Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки, 2013, № 4
научный журнал
Покупка
Тематика:
Философия
Издательство:
Тульский государственный университет
Год издания: 2013
Кол-во страниц: 597
Дополнительно
Тематика:
ББК:
УДК:
ГРНТИ:
Скопировать запись
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов.
Для полноценной работы с документом, пожалуйста, перейдите в
ридер.
Министерство образования и науки Российской Федерации Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Тульский государственный университет» ISSN 2071-6141 ИЗВЕСТИЯ ТУЛЬСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА Гуманитарные науки Выпуск 4 Тула Издательство ТулГУ 2013
УДК 1/3+8/9 Известия ТулГУ. Гуманитарные науки. Вып. 4. Тула: Изд-во ТулГУ, 2013. 598 с. Представлены результаты исследований, в которых рассматриваются актуальные проблемы процесса преобразовании общественной жизни современной России с точки зрения педагогической науки. Сборник может быть полезен студентам, аспирантам, преподавателям и всем интересующимся данными проблемами. Редакционный совет М.В.ГРЯЗЕВ - председатель, В.Д. КУХАРЬ - зам. председателя, А.А. МАЛИКОВ, В.В. ПРЕЙС - главный редактор, И.А. БАТАНИНА, О.И. БОРИСКИН, В.И. ИВАНОВ, Н.М. КАЧУРИН, Е.А. ФЕДОРОВА, А.К. ТАЛАЛАЕВ, В.А. АЛФЕРОВ, B.C. КАРПОВ, Р.А. КОВАЛЁВ, А.Н. ЧУКОВ. Редакционная коллегия И.А. Батанина (отв. редактор), Е.И. Самарцева (зам. отв. редактора) С.А. Васин, З.И. Коннова, Л.А. Константинова, Л.П. Махно, В.М. Петровичев, В.И. Иванова, А.Г. Троегубов, Е.Е Сапогова, Ю.А. Твирова (отв. секретарь) Подписной индекс 27844 по Объединенному каталогу "Пресса России" «Известия ТулГУ» входят в Перечень ведущих научных журналов и изданий, выпускаемых в Российской Федерации, в которых должны быть опубликованы научные результаты диссертаций на соискание учѐной степени доктора наук © Авторы научных статей, 2013 © Издательство ТулГУ, 2013
ФИЛОСОФИЯ УДК 17.03 ИМЕЮТ ЛИ НРАВСТВЕННУЮ ЦЕННОСТЬ «ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ» ПОСТУПКИ? (НА ПРИМЕРЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ПРИРОДЫ СОСТРАДАНИЯ) А.В. Абрамова Обосновывается гипотеза о том, что эмоции не являются иррациональными импульсами, а существуют рациональные механизмы их формирования. На примере исследования природы такой эмоции, как сострадание, показывается, что, влияя на формирование мотивов поступков, эмоции являются частью морального сознания. Ключевые слова: альтруистические эмоции, эмоциональные действия, нравственно значимые цели, моральное сознание, мотивы поступков, природа сострадания. Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ. Исследовательский проект № 12–03–00051а «Эмоциональные основания и механизмы морального опыта». Классическое представление об эмоциях как особых психологических процессах, имеющих неустановленную природу и происхождение, выводит их за рамки исследовательских проблем стройных рационалистских концепций, построенных философами-моралистами. Более того, в этике эмоции отождествляются с импульсивностью, а поступки, совершенные под их влиянием, – с необдуманностью, а, следовательно, не соотносятся с рациональными проявлениями человеческой природы и деятельностью разума в целом. С чем это связано? «Эмоция» – термин (от лат. emoveo — потрясаю, волную), «означающий психическое отражение в форме непосредственного пристрастного переживания жизненного смысла явлений и ситуаций, обусловленного отношением их объективных свойств к потребностям субъекта» [1, с. 271]. Из этого следует, что эмоции сопровождают практически все проявления действий индивида и служат одним из механизмов внутренней регуляции поведения, направленных на удовлетворение актуальных потребностей человека. К тому же действие эмоций – это процесс, отражающий субъективное оценочное отношение к тем или иным ситуациям. Вот почему философы-интеллектуалисты относят эмоции скорее к биологическим проявлениям человеческой природы, направленным на удовлетворение желаний, а не к духовным формированиям. В этой связи «эмоциональное» поведение не поддается рационализации, а потому, по их мнению, не может претендовать на объективность.
Однако если обратиться к истории философии, то, к примеру, в античности эмоции рассматривались как особый вид познания, связанный с проявлением таких состояний, как удовольствие или страдание. Подобные воззрения развивались и позже – в философии Нового времени – у Дж. Локка, Г. Лейбница, Г. Гегеля. При всем при том, им противостояли теории, основанные на признании эмоций как самостоятельной способности «чувствования», не отождествимой с процессами познания и воли – И. Тетенс, И. Кант. Все же в постклассический философский период в противовес гиперрационализации этики появляются теории, построенные на представлениях о приоритете чувственно-эмоциональной сферы, постулирующие наличие «морального чувства» как внутреннего регулятора человеческого поведения; эмоции при этом выступают как оценочное выражение и как эксцентричная реакция на внешние ситуации. Эмоции свойственны человеческой природе и абсолютно любое действие ими сопровождается, что говорит о том, что невозможно их абсолютное рациональное подавление. Потому, как мне представляется, их роль в формировании мотивов морального действия недооценивается, ибо чаще их рассматривают в качестве сбоев и ненужных импульсов, мешающих принудительной отрефлексированной логике последующих поступков. Вот почему необходимо многостороннее исследование природы эмоций, чтобы установить, какое место они занимают в механизмах рациональной реализации поступков человека, что может привести к реабилитации представлений об эмоциях не как спонтанно возникающих, а как рационально формируемых, являющихся обязательным элементом морального сознания. Итак, в классических теориях этического рационализма мы находим постулат о том, что поступки, совершенные под воздействием эмоций, являются стихийными, иррациональными и потому не могут претендовать на статус морально значимых. В этой связи рационалисты не включают эмоции в теоретические исследования морали, ссылаясь на некогнитивный характер чувственно-эмоциональной сферы человека. Напротив, сентименталистские теории подчеркивают приоритет эмоционального начала в принятии решений в ситуациях морального выбора, основываясь на представлениях, к примеру, о наличии врожденного «нравственного чувства», помогающего человеку ориентироваться в мире. Но при этом философыэмотивисты, так же как и рационалисты, не исследуют природу таких «формирований». Как тогда возможна объективизация моральных суждений? На чем в этом случае может основываться объективизм? Исключительно на общности человеческой природы, обладающей каким-то «врожденным формированием», которое объединяет как рационалистские, так и сентименталистские теории, но трактуется по-разному: «рациональная очевидность», «потенция добра в существе человека», «моральное чувство», «единство трансцендентальной апперцепции» и т.п.
Из этого следует вывод о том, что категоричные исследовательские установки заводят в тупик философов-морали; вот почему необходимо комплексное, многостороннее исследование природы эмоций и выявление их роли в формировании моральных суждений с учетом представлений современных психологов-эмпириков в том числе. Потому необходимо выявить механизмы формирования поступков, совершенных под влиянием эмоций, установив связь последних с деятельностью разума. В этом случае эмоциональные действия могут быть оправданны и претендовать на моральную значимость. Для этого необходимо решить две исследовательские задачи: 1) определить, что понимается под иррациональностью в морали и почему традиционно эмоции относят к этой сфере; 2) установить, импульсивны ли эмоции или рационально формируемы на примере действия такой эмоции как сострадание. Чтобы понять, какие поступки относят к иррациональным, обратимся к Б. Герту, многосторонне исследовавшему данную проблему. Он полагает, что иррациональными традиционно считаются поступки импульсивные, или рационально запрещенные, и те, которые совершаются под воздействием убеждений и желаний. А не подчиненные разуму действия принято считать «сумасбродными» и «спонтанными», т.е. если спросить разумного человека, то любой бы сказал, что их совершать нежелательно. Потому, следуя данной логике, не должно быть поступков, совершенных под воздействием эмоциональных порывов. Однако подобной позиции противостоят сентименталисты, считающие, что разумность действий заключается в следовании «нравственному чувству». В этой связи для них понятие рациональности трактуется несколько по-иному. К примеру, Д. Юм считал, что рациональность сопряжена исключительно с убеждениями, а человек поступает рационально, если его действие продиктовано чувственными альтруистическими порывами. «По Юму, рациональность не связана с целью, любое желательное для субъекта действие может быть рациональным, необходимо лишь, чтобы это действие основывалось на истинных представлениях и убеждениях» [2]. Потому юмовское представление как будто бы идет вразрез с утилитаристской позицией, связанной с «максимизацией блага», ибо диктуется индивидуальным человеческим желанием. Согласно Юму, нет таких аффектов или желаний, на реализацию которых разум накладывает запрет. Последователи Юма уточняют: любое желание само по себе, действительно, не является рационально запрещенным (иррациональным), однако если его осуществление препятствует максимальному удовлетворению желаний, то оно подпадает в этом случае под рациональный запрет. Если же данное желание не противоречит какомуто другому, более важному желанию, то действие, направленное на его осуществление, нельзя считать иррациональным. При этом каждый инди
вид выстраивает иерархию желаний в зависимости от тех или иных эмоциональных порывов; но подлинную ценность своих желаний, как считает Б.Герт, человек устанавливает, будучи свободным от эмоций и способным хладнокровно осмысливать их. Однако, несмотря на противоположность позиций рационалистов и сентименталистов, касающихся роли эмоций в нравственной жизни, и те, и другие подчеркивают их спонтанный характер, ничего не говоря о механизмах, ведущих к их формированию. Тем не менее, очевидно, что эмоции, порожденные теми или иными желаниями к совершению какого-то поступка, могут являться следствием обдуманных действий. Действительно, если что-то пожелать абстрактно, оторвано от контекста, то не знающим истинных мотивов окружающим это может показаться неразумным: например, человек вследствие каких-то причин, которые известны только ему, соглашается на ампутацию конечностей. Впрочем, любые события, происходящие вовне, вызывают в человеке комплекс эмоций, побуждающих его к каким-то действиям, однако проблема остается нерешенной: следует ли «доверять» эмоциям в силу того, что они не стихийны, или всетаки «не доверять», ибо они являются иррациональными импульсами? Рационалистские теории исходят из тезиса о том, что поступки, совершенные под действием эмоций, не могут претендовать на статус морально значимых, так как в них как будто отсутствует рациональный мотив. Эмоции же вызываются субъективными желаниями, и потому поступки совершаются вследствие эгоистических мотивов. С данной позицией можно в какой-то степени согласиться, если речь, к примеру, идет о негативных реактивных эмоциях, но не в случае так называемых «альтруистических» эмоций. Можем ли мы говорить вследствие подобного совершения «эмоциональных» поступков об эгоистическом мотиве, только потому, что они также продиктованы желанием? И насколько здесь необходима рефлексия, ибо эмоциональный порыв имеет свойство ослабевать со временем, а при ближайшем рассмотрении конечный поступок, формируемый под воздействием ограничения эмоций и продуманности действий, может выглядеть, скорее, морально безразличным. Кроме того, вообще рационалистски «навязывать добродетель через мучения и принуждение недопустимо и бессмысленно, этим можно только оттолкнуть от нее и озлобить» [13, с. 69]. Подобные рассуждения приближают нас ко второй исследовательской задаче. Чтобы ее решить, необходимо установить, как возникают альтруистические эмоции, какова их природа и как формируются мотивы для совершения подобных поступков. На примере такой альтруистической эмоции, как сострадание, выявим, действительно ли она стихийна или формируется под воздействием рациональных мотивов. Сострадание является «одним из основных нравственных переживаний человека», состоящим в «участии в страданиях другого существа» и
рождающее «желание помочь ему» [3, с. 452]. Из подобной трактовки следует, что человек, сочувствуя, помогает другому – следует импульсивному желанию. Значит, согласно рационалистским теориям, поступок не имеет нравственной ценности, так как признаются моральными те поступки, которые были подчинены в конце концов разуму и потому имеют возможность быть проанализированными и подведенными под те или иные причины и основания. Тогда как поступки, совершенные исходя из эмоциональных импульсов, расцениваются как содеянные вопреки разумному началу, вследствие чего окрашиваются в негативный оттенок. Однако живой нравственный опыт показывает, что это совершенно не так. Действительно, никто из людей не посоветовал бы другому поступать не по велению разума, выполняющего функцию «устройства, выдающего команды» и в этой связи являющегося «повелителем» чувственноэмоциональной природы человека. Хотя, по мнению Б.Герта, это не совсем так: говоря о рациональности, мы всего лишь ассоциируем ее с нормативностью, т.е. если мы констатируем, что поступок эмоционален (иррационален), то его не стоит совершать. Однако можем ли мы утверждать, что такая эмоция, как сострадание, должна быть рационально подавлена только в силу того, что это – эмоция, а мотивы подвергнуты тщательному анализу и рефлексии перед совершением или не совершением какого-либо действия? Рационалистско-прагматическая мораль отвергает «душевную предрасположенность», следование эмоциональным порывам. Даже христианский агапизм, проповедующий «любовь к ближнему», все-таки основывается на рациональном, а не на эмоциональном источнике поступков. Сострадание в этом случае выступает, скорее, как высшая ценность, идеал поведения, т.е. предстает не как возникающая эмоция, которая призывает к действию, а, наоборот, как та, которую надо рационально формировать и культивировать. Несмотря на противоположность позиций, подобное утверждение мы находим в рассуждениях Ф.Ницше, который говорит не о культивации такой эмоции, как сострадание, а, наоборот, о попытке изначальной рациональной рефлексии, прагматическому формированию действия, а не следованию первым порывам. Философ, укоряя христианство как возводящее в культ жалость, считает «немужественностью» проявление сострадания, уделом слабых людей, которые сами же это сострадание и проповедуют, ибо сильным оно не нужно и, более того, даже мешает. «Существует форменный культ страдания…почти всюду в Европе можно встретить болезненную чувствительность и восприимчивость к страданиям, а равным образом отвратительную невоздержанность в жалобах, изнеженность, пытающуюся вырядиться в нечто высшее при помощи религии и разной философской дребедени» [4, с. 401 – 402].
В этом смысле с Ф.Ницше солидарен М. Шелер, считая сострадание, как и другие эмоции, проявлением ресентимента, ибо сильный человек, по его мнению, способен рационально и прагматично оценивать ситуацию, и его сострадание должно иметь свою цену [5, с. 84]. То же присутствует в рассуждениях М.Вебера. По его мнению, отношение к страдающим с давних времен соотносится с религиозной верой. Здесь существует двоякое отношение: с одной стороны, испытывающие страдания не участвовали в различных культах и обрядах, т.к. могли «спугнуть» счастье других людей, а с другой стороны, им приписывался какой-то опыт магической аскезы, связанный с «религиозным просветлением». Потому практически весь религиозный опыт сводился к тому, чтобы либо страдать во имя спасения души, либо рационализировать, почему происходит страдание человека – установить его грех, вину за что-то содеянное. Кроме того, появляется культ страдающего в виде Абсолюта, вследствие чего народ становится как будто бы обязанным страдать и сострадать друг другу. Позже мистическая роль страдания переходит к проекции его на светскую жизнь – так появляется страдание за причинение страдания другому как этическая рационализация ранжирования поступков людей. В этой связи, описывая эволюцию отношения к «страдающим», мы находим у М.Вебера подтверждение выдвинутой гипотезы о том, что страдание как эмоция может подвергаться культивации в связи с социально значимыми целями. Однако если говорить об оценке поступков, то в расчет не берутся мотивы совершения этих поступков. Крайнюю позицию мы находим у рационалистов, утверждающих, что любые эмоции суть иррациональные аффекты, которые необходимо не культивировать, а вообще подавлять. Спиноза отмечает, что «сострадание в человеке, живущем по руководству разума, само по себе дурно и бесполезно». На первый взгляд, это противоречит самой природе морали, исходящей из убеждения, что человеческие поступки, совершенные под воздействием сострадания, милосердны. Однако переживание чужого страдания приносит любому человеку неудовольствие, т.к. это со-испытание. А, как известно, все люди пытаются избегать неудовольствий и стремиться к удовольствиям, потому поступки, совершенные под воздействием аффективного сострадательного состояния, нельзя отнести к «моральным». Кроме того, Спиноза считает, что в большинстве случаев человек будет жалеть о совершенном поступке, т.к. не успевает отличить истину ото лжи [6, с. 282-283]. Кроме того, сострадание выступает источником милосердия, которое как моральная ценность вступает в конфликт со справедливостью, основанной на строгой обдуманности решений. Ибо существует традиция, уходящая своими корнями к стоикам, которые считали, что разум должен быть бесстрастен, а потому необходимо пренебрегать эмоциями в ситуациях морального выбора. К примеру, Хрисипп, характеризуя мудрого че
ловека, указывает, что тот должен быть «нежалостлив» и не знать «снисхождения ни к кому,…ибо послабление, жалость и уступчивость суть ничтожества души…» [7, с. 306], о чем позже будет писать и И.А. Ильин. Так, по И.А.Ильину, сентименталисты олицетворяют моральность со степью подверженности человека состраданию. Однако, по его мнению, эта эмоция мешает человеку в полной мере осознавать объективно рационально, что такое добро и зло и саму сущность и назначение морали. Получается, что «человек есть – с одной стороны – страдающий субъект и тем самым объект жалости и сострадания, с другой стороны – он есть жалеющий субъект и соответственно объект, ограждаемый от страдания». Ничего другого сентиментализм признавать не хочет, кроме как избавления других от страданий, пусть даже ценой собственных. Потому логика достижения высшей моральной цели сводится к избавлению человечества от страданий, а значит непричинению насилия ни в каком виде – «так вскрывается первооснова сентиментальной морали: она покоится на противодуховном гедонизме». Страдание не может быть истоком восхождения к морали, ибо отказ от каких-то вразрез идущих с моралью наслаждений и удовольствий – это еще не значит духовное совершенствование. Потому нельзя олицетворять страдание со злом, наоборот, необходимо с помощью разума преодоление страха перед страданием своим и другого человека. Тогда он «не будет стремиться прекратить его во что бы то ни стало. Мало того: он найдет в себе решимость и силу причинить страдание и себе, и ближнему в меру высшей, духовной необходимости, заботясь об одном, чтобы это страдание не повреждало силу духовной очевидности и духовной любви в человеке» [8, с. 57-58].Тогда как сентименталисты, отождествляя страдания со злом, рассматривают высшую цель морали в сострадании и жалости к ближнему. Потому нельзя жизнь в боязни как бы не причинить другому страдание, потому что оно бывает оправданным в целях духовного совершенствования. Мне представляется, что если со стороны оценивать поступок, то проявление сострадания будет придавать ему моральную значимость, но мотивы при этом могут таковыми и не быть. Это подтверждает мысль о том, что сострадание тоже рационально формируемая эмоция, имеющая свое происхождение и причины возникновения. Поступки, совершенные под влиянием сострадания, выглядят так, что: существуя в обществе, человек может жертвовать своими удовольствиями ради избавления от страданий другого человека – и это не кажется неразумным, а следовательно, иррациональным. Какие же возможны причины для совершения подобных поступков, и какая роль отводится эмоциям в формировании мотивов поведения? Так, у А. Разина мы находим, что «суть сострадания заключается в том, что, проявляя жалость к другому, человек фактически косвенно жале
ет самого себя, предполагая возможным, что он в такой же ситуации, как и человек, на которого реально распространяется отношение сострадания. К этому важно добавить то, что такое помещение осуществляется не только за счет возможностей сознания человека, но даже более за счет работы бессознательных слоев его психики. Это связано с особым способом ориентации существ, обладающих психикой в пространстве, т.е. с ориентацией на основе идеального образа» [9].При этом из эмоциональных оценок на поведение других людей складывается моральный опыт каждого человека, поэтому эмоции являются импульсом к различным действиям: человек проецирует на себя терзания других и с точки зрения объективных причин пытается помочь. Данное утверждение развивается в концепции неосентименталистов, основанной на том, что в формировании эмоций присутствует логика, потому они не спонтанны и, имея связь с разумной деятельностью, когнитивны. К примеру, позиция Р. Соломона заключается в том, что такая эмоция, как сострадание, подчеркивает человеческую направленность и аристотелевскую изначальную убежденность в необходимости со-жития, сопереживания. Эта эмоция указывает на априорный характер происхождения морали, что подчеркивает обязательное присутствие не только эгоистических мотивов, связанных с желанием «блага себе». По его мнению, заслуга сентименталистов, таких, как, в первую очередь, Д. Юм, А. Смит, состоит в том, что они показали, что эмоции не всегда связаны с проявлением эгоистических желаний, присущих человеческой природе, в противовес традиции, к примеру, Т.Гоббса, провозглашающего явный «эгоизм» «естественного» природного человеческого «состояния». А.Смит пишет: «Человек не имеет корыстных мотивов, сострадая кому-то или испытывая симпатию, так как для него является всего лишь удовольствием видеть, как улучшается благосостояние другого человека» [10, с. 42]. Современные же психологи-эмпирики свяжут действие альтруистических эмоций с присутствием особого формирования – «эмоционального интеллекта», анализируя проблему избирательной направленности эмоций. При этом Соломон вслед за Аристотелем считает, что люди являются «социальными существами», поэтому, чтобы выжить, должны быть не безразличны к другим, поэтому как физиологически человеку присуще ощущение приближающейся опасности в целях самосохранения, таковое, только в более слабо выраженной форме, должно быть и в социуме по отношению к окружающим его людям. По его мнению, эти эмоции должны присутствовать изначально, ибо, формируясь согласно определенной логике, они связаны с пониманием и особым способом толкования мира [11, с. 112]. Без сострадания индивидуально-перфекционистская мораль не имеет смысла, т.к. «расширяется в данном случае сфера нравственно нейтрального» [12, с. 92].