Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения, 2019, № 6

№ 6/2019 
Издается с 2005 года

Свидетельство о регистрации

СМИ ПИ № ФС77-57274

от 12 марта 2014 г.

ISSN 1991-3222 (print)

ISSN 2587-9995 (online)

DOI 10.12737/issn.1991-3222

Журнал включен:

в Перечень рецензируемых  

научных изданий, в которых должны 

быть опубликованы основные науч
ные результаты диссертаций на со
искание ученой степени кандидата/

доктора наук (утв. Высшей аттеста
ционной комиссией при Министер
стве образования и науки Россий
ской Федерации);

базу данных «Российский  индекс  

научного цитирования».

УЧРЕДИТЕЛЬ

Институт законодательства  

и сравнительного правоведения 

при Правительстве

Российской Федерации

117218, г. Москва, ул. Большая  

Черемушкинская, 34

Тел.: +7 (495) 719-73-02 

Internet: izak.ru

ИЗДАТЕЛЬ

Юридическое издательство  

«Норма»

101000, г. Москва,

Колпачный пер., 9а

Тел.: +7 (495) 621-62-95

Internet: norma-verlag.com

Адрес редакции

117218, г. Москва, ул. Большая 

Черемушкинская, 34

Тел.: +7 (499) 724-11-89

E-mail: jzsp@izak.ru

Internet: jzsp.ru

ЗАРУБЕЖНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА 
И СРАВНИТЕЛЬНОГО ПРАВОВЕДЕНИЯ

РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ

Хабриева Т. Я. (главный редактор), директор Института законодательства и 
сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации, академик Российской академии наук, действительный член Международной академии сравнительного права, член Европейской комиссии за демократию через право (Венецианской комиссии Совета Европы), д-р юрид. наук, проф., засл. юрист 
Российской Федерации
Ковлер А. И. (зам. главного редактора), заведующий центром зарубежного 
законодательства и сравнительного правоведения Института законодательства 
и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации, профессор Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, судья 
Европейского суда по правам человека (1999—2012) в отставке, чл.-корр. Международной академии сравнительного права, д-р юрид. наук, засл. юрист Российской Федерации
Автономов А. С., член Комитета ООН по ликвидации расовой дискриминации, д-р юрид. наук, проф.
Билкова В., преподаватель юридического факультета Карлова Университета 
в Праге, член Европейской комиссии за демократию через право (Венецианской 
комиссии Совета Европы), д-р права, д-р философии, доц.
Василевич Г. А., заведующий кафедрой конституционного права Белорусского государственного университета, чл.-корр. Национальной академии наук Беларуси, д-р юрид. наук, проф.
Ди Грегорио А., ординарный профессор сравнительного права Миланского 
университета, руководитель программы по политической науке и науке управления, д-р права
Капустин А. Я., научный руководитель Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации, президент Российской ассоциации международного права, заместитель председателя Международного союза юристов, д-р юрид. наук, проф., засл. деятель науки 
Российской Федерации
Кашкин С. Ю., заведующий кафедрой интеграционного и европейского права Московского государственного юридического университета им. О. Е. Кутафина, д-р юрид. наук, проф.
Рогов И. И., заместитель исполнительного директора Фонда первого Президента Республики Казахстан, д-р юрид. наук, проф.
Туори К., профессор Хельсинкского университета, член Европейской комиссии 
за демократию через право (Венецианской комиссии Совета Европы), д-р права
Хассельбальк О., засл. профессор Орхусского университета, лектор Стокгольмского университета, д-р права
Чиркин В. Е., главный научный сотрудник отдела сравнительного правоведения 
Института государства и права Российской академии наук, д-р юрид. наук, проф., 
засл. деятель науки Российской Федерации, засл. юрист Российской Федерации
Чиркин С. В., заведующий отделом научного обеспечения деятельности секретариата делегации Российской Федерации в Европейской комиссии за демократию через право (Венецианской комиссии Совета Европы) Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации, профессор Всероссийской академии внешней торговли, канд. юрид. наук
Шильстейн Д., профессор, директор отдела исследований по уголовному праву Университета Париж 1 Пантеон-Сорбонна, чл.-корр. Международной академии 
сравнительного права, д-р права
Чурсина Т. И. (отв. секретарь), заведующая объединенной редакцией периодических научных изданий Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации

Журнал

2019, no. 6 
Since 2005

Certificate of registration
ПИ No. ФС77-57274  
on March 12, 2014

ISSN 1991-3222 (print)
ISSN 2587-9995 (online)

DOI 10.12737/issn.1991-3222

The magazine is included into:
the List of peer-reviewed journals 
recom mended by the Supreme 
Certification Commission under  
the Ministry of Edu ca tion and Science 
of the Russian Federation;
the Russian Science Citation Index.

FOUNDER
The Institute of Legislation  
and Comparative Law  
under the Government  
of the Russian Federation

34, Bolshaya Cheremushkinskaya st., 
Moscow, Russia, 117218
Phone: +7 (495) 719-73-02
Internet: izak.ru

PUBLISHER
Legal Publishing House “Norma”

9a, Kolpachny lane,
Moscow, Russia, 101000
Phone: +7 (495) 621-62-95
Internet: norma-verlag.com

The adress of the editorial office
34, Bolshaya Cheremushkinskaya st.,
Moscow, Russia, 117218
Phone: +7 (499) 724-11-89
E-mail: jzsp@izak.ru
Internet: jzsp.ru

OF FOREIGN LEGISLATION 
AND COMPARATIVE LAW

[Zhurnal zarubezhnogo zakonodatel’stva i sravnitel’nogo pravovedeniya]

EDITORIAL COUNCIL

T. Y. Khabrieva (editor-in-chief), director of the Institute of Legislation and Comparative 
Law under the Government of the Russian Federation, academician of the Russian 
Academy of Sciences, titular member of the International Academy of Comparative Law, 
member of the European Commission for Democracy through Law (Venice Commission 
of the Council of Europe), doctor of legal sciences, professor, honored lawyer of the 
Russian Federation (Moscow, Russia)
A. I. Kovler (deputy editor-in-chief), head of the Center of foreign legislation and 
comparative law of the Institute of Legislation and Comparative Law under the Government 
of the Russian Federation, professor at the Lomonosov Moscow State University, former 
judge of the European Court of Human Rights (1999—2012), associate member of the 
International Academy of Comparative Law, doctor of legal sciences, honored lawyer of 
the Russian Federation (Moscow, Russia)
A. S. Avtonomov, member of the UN Committee on the Elimination of Racial 
Discrimination, doctor of legal sciences, professor (Moscow, Russia)
V. Bilkova, lecturer at the Law Faculty of the Charles University in Prague, member 
of the European Commission for Democracy through Law (Venice Commission of the 
Council of Europe), doctor of law, doctor of philosophy, associate professor (Prague, 
Czech Republik)
G. A. Vasilevich, head of the Department of constitutional law of the Belarusian State 
University, corresponding member of the National Academy of Sciences of Belarus, doctor 
of legal sciences, professor (Minsk, Belarus)
A. Di Gregorio, full professor of public comparative law at the University of Milan, head 
of study of master program in political science and government, doctor of law (Milan, Italy)
A. Y. Kapustin, scientific supervisor of the Institute of Legislation and Comparative Law 
under the Government of the Russian Federation, president of the Russian Association 
of International Law, deputy chairman of the International Union of Lawyers, doctor of 
legal sciences, professor, honored scientist of the Russian Federation (Moscow, Russia)
S. Y. Kashkin, head of the Department of integration and european law of the Kutafin 
Moscow State Law University, doctor of legal sciences, professor (Moscow, Russia)
I. I. Rogov, deputy executive director of the Foundation of the first President of the 
Republic of Kazakhstan, doctor of legal sciences, professor (Nur-Sultan, Kazakhstan)
K. Tuori, professor at the University of Helsinki, member of the European Commission 
for Democracy through Law (Venice Commission of the Council of Europe), doctor of 
law  (Helsinki, Finland)
O. Hasselbalch, professor (em.) at the Aarhus University, reader at the Stockholm 
University, doctor of law (Copenhagen, Denmark)
V. E. Chirkin , chief research fellow of the Institute of State and Law of the Russian 
Academy of Sciences, doctor of legal sciences, professor, honored lawyer of the Russian 
Federation, honored scientist of the Russian Federation (Moscow, Russia)
S. V. Chirkin, head of the Department for scientific support of the activity of the 
secretariat of the Russian Delegation in the European Commission for Democracy 
through Law (Venice Commission of the Council of Europe) of the Institute of Legislation 
and Comparative Law under the Government of the Russian Federation, professor at the 
Russian Foreign Trade Academy, candidate of legal sciences (Moscow, Russia)
D. Chilstein, professor, head of the Department of criminal law research of the 
University Paris 1 Pantheon-Sorbonne, associate member of the International Academy 
of Comparative Law, doctor of law (Paris, France)
T. I. Chursina (executive secretary), head of the Department of joint editorial office 
of scientific periodical publications of the Institute of Legislation and Comparative Law 
under the Government of the Russian Federation (Moscow, Russia)

Journal

Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2019. № 6
3

СОДЕРЖАНИЕ

ГОСУДАРСТВО И ПРАВО В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ: ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ И ИСТОРИИ
Гаджиев Х. И. Защита частной жизни в цифровую эпоху ..............................................................................................................5

АДМИНИСТРАТИВНОЕ ПРАВО. ФИНАНСОВОЕ ПРАВО. ИНФОРМАЦИОННОЕ ПРАВО
Печегин Д. А. К вопросу о правовом регулировании криптовалют в Германии ........................................................................21

ГРАЖДАНСКОЕ ПРАВО. ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКОЕ ПРАВО. СЕМЕЙНОЕ ПРАВО.  
МЕЖДУНАРОДНОЕ ЧАСТНОЕ ПРАВО
Кратенко М. В., Луйк О.-Ю. Исключения из страхового покрытия, не отвечающие критериям честной деловой  
практики: перспективы защиты прав страхователей в России и Эстонии как государстве —  
члене Европейского Союза ............................................................................................................................................................34

Минская М. М. Квалификация договора с обязательством достижения нематериального результата  
на примере энергосервисного договора .......................................................................................................................................51

Массала Дилука Ф. Правовое регулирование электронной коммерции в Африке: актуальное состояние  
(на франц. яз.).................................................................................................................................................................................63

Лазарева Т. П., Шестакова М. П. Некоторые проблемы выбора применимого права  
в практике разрешения внешнеэкономических споров ...............................................................................................................69

Юлов Д. В. Договор о Евразийском экономическом союзе как система гарантий прав иностранных инвесторов ................84

МЕЖДУНАРОДНОЕ И ИНТЕГРАЦИОННОЕ ПРАВО. ЕВРОПЕЙСКОЕ ПРАВО
Дедов Д. И., Гаджиев Х. И. Обзор практики Большой палаты ЕСПЧ: дела «Михалаш против Румынии»  
и «Ильнзеер против Германии» .....................................................................................................................................................95

Фокин Е. А., Хабирова Д. И. Европейские стандарты справедливого судебного разбирательства:  
современные вызовы ...................................................................................................................................................................108

ПРОЦЕССУАЛЬНОЕ ПРАВО
Белякова А. В. Судебная практика по отдельным категориям дел в контексте правового мониторинга  
(на примере института защиты права на судопроизводство в разумный срок) ......................................................................127

СОБЫТИЯ ЮРИДИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ
Доронина Н. Г. Наталия Ивановна Марышева — представитель российской школы международного частного права .....142

МОНИТОРИНГ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА ИНОСТРАННЫХ ГОСУДАРСТВ  ...........................................................................148

НОВЫЕ КНИГИ ............................................................................................................................................................................152

Journal of Foreign Legislation and Comparative Law, 2019, no. 6
4

CONTENTS

STATE AND LAW IN MODERN WORLD: PROBLEMS OF THEORY AND HISTORY
Hajiyev Kh. I. Privacy Protection in the Digital Age ............................................................................................................................5

ADMINISTRATIVE LAW. FINANCIAL LAW. INFORMATION LAW
Pechegin D. A. Towards the Question of the Legal Nature of Cryptocurrencies in Germany ..........................................................21

CIVIL LAW. ENTREPRENEURIAL LAW. FAMILY LAW. PRIVATE INTERNATIONAL LAW
Kratenko M. V., Luik O.-J. Insurance Exclusions Contrary to the Requirement of Fair Business Practice:  
Perspectives for Protection of Policyholder’s Rights in Russia and  Estonia as a Member of the European Union ..............................34

Minskaya M. M. Qualification of Agreement with the Obligation to Achieve an Immaterial Result on the Example  
of Energy-Service Agreement ..................................................................................................................................................................51

Massala Diluka F. Regulation of Electronic Commerce in Africa: Current State .....................................................................................63

Lazareva T. P., Shestakova M. P. Some Issues of Choosing Applicable Law in the Practice of Resolution  
of Foreign Economic Disputes .................................................................................................................................................................69

Yulov D. V. Treaty on the Eurasian Economic Union as a System of Guarantees of the Foreign Investors’ Rights. .............................84

INTERNATIONAL AND INTEGRATION LAW. EUROPEAN LAW
Dedov D. I., Hajiyev Kh. I. Review of the Practice of the ECHR'S Grand Chamber: Case of Mihalache v. Romania, Case 
of Ilnseher v. Germany .....................................................................................................................................................................95

Fokin E. A., Khabirova D. I. European Standards of Fair Trial: Modern Challenges ......................................................................108

PROCEDURAL LAW
Belyakova A. V. Judicial Practice on Certain Categories of Cases in the Context of Legal Monitoring  
(On the Example of the Institute for the Protection of the Right to Trial Within a Reasonable Time) .............................................127

LEGAL EVENTS
Doronina N. G. N. I. Marysheva — Representative of the Russian School of Private International Law .......................................142

MONITORING OF THE FOREIGN COUNTRIES LEGISLATION .................................................................................................148

NEW BOOKS  ................................................................................................................................................................................152

DOI: 10.12737/jflcl.2019.6.1

ЗАЩИТА ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ В ЦИФРОВУЮ ЭПОХУ*

ГАДЖИЕВ Ханлар Иршадович, заведующий отделом судебной практики и правоприменения Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации, доктор юридических наук
Россия, 117218, г. Москва, ул. Большая Черемушкинская, 34
E-mail: khanlar9999@gmail.com

Каждая эпоха в развитии человечества характеризуется присущими ей вызовами и одновременно поисками наиболее адекватных ответов на них. Современный период ознаменован стремительным развитием цифровых технологий, 
принесших неоспоримые преимущества в области информации и коммуникаций, но в то же время сопровождающихся широкими возможностями вмешательства в частную жизнь, которые, в свою очередь, требуют принятия эффективных мер по обеспечению гарантий ее надежной защиты. Интернет-технологии и различные программные платформы 
не только упростили возможности общения, но и облегчили поиск информации о других людях в режиме онлайн. Многие сокровенные тайны личной жизни человека могут легко стать доступными чужим лицам.
Европейский подход к защите частной жизни, более всего воспринятый российскими законодателем и правоприменителем, рассматривает ее через призму достоинства личности, поддержания разумных ожиданий неприкосновенности личной жизни и наиболее точно отражает реалии цифрового века. Масштаб проблемы требует своевременной реакции законодателя путем постоянного внесения изменений в действующее правовое регулирование и систематического обновления законодательства, способного быстро и эффективно защитить частную жизнь и персональные данные личности. Судьям следует принять более современный подход к тому, что представляет собой разумное ожидание 
конфиденциальности в контексте цифрового общения и онлайн-сообществ.
Надежный уровень защиты предполагает изучение опыта таких органов международного правосудия, как Европейский суд по правам человека и Суд Европейского Союза, зарубежных конституционных и верховных судов, и соотнесение с ними национальных подходов и развития практики, особенно в сфере обеспечения баланса между защитой 
частной жизни и необходимостью укрепления собственной безопасности, предупреждения и раскрытия преступлений.
Ключевые слова: права человека, частная жизнь, технология, неприкосновенность, защита, персональные данные, 
конфиденциальность.

Для цитирования: Гаджиев Х. И. Защита частной жизни в цифровую эпоху // Журнал зарубежного законодательства и 
сравнительного правоведения. 2019. № 6. С. 5—20. DOI: 10.12737/jflcl.2019.6.1

PRIVACY PROTECTION IN THE DIGITAL AGE

Kh. I. HAJIYEV, Institute of Legislation and Comparative Law under the Government of the Russian Federation, Moscow 
117218, Russian Federation
E-mail: khanlar9999@gmail.com

Each era in the development of mankind is characterized by the challenges inherent in the corresponding stage and at the 
same time by the search for the most appropriate responses to them. The current period is marked by the rapid development 
of digital technologies that have brought undeniable advantages in the field of information and communications and have been 
accompanied at the same time by numerous opportunities for interference with privacy, which in turn require the adoption of efficient 
measures to ensure reliable protection. Internet technologies and various software platforms not only simplified the possibilities 
of communication but also made the online search for information about other people easier. Many intimate secrets of personal 
life can become easily accessible. 
The European approach to the protection of privacy (most widely adopted by Russian legislators and law enforcement agencies) 
examines it through the lens of the individual’s dignity, maintains reasonable expectations of privacy and most accurately reflects the 

ГОСУДАРСТВО И ПРАВО  
В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ:  
ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ И ИСТОРИИ

*  Статья написана при поддержке РФФИ в рамках научно-исследовательского проекта № 18-29-16051 «Основные тенденции в правовом регулировании цифровых технологий. Сравнительно-правовое исследование».

Journal of Foreign Legislation and Comparative Law, 2019, no. 6
6

realities of the digital age. The scale of the problem requires the timely reaction of legislators by constant introduction of changes to 
the existing legal regulation and systematical update of legislation that can quickly and effectively protect the privacy and personal 
data of an individual. Judges should adopt a modern approach to what constitutes a reasonable expectation of confidentiality in 
the context of digital communication and online communities. 
A reliable level of protection implies exploring the experience of international justice bodies such as the European Court of 
Human Rights and the Court of the European Union, national constitutional and supreme courts, correlating own approaches 
with theirs, and developing practices — especially in the sphere of ensuring a balance between privacy protection and the need 
to strengthen national security and the prevention and detection of crime.
Keywords: human rights, privacy, technology, integrity, personal data, confidentiality, protection.

For citation: Hajiyev Kh. I. Privacy Protection in the Digital Age. Zhurnal zarubezhnogo zakonodatel’stva i sravnitel’nogo 
pravovedeniya = Journal of Foreign Legislation and Comparative Law, 2019, no. 6, pp. 5—20. (In Russ.) DOI: 10.12737/
jflcl.2019.6.1

Частная жизнь и неприкосновенность данных: от доктрины к практике. Право на частную 
жизнь — достаточно широкое понятие и не просто 
охватывает желание человека сохранить тайность 
информации относительно его или ее личной жизни, но касается непосредственно стремления защитить неприкосновенность частной сферы от незаконного вмешательства, любых посягательств, способных ограничить или воспрепятствовать реализации простых и порой привлекательных сторон 
человеческой жизни, отражающих не просто наличие, но и состояние свободы личности. Одной из таких особенностей частной жизни является разработанное и широко применяемое «право быть в одиночестве».
Вместе с тем защита неприкосновенности частной жизни в последние десятилетия осложнена стремительным развитием технологий с широко применяемыми мерами наблюдения, съемками, 
 записями, сбором, хранением и обработкой данных 
об отдельных людях. Парадокс прогресса в том, что 
создание и развитие Интернета и других цифровых 
технологий, расширивших границы наших познаний, служивших эволюции научной мысли, принесших обычный комфорт в жизнь каждого, несут в 
себе одновременно угрозу ограничения нашей же 
свободы в случаях отсутствия надежных правовых 
пределов и условий взаимодействия человека и технологий в целях защиты частной жизни. Использование данных ставит законодательство в области 
неприкосновенности частной жизни и защиты персональных данных перед сложными испытаниями 
и требует постоянных усилий с целью создания эффективной системы защиты, способной ответить на 
возрастающие вызовы в контексте обеспечения прав 
человека.
Общий регламент о защите данных (General 
Data Protection Regulation) от 27 апреля 2016 г. 
№ 2016/679 в странах Европейского Союза вступил 
в силу 25 мая 2018 г. и рассматривался в качестве 
инструмента для решения обозначенных проблем. 
Однако указанное регулирование, по мнению исследователей, не дает адекватных ответов на расту
щую тревогу среди европейских граждан, поскольку оно не предназначено для сегодняшней цифровой реальности1.
Основой частной жизни служит автономия, способность самоопределения, позволяющая осознанно подходить к решению вопросов, как и каким образом наши данные могут быть использованы. При 
проверке конфиденциальности на предмет социальных ожиданий названная автономия может сужаться, что означает отсутствие полной идентичности 
двух важных элементов: конфиденциальности и защиты данных.
Важнейшим и, пожалуй, испытанным временем 
критерием служит разумность ожиданий защиты 
неприкосновенности частной жизни. Вместе с тем 
безграничная природа технологий предполагает 
как адекватность законодательных мер, так и необходимый уровень судебного правотворчества выражаемых в эволюционной интерпретации правовых норм, способных более мобильно и динамично реагировать на технологические новшества, чем 
это способен сделать законодатель. Справедливо отмечается, что «цифровизация» оказывает заметное 
воздействие на сферу правового регулирования, являясь важным (хотя и не единственным) фактором, 
обусловливающим ее динамику. В нее вовлекаются новые общественные отношения, которые прежде либо не существовали, либо не требовали правового регулирования или объективно не могли быть 
урегулированы правом2. Анализ эволюции международного права и правосудия с параллельно развивающимся национальным правом и судебной практикой демонстрирует постоянный сдвиг в правовом 
реагировании, отражающий движение права в поисках своевременных ответов на влияние «цифровизации» с целью защиты неприкосновенности част
1  См.: De Hingh A. E. Some Reflections on Dignity as an 
Alternative legal Concept in Data Protection Regulation // German 
Law Journal. 2018. Vol. 19. No. 5. P. 1274.
2  См: Хабриева Т. Я., Черногор Н. Н. Право в условиях цифровой реальности // Журнал российского права. 2018. № 1. 
С. 94.

Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2019. № 6
7

ной жизни и личных данных. Полнота анализа требует определенного освещения истории проблемы.
Считается, что отношения между неприкосновенностью частной жизни и правами личности можно назвать проблемным браком. Автор этих слов — 
Стиг Стрёмхольм, человек, который в 1967 г. в числе первых обозначил различие между двумя типами 
прав в работе «Право на неприкосновенность частной жизни и права личности: сравнительный обзор»3. 
Его идея заключалась в том, что право на неприкосновенность частной жизни должно рассматриваться в первую очередь как негативное право, которое 
защищает право человека на одиночество, в то время как права личности включают интересы человека представлять себя в публичном контексте и развивать свою индивидуальность. Одновременно он 
выдвигал гипотезу, что названное право первоначально возникло как американская концепция, выдвинутая Томасом Кули4 и ставшая известной после 
статьи «Право на неприкосновенность частной жизни»5. Вместе с тем развивались подходы к рассматриваемым правам и на европейском континенте, имеющие долгую и богатую историю.
Исследователи отмечали различия между американским и европейским подходами. Так, в основе американского отношения находится рациональное отношение к уважению свободы личности. Европейский подход отличается тем, что главное внимание сосредоточивается вокруг достоинства человека. 
Указанные различия объясняются значительным 
влиянием на объем соответствующих прав рациональности отношений. Так, если американское право 
о конфиденциальности чрезвычайно разграничено и 
считается, на европейский взгляд, минималистским, 
то европейская система защиты неприкосновенности частной жизни более широкая и, с американской 
точки зрения, довольно всеобъемлющая6. Важно подчеркнуть также, что в европейской правовой традиции сердцевина обеспечения рассматриваемой неприкосновенности зиждется на конституционных гарантиях. J. Q. Whitman ссылается на концепцию развития и реализации личности в качестве основного 
принципа немецкого подхода к неприкосновенности 
частной жизни, защита которой в немецкой правовой 
традиции рассматривается как аспект защиты личности, особенно достоинства человека. Такой подход, 
характерный для немецкой концепции, можно объяснить тем, что ее корни восходят к философии Кан
3  Strömholm S. Right of Privacy and Rights of the Personality: 
A Comparative Survey. Stockholm, 1967.
4  См.: Cooley T. M. A Treatise on the Law of Torts. Chicago, 
Callaghan, 1888.
5  См.: Warren S. D., Brandeis L. D. The Right to Privacy // 
Harvard Law Review. 1890. Vol. 4. No. 5.
6  См.: Whitman J. Q. The Two Western Cultures of Privacy: 
Dignity Versus Liberty // Yale Law Journal. 2004. Vol. 113. No. 6.

та, Гумбольдта и Гегеля. Не случайно в продолжение традиций защиту личных данных сегодня также 
рассматривают с точки зрения защиты достоинства 
личности, что характерно для современного конституционного порядка Германии. Названную концепцию необходимо рассматривать в качестве одного из 
перспективных направлений исследования, особенно в связи с обработкой данных. Предполагается, что 
человеческое достоинство в контексте коммодификации7 и коммодизации8 персональных данных в Интернете следует рассматривать несколько в ином аспекте. По мнению Anne de Hingh, при будущем регулировании конфиденциальности и защиты данных 
внимание должно сместиться в сторону ограничивающих аспектов человеческого достоинства9.
Вместе с тем представляются интересными мысли видного французского политика Андре Сантини, 
предложившего сетевому сообществу «Декларацию 
прав цифрового человека», ставшую важной частью 
более обширного документа «Белая книга». Автор в 
указанном проекте исходит из того, что выполнение 
правом своего предназначения гарантируется обеспечением свободы слова, плюрализма мнений, свободы предпринимательства и конкуренции, защиты 
собственности. По его мнению, защита прав и свобод человека в цифровом мире — это то, с чего законодатель должен начинать и без чего дальнейшее законотворчество лишается всякой опоры и основания.
Уникальность российской Конституции в том, что 
она, гарантируя в ясной форме право на неприкосновенность частной жизни (ст. 23), специально предусматривает возможность сбора, хранения, использования 
и распространения информации о частной жизни лица исключительно на основании его согласия (ст. 24). 
Названное регулирование, находясь в общеевропейском русле, позволяет реализовывать национальные 
доктрины с учетом выработанных на международном уровне концепций защиты частной жизни, соотносить собственные позиции с достижениями других 
правовых систем. Обоснованно отмечается, что проблема обеспечения прав человека в цифровом мире выходит на первый план10. Защита прав заключается в 
том числе в изучении и своевременном заимствовании многих элементов применяемых доктрин, законодательных регулирований и судебных интерпретаций, особенно практики конституционных судов, поскольку с деятельностью этих судов связывается во 

7  Характеристика особенностей современного производства информационного продукта, который приобретает черты рыночного товара.
8  Такой период развития технологий (не только IT), когда 
создаваемые с помощью них товары/услуги становятся предметом массового спроса. 
9  См.: De Hingh A. E. Op. cit. P. 1269.
10  См.: Талапина Э. В. Право и цифровизация: новые вызовы 
и перспективы // Журнал российского права. 2018. № 2. С. 8.

Journal of Foreign Legislation and Comparative Law, 2019, no. 6
8

многих странах надежда быстрого реагирования на 
новые вызовы ввиду технологического и технического развития. По мнению В. Д. Зорькина, какой бы ни 
была цифровая реальность по степени ее развитости, 
она в конечном счете должна подпадать под действие 
Конституции как нормативного акта, имеющего высшую юридическую силу в российской правовой системе, в том числе по отношению к законоположениям, 
регулирующим указанную сферу новых отношений11. 
Важна выработка современных подходов, концепций, 
отвечающих новой реальности, когда цифровые технологии проникают во все сферы жизни. В этих условиях краеугольным камнем правовых исследований 
должна быть защита права на частную жизнь и защита данных, а также отношение к защите прав как к системе, необходимой в демократическом правопорядке.
Конституционный Суд РФ, исходя из требований 
ст. 23 (ч. 2), предусматривающей право на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, подчеркнул, что в силу ст. 15 (ч. 1 и 2) Конституции она имеет высшую 
юридическую силу, прямое действие и применяется на территории РФ. Законы и иные правовые акты, 
принимаемые в Российской Федерации, не должны 
противоречить Конституции РФ. Органы государственной власти, органы местного самоуправления, 
должностные лица, граждане и их объединения обязаны соблюдать Конституцию РФ и законы. Суд также признал, что отсутствие в федеральном законодательстве прямого указания на обязанность именно 
правообладателя интернет-сервиса, посредством которого осуществляется отправка и получение электронных сообщений, обеспечивать тайну связи, не 
может рассматриваться как свидетельство отсутствия у него такой обязанности12.
В Конституции Соединенных Штатов прямо не 
упоминается право на конфиденциальность или защиту данных. Развитие этих доктрин происходило благодаря судебному правотворчеству, в котором основная роль принадлежала Верховному суду США. Однако для этого требовалось время. Так, еще в 1928 г. Суд 
рассмотрел дело Olmstead v. United States, касающееся несанкционированного прослушивания телефонных разговоров13. Рассматривающий дело судья Тафт 
первоначально считал, что Четвертая поправка к Конституции может быть расширена, чтобы распространить ее действие на телефонные разговоры. В то же 
время вместо того, чтобы проследить значение и роль 

11  См.: Зорькин В. Д. Право в цифровом мире. Размышление на полях Петербургского международного юридического форума // Российская газета. 2018. 29 мая.
12  Постановление КС РФ от 26 октября 2017 г. № 25-П по 
делу о проверке конституционности п. 5 ст. 2 Федерального 
закона «Об информации, информационных технологиях и о 
защите информации».
13  Olmstead v. United States, 277 U. S. 438 (1928).

технологий, которую она играет в обществе, он обратился к закону о собственности, посчитав недобросовестным отнесение «проводов к части дома или офиса, 
протянутых вдоль шоссе». Суд усилил подход к Четвертой поправке в деле Goldman v. United States14, но 
вновь не нашел обоснованных и разумных различий 
между упомянутыми делами. Как отмечалось в литературе, оба дела — подтверждение отсутствия должной оценки новых технологий и того, как они функционируют15. Подход был изменен Верховным судом 
в 1967 г. в деле Katz v. United States16, постановившим, 
что использование правительством электронного 
устройства для записи разговоров внутри телефонной будки без ордера нарушило Четвертую поправку. Провозгласив, что Четвертая поправка «защищает людей, а не места», суд сделал серьезный сдвиг в 
своей практике, подчеркнув: «человек стремится сохранить свою конфиденциальность в конституционном порядке в зоне, доступной для общественности». 
В совпадающем мнении судья Харлан стремился установить общий стандарт неприкосновенности частной 
жизни согласно Четвертой поправке, выводя из предыдущих решений двойное требование. «Во-первых, 
человек продемонстрировал фактическое (субъективное) ожидание неприкосновенности частной жизни, 
и, во-вторых, это ожидание, которое общество готово 
признать “разумным”»17. Впоследствии использованная формула в виде «разумных ожиданий неприкосновенности частной жизни» стала в большинстве случаев лакмусовой бумажкой Четвертой поправки, особенно в делах, связанных с электронным наблюдением. 
Названная «разумными ожиданиями» формула перекочевала и в юриспруденцию Европейского суда по 
правам человека, который применяет ее в различных 
трансформациях. Для справедливости оценки заметим, что тогда же эта концепция подверглась критике 
как ослабляющая расширяющееся применение обысков и изъятий со стороны полиции, и что «эти ожидания нетрудно уменьшить, систематически объявляя по телевидению что... мы все сразу оказались под 
всеобъемлющим электронным наблюдением»18. Очевидно, что подход Верховного суда в деле Katz является приемлемым, когда проблема касается обыска или 
доступа к медицинским данным, но он не предоставляет надлежащих рамок оценки по Четвертой поправке данных, которыми владеют третьи лица, необходимых для реакции на те процессы, которые происходят 
в эпоху цифровых технологий. Оценивая в целом по
14  316 U. S. 129, 135 (1942).
15  См.: Price M. W. Rethinking Privacy: Fourth Amendment 
“Papers” and the Third-Party Doctrine // Journal of National 
Security Law and Policy. 2016. Vol. 8. P. 260.
16  389 U. S. 347 (1967).
17  Id. at 361; Harlan J., Concurring. 
18  Amsterdam A. G. Perspectives on the Fourth Amendment // 
Minnesota Law Review. 1974. Vol. 58. P. 349, 384.

Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2019. № 6
9

следствия дела Katz, нельзя пройти мимо негативных 
последствий, особенно для цифровой конфиденциальности. В этом свою роль сыграла и доктрина третьей 
стороны19, эффект которой сегодня почти нулевой, хотя и он способствовал эволюции позиции Верховного суда в поисках адекватной реакции на широкое использование цифровых технологий.
Дальнейшие доктринальные изменения сопровождались эволюцией подходов Верховного суда, исходя из понимания того, что формулируемые позиции 
не просто отличаются современностью, но и должны учитывать значительные изменения в характере и объеме нарушений. Основные угрозы для неприкосновенности частной жизни возникают не при 
сборе личных данных, а при их последующем использовании. Несмотря на то что чаще всего рассматриваемые дела интересны с точки зрения законности сбора данных, важно обращать внимание, каким 
образом при распоряжении ими нарушено право на 
частную жизнь. Оцифровка информации, использование Интернета, внедрение, систем искусственного интеллекта для обработки и анализа огромных 
объемов данных увеличили масштабы вторичного 
использования. Таким образом, основное внимание 
в первую очередь следует уделять не обработке данных с минимальной долей затрат и с несравненно более высокими скоростями, а методу анализа. К изложенному необходимо добавить активную роль Конгресса США, принявшего ряд законов, защищающих 
граждан от несоразмерного вторжения как со стороны власти, так и частных лиц. Развивая доктрину 
конфиденциальности кибервека, усиливается внимание к киберактивности частного сектора в лице влиятельных корпораций и компаний.
Защита частной жизни и данных личного характера ясно представлена в Европе как на конституционном уровне, так и в Хартии Европейского Союза об 
основных правах (далее — Хартия) и в Европейской 
конвенции о о защите прав человека и основных свобод (далее — Конвенция). Так, ст. 8 Конвенции и ст. 7 
Хартии предусматривается уважение частной жизни. 
В отличие от Конвенции в Хартии (ст. 8) особо регулируются вопросы защиты данных, в ч. 2 данной статьи подчеркивается, что «обработка подобных данных должна производиться без манипуляций, в четко 
определенных целях, с согласия заинтересованного 
лица, либо при наличии других правомерных оснований, предусмотренных законом. Каждый имеет право на получение доступа к собранным в отношении 
него данным, и право на устранение в них ошибок». 
Интересно, что Конвенция Совета Европы о защите 

19  Согласно этой доктрине конституционная защита не 
относится к информации, переданной третьим сторонам, — 
будь то интернет-провайдеры, банки или телефонные компании, — поскольку мы «принимаем риск» передачи информации этими третьими сторонами государству. 

физических лиц при автоматизированной обработке 
персональных данных 1981 г. провозглашает, подробно регламентирует защиту личных данных и предусматривает ее как обязательный элемент в случае 
присоединения к Конвенции государств — членов 
Совета Европы, который находится в юрисдикции 
Европейского суда по правам человека. Несмотря на 
разницу в регулировании между Конвенцией и Хартией, на практике в обоих актах обоснованно считается, что неприкосновенность частной жизни — основа защиты персональных данных. Как Суд ЕС, так 
и ЕСПЧ исходят из того, что понятие частной жизни не может интерпретироваться узко, поэтому, по 
их мнению, широко толкуемое понятие частной жизни включает и защиту данных. Статья 2 Конвенции 
о защите физических лиц при автоматизированной 
обработке персональных данных определяет «персональные данные» в качестве любой информации об 
определенном или поддающемся определению физическом лице. Согласно Общему регламенту по защите данных «персональные данные» означают любую 
информацию, относящуюся к идентифицированному 
или идентифицируемому физическому лицу («субъект данных»).
Практика Европейского суда по правам человека. Европейский суд по правам человека путем интерпретации ст. 8 Конвенции стремился не просто 
расширить пределы действия данной нормы или дать 
наиболее точное и ясное определение частной жизни, но и ответить путем эволютивного и динамичного толкования на возникающие со временем вопросы, включая эффективную защиту персональных 
данных. Так, в деле Leander v. Sweden, рассмотренном 26 марта 1987 г., Суд подчеркнул, что цель системы личного контроля в Швеции следует считать 
законной с точки зрения целей ст. 8 Конвенции, направленной на защиту национальной безопасности. 
Основной вопрос исследования заключается в установлении, было ли вмешательство предусмотрено законом и необходимо в демократическом обществе. 
Требование «предусмотрено законом» означает, что 
вмешательство должно иметь какую-либо основу в 
местном законодательстве. Однако этого недостаточно. Закон должен быть доступным, и лицо должно 
предвидеть его последствия.
В то же время требование предвидения в контексте тайного контроля персонала в областях, влияющих на национальную безопасность, не может быть 
аналогичным применительно к другим сферам. Это 
не означает, что человек должен иметь возможность 
предвидеть, какие проверки будут проводиться в его 
отношении специальной службой по защите национальной безопасности. В системе, применяемой к людям, закон должен быть достаточно ясным, чтобы дать 
им адекватное понимание в отношении обстоятельств 
и условий, при которых власти могут прибегнуть к 
такой тайной и потенциально опасной мере вмеша

Journal of Foreign Legislation and Comparative Law, 2019, no. 6
10

тельства в частную жизнь (§ 49—51). В постановлении Niemietz v. Germany (от 16 декабря 1992 г.) Суд 
указал, что не считает возможным и необходимым 
пытаться дать исчерпывающее определение понятия 
«частная жизнь». Было бы слишком ограничительным 
сводить данное понятие к внутреннему кругу, в котором лицо может проживать собственную личную 
жизнь по своему усмотрению, полностью исключив 
из нее внешний мир. Уважение частной жизни должно 
включать определенную степень права устанавливать 
и развивать отношения с другими людьми (§ 29). В деле же Amann v. Switzerland (от 15 февраля 2000 г.) Суд 
отметил, что хранение данных, относящихся к частной жизни человека, подпадает под действие ст. 8 (п. 1) 
Конвенции. Он указал, что термин «частная жизнь» 
нельзя интерпретировать ограничительно и нет оснований исключать из этого понятия деятельность профессионального или делового характера. Такое расширительное толкование соответствует Европейской 
конвенции о защите физических лиц при автоматизированной обработке персональных данных, цель которой — защита прав и основных свобод, в частности 
права на неприкосновенность частной жизни гражданина в отношении автоматизированной обработки касающихся его данных личного характера (§ 65). В деле 
Rotaru v. Romania (от 4 мая 2000 г.) Суд еще раз напомнил, что хранение информации, касающейся частной 
жизни лица, в секретном реестре и раскрытие такой 
информации подпадают под действие ст. 8 (п. 1). Одновременно Суд, повторив некоторые из упомянутых 
положений, подчеркнул, что публичная информация 
может вторгаться в сферу частной жизни, когда она 
систематически собирается и хранится в файлах со 
стороны органов власти, особенно в тех случаях, когда такая информация касается отдаленного прошлого человека (§ 43). Добавим, что в указанном деле информация о частной жизни заявителя, в частности, касалась учебы, политической деятельности, судимости, 
причем некоторые из этих данных были собраны более 50 лет назад. В постановлении М. М. v. The United 
Kingdom (от 13 ноября 2012 г.) Суд определил, что рассматриваемые данные представляют собой как «личные данные», так и «конфиденциальные личные данные» в значении Закона о защите данных 1998 г. Они 
образуют «личные данные» и определены как особая 
категория данных в Конвенции Совета Европы о защите данных. Более того, эти данные отражают факты о судимости. В этом отношении Суд считает, что, 
хотя указанные данные являются публичной информацией, их систематическое хранение свидетельствует об их доступности для раскрытия спустя много времени, когда многие люди уже забыли об этом. Таким 
образом, когда осуждение или предостережение уходят в прошлое, оно становится частью личной жизни 
человека, которую необходимо уважать (§ 188).
Европейское законодательство недвусмысленно 
различает неприкосновенность частной жизни и за
щиту данных как по форме, так и по содержанию, хотя они часто пересекаются. Однако важно подчеркнуть, что защита персональных данных применяется при каждой их обработке, а влияние Суда на 
данный процесс происходит в случаях, когда он решит: рассматриваемая обработка представляет собой 
вмешательство в право человека на неприкосновенность частной жизни в соответствии со ст. 8 Конвенции. Суд только вырабатывает и развивает комплекс 
критериев для определения того, можно ли конкретную обработку личных данных включить в право 
на неприкосновенность частной жизни, используя, 
как правило, критерии, заключающиеся в характере данных и степени их обработки. Для Суда важно 
выяснить, насколько близка связь между данными и 
правом на неприкосновенность частной жизни. Отсутствие элемента «частности» данных подталкивает Суд проверить интенсивность обработки и регулярность хранения таких данных. В упомянутых делах Amann v. Switzerland и Rotaru v. Romania Суд согласовал обработку данных с конфиденциальностью 
субъектов данных, поскольку степень обработки была такова, что создавала проблемы с точки зрения неприкосновенности частной жизни, хотя это не происходило во всех делах20.
Анализируя работу Суда в отношении интерпретации ст. 8 Конвенции, легко обнаружить, что он истолковал ее не просто как право личности, обеспечивающее гражданам свободу, но и образующее позитивное обязательство для государств. Такая практика как следствие расширяла применение права на 
неприкосновенность частной жизни, одновременно 
раздвигая пределы ее действия. Следуя применяемой доктрине, Суд, как мы указали, согласился с 
рядом понятий, важных для защиты данных в пределах права на неприкосновенность частной жизни. В их числе сбор таких данных, как запись телефонных переговоров, фотографии, материалы дела, 
 записи в истории болезни, а также огромное количество данных, находящихся в руках государственных органов, к которым лицо имеет доступ. Суд в 
рассмотренных им делах установил определенные 
ограничения на использование и передачу данных 
личного характера третьим лицам. Он продемонстрировал на основе рассмотренных дел, что персональные данные могут собираться для определенных и законных целей, посчитав в качестве позитивного обязательства наличие соответствующего 
законодательства о защите данных. В постановлении S. and Marper v. the United Kingdom (от 4 декабря 2008 г., § 103) Суд подчеркнул, что защита персональных данных — фундаментально важный вопрос уважения права человека на частную жизнь. 

20  См.: Gellert R., Gutwirth S. The Legal Construction of 
Privacy and Data Protection // Computer Law and Security Review. 
2013. Vol. 29. P. 528.

Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2019. № 6
11

Национальное право должно предоставить соответствующие гарантии для предотвращения любой возможности использования личных данных 
способом, противоречащим требованиям Конвенции. Потребность в таких гарантиях возрастает, когда речь идет о защите личных данных, подвергающихся автоматической обработке, и не в последнюю 
очередь, когда они используются в полицейских целях. Национальное законодательство должно обеспечивать, чтобы такие данные были релевантными и нечрезмерными по отношению к целям, для 
которых они хранятся. Оно должно гарантировать, 
что эти данные хранятся в том виде, который позволит идентифицировать субъектов данных и не более, что требуется для целей их хранения. Следует 
предложить адекватные гарантии защиты данных 
от злоупотребления и неправильного обращения.
В соответствии с постановлением Суда Roche v. the 
United Kingdom (от 19 октября 2005 г.) заявитель был 
уволен из армии в конце 1960-х гг. В 1980-х гг. у него развилось высокое кровяное давление, а позже он 
уже страдал гипертонией и бронхиальной астмой. Заявитель был зарегистрирован в качестве инвалида и 
утверждал, что его проблемы со здоровьем являются 
результатом участия в испытаниях горчичного и нервно-паралитического газов, проведенных под командованием британских вооруженных сил в 1960-х гг. По 
мнению заявителя, он не имел доступа ко всей соответствующей и подходящей информации, которая позволила бы ему оценить любой риск, которому он подвергался во время своего участия в этих тестах. Суд 
решил, что нарушено право по ст. 8 Конвенции, заключающееся в невыполнении Соединенным Королевством своего позитивного обязательства по предоставлению эффективной и доступной процедуры, 
позволяющей иметь доступ ко всей соответствующей 
информации, чтобы оценить любой риск, которому 
заявитель подвергался во время испытаний. В деле 
Köpke v. Germany (от 5 октября 2010 г.) Суд подчеркнул, что имеются разные возможности по обеспечению уважения частной жизни и характер обязательства государства будет зависеть от конкретного аспекта частной жизни в рассматриваемом деле. Выбор 
средств для обеспечения соблюдения требований ст. 8 
Конвенции в сфере защиты против действий лиц находится в пределах усмотрения государства. В определенных обстоятельствах, однако, позитивное обязательство государства по ст. 8 Конвенции соблюдается надлежащим образом, если государство гарантирует уважение частной жизни в отношениях отдельных 
лиц между собой положениями законодательства, 
обеспечивающими основу для примирения различных интересов, которые соревнуются в обеспечении 
защиты в соответствующем контексте.
Следующая проблема касается поддержания баланса между правом на неприкосновенность частной 
жизни и проведением систематического мониторин
га рабочего места для обеспечения безопасности с 
целью предотвращения или выявления случаев промышленного шпионажа, кражи коммерческой тайны, другой конфиденциальной информации, нарушений авторских прав и патентов, неразрешенного доступа к компьютерным системам, защиты компьютерной сети от перегрузки, а также предупреждения 
неприемлемого поведения сотрудников. Очевидно, 
что каждый работодатель заинтересован в обеспечении своих законных прав и интересов в целях защиты своего имущества и предупреждения вреда, который могут причинить действия сотрудников. В то 
же время процесс мониторинга поднимает серьезные 
вопросы, связанные с правами и свободами работников, поскольку он может привести к нарушению неприкосновенности частной жизни. Кроме того, такое 
вмешательство может сопровождаться существенным нарушением права на свободу общения.
В литературе отмечалась разница между подходами в правопорядке США, который условно назван 
минимальным ожиданием неприкосновенности частной жизни, и европейским, который выражен частично в упомянутом деле Niemietz v. Germany: «...именно 
в течение своей трудовой жизни большинство людей 
имеют значительную возможность развивать отношения с внешним миром». Минимальному ожиданию соответствует «содержательный подход», когда суды «решают вопрос о законности интересов 
работодателя... путем анализа мониторинга и того, 
насколько содержание сообщения разумно связано с 
предлагаемыми целями». В «контекстуальном» подходе суды определяют обоснованность ожиданий работников «путем анализа процедур уведомления работодателя»21. Между тем в деле Smyth v. Pillsbury 
судья отметил, что истец не имел разумных ожиданий неприкосновенности частной жизни, несмотря 
на заверения его работодателя относительно конфиденциальности сообщений22. С учетом характера рабочего места и преследуемой цели утверждается, что нанятые для работы в компании сотрудники 
не имеют «разумных ожиданий конфиденциальности», поскольку отслеживаемые сообщения добровольно передаются по сети работодателя с использованием оборудования, предназначенного для выполнения бизнес-задач23.
Возвращаясь к европейскому подходу, остановимся на деле Barbulescu v. Romania (от 5 сентября 
2017 г.), рассмотренном ЕСПЧ. Оно касается реше
21  Kesan J. P. Cyber-working or Cyber-shirking?: a First 
Principles Examination of Electronic Privacy in the Workplace // 
Florida Law Review. 2002. Vol. 54. P. 289.
22  См.:  Michael A. Smyth v. The Pillsbury Company, 914 
F.Supp. 97. E. D. Pa. 1996.
23  См.: Fazekas Ch. P. 1984 Is Still Fiction: Electronic 
Monitoring in the Workplace and U. S. Privacy Law // Duke Law 
and Technology Review. 2004. No. 15.

Journal of Foreign Legislation and Comparative Law, 2019, no. 6
12

ния частной компании уволить работника после проверки его электронных сообщений частного характера с рабочего компьютера, предварительно получив доступ к их содержанию. Заявитель указывал, 
что решение работодателя было основано на нарушении его частной жизни и национальные суды не 
защитили его право на уважение частной жизни и 
корреспонденции.
Суд пришел к выводу о нарушении ст. 8 Конвенции, посчитав, что власти не защитили должным образом права заявителя. Национальные суды не смогли поддержать справедливый баланс между интересами, находящимися под угрозой, не определив, получал ли заявитель предварительное уведомление от 
работодателя о возможности мониторинга его сообщений. Не учитывался также ими тот факт, что он 
не был проинформирован о характере и масштабах 
мониторинга или о степени вторжения в его личную 
жизнь и корреспонденцию. По мнению Суда, национальные суды не обратили внимание, во-первых, на 
конкретные причины, оправдывающие осуществление мониторинга; во-вторых, на то, мог ли работодатель использовать меру, повлекшую меньшее по 
характеру вмешательство; в-третьих, на то, возможно ли получить доступ к сообщениям без ведома заявителя.
В постановлении Libert v. France (от 22 февраля 
2018 г.) заявитель — работник французской национальной железнодорожной компании был уволен 
после изъятия его рабочего компьютера, в котором были обнаружены файлы порнографического 
содержания и поддельные сертификаты, составленные для третьих лиц. Заявитель подчеркивал, 
что работодатель открыл его личные файлы, хранящиеся на жестком диске его рабочего компьютера. Суд не нашел нарушения ст. 8 Конвенции, 
указав, что в данном деле французские власти не 
преступили имеющийся у них предел усмотрения. Суд отметил, что просмотр файлов работодателем преследовал законную цель защиты прав 
работодателя, которые могут на законных основаниях добиваться, чтобы их сотрудники использовали компьютеры, предоставленные в их распоряжение, в соответствии с договорными обязательствами и применяемыми правилами. Как сказано в 
постановлении, французское право содержит механизм защиты конфиденциальности, который хотя 
и позволяет открывать профессиональные файлы, 
однако предусматривает ограничение, касающееся файлов, идентифицированных как личные. Такие файлы можно открывать только в присутствии 
работника. Национальные суды Франции решили, 
что указанный механизм не помешал бы работодателю открыть и эти файлы, поскольку они не 
были должным образом определены как частные. 
Наконец, Суд посчитал также, что местные суды 
правильно оценили доводы, к которым обращался 

заявитель, и привели достаточно оснований, подтверждающих их выводы.
Хотелось бы особо упомянуть дело Halford v. the 
United Kingdom (от 25 июня 1997 г.), которое важно 
с точки зрения расширения защиты неприкосновенности частной жизни в переписке с использованием 
электронных сообщений. Суд подчеркнул, что перехват телефонных звонков служащих на работе является нарушением и отклонил доводы правительства об отсутствии у заявителя разумных ожиданий 
конфиденциальности этих звонков, так как они были сделаны с использованием телефонов, предоставленных работодателем.
В европейском подходе к рассматриваемой проблеме проглядывается очевидное опасение уменьшения роли конституционных прав, служащих основой 
конституционных ожиданий в защите от рассмотрения их в качестве простых элементов правовых отношений. Именно требования права прав человека влияют на кажущуюся бесспорность требований работодателей во всех случаях. Такой подход подтверждается 
и практикой конституционных судов. Общеизвестно, 
что в трактовке Конституционного суда Германии 
понятие достоинства представляется в качестве абсолютной и непреложной ценности. Такое понимание 
человеческого достоинства является одним из главных элементов конституционной идентичности. Подобное отношение характерно и для правовых систем 
других государств. Верховный суд Австрии в рассмотренном в 2002 г. деле установил, что мониторинг работодателем использования телефона сотрудника затрагивает достоинство сотрудников. Национальный 
суд Франции в деле Onof v. Nikon указал, что работодатель не может прочитывать личные сообщения, отправленные или полученные сотрудниками, не нарушая как право на неприкосновенность частной жизни, 
так и основополагающую свободу конфиденциальности переписки, даже если работодатель запретил использование в личных целях рабочего компьютера24.
Для полноты анализа отдельных позиций ЕСПЧ 
назовем два постановления Палаты Суда, которые 
впоследствии были приняты на рассмотрение Большой палатой Суда: Centrum för Rättvisa v. Sweden (от 
13 сентября 2018 г.) и Big Brother Watch and Others v. 
the United Kingdom (от 13 сентября 2018 г.). Хотя новые решения только ожидаются, но на данном этапе 
нельзя не указать на встреченное с определенной долей критики имеющее сдерживающий эффект признание Суда, что массовое наблюдение не нарушает Конвенцию, а служит цели использования режима массового перехвата для выявления неизвестных ранее 

24  См.: Lasprogata G., King N., Pillay S. Regulation of 
Electronic Employee Monitoring: Identifying Fundamental 
Principles of Employee Privacy Through a Comparative Study of 
Data Privacy Legislation in the E. U., U. S. and Canada // Stanford 
Technology Law Review. 2004. No. 4.