда же 
в 1983 г. я защитил докторскую диссертацию по теории литературы <…> приняли меня (опять же переводом внутри 
Академии) в 1985 в Институт славяноведения и балканистики. <…> И так 
всю жизнь я не знал службы и прожил, 
как русский барин-любомудр, распоряжаясь главной ценностью – свободным 
временем. Даже эпитафию себе такую 
сочинил: «Упуская время, жил счастливо». То есть: не старался «шагать в 
ногу со временем» (= соответствовать 
ему – социальному заказу идеологии 
или спросу рынка), не превращал время в деньги, сквозь пальцы, как песок, 
давал ему течь – и так выскальзывал из 
его прерогативы в епархию Вечности.
Среди предметов, занимавших мой 
ум почти всю жизнь – особенности 
мышления народов. Труд 35 лет исследований отлился в серию «НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОБРАЗЫ МИРА» в 
17 томах, из которых некоторые уже 
опубликованы. Так я утолял свою потребность в путешествиях. Дело в том, 
что в советское время за границу мало 
кого пускали, а видеть мир мне страсть 
как хотелось. Я даже на флот пошел и 
два года (1962–63) плавал в каботаже в 
Черном море <…> стал матросом <…> 
Потом вернулся в ИМЛИ, но, совершив акт свободы и имея иную специальность – «матроса I класса», перестал 
бояться, что уволят, и писал свои «национальные космоса». Выработал жанр 

* Философ, культуролог, литературовед, писатель.
** Текст «Самопредставления» был написан Г.Д. Гачевым в апреле 2001 г. к так и не осуществленному проекту интернет-собрания его основных работ. Печатается в сокращении. Архив 
семьи Гачевых. Окончание. Начало см. на 2 с. обл.

Георгий Гачев (1929–2008)*

Самопредставление**

Духовно-нравственное воспитание  №  3  2020

 Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

«интеллектуальных путешествий». На 
год, другой, погружаюсь в Англию, Германию, Америку… читаю про природу, быт, историю, изучаю литературу, 
философию, религию, науку, смотрю 
кино… – описал всё – и как будто съездил в страну, а в итоге некий портрет 
национальной культуры вышел. Подобно тому, как человек есть троичное 
единство: тело, душа, дух, так и каждая 
национальная целостность рассматривается как Космо-Психо-Логос, т. е. 
единство местной природы, характера 
народа и его склада мышления. <…>
Еще и проблема самоидентификации в познании самого себя при этих 
исследованиях меня волновала: кто я? 
Отец – болгарин с Родоп, политэмигрант в СССР (музыковед, философ, 
погиб на Колыме), мать – еврейка из 
Минска, встретились в Московской 
консерватории, и в 1929 году я родился в 
Москве, и родной мой язык – русский.
Многие годы и думы посвящены  
попытке строить МОСТ (рыть туннель?) МЕЖДУ ГУМАНИТАРНОСТЬЮ И ЕСТЕСТВОЗНАНИЕМ – 
этими так далеко разошедшимися ныне 
сферами культуры. Искал инварианты 
представлений мира, что в их разных 
языках выражаются. <…> Принялся я 
заново штудировать математику, физику, химию, биологию… –  и по ходу писать гуманитарно-научные параллели 
и соответствия: «Естествознание глазами гуманитария», «Дневник удивлений 
математике», «Наука и национальные 
культуры»… <…>
Вообще всю жизнь я комплексовал 
перед философией – в эту сторону гнул 
свои понимания и своим языком проговаривал уразумеваемое. В этом может 
быть и общий интерес – в моих УЗНАВАНИЯХ: в микроопытах и мелочах 
жизни и быта прозревать великие проблемы Бытия и Духа, как бы в заземлении, в их «кенозисе», и обратно: просвечивать ими миги будничной жизни, 
прозревать в них священный смысл и 
метафизику. ФИЛОСОФИЯ БЫТА – 
КАК БЫТИЯ – так слагалось. <…>

Также и та «Семейная комедия», 
что всю жизнь пишу, прослеживая перипетии в отношениях между женою, 
мною, дочерьми, сыном, мне видятся 
как наилучший и честнейший сюжет, 
что подкидывает само Бытие, и незачем высасывать подобное из пальца писательским приписыванием сего 
каким-то вымышленным персонажам. 
Мне выпало во втором браке большое испытание и трудное и радостное 
воспитание меня женою и дочерьми. 
Когда я 37 лет женился на молодой 
филологине (25 лет), то мнил приобрести себе секретаря, а получил – Сократа: Светлана Семенова развилась 
в сильного мыслителя религиознофилософского, мощного творца в Духе. 
Так что в одной семье образовались два 
творческих очага (затем и дочери таковыми стали: старшая – тоже филолог, 
младшая – художник), при том, что 
самим всю телегу быта и хозяйства и 
прокорма тащить, заботы делить (мне 
и пеленки стирать, над младенцем трепетать – в шкуре матери побыл). Да и 
каждый день завоевывать жену – вот 
уж «тридцать лет и три года» (да еще 
два) – и интересно: бездна женщины – в одной. Любовь – это когда одна 
женщина избавляет тебя от дурной бесконечности многих… <…>
Что еще важного о себе сказать?  
Да – крестьянствование! Еще с 1969 года 
арендовал избу в деревне Щитово, а  
в 1972 г. и купил (с помощью дяди) в деревне Новоселки в 70 км. от Москвы 
между Калужским и Киевским шоссе 
(указываю место, но машины не имею,  
в рюкзаке все волоку) избу с садом и огородом, и там полгода жили с семьей. 
Огород и лис добавлял и прокорм. Чем 
продавать душу и ум на статью в печать и 
покупать картошку, я лучше сам ее выращу. На природе жил летом, а то и зимой. <…> Чувствовал себя честным 
мужиком-кормильцем и цельным человеком, а не головастиком-«ботаником»умником лишь. А тут: попашешьпопишешь, что ветер навеет… И слова 
подсказываются природно-корневые. 

Смысл жизни

 Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

Владимир Варава*

Этика 
культуры  
и жизни 
Георгия Гачева

Т
ворчество Г.Д. Гачева необычно как по 
своему предметному содержанию, так и 
по своему исполнению. Конечно, это прежде 
всего национальная культура во всех ее не 
только неожиданных изгибах, но и подчас 
шокирующих, не входящих в академический 
тематический реестр откровениях, смыслах и 
значениях. «Таинственная и тонкая материя 
национального бытия» — вот главный предмет изысканий Георгия Гачева. 
Встаем лицом к лицу с этими ни на что не 
похожими исследованиями-постижениями, и 
перед нами открываются один за другим национальные образы мира: русский, киргизский, болгарский, эллинский, индийский, 
германский, итальянский, французский, 
английский, американский, эстонский, еврейский, грузинский, китайский, литовский, 
польский, казахский, азербайджанский, германский, исламский, евразийский… По сути, 
«весь мир на ладони», в творчестве одного 
мыслителя, писателя, странника по культурам, по самым ее неизведанным и заповедным зонам.  
Вообще, под силу ли такое одному человеку, даже самому гениальному, если над каждой культурой бьются чуть ли не институты, 
по крайней мере, целые научные школы?
О методе Гачева можно сказать его же 
словами, отнесенными к С.С. Аверинцеву: 
«Я так думаю, что Аверинцев, конечно, имеет 
дело со всем семантическим полем мирового 
духа, культуры: сразу оно в нем все дышит» 
[3, с. 140]. И поэтому становится возможным 
передать любой предмет, любую проблему 
культуры изнутри нее самой, как бы ее собственным языком, без примеси своего сугубо 
рационалистического понимания. И про се
В 
статье 
рассматриваются 
некоторые особенности творческого метода Георгия Гачева. Подчеркивается важность этического аспекта как для исследования 
культуры, так и для самой жизни, 
в которой нравственное стремление к Абсолюту являлось высшей ценностью. 
The article discusses some features of 
the creative method of George 
Gachev. The importance of the ethical aspect is emphasized both for the 
study of culture, and for life itself, in 
which the moral desire for the Absolute was the highest value.

Ключевые слова: Георгий Гачев, 
этика, культура, экзистенциальная культурология, язык, творчество, жизнь
Keywords: Georgy Gachev, ethics, 
culture, existential culturology, language, creativity, life

* Доктор философских наук, профессор Департамента социологии, истории и философии Финансового университета при Правительстве Российской Федерации, 
Москва.

Духовно-нравственное воспитание  №  3  2020

 Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

бя уже Гачев говорит так: «…мировая культура – санаторий, в котором 
живу – всю жизнь» [4, с. 3]. И еще 
по-другому: «И я в мышлении всегда 
стараюсь проникнуть за отлиток готового предмета в ту живую эросную 
ситуацию, проблему, из которой он, 
как сын, родиться мог» [3, с. 141].
Вот в этом и заключается феномен Георгия Гачева, который смог не 
просто описать, но раскрыть национальный образ мира того или иного народа, показав его сокровенную 
сущность (этос и эрос!), да еще на совершенно неповторимом языке, который сам является одним из языков 
современной культуры. А про язык 
он сказал так: «Язык сам собою нами знаем, помимо ума и сознания». 
А стоит включить в говоренье ум – 
«сразу язык рассыпается» [3, с. 61]. 
И что же это за язык такой, язык 
Гачева? Нерукотворный, в котором 
кажет себя сам дух национального космоса во всем его своеобразии и глубине? Но в нем всё до самой последней 
запятой проникнуто духом и самого 
творца. Этот язык – эманация самого 
автора, его логоса и эроса, связанных 
нерасторжимыми связями. И вот это 
уже первая, она же, возможно, и самая большая загадка Гачева, связанная с его языком.
Действительно, когда читаешь 
тексты Гачева, чувствуешь «плоть» 
национальной культуры, ее запах и 
цвет, ее живое дыхание; она как бы 
раскрывает, более того – обнажает 
свою душу. И главное – поразительный результат: человек, не будучи 
специалистом в какой-то конкретной культуре, вдруг понимает ее самую сокровенную суть. В этом особая притягательность текстов Гачева. 
Это тип «завораживающего чтения». 
Он как бы нарушает все устоявшиеся 
«нормы приличия» в гуманитарной 
науке, но в итоге – человек после прочтения его текстов, которые каким-то 
таинственным образом поработали с 

его умом и душой, выходит обогащенный совершенно новым, ранее 
неведомым знанием. 
Будучи исследователем, даже в 
какой-то мере естествоиспытателем, 
Гачев в то же время и художник, живописующий мыслительные миры – 
тонкую и невидимую материю национального быта в его самой интимной, недоступной для рационального 
анализа глубине. Он обладает даром 
проникать в изначальное, в первоначало культуры народа, в его этос, 
как он был еще определен Аристотелем. И здесь, пожалуй, заключена 
тайна творчества Георгия Гачева: от 
этоса берет начало этика, хранящая 
не только свод правил, норм и ценностей данного народа, но его сокровенную мировидческую глубину.
Этика культуры, таким образом, 
есть и предмет, и одновременно и метод постижения. Но не рациональный 
метод, видящий свой предмет как бы 
спрямленным, без противоречий и 
бездн, а наоборот, проникающий в 
самую что ни на есть непостижимую 
живую магму культурного бытия. Одна из главных особенностей мирочувствия Георгия Гачева состоит в 
том, что культура для него – это неведомое, неизведанное, вечно непонятное. 
Сам он говорит об этом так: «Национальный характер народа, мысли, 
культуры – очень хитрая и трудно 
уловимая материя. Ощущаешь, что 
он есть, но как только пытаешься 
его определить в слове, – он часто 
улетучивается». И еще: «Смотреть на 
национальное – как на солнце: прямой взгляд и подход напролом («прямой наводкой») слепит – предмет 
ускользает» [1, с. 46].
Здесь, пожалуй, главное отличие 
мышления Гачева от «традиционной 
культурологии»: последняя как раз 
идет «напролом», ее ничто не слепит, 
от нее ничто не ускользает, всё под 
ее бдительным рациональным оком. 
Поэтому – детализированные, всё 

Смысл жизни

 Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

знающие, но убийственно скучные, 
не зажигающие тексты. 
Свой главный метод постижения культуры Гачев определял как 
«космо-психо-логос», где первое – 
мир местной природы; второе – характер человека; третье – национальный ум. И вот это мистическое 
коловращение позволяет проникать 
в самые высоты, низины и глубины 
культуры, такие как национальная 
еда, язык, танец, музыка, дом, тело 
человека, игра, пространство и время, жизнь и смерть, национальные 
религии, искусство, литература…. Автор не стесняется заглядывать в самые запретные и интимные, с точки 
зрения официальной культурологии, 
«зоны», например – в тело женщины. 
Гачев, всматриваясь в самую клеть 
интимного, дает возможность узнать 
о таких вещах, как истинный смысл 
материнства, детства, отцовства, как 
они явлены у разных народов.
Одним словом, в его взоре охваченным оказывается всё, всё целое 
культуры, причем культура предстает не в логически-последовательном, 
хронологическом и типологическом 
описании, но в виде живого символа. 
И тогда этот символ, ставший ярким 
плотским образом, уже действует и на 
подсознание, и на сознание. 
Человек оказывается погружен в 
недра иной культуры, которая вдруг 
стала ему не чужой, но хотя бы на 
некоторое время своей, родной и 
близкой. Он почувствовал ее плоть, 
полюбил ее, обнялся с ней в высшем 
таинственном танце и метафизическом соединении. В мировой практике подобного метода, который сам 
автор назвал «эрос угадывания», не 
существует. Но главное, что он работает. И мы реально можем понять 
ту «возлюбленную непохожесть», которой обладают разные культуры, и 
представить «каждый мир как особый 
инструмент и тембр в симфоническом 
оркестре человечества» [5, с. 415]. 

Конечно, самое занятное и важное 
одновременно – это постижение космоса русской культуры, так до конца 
и не могущего быть постигнутым. Ему 
посвящена книга «Русский Эрос» – 
жемчужина в творческом наследии 
Гачева. Книга начинается с самого 
главного, шокирующего, о чем побоялись бы даже и молвить иные исследователи. Название первого очерка: 
«Почему секс не стал магистральной 
темой русской литературы?» [2, с. 9].
А, действительно, почему? Есть 
над чем подумать. Прочитав этот 
пассаж, читатель чувствует не столько информативную оснащенность, 
сколько энергетическое движение 
эротических начал в его теле, уме и 
душе. Они же космические, пробуждающие человека к великим свершениям и радостному приятию жизни. 
Вот такое начало-настрой. 
Уже один перечень тем «Русского эроса», показывает, сколь завораживающ, чарующ и притягателен 
подобный образ мысли. И так со 
всеми остальными культурами, которые описал в своих монументальных 
«Национальных образах мира» Георгий Гачев. Но всегда остается тайна, 
несказанное, намекающее на нечто 
существенное («божественное») в 
каждой культуре, и в то же время, 
указывающее на ограниченность человеческих познавательных возможностей.
Такое глубокое погружение в мир 
иной культуры имеет важный этический аспект. Гачев правдиво говорит, 
что, «если я буду осознавать ограниченности своего кругозора и понимания <…> я буду с большим уважением относиться к другим народам, 
которые могут видеть и понимать вещи и идеи, которых я не понимаю» 
[1, с. 10]. Это и есть подлинное отношение к проблеме национальных 
культур, предполагающее ценностную равноценность всех культур и народов, поскольку каждый народ «по
Духовно-нравственное воспитание  №  3  2020

 Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

нимает все бытие в целом», исходя из 
своего потаенного логоса, и поэтому 
нельзя никому отдать предпочтение 
в мировидении. Вот оно противоядие 
против национализма и космополитизма одновременно.
И еще один важный «литературоведческий» аспект: это принципиально честный вид письма, в котором 
присутствуют и художественность, 
и аналитика. Чистая художественность – это вымысел, он хорош до 
поры до времени, пока не поймешь, 
что автор играет свою игру; чистая 
аналитика – суха и неинтересна.  
А здесь подлинный синтез, истинное 
соединение Логоса и Эроса. И это есть 
самый продвинутый тип письма и 
литературы. Он одновременно взывает и к самым высоким и неведомым 
творческим дерзаниям и в то же время призывает к высшей ответственности. Ибо, по собственным словам 
Гачева, его творчество держится на 
«стремлении к Абсолюту и Истине, а 
не на приспособлении к идеологии, 
моде или вкусу читателя». Для него: 
«Мышление как нравственный поступок» [5, с. 411]. Это «золотое правило» для тех, кто собирается писать, 
а писать можно лишь свободно и ответственно одновременно. 
В чем же истинный метод Гачева? В конечном счете, в его философии жизни и смерти, ибо здесь 
есть корень истинного мирочувствия.  
И конечно же, в самой личности автора, а личность эта была настолько 
необычна, нестандартна, уникальна, 
запредельна… и поразительно человечна. О себе он говорил, сделав эти 
слова собственной эпитафией: «Упуская время, жил счастливо» [5, с. 414]. 
В этих словах подлинная этика жизни Георгия Гачева. 
Кто в наше время может себе позволить такую роскошь, роскошь 
свободного эллина, знавшего одновременно цену жизни и смерти? И не 
умер Гачев, как говорят, «естествен
ной смертью», а трагически погиб, в 
свои семьдесят восемь лет преисполненный множества творческих планов. Это и есть подлинная мудрость 
жизни, у которой Гачев всю жизнь 
учился, в том числе и тому, как точнее понимать национальные миры и 
создавать их достоверные образы. 
Конечно, как и у всякого крупного 
и оригинального мыслителя у Георгия Гачева свое особое отношение к 
смерти, можно даже сказать, «философия смерти». Было бы странно, 
если бы у мыслителя такого ранга ее 
не было. Коснемся лишь некоторых 
идей Гачева на эту тему, так как реконструкция танатологического пласта его творчества – дело еще предстоящее. 
В его несистемности письма и размышлений можно обнаружить много 
ценных мыслей, поскольку они как 
молния или внезапные откровения 
снисходят на автора, когда он сам 
оказывается застигнутым и захваченным ими врасплох. Но тем они 
ценнее, ибо достовернее, так как не 
прошли шлифовку рацио. Например, когда он говорит об «этической 
антропологии», что есть в каждом 
человеке «несокрушимый склад и состав» (собственно «я»). Многое в нем 
меняется, но не кардинально. «Ибо 
для произведения в нас кардинальной перемены и назначена смерть» 
[3, с. 62].
Это очень странная, едва ли не 
загадочная фраза. Что значит «назначена»? Кем и зачем? И почему необходима эта кардинальная перемена? 
Для чего это «произведение»? Стиль 
здесь почти Гераклитов, т. е. «темный», в котором вспыхивают яркие 
острые молнии сознания-прозрения. 
Истинность приведенной фразы чувствуется прежде всего интуитивно, но 
этого достаточно, чтобы узреть, что 
автор ведает, о чем говорит, стремясь 
нам сообщить свое видение, которое 
угадывается как со-мыслие.  

Смысл жизни

 Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

Это, так сказать, назначение смерти. Сама же смерть во многом мыслится апофатично: «Глянул на травку под ветром. <…> Вот ею буду по 
смерти. А зачем? Чего хорошего – так 
трепыхаться? Нет, лучше никак не 
быть. Понял буддизм. <…> Но ведь 
и так не буду. <…> Не быть хочется 
так, чтобы я чувствовал, что меня 
нет, т. е. по своей воле не быть»  
[3, с. 61]. Это своеобразная «танатологическая мечта», но в основе – отсутствие рационально-постижимого 
образа смерти, которым изобилуют 
профессиональные танатологические 
тексты. 
В «Русском Эросе» Гачев осмысляет смерть через «синтез Логоса и 
Эроса»: «Но как в младенце совпадают Эрос и Логос… так и смерть 
есть высшее торжество как Логоса, 
так и Эроса – и в этот миг они опять 
дружны и в единстве» [2, c. 66]. Отc. 66]. От. 66]. Отсюда и «эрос похорон» – в высшей 
степени парадоксальное, чуть ли не 
кощунственное сочетание, за которым, однако, кроется сущностная 
глубина: «Закончен путь человека из 
природности в социальность, завершен он; осталось его дело – чистая, 
бестелесная, неплотская выжимка из 
его состава; и похороны – высшее 
торжество общества, где оно демонстрирует, что лишь в нем человек может остаться бессмертным – как дух» 
[2, c. 66]. (Ср. в «Семейной комедии»: 
«а он (Дед) – ведь предлог, лишь для 
обряда, для ряда-чина житейского. 
И каждый из нас – просто эмблема 
и предлог-повод, чтобы могли свершаться общебытийные акты: рождение, свадьба, гнев, драка, суд, слава, 
позор – и чтоб все это функционировало через тебя» [3, c. 88]). 
Похороны – официоз, но «смерть 
выжимает слезы, и никогда из-за 
человека этого не лилось столько 
влаги – как на тризне, на поминках» [2, c. 66]. Вот почему: «Похоc. 66]. Вот почему: «Похо. 66]. Вот почему: «Похороны официальных и общественно
значительных лиц бесслезны» [2,  
c. 67]. Слезы как раз льются, говорит 
Гачев по-розановски: «из-за ничем 
не примечательных людей, которые 
проявились дома, в семье, в частном 
кругу человеческих отношений. Брошенных, нищих духом прибирает и 
вознаграждает Эрос» [2, c. 67]. 
В рассказе о Деде, описанном в 
«Семейной комедии», видно, что Гачева поразило то, что в свое время 
поразило и Толстого: совершенно 
простое, нетрагическое восприятие 
смерти. «С Дедом опять сговариваемся варить самогон. А у него еще и 
причина: “бабка-то моя, гляди, помрет: надо наготовить”. Боже! Вот 
научиться так относиться к смерти…» 
[3, c. 74]. И далее такие парадокc. 74]. И далее такие парадок. 74]. И далее такие парадоксальные размышления о смерти и 
жизни: «Ну что ж: смерть чище, чем 
жизнь. Жизнь — как раз гниение, 
вонь, и смрад, и тление, все время 
воспроизводящееся. А смерть – возврат (или возвышение?) в неорганику, в ее чистоту: в огонь, пепел, 
в камень из земли, в окостенелость. 
Кости – белы и чисты, тогда как тело 
белое живое – внутри кровянистое, 
красно-коричневая жижа. Кости и 
брать в руки не брезгливо. А нутрь 
тела – фу!» [3, c. 74]. 
В результате «деревенского избыточного симбиоза с жизнью» приходит Гачев к «радостной оценке 
смерти – как очистителя мира (и 
себя, значит)». Поэтому и понятен 
«деловой подход деда к грядущей 
смерти своей бабки: та же работа – как дрова пилить, вовремя посадить что в землю. И человека.  
И человека как следует надо полить 
возлияниями при отправлении на 
тот свет (свет ведь! – так в русском 
сознании, а не в тьму), умастить»  
[3, c. 74]. Это согласуется с тем, что 
Гачев назвал «праздничной сущностью жизни» [2, с. 8], которая 
постоянно затмевается «в нашей 
«трудной трудовой жизни».

Духовно-нравственное воспитание  №  3  2020

 Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

Философский взгляд Гачева замечает и обратную «теневую» сторону 
смерти. Здесь антиномия. Если ранее 
он говорил о смерти как очищении, 
то теперь он говорит о смерти как отвращении (к умершему, трупу). Причем о взаимном отвращении живых 
и умерших (отчуждении), в чем проявляется нелицеприятная сущность 
нравственной природы человека. Он 
пишет в рассуждении под названием 
«Душа и тело»: «Когда человек умирает, он превращается из “я” в “вещь”, 
отчуждается, и люди, и родные даже, 
с необыкновенной скоростью отворачиваются брезгливо. Но это отчуждение совершается одновременно и в 
окружающих, и в умирающем. “Я”, 
умирая, отворачивается брезгливо от 
своего гниющего тела и улетает от него (“испустил дух”). И тот же процесс 
в душах живущих. Из чего (этого одинакового отношения к трупу) следует 
их тождество». Но это уже духовное 
тождество, единение с душами других, «которые и есть подлинно мои и 
зона истинного обитания “я”; ибо хоровод душ людских (кладезь памяти) 
практически бессмертен» [3, c. 85]. 
Вот это есть родовая (федоровская) идея единения всех со всеми 
и со всем: «со-чувствовать и с облаком, и с травкой, и с небытием, со 
смертью, с Христом – со всем! Тогда 
я – все уже и есмь, во всевозможное 
вместил свое существование, капитал своего «я» поместил напрочно 
и навечно» [3, c. 85]. Есть и еще 
сильные федоровские интонации у 
Гачева. В книге «Жизнь с мыслью» 
в главе «Воспомятование об отцах» 
находит такой плач-заклинание об 
отце: «…Отец! Источник слез!.. Дай 
и я завоплю: “Па-а-а-а!..” – как дети 
мои. Где ты — та-а-а-м-м-м? Куда 
исчез? В какие пространства отлетел? Или не “где” и “там”, а ВОТ в 
слезах, что я лью эти годы последние, воссобирая по останкам писем, 

по рассказам помнящих тебя – твой 
образ, – здесь, во мне сосредоточился, существуешь, воскресаешь?..  
Я вот жив, а тебя – нету-у-у-у!..» 
[4, с. 325]. Поразительное сочетание 
розановской стилистики и федоровского содержания, дающее исключительно гачевское видение смерти. 
Таковы лишь самые первые приближения к глубоко оригинальной, 
парадоксальной и очень глубокой 
философии смерти Георгия Гачева. Она, конечно, имеет некоторые 
переклички с имеющимися в культуре рефлексиями о смерти, и в то 
же время она ни на что не похожа, 
сущностно неповторима. Именно эта 
глубокая философия смерти могла 
породить такую глубокую этику жизни, выраженную в формуле высшей 
житейской мудрости: «Упуская время, жил счастливо».
Добыть эту формулу истинной жизни, занимаясь всю жизнь теоретической по-преимуществу работой, знак 
подлинного синтеза мысли и жизни, 
на языке самого автора – «жизнемышления». Таков путь этого уникального исследователя и мыслителя: 
от этоса через культуру к этике.  
 
Литература
1. Гачев Г.Д. Ментальности народов 
мира. – М.: Алгоритм, Эксмо, 2008. –  
544 с. 
2. Гачев Г.Д. Русский Эрос. – М.: Интерпринт, 1994. – 279 с.
3. Гачев Г.Д. Семейная комедия. Лета 
в Щитове (исповести). – М.: ШколаПресс, 1994. – 352 с. 
4. Гачев Г.Д. Жизнь с Мыслью. Книга счастливого человека (пока…). Исповесть. – М.: Ди-Дик-Танаис МТРК 
«Мир», 1995. – 494 с. 
5. Интервью Г.Д. Гачева «Литературной газете» «САМО-И-МИРОПОЗНАНИЕ ГЕОРГИЯ ГАЧЕВА // 
Гачев Г.Д. Национальные образы мира. 
Эллада, Германия, Франция: опыт экзистенциальной культурологии. – М.: Логос, 2008. – С. 409–420.

Возвращенная педагогика

 Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

Борис Ланин*

Чему  
и как учил 
Георгий Гачев

Г
еоргий Гачев был ровесником и современником педагогов-новаторов 1960-х–
1970-х гг. Существовали коммунарский проект В.А. Караковского, «технология поддержки» О.С. Газмана, импрессионистский проект 
Шалвы Амонашвили, была «оптимизация 
обучения» по Ю.К. Бабанскому, литературное 
«человековедение» Евгения Ильина. В то же 
время Яков Коломинский доказывал, что 
советская школа — «дом, где разбиваются 
сердца», и учил выживать в ней, менять атмосферу подозрительности и недоверия. Одна из 
новаторских затей того времени – «Школа 
радости» М.П. Щетинина. Конечно, в этой 
школе была своя прелесть. Школа Щетинина 
противостояла агрессивному в  советской 
школе. В ней была великая радость – радость 
общения между детьми и взрослыми, радость 
каждого дня. В творчестве Георгия Гачева 
главная радость – это радость познания.
Вот он готовится к лекции и читает антологию американской поэзии:
«Так сладко было читать – три часа незаметно пролетели. Однако парности темам 
русской поэзии трудно было найтись. А я 
было нацелился: как один сюжет по-разному 
трактуется – разбирать со студентами на занятиях. Тут же темы-мотивы иные, свои. 
Смерть, могилы. Природа. Нет власти и кесарева мира политики, толпы людей – и от 
них отъединения поэта. Нет угнетенности. 
Интересно…» [2, c. 293].
Путь, по которому шел Гачев-исследователь, 
это 
путь 
педагога-открывателя. 
Он утверждал, что его подход – культурноэвристический. Он не генерировал и не выстраивал концепций. Они рождались органически, сами собой, из описывания процессов 
и явлений окружающего мира. Какие-то пра
Статья посвящена анализу педагогических идей Г.Д. Гачева. Подход 
Г.Д. Гачева отличается неожиданными ассоциациями, сотворением духовного образа мира и человека. Гачев не написал ни одного 
учебника, но оставил свой яркий 
след в русском образовании и 
практике воспитания.
The article is a survey of G.D. Gachev’s 
pedagogical ideas. G.D. Gachev’s 
approach was based on creating a 
spiritual image of human based on 
unusual 
associations. 
G. Gachev 
didn’t write a single textbook but his 
traces in Russian pedagogy and educational practice is very vivid. 

Ключевые слова: образ мира, 
образ человека, педагогика, философия образования, духовный 
образ
Keywords: image of the world, 
image of a human, pedagogy, philosophy of education, spiritual 
image

* Доктор филологических наук, 
профессор, профессор ГИТИСа (Российский институт театрального 
искусства), Москва.

Духовно-нравственное воспитание  №  3  2020

 Любое распространение материалов журнала, в т.ч. архивных номеров, возможно только с письменного согласия редакции.

вила рождались в ходе самого преподавания, становясь моментально 
подлинными педагогическими прозрениями: «Учение не должно быть 
мучением» – не только для обучаемых, 
но и для учащих. Так что настройся на 
радость встречи – и от них получить 
себе научение» [2, с.297].
Он говорил о том, что мы слишком часто живем по чужим понятиям 
о ценности и не слушаем внутренний 
голос. Его собственная система ценностей составляет каркас всех работ 
Георгия Гачева о национальных образах мира. 
Современные исследователи резюмируют: «Он пришел к выводу, 
что, подобно тому как человек есть 
троичное единство тела, души и духа, так и каждый национальный мир 
представляет собой единство местной 
природы (Космос), характера народа (Психея) и его ума, ментальности 
(Логос). В своих работах он выявляет 
единый стержень всего разветвленно
го древа каждой национальной культуры в его проявлениях на разных 
уровнях: в быту, нравах, религиях, 
образности литературы и искусства, 
философских системах, теориях естествознания и т. д., показывая, что у 
каждого народа есть свое призвание 
на земле, своя идея, своя энтелехия 
(целевая причина) как Божий замысел о нем; и лишь в сопоставлении 
этих голосов можно услышать голос 
единого человечества» [4, с. 63]
Гачев своих взглядов студентам не 
навязывал, наоборот, комментировал 
различные ценностные системы, и 
постоянно сравнивал их между собой, 
предоставляя слушателям (и читателям) делать собственные выводы.
Его, никогда не допускавшегося 
ранее к зарубежным академическим 
системам, американская преподавательская вольница поначалу шокировала. Сравнивать ему было не с 
чем: ведь Гачев был всегда свободен 
от бюрократической стороны преподавания на родине. Поэтому западная 
педагогическая «свобода» вызывала в 
нем некоторое отторжение: 
«Вообще анархизм американской 
системы образования – не хуже ли 
савейской запрограммированности? 
У нас хоть классику и основные знания в науках дают. А тут может Эпштейн читать курс про своих дружков“концептуалистов”, и бедные студенты 
учат Пригова и Рубинштейна, не читавши Лермонтова, Тютчева и Блока… 
Так что – издержки Свободы… И в 
итоге такое случайное образование приобретают. Особенно пусто у них сзади, в 
классике, ибо на современное и на “последний крик” устремлены» [2, с. 303]. 
Компаративный метод, наряду с 
импровизированными интерпретациями текстов и смыслов, был основным в его преподавании: 
«Вчера 
на 
занятии 
сравнили  
“У Лукоморья” Пушкин и Вступление к “Гайавате” Лонгфелло: призывал удивляться наивно странно
Путь, по которому шел  
Гачев-исследователь,  
это путь педагога-открывателя. 
Он утверждал, что его подход — 
культурно-эвристический.  
Он не генерировал  
и не выстраивал концепций.  
Они рождались органически, сами 
собой, из описывания процессов  
и явлений окружающего мира. 
Какие-то правила рождались  
в ходе самого преподавания, 
становясь моментально 
подлинными педагогическими 
прозрениями: «Учение не должно 
быть мучением» — не только  
для обучаемых, но и для учащих.  
Так что настройся на радость 
встречи – и от них получить  
себе научение»