Распутин. Воспоминания дипломатов

СТРАТА

Санкт-Петербург

2017

Морис Палеолог

Джордж Бьюкенен

РАСПУТИН

Палеолог М., Бьюкенен Д.

Распутин. Воспоминания дипломатов. / Морис Па
леолог, Джордж Бьюкенен. —  СПб.: «Страта», 2017. — 
142 с., — (серия «Петербург: тайны, мифы, легенды»)

ISВN  978-5-9909705-7-0

© Палеолог М.
© Бьюкенен Д.
©«Страта», 2017

Все права защищены. Никакая часть настоящей книги не может быть вос
произведена или передана в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было 
средствами, будь то электронные или механические, включая фотокопирование 
и запись на магнитный носитель, а также размещение в Интернете, если на то нет 
письменного разрешения владельцев.

All rights reserved. No parts of this publication can be reproduced, sold or 

transmitted by any means without permission of the publisher.

УДК 947.083

ББК 63.3

УДК 947.083
ББК 63.3
П14

Морис Палеолог — французский дипломат, публицист, 

с 1914 до июля 1917 года был послом Французской республики в Российской империи. Тогда же послом Великобритании 
в России служил Джордж Бьюкенен. Между дипломатами установились теплые и доверительные отношения.

В книге их воспоминаний воссоздана картина предвоенной 

и военной царской России, Февральской и Октябрьской революций, русско-французских и англо-русских отношений в связи с мировой войной.

Мемуары дают яркую характеристику предреволюцион
ного периода. Находясь в самом центре придворной и политической жизни, они рисуют потрясающе правдивую картину 
умирающего режима. 

П14

ISВN  978-5-9909705-7-0

Рассея-то хорошая, 

тока люди в ней стали уж больно плохи.

Григорий Распутин

ЗАПИСКИ СВИДЕТЕЛЕЙ

Мемуары работавших в Петрограде до и во время революции 

1917 года посла Франции Мориса Палеолога и посланника Великобритании Джорджа Бьюкенена являются интереснейшими историческими документами, рисующими картину происходившего тогда 
в России пером иностранцев, которые обладали на этот счет очень 
ценной информацией. Разумеется, их главной целью обоих было любой ценой удержать Россию в войне с Германией. Мемуары М. Палеолога, например, с циничной прямотой рассказывают, как он изо 
дня в день требовал от русского правительства все новых и новых 
поставок «пушечного мяса» взамен выданных в кредит России миллиардов.

Этим же занимался в Петрограде и Джордж Бьюкенен. Войдя 

в доверие к императору, в частных беседах с Николаем II он внушал ему мысль о необходимости сближения с народом, о назревшей 
потребности внутренних реформ и т. д. В противном случае посол 
открыто грозил царю революцией и гибелью династии. Какова же 
цель этих реформ и уступок? Бьюкенен говорит об этом безо всяких 
обиняков: по его мнению, лишь они могут вернуть армии боеспособность, а стране — готовность вести войну «до победного конца». Как 
явствует из мемуаров, либерализм Бьюкенена был целиком продиктован нуждами мировой войны.

Положение Бьюкенена в Петрограде в то время настолько усили
лось, что он не без гордости сам воспроизводил данную ему немцами 
кличку «некоронованный король России». Помимо советов царю, 
англичанин агитировал, например, за уступку японцам Сахалина, 
ходатайствовал о возвращении Бурцева — словом, предпринимал 
ряд шагов, более подходящих для российского министра иностранных дел, нежели для английского посла.

Английское правительство задумывалось даже о целесообраз
ности совершения в Петрограде военно-дворцового переворота 
для предупреждения революции, чтобы Россия не вышла из войны. 

Не случайно появились заявления о том, будто в убийстве Распутина, выступавшего против войны, принимал участие английский агент. Поспешное же признание Временного правительства 
со стороны Англии было обусловлено готовностью его «вести войну до победного конца и восстановить дисциплину в армии». Сам 
Бьюкенен с характерным цинизмом заявлял об этом так: «Если 
я с горячностью говорил о вновь завоеванной Россией свободе, которая уже вырождалась в своеволие, так это, чтобы сделать более 
приемлемыми мои последующие призывы к поддержанию дисциплины в армии и к продолжению борьбы вместо братания с немцами. Моей единственной же мыслью было: как удержать Россию 
среди воюющих».

Палеолог, полностью разделяя такую позицию Бьюкенена, в не
которых вопросах обнаруживал большую дальновидность. Так, он 
считал самым страшным врагом Антанты Ленина, о котором не единожды упоминал в своих мемуарах. 18 апреля 1917 года Палеолог 
пишет следующие строки: «Милюков говорит мне сегодня утром 
с сияющим видом, что Ленин вчера совершенно провалился в Совете. Он защищал тезисы пацифизма с такой резкостью, с такой бесцеремонностью, с такой бестактностью, что вынужден был замолчать 
и уйти освистанный… Уже он теперь не оправится. Я ему отвечаю 
на русский манер: «Дай бог. Но я боюсь, что Милюков лишний раз 
окажется жертвой своего оптимизма. В самом деле, приезд Ленина 
представляется мне самым опасным испытанием, какому может подвергнуться русская революция.

Одним из самых характерных явлений революции, только что 

свергнувшей царизм, — констатирует Палеолог, — это абсолютная 
пустота, мгновенно образовавшаяся вокруг царя и царицы в опасности. При первом же натиске народного восстания все гвардейские 
полки, в том числе и великолепные лейб-казаки, изменили своей 
присяге и верности. Ни один из великих князей тоже не поднялся на защиту священных особ царя и царицы: один из них не дождался даже отречения императора, чтобы представить свое войско 
в распоряжение инсуррекционного правительства. Наконец, за несколькими исключениями, тем более заслуживающими уважения, 
произошло всеобщее бегство придворных, всех этих высших офицеров и сановников, которые в ослепительной пышности церемоний и шествий выступали в качестве прирожденных стражей трона 
и присяжных защитников его императорского величества. А между тем, долгом не только моральным, но военным, прямым долгом 

для многих из них было окружить царя и царицу в опасности, пожертвовать собой для их спасения или, по крайней мере, не покидать 
в их великом несчастии…».

С печалью смотрит посол, как мимо его посольства гвардейские 

полки маршируют в Таврический дворец к победившим революционерам: «Они идут в полном порядке, с оркестром впереди. Во главе несколько офицеров, с широкой красной кокардой на фуражке, 
с бантом из красных лент на плече, с красными нашивками на рукавах…».

Мемуары послов интересны не только тем, что они показыва
ют подлинную и, фактически, предательскую, роль правительств 
их стран, но яркими зарисовками событий в революционном Петрограде.

Владимир Малышев

МОРИС 

ПАЛЕОЛОГ

РАСПУТИН ПОЯВЛЯЕТСЯ 

НА СЦЕНЕ, 

ЕГО ПРОШЛОЕ, 

ЕГО ВЛИЯНИЕ НА ДВОР

Суббота, сентября 1914 г.

Распутин вылечился от своей раны и вернулся в Петроград. Ему 

не стоило труда убедить императрицу, что его выздоровление — блестящее доказательство божественного покровительства.

О войне он говорит в выражениях туманных, двусмысленных, 

апокалиптических, из чего заключают, что он ее не одобряет и предвидит великие бедствия.

Воскресенье, 27 сентября 1914 г.

Я завтракаю в Царском Селе у графини Б., сестра которой очень 

близко знакома с Распутиным. Я расспрашиваю ее о «старце».

— Часто виделся он с царем и царицей после своего возвраще
ния в Петроград?

— Не очень часто. У меня такое впечатление, что в данный 

момент их величества держат его в некотором отдалении. Так, например, позавчера он был в двух шагах отсюда, у моей сестры. Он 
при нас телефонирует во дворец, спрашивает г-жу Вырубову, может ли он вечером видеть императрицу. Г-жа Вырубова отвечает, что 
лучше ему подождать несколько дней. Он, по-видимому, был очень 
обижен этим ответом и тотчас покинул нас, даже не простившись. 
Раньше он не стал бы даже справляться, можно ли ему пойти во дворец, он прямо отправился бы туда.

— Чем вы объясняете эту внезапную перемену?
— Просто напросто тем обстоятельством, что императрица ото
рвана от своей прежней меланхолической мечтательности. С утра 

до вечера она занята своим госпиталем, шитьем белья, санитарным 
поездом. У нее никогда не было такого здорового вида.

— Верно ли, будто Распутин заявил царю, что эта война будет 

печальной для России и что ее надо немедленно прекратить?

— Сомневаюсь… В июне, незадолго до покушения Хини Гусевой, 

Распутин часто повторял царю, что он должен остерегаться Франции и сблизиться с Германией; он, впрочем, повторял лишь фразы, 
которым с большим трудом научил его старый князь Мещерский. 
Но после своего возвращения из Покровского он заговорил совершенно другим языком. Мне лично он третьего дня заявил: «Я в восторге от этой войны, она избавила нас от двух великих бедствий: 
от пьянства и от немецкой дружбы. Горе царю, если он остановит 
борьбу раньше, чем Германия будет раздавлена».

— Браво… Но говорит ли он то же самое царю и царице? Дней 

пятнадцать тому назад мне сообщали о его речах совсем другого 
рода.

— Может быть, он и говорил их… Распутин не политик, име
ющий свою систему, свою политику, которой он руководствуется 
при всех обстоятельствах. Это безграмотный мужик, импульсивный, ясновидящий, фантазер, полный противоречий. Но, так как 
он очень хитер, так как он чувствует, что его положение при Дворе 
пошатнулась, меня удивило бы, если бы он открыто объявил себя 
противником войны.

— А на вас он имеет влияние?
— На меня! Нисколько. Физически он во мне возбуждает от
вращение; у него грязные руки, ногти с трауром и всклокоченная 
борода. Фу! Однако, признаюсь, он меня забавляет. Он поражает 
своим пылом и фантазией. Он даже бывает иногда остроумен; он 
обладает даром образности и глубоким чувством тайны.

— Неужели он так красноречив?
— Да, уверяю вас, в иные дни у него очень оригинальная 

и поразительная манера выражения. Он попеременно фамильярен, насмешлив, резок, весел, нелеп и поэтичен. При том никакой 
позы. Наоборот, неслыханная бесцеремонность, ошеломляющий 
цинизм.

— Вы его чудесно описываете.
— Скажите откровенно, не хотите ли вы с ним познакомиться?
— Конечно, нет. Он слишком компрометирует. Но я прошу вас, 

держите меня в курсе его поступков и жестов, потому что он меня 
беспокоит.

Морис  Палеолог

10

Понедельник, 28 сентября 1914 г.

Я рассказываю Сазонову, что графиня Б. рассказывала мне вчера 

о Распутине.

Лицо его искажается конвульсией.
— Помилуйте, не говорите мне об этом человеке. Он мне вну
шает ужас… Он не только авантюрист и шарлатан, он — воплощение 
дьявола, он антихрист.

Вокруг имени «старца» накопилось столько легенд, что я считаю 

небесполезным зарегистрировать несколько подлинных фактов.

Григорий Распутин родился в 1871 г. в Покровском, жалком по
селке, расположенном на границе Западной Сибири, между Тюменью и Тобольском. Отец его был простой мужик, пьяница, вор и коннобарышник, по имени Ефим Новый. Прозвище Распутин, которым 
скоро наградили молодого Григория его товарищи, очень характерно 
для этого периода его жизни и является пророческим для позднейшего времени. Это выражение, производное от слова «распутник», 
на языке крестьян означает: развратник, сладострастник, юбочник. 
Не раз жестоко колотили его отцы семейств, неоднократно по приказанию исправника даже наказывали его публично кнутом. Наконец, 
он нашел свой путь в Дамаск. Увещание священника, которого он вез 
в Верхотурский монастырь, внезапно пробудило в нем мистические 
инстинкты. Но его могучий темперамент, пылкость чувств и необузданная смелость его воображения почти тотчас же привели его 
в непристойную секту бичующихся, или хлыстов.

Своей натурой Распутин предназначен был быть объектом 

«божественного наития». Его подвиги во время ночных «радений» 
скоро сделали его популярным. Одновременно развились его мистические дарования. Странствуя по деревням, он произносил евангельские проповеди, рассказывал притчи. Мало-помалу он перешел 
к пророчествам, к заклинанию бесов, к колдовству; он даже хвастал, 
будто совершал чудеса.

У него в это время, однако, были неприятные хлопоты с полици
ей из-за слишком много нашумевших грешков: ему плохо бы пришлось, но духовные власти приняли его под свое покровительство.

В 1904 г. слава о его благочестии и аромат его добродетелей до
шли до Петербурга. Известный Иоанн Кронштадтский пожелал познакомиться с молодым сибирским пророком и принял его в Александро-Невской Лавре. После этого первого появления своего в столице Распутин вернулся обратно в Покровское. Но с этого дня гори