Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки, 2018, № 4

Министерство образования и науки Российской Федерации

Федеральное государственное бюджетное образовательное

учреждение высшего образования

«Тульский государственный университет»

16+
ISSN 2071-6141

ИЗВЕСТИЯ

ТУЛЬСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО 

УНИВЕРСИТЕТА

Гуманитарные науки

Выпуск 4

Тула

Издательство ТулГУ

2018

ISSN 2071-6141

РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ:

Председатель
Грязев М. В., д-р техн. наук, проф., ректор Тульского государственного университета (ТулГУ).
Заместитель председателя
Кухарь В. Д., д-р техн. наук, проф. проректор по научной работе.
Ответственный секретарь
Ивутин А.Н., канд. техн. наук, доц., начальник Управления научно-исследовательских работ.
Главный  редактор 
Прейс В.В., д-р техн. наук, проф., заведующий кафедрой.

Члены редакционного совета:
Батанина И.А. – отв. редактор серии 
«Гуманитарные науки», д-р полит. наук, проф.;

Заславская О.В. – отв. редактор серии 
«Педагогика», д-р пед. наук, проф.;

Берестнев М.А. – отв. редактор серии
«Экономические и юридические науки». Часть 2. 
«Юридические науки», канд. юрид. наук, доц.;

Качурин Н.М. – отв. редактор серии «Науки о 
Земле», д-р техн. наук, проф.;
Понаморева О.Н. – отв. редактор серии

Борискин О.И. – отв. редактор серии «Технические 
науки», д-р техн. наук, проф.;

«Естественные науки», д-р хим. наук, доц.;
Сабинина А.Л. – отв. редактор серии

Егоров В.Н. – отв. редактор серии «Физическая 
культура. Спорт», канд. пед. наук, доц.;

«Экономические и юридические науки». Часть 1. 
«Экономические науки», д-р экон. наук, доц.

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:

Ответственный редактор
Батанина И.А., д-р полит. наук (ТулГУ, г. Тула).

Ответственный секретарь
Ваховский А.М., канд. полит. наук (ТулГУ, г. Тула).

Члены редакционной коллегии:
Бродовская Е.В., д-р полит. наук (Московский 
педагогический государственный университет , 
г. Москва);

Назарова Е.А.,
д-р социол. наук (Институт 

государственной 
службы 
и 
управления 

РАНХиГС, г. Москва);

Васильева Н.А.,
д-р филос. наук (Санкт
Петербургский государственный университет, 
г. Санкт-Петербург);

Огнева В.В., д-р полит. наук (Среднерусский 
институт управления РАНХиГС, г. Орел);

Грачев М.Н., д-р полит. наук (Российский 
государственный гуманитарный университет,  
г. Москва;

Римский В.П., д-р филос. наук (Белгородский 
государственный институт искусства и культуры, 
г. Белгород);

Джанкар-Вебстер 
Б.,
д-р 
филос. 
наук 

(Государственный университет штата НьюЙорк, США);

Стемпень-Кучинска 
А.,
д-р 
полит. 
наук 

(Лодзинский университет, Польша, г. Лодзь);

Домбровская 
А.Ю.,
д-р 
социол. 
наук 

(Московский педагогический государственный 
университет, г. Москва);

Шаронова С.А., д-р социол. наук (Православный 
Свято-Тихоновский гуманитарный университет, 
г. Москва);
Юрков С.Е., д-р филос. наук (ТулГУ, г. Тула)

Сборник зарегистрирован в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных 

технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор). ПИ № ФС77-61108 от 19 марта 2015 г. 

Подписной индекс 27844  по Объединенному каталогу "Пресса России"
Сборник включен в «Перечень рецензируемых научных изданий, в которых должны быть 

опубликованы основные научные результаты диссертаций на соискание ученой степени кандидата наук, 
на соискание ученой степени доктора наук», утвержденный ВАК Минобрнауки РФ.

© Авторы научных статей, 2018
© Издательство ТулГУ, 2018

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИНСТИТУТЫ,

ПРОЦЕССЫ И ТЕХНОЛОГИИ

УДК 327.83

КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ ПОНЯТИЯ «ЭЛЕКТОРАЛЬНОЕ 
ВМЕШАТЕЛЬСТВО» В ЭПОХУ «ГИБРИДНЫХ ВОЙН»

П.Я. Фельдман

Предпринимается попытка концептуализации понятия «электоральное вмешатель
ство» с последующей оценкой правомерности его использования в публичном политическом 
дискурсе и научных текстах. Предлагается четко разграничить такие разнородные явления, как зарубежное влияние на сознание избирателя («soft power») и грубое, силовое вмешательство в выборы. Последнее отождествляется с неприкрытой внешней агрессией, тогда как первое представляет собой одну из легальных технологий «гибридной конфронтации». Автор считает необходимым отказаться от парадигмы «информационнокоммуникационного вмешательства» в пользу признания неизбежности глобального взаимовлияния, в том числе и применительно к институту выборов.

Ключевые слова: электоральное вмешательство, вмешательство в выборы, ин
формационная война, гибридная война, пропаганда, политическая коммуникация.

Конфронтация между Россией и коллективным Западом, констатируемая 

на протяжении последних десяти лет, возымела ощутимые политические и экономические последствия. Однако наиболее существенным образом она повлияла на тональность и характер публичного дискурса, в том числе и научного. 
Подобно тому, как «холодная война» привнесла в общественно-политический 
лексикон понятия «империя зла», «ядерное сдерживание», «гонка вооружений», 
современный виток глобальной конфронтации вызвал к жизни такие формулировки, как «гибридная война», «фейковые (фальшивые) новости», «постправда» 
и т.д. Рефлексируя по поводу дискурсивных трендов, экспертное сообщество 
старается подвести под актуальные лексические конструкции сколь-нибудь 
прочный теоретический фундамент. Соответствующие попытки далеко не всегда бывают успешными. Зачастую случается так, что растиражированные средствами массовой информации термины некритически заимствуются авторами 
научных текстов и воспроизводятся с прежними обывательскими коннотациями. Наиболее характерным примером подобного заимствования является внедрение в терминологический аппарат зарубежной и отечественной политической 
науки понятия «вмешательство в выборы». 

Катализатором масштабной информационной кампании, посвященной 

иностранному влиянию на внутренние электоральные процессы, послужило резонансное расследование так называемого «российского вмешательства» в президентские выборы 2016 г. США. Сам факт выдвижения соответствующих обвинений со стороны Соединенных Штатов в адрес России является парадок

сальным, как минимум, по трем причинам. Во-первых, глобальное американское доминирование зиждется на подрыве суверенитета менее развитых в экономическом, политическом и военном смысле держав. Более того, один из 
наиболее ярких апологетов однополярного мира Ф. Фукуяма постулирует право 
(или даже обязанность) США как «сильного государства» устанавливать протекторат над «слабыми» странами, а известные ученые С. Манн и Д. Шарп и др. 
предлагают конкретные рекомендации по достижению настоящей цели [1,2,3]. 
Во-вторых, сама идея о гипотетическом иностранном вмешательстве в американские выборы не только ставит под сомнение пресловутую «сверхдержавность» Соединенных Штатов, но и характеризует их избирательную систему 
как неустойчивую, слабую и уязвимую. Наконец, в-третьих, признание за РФ 
возможности самостоятельно определять исход президентской электоральной 
кампании США не коррелируют с доминирующим на Западе представлением о 
России как «региональной державе», чья экономика «разорвана в клочья» [4]. 

Нельзя не отметить, что кампания о «российском вмешательстве в амери
канские выборы» возымела резонансный эффект, спровоцировав выход целой 
серии научных статей и аналитических докладов, авторы которых уличали 
США в аналогичных деяниях. Так, по мнению профессора Гонконгского университета Д.Х. Левина, в период с 1946 по 2000 гг. Соединенные Штаты 81 раз 
вмешивались в электоральные процессы, разворачивающиеся на территории 
других суверенных держав [5]. Специалист в области глобальной безопасности 
Д. Годинез описывает, как минимум, четыре случая, когда американские спецслужбы и политтехнологи непосредственным образом определяли исход зарубежных выборов (в Италии 1946 г., в Чили 1964 г. и 1970 г., в Боливии 2002 г.) [6].
Едва ли следует указывать на то обстоятельство, что российский научный дискурс изобилует свидетельствами причастности США не только к фальсификации зарубежных выборов, но и к организации целой серии «цветных революций» по всему миру. Наконец, с нарастающей интенсивностью в отечественном 
экспертном сообществе и на уровне власти педалируется тезис об угрозе «американского вмешательства» в российские электоральные процессы. Решающий 
«вклад» Соединенных Штатов в победу Б.Н. Ельцина на президентских выборах 1996 г. и вовсе преподносится как неоспоримый исторический факт.

Несмотря на вышеуказанные обстоятельства, в англоязычных СМИ и 

научных журналах, синонимические понятия «electoral
interference» или 

«electoral meddling» («электоральное вмешательство») ассоциируются именно с 
Россией. Данный факт эмпирически подтверждает функционирование системы 
Google, которая при вводе соответствующих словосочетаний в поисковую 
строку демонстрирует пользователям материалы лишь о российском манипулятивном влиянии на исход зарубежных выборов и референдумов. Анализ популярных поисковых запросов по ключевым словам «Russian interference» в западном сегменте сети Интернет свидетельствует о том, что англоязычные пользователи наиболее часто ищут информацию о российском вмешательстве в президентские выборы США 2016 г., референдумы по выходу Великобритании из 
Евросоюза и Каталонии из состава Испании, а также во внутриполитические 

вопросы Черногории, Косово, Сирии и т.д. Не удивительно, что подобные подозрения, зачастую переходящие в клевету, вызывают встречный антагонизм со 
стороны отечественных исследователей и политического руководства страны. 
В этой связи у России возникают два альтернативных пути парирования выдвигаемых против нее обвинений:

1. Постоянно доказывать свою непричастность к инкриминируемым  дея
ниям (подобный путь представляется тупиковым, поскольку любые доводы 
российской стороны, вероятнее всего, будут отвергнуты без какого бы то ни 
было критического анализа).

2. Попытаться концептуализировать понятие «электорального вмеша
тельства», с тем чтобы оценить степень его научной состоятельности и определить допустимые границы использования в общественно-политическом дискурсе (второй вариант представляется автору статьи наиболее перспективным).  

Избрав научный подход к решению обозначенной выше проблемы, зако
номерно будет задаться рядом принципиальных вопросов. Что понимается под 
«вмешательством в выборы»? Возможно ли оно в принципе? Соответствует ли 
данное понятие явлению, которое с ним отождествляется? Авторы одной из 
немногочисленных теоретических работ по данной тематике Д. Корстанж и 
Н. Маринов дифференцируют две стратегии «вмешательства  в выборы»: оказание внешней поддержки тем или иным политическим акторам и так называемое «стимулирование демократических процессов» [7]. Первый путь, по их 
мнению, сопряжен с серьезными рисками, поскольку он провоцирует поляризацию идейно-политического спектра в странах, ставших объектами электоральной интервенции. Оптимальной, с точки зрения Д. Корстанжа и Н. Маринова, 
является вторая стратегия, которая в конечном итоге способствует приходу к 
власти прозападно и проамерикански ориентированных сил. При этом «государства-патроны» формально сохраняют беспристрастность по отношению к 
политическим лидерам и партиям, выполняющим функции их «клиентов». 
Следовательно, субъекты вмешательства не могут быть уличены в ангажированности и предвзятости.

Позицию вышеупомянутых американских исследователей можно под
вергнуть критике ввиду ее семантической неточности. В англоязычном политическом лексиконе близкие по смыслу слова «intervention», «interference» и 
«meddling» используются для обозначения нарочито грубого и бесцеремонного 
вмешательства в чьи-либо внутренние дела (разница между ними заключается 
лишь в оттенках и сферах употребления). Однако Д. Корстанж и Н. Маринов не 
имеют в виду ничего подобного. В контексте их работы «интервенция» отождествляется с понятием «зарубежное влияние», которое максимально приближено по смыслу к термину «мягкая сила». Любое чужеродное вмешательство 
во внутриполитическую сферу суверенных держав сопряжено с навязыванием 
объекту интервенции такого образа действия, который изначально неприемлем, 
невыгоден или наименее приоритетен для него. Следовательно, оно тождественно либо принуждению избирателя к голосованию за определенных кандидатов (т.е. лишению его свободы выборы), либо фальсификации (подтасовке) 

итогов электоральной кампании. В первом случае речь идет не о манипулировании сознанием и даже не о подкупе носителей активного избирательного 
права, а об открытом силовом давлении на них посредством политического 
шантажа и угроз. Подобная интервенция не может остаться не замеченной правозащитными организациями, наблюдателями, средствами массовой информации, национально ориентированными политическими акторами и органами 
государственной безопасности. Что касается подтасовки результатов голосования, то ее осуществление извне требует установления полного контроля над избирательными комиссиями либо проведения успешной и незаметной хакерской 
атаки на системы электронного учета голосов. Оба сценария, на наш взгляд, 
имеют отношение, скорее, к области конспирологии, нежели к реальной действительности.

Принимая во внимание сделанные нами выводы, целесообразно разо
браться в сути претензий американской стороны к России по поводу ее гипотетического «вмешательства» в президентские выборы 2016 г. Для этого следует 
критически проанализировать эпизоды, отраженные в открытом докладе Национальной разведки США (DNI) «Об оценке деятельности и намерений России в 
период недавних выборов» [8]. Согласно данному документу Российской Федерации вменяются:

1. Кибер-атаки на американские политические организации. В частности, 

речь идет о гипотетическом взломе электронной почты высокопоставленных 
представителей Демократической партии, включая кандидата на пост президента США Х. Клинтон.

2. Похищение и публичное обнародование данных об американских 

гражданах (политиках, спортсменах, общественных деятелях и т.д.) посредством ресурсов  DCLeaks.com и WikiLeaks.

3. Многочисленные попытки взлома федеральных и локальных систем 

электронного учета голосов.

4. Использование средств массовой информации и массовой коммуника
ции (Russia Today, Facebook, You Tube и т.д.) в целях ведения пропаганды и 
агитации в пользу Д. Трампа. 

Важно заметить, что в качестве доказательной базы агентство DNI ис
пользует кадры российских телеканалов (в частности, РЕН-ТВ и Russia Today), 
вырванные из контекста высказывания политиков и журналистов, сведения о 
количестве просмотров видеоматериалов, находящихся в свободном доступе и 
т.д. С большой долей вероятности можно предположить, что работа над так 
называемым «докладом о российском вмешательстве в американские выборы 
2016 г.», судя по его содержанию, не потребовала от авторов владения секретными данными или применения каких-либо специальных навыков: аналогич-
ный материал могли бы составить лица, не обладающие соответствующей профессиональной подготовкой. Вместе с тем, представляется необходимым оценить степень правдоподобности содержащихся в нем обвинений.

Даже если в период проведения президентской кампании 2016 г. элек
тронные системы, обеспечивающие учет голосов избирателей, подвергались 

хакерским атакам, то это никоим образом не сказалось на качестве их функционирования. В частности, бывший директор ФБР Д. Коми, выступая перед Конгрессом, заметил, что, несмотря на попытки взлома, все электронные ресурсы 
работали в штатном режиме [9]. Более того, в докладе DNI не содержится никаких доказательств прямой аффилированности хакеров с Правительством Российской Федерации или специальными службами. Данные, полученные в результате взлома электронной почты высокопоставленных представителей Демократической партии США, действительно вызвали большой резонанс в обществе и негативно сказались на политическом имидже Х. Клинтон. Однако у 
американской стороны нет прямых свидетельств, указывающих на причастность России к их незаконному получению и обнародованию. Более того, сам 
факт использования личных почтовых ресурсов для обсуждения вопросов государственного значения объективно свидетельствует о низком уровне ответственности и профессионализма ряда политиков. Наконец, не вполне четко 
прослеживается взаимосвязь между похищением персональных данных американских граждан и, собственно, «вмешательством в выборы». 

Однако наиболее абсурдным представляется обвинение России в исполь
зовании средств массовой информации для формирования позитивного отношения избирателей к Д. Трампу и внесения раскола в американское общество. 
Прежде всего, следует отметить, что Соединенные Штаты десятилетиями используют свои информационно-коммуникационные ресурсы для управления 
электоральным сознанием и поведением граждан по всему миру. Перечисление 
даже незначительной доли подобных примеров потребовало бы отказаться от 
жанра научной статьи в пользу объемной монографии (см. подробнее работы 
Н.С. Данюка, О.Г. Карповича, А.В. Манойло, Г.Ю. Филимонова) [10,11]. 
Скромные по американским меркам возможности российских СМИ, вещающих 
на рубежную аудиторию, едва ли могли обеспечить победу Д. Трампу. При 
этом наиболее существенный концептуальный вопрос, возникающий при рассмотрении заявленной проблемы, с нашей точки зрения, должен звучать следующим образом: «Насколько в эпоху глобализации и беспрецедентной открытости коммуникационных процессов  уместно отождествление информационного влияния с «электоральным вмешательством?».

Сама природа так называемой «мягкой силы», согласно автору данного 

термина Д. Наю, подразумевает достижение желаемого результата на основе 
исключительно добровольного участия, в отличие от «жесткой силы», которая 
основывается на принуждении [12]. Именно «жесткая сила» (давление, подкуп 
элит, политический шантаж, несанкционированное электронное вторжение) 
может быть отождествлена с таким явлением, как «вмешательство», предполагающее грубое нарушение чьего-либо государственного суверенитета. Осознание данного обстоятельства представляется крайне важным при учете того, что 
обвинения России в применении «жесткой силы» по отношению к американскому институту выборов постепенно «рассыпаются», тогда как основные претензии парламентариев и спецслужб сводятся к использованию Москвой легальных инструментов агитации и пропаганды (средств массовой информации, 

социальных сетей и т.д.). Констатируемая в данном случае подмена понятия 
«влияние» на «вторжение» или «вмешательство» может расцениваться как характерный политико-манипулятивный прием. С объективной научной точки 
зрения, подобные лексические ухищрения выглядят неубедительно. В рамках 
данной логики следовало быть признать любые контакты аудитории с материалами СМИ фактами вмешательства государства и корпораций в общественное 
сознание. Исходя из того, что попытка информационно-мотивационного воздействия на поведенческие установки не является политической девиацией, и 
уж тем более преступлением, мы будем вынуждены указать на ряд аналогичных коллизий, содержащихся в некоторых официальных документах и публикациях отечественных авторов.

Прежде всего, следует подвергнуть анализу некоторые положения Еже
годного доклада Временной комиссии Совета Федерации по защите государственного суверенитета и предотвращению вмешательства во внутренние дела 
Российской Федерации за 2018 г. Данный материал может считаться своеобразным ответом на выдвинутые Национальной разведкой США обвинения. Пункт 
5 настоящего Доклада всецело посвящен «особенностям внешнего вмешательства с использованием зарубежных СМИ и органов государственной пропаганды». В нем отмечается тот факт, что со времен «холодной войны» Соединенные 
Штаты и их союзники используют средства массовой информации в целях 
«грубого вмешательства» (курсив автора) в дела суверенных государств, не 
желающих следовать в вашингтонском фарватере» [13]. Действительно, нет никаких оснований отрицать осознанный, системный и комплексный характер политики обеспечения американской культурно-информационной гегемонии. 
Вместе с тем, совокупность инструментов и стратагем, применяемых США для 
реализации настоящей цели, не выходит за рамки современного понимания 
«мягкой силы». Следовательно, имеет место не столько «принуждение» и «грубое вмешательство», сколько влияние. Допустимые пределы и средства подобного влияния четко обозначены в российском законодательстве. В частности, 
Министерством юстиции формируется реестр некоммерческих организаций и 
СМИ, выполняющих функции иностранных агентов; существует запрет на ведение политической деятельности НКО, финансируемых из-за рубежа, и т.д. 

Проблема деструктивного зарубежного воздействия на отдельные эле
менты политической системы России, в том числе и на институт выборов, вот 
уже на протяжении последних 4-5 лет глубоко и всеобъемлюще разрабатывается отечественными исследователями. Однако формулировки «электоральное 
вмешательство» и «вмешательство в выборы» были привнесены в российский 
экспертный дискурс сравнительно недавно (вероятно, как заимствования из англоязычных источников). При этом авторам не всегда удается избежать известного семантического дуализма. Так, И.Б. Борисов предлагает проанализировать 
международные акты, позволяющие зарубежным странам оказывать «легальное 
воздействие» на российские политические процессы в рамках дискуссии «об
иностранном вмешательстве (курсив автора) в национальные выборы» [14]. 
В тематически близкой работе А.В. Манойло, Н.В. Авдеева и Б.Б. Лавринова 

американские «фабрики мысли» и средства массовой информации, подотчетные Комитету конгресса по иностранным делам, справедливо называются «акторами влияния», однако их деятельность при этом характеризуется как «электоральное вмешательство» [15]. Мы же исходим из  того, что легальное воздействие на институт выборов с применением современных политикокоммуникационных технологий не тождественно интервенции и не может быть 
признано таковой по природе своей. Данный тезис вовсе не исключает гипотетической вероятности зарубежного вмешательства в российские выборы посредством противозаконных силовых приемов: хакерских атак на сетевые ресурсы ЦИК, шантажирования кандидатов и наблюдателей, принуждения избирателей к определенным моделям электорального поведения. Однако уровень 
реальной общественной опасности подобных угроз представляется невысоким с 
учетом эффективного функционирования российских силовых структур и органов правопорядка.  

Сращивание семантически не тождественных понятий «влияние» и 

«вмешательство» чревато не только внесением двусмысленности в научные 
тексты, но и хаотизацией сферы международных отношений. Одной из наиболее существенных угроз для глобальной безопасности нам видится радикализация внешнеполитического дискурса, выражающаяся в нарочитом пренебрежении правилами дипломатического такта и стремительно растущим уровнем 
безответственности высокопоставленных спикеров. Осознавая невозможность 
военного разрешения противоречий между ведущими мировыми державами, 
субъекты глобальной конфронтации позволяют себе агрессивные информационные выпады и откровенную клевету в адрес друг друга. С формальной точки 
зрения, обвинения в «электоральном вмешательстве» следовало бы расценивать 
как признание акта неприкрытой внешней агрессии в адрес суверенного государства. Страна, ставшая объектом подобной агрессии, имеет достаточные основания для аннулирования результатов выборов и запуска процедуры международного расследования на базе Организации Объединенных Наций. Ничего 
подобного, однако, не происходит. Обмен взаимными обвинениями не выходит 
за рамки публичной спекулятивной риторики и не влечет за собой должных политико-правовых последствий. Соответственно, непрекращающееся педалирование темы о «вмешательстве в выборы» официальными лицами, журналистами и представителями экспертного сообщества следует рассматривать как одну 
из технологий ведения информационной войны. В условиях справедливо констатируемой рядом авторов гибридизации и «шоуизации» современной мировой политики подобная практика представляется закономерной и достаточно 
тривиальной [16,17]. 

Автор настоящей статьи склонен полагать, что обвинение тех или иных 

стран в «электоральном вмешательстве» ориентировано не столько на зарубежную аудиторию, сколько на внутриполитический фронт, где оно может использоваться для реализации следующих задач:

1. Делигитимизация и шантаж действующей власти. Подобный пример 

мы находим в Соединенных Штатах Америки, где «российская карта» активно 

разыгрывается Сенатом, Конгрессом и специальными службами в целях оказания давления на президента страны Д. Трампа. 

2. Дискредитация оппозиции как проводника зарубежного влияния. Обви
нение кандидатов и партий в получении средств от иностранных спонсоров или 
обслуживании интересов третьих стран наносит мощный удар по имиджу субъектов политической борьбы. Особенно сильный общественный резонанс подобные инсинуации вызывают в период обострения международной обстановки. 

3. Политическая мобилизация масс и повышение их лояльности к правя
щей элите. Манипулирование образом врага (субъекта «электорального вмешательства») может способствовать формированию определенных политических 
установок и ценностей граждан. Оно также весьма эффективно в качестве инструмента для смещения фокуса общественного внимания от реальных проблем 
в сторону мнимых внешнеполитических вызовов и угроз.

4. Саботирование результатов выборов и референдумов. В данном слу
чае «иностранное вмешательство» преподносится как предлог для признания 
незаконности процедуры волеизъявления граждан или подсчета их голосов. 
Подобная тактика несколько раз применялась инспираторами «цветных революций» на постсоветском пространстве и в странах Ближнего Востока.

Признание политической ангажированности и конъюнктурности пробле
матики зарубежного «электорального вмешательства» вовсе не означает, что 
российская избирательная система полностью защищена от внешних угроз. В 
частности, попытки ее делегитимизации систематически предпринимаются Ассоциацией некоммерческих организаций «Голос», которая, находясь в официальном реестре НКО – иностранных агентов, тем не менее, ведет активную информационно-пропагандистскую деятельность на территории РФ и даже осуществляет обучение наблюдателей. Широко известный проект «Голоса» –
краудсорсинговая интернет-платформа «Карта нарушений» – аккумулирует и 
размещает в открытом доступе непроверенную информацию о «нарушениях» в 
работе участковых комиссий, подрывая таким образом доверие граждан к институту выборов. Возможность беспрепятственного осуществления подобной 
деятельности иностранными агентами свидетельствует о несовершенстве российского избирательного законодательства и необходимости его оптимизации в 
части информационного сопровождения электоральных процессов.

В свете сделанных нами выводов и наблюдений становится очевидной 

необходимость переосмысления доминирующих в России и зарубежных странах представлений о сущности «электорального вмешательства». Употребляя 
данное понятие в научных текстах, следует четко разграничивать два разнородных феномена: попытку несилового воздействия на поведенческие установки 
избирателей («soft power») и собственно интервенцию как форму внешней 
агрессии («hard power»). Едва ли в ближайшей перспективе подобное разграничение будет осуществляться журналистами и публичными политиками. Тем не 
менее, постепенно назревает переход от парадигмы «информационнокоммуникационного вмешательства» к признанию неизбежности глобального