Журнал филологических исследований, 2019, № 2

ISSN 2500-0519 
 
ЖУРНАЛ ФИЛОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ 
Сетевой научный журнал 
Том 3 
■ 
Выпуск 2 
■ 
2019 
 
Выходит 4 раза в год   
 
 
 
 
 
 
      Издается с 2016 года 
 
 
Свидетельство о регистрации средства 
массовой информации  
Эл № ФС77-63239 от 06.10.2015 г. 
 
Издатель:  
ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М» 
127282, г. Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1 
Тел.: (495) 280-15-96 
Факс: (495) 280-36-29 
e-mail: books@infra-m.ru 
http://www.infra-m.ru 
 
 
Ответственный редактор:  
Титова Е.Н. 
e-mail: titova_en@infra-m.ru 
 
© ИНФРА-М, 2019 
 
 
 
Присланные рукописи не возвращаются.  

Точка зрения редакции может не совпадать 
с мнением авторов публикуемых материалов.  

Редакция 
оставляет 
за 
собой 
право 
самостоятельно 
подбирать 
к 
авторским 
материалам иллюстрации, менять заголовки, 
сокращать тексты и вносить в рукописи 
необходимую 
стилистическую 
правку 
без 
согласования 
с 
авторами. 
Поступившие 
в редакцию материалы будут свидетельствовать 
о 
согласии 
авторов 
принять 
требования 
редакции.  

Перепечатка 
материалов 
допускается 
с письменного разрешения редакции.  

При цитировании ссылка на журнал «Журнал 
филологических исследований» обязательна.  

Редакция 
не 
несет 
ответственности 
за 
содержание рекламных материалов.  

 

САЙТ: http://naukaru.ru/ 
E-mail: titova_en@infra-m.ru 

СОДЕРЖАНИЕ 
 

Русская литература
 
Андреев А.Н., Пилоян М.Г.  
Жизнь и смерть Ивана Ильича Головина 
 
Андреев А.Н.  
Ложь, намек и урок «Сказки о рыбаке и 
рыбке» 
 
Андреев А.Н., Кащенко Т.Л.  
Рассказ А.П. Чехова «Именины»:  
ложь и правда жизни 
 
 

Сравнительно-историческое, 
типологическое и сопоставительное 
языкознание

 
Турко У.И.  
Фамильные имена в китайской 
антропонимической системе 
 

Библиотековедение, библиографоведение 

и книговедение

Федотова Н.М.  
Исследования по издательским стратегиям 
формирования 
единой 
информационной 

образовательной среды вуза: обзор научной 
литературы 
 

Жизнь и смерть Ивана Ильича Головина 
 
The life and death of Ivan Ilyich Golovin 
 
 
Андреев А.Н. 
д-р 
филол. 
наук, 
профессор, 
профессор 
кафедры 
педагогики 
и 
психологии 

профессионального образования ФГБОУ ВО МГУТУ им. К.Г. Разумовского (ПКУ), Москва 
e-mail: andreev58@gmail.ru 
 
Andreev A.N. 
Doctor of Philological Sciences, Professor, K.G. Razumovsky Moscow State University of 
Technologies and Management (the First Cossack University) 
e-mail: andreev58@mail.ru 

Пилоян М.Г. 
доцент кафедры социальных и гуманитарных дисциплин Московская государственная 
академия водного транспорта – филиал ФГБОУ ВО «Государственный университет морского 
и речного флота им. адмирала С.О. Макарова 
e-mail: piloyan.ma@mail.ru 
 
Piloyan M.G. 
Associate Professor of the Department of Social and Humanitarian Disciplines, Admiral Makarov 
State University of Maritime and Inland Shipping 
e-mail: piloyan.ma@mail.ru  
 
Аннотация 
Авторы раскрывают замысел Л.Н. Толстого при написании знаковой для него повести 
«Смерть Ивана Ильича», в которой отражена самая простая и обыкновенная, но и самая 
«ужасная» жизнь «лучших» людей России. Экзистенциальные мотивы здесь сочетаются с 
мотивами социальными и духовными. Показан основной здесь стилевой прием –  
сосредоточение на ключевых нравственно-психологических механизмах жизни и гибели 
героя.  
Ключевые слова: Л.Н. Толстой, жизнь, смерть, «лучшие» люди, нравственнопсихологический механизм, духовность, бездуховность. 
 
Abstract  
The authors reveal the idea for writing the landmark for L. Tolstoy’s story “The Death of Ivan 
Ilyich”, which reflects the most simple and ordinary, but also the most “terrible” life of the “best” 
people of Russia. Existential motives here are combined with social and spiritual ones. The main 
style reception is shown here - focusing on the key moral and psychological mechanisms of the 
hero’s life and death. 
Keywords: L.N. Tolstoy, life, death, the "best" people, the moral and psychological mechanism, 
spirituality, lack of spirituality. 
 
Повесть Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича» является знаковой для ее автора. 
Взгляды Л.Н. Толстого на жизнь выразились в ней ярко, внятно и впечатляюще. Толстой 
обращается к «самой простой и обыкновенной жизни» – жизни, которой живут все «лучшие» 
люди России, образованные, культурные. «Прошедшая история жизни Ивана Ильича была 
самая простая и обыкновенная и самая ужасная». Жизнь, которой живут все, – причем, 

избранные все — ужасна, порочна в своей основе — вот что является главным «предметом» 
Толстого. 
Сразу же обратим внимание: из только что полностью процитированной фразы 
явственно виден «указующий перст» того, кто взял на себя право, смелость и 
ответственность судить о том, что является подлинным добром и злом для человека. Перст 
этот – постоянно, демонстративно указующий – принадлежит повествователю, образу 
автора, который в этой повести, вероятно, во многом напоминает самого позднего Толстого. 
Дидактическая, наставительная, почти библейская интонация необходима Толстому для 
создания и оценки требуемой концепции личности. 
Как же изображает Л.Н. Толстой «обыкновенную» и в то же время «ужасную» жизнь 
личности? 
Для того, чтобы отобразить заурядную, рутинную, ничем особо не примечательную 
жизнь, Толстой избирает чрезвычайно оригинальный, емкий, соответствующий сразу всем 
художественным задачам стилевой прием: писатель сосредотачивается не на отдельных 
сценах 
семейной, 
служебной 
и 
прочей 
жизни, 
а 
на 
ключевых 
нравственнопсихологических механизмах, определяющих закономерности соответствующей стороны 
жизни. Механизм поведения как таковой интересует повествователя. Несколько звеньев 
механизмов – вот и все, что считает важным и нужным сообщить повествователь о всей 
жизни своего героя – до того момента, пока сам смысл и способ такой жизни не довели героя 
до гибели. 
Но затем при помощи этих же механизмов Л.Н. Толстой довольно детально 
показывает процесс умирания – и одновременно превращение этого процесса в процесс 
нравственного оживания. В конечном итоге, смерть Ивана Ильича оборачивается 
торжеством жизни над смертью, духовного над телесным. Обратим внимание: одни и те же 
психологические механизмы реализуют разные духовные задачи. Смысл приема еще и в том, 
чтобы подчеркнуть противоречивое единство человека, показать: в нем есть все, чтобы быть 
кем угодно. И то, кем человек становится, зависит от многих причин, но прежде всего – от 
него самого. Л.Н. Толстой, дав человеку все, возлагает на него ответственность за то, кем тот 
решается быть.1 
Вот почему в первой главе лицо покойного Ивана Ильича «было красивее, главное – 
значительнее, чем оно было у живого». В лице отражен результат происшедшей 
напряжённейшей внутренней борьбы. «На лице было выражение того, что то, что нужно 
было сделать, сделано, и сделано правильно. Кроме того, в этом выражении был еще упрек 
или напоминание живым». Однако сослуживцы покойного не захотели вдуматься в смысл 
упрека или напоминания. Круг замкнулся. И следующий «ильич» будет так же в одиночку 
сражаться со смертью, а жизнь его будет по-прежнему «простой, обыкновенной и ужасной». 
В том и заключается сверхзадача повествователя (а с ним и автора), чтобы помочь разорвать 
этот порочный круг, чтобы тайно пережитую трагедию сделать явной – и тем самым 
попытаться спасти живых людей при помощи «искусственного», «рукотворного» 
произведения. Духовная сверхзадача Л.Н. Толстого представлена в художественной форме. 
И только эстетический анализ повести поможет выявить ее многогранную духовную 
содержательность. 
Итак, проследим за кругами ада Ивана Ильича. Наш герой с самого начала жил как 
все: «легко, приятно и прилично». При этом он строго исполнял «то, что он считал своим 
долгом; долгом же он своим считал все то, что считалось таковым наивысше поставленными 
людьми». Таким образом, выполнять долг – и означало жить «легко, приятно и прилично». 
Со временем Иван Ильич стал думать, что этот «характер жизни» «свойственен жизни 
вообще», а не только его жизни.  
Однако Ивана Ильича настигло смертельное заболевание, и началось оно с 
«обыкновенного», но «ужасного», как потом выяснится, ушиба: он ударился о те самые 
вещи, которые так упорно наживал, чтобы быть как все. Этот сюжетный ход как раз и 
                                                           
1 Подробнее о социально-экономической ситуации в период написания повести и жизни ее героев см. [3; 4; 5]. 

«доказывает правоту» повествователя. Содержание повести не ограничивается критическим 
отрицанием элементарной программы человеческого существования, но показывает 
духовный переворот, ведущий к нравственному прозрению, к Истине.  
Путь Ивана Ильича – постепенное осознание окружающей его тотальной лжи и 
понимание того, что он жил как все – лгал как все. Но одно дело – видеть порочность своих 
прежних идеалов, и совсем иное – решительно отрицать их. Иван Ильич Головин попал в 
трагический вакуум: былые идеалы изжиты до конца, а новых пока нет.  
Казалось, из трагического противоречия выхода нет и не может быть (в предлагаемой 
материалистической системе отсчета). Но бессилие разума в нематериалистической системе 
ориентации означает вселение чего-то другого. Когда все было учтено, и разум не мог 
подсказать достойного выхода из трагического тупика, Головин терпит последнее – и 
спасительное! – поражение. «Вдруг какая-то сила толкнула его в грудь, в бок, еще сильнее 
сдавило ему дыхание, он провалился в дыру, и там, в конце дыры, засветилось что-то». 
Ивану Ильичу «открылось, что жизнь его была не то»; ему «стало жалко»; «вдруг ему 
стало ясно, что то, что томило его и не выходило, что вдруг все выходит сразу, и с двух 
сторон, с десяти сторон, со всех сторон». Безличные конструкции подчеркивают 
иррациональность, непостижимость произошедшего (вдруг!). Разум капитулировал перед 
чудом сверхъестественного обновления, прикосновения к непостижимой истине. Иван 
Ильич умирает с радостью, отрицающей ужас смерти. Радость от воспринятой «откуда-то» 
истины. А истина состоит в том, что Иван Ильич, наконец, отвергает бездуховную 
ориентацию (жить легко, приятно и прилично) и познает такую жизнь (пусть на мгновение), 
после которой и умирать не страшно. «Он втянул в себя воздух, остановился на половине 
вздоха, потянулся и умер». 
Он умер на половине вздоха, задышав полной грудью. Но если один Иван Ильич смог 
победить смерть (точнее: нашел рецепт победы), то все остальные наверняка смогут рано 
или поздно нравственно ее преодолеть. Иван Ильич умирает как герой, жертвуя своей 
жизнью во имя других: вот откуда такой «светлый» финал. Это, конечно, героика 
религиозного, жертвенного, сострадательного типа. В финале двенадцатой главы Иван 
Ильич умирает уже без имени, без фамилии и без отчества. Начиная с того момента, как 
«Иван Ильич провалился, увидал свет», он перестал быть Иваном Ильичом Головиным. Он 
будет назван еще тридцать три раза, но только при помощи, главным образом, личных 
местоимений (преимущественно третьего лица) в разных падежах. Он стал просто 
человеком, всечеловеком, умершим за всех остальных людей. Параллель с Иисусом Христом 
здесь очевидна. 
Но художественная логика произведения – не линейная, одномерная логика. 
Последняя точка может и не совпадать с истинным финалом. Архитектоника повести во 
многом заставляет подкорректировать финал. Первая глава повести, по существу, есть и 
последняя глава, т.е. тринадцатая. Толстой и формально, и по существу замыкает круг 
повести: композиционный и смысловой. 
Гроб с телом героя, у которого на лице последняя печать торжества над смертью, 
окружают сатирические персонажи. Нравственный опыт героя не востребован ими, не нужен 
им. Вещи по-прежнему показывают свою цепкую власть над хозяевами; и повествователь попрежнему смеется горьким сатирическим смехом (настолько горьким, что почти не смешно) 
над близкими и сотоварищами достойно усопшего. Начало повести, как ни странно, изрядно 
омрачает ее оптимистический финал. Но у начала всегда есть конец – оптимистический, как 
мы помним, конец. Диалектическое совмещение в человеке противоположных начал и 
невозможность победы без привкуса горечи – такой подход к жизни и человеку позволяет 
Л.Н. Толстому создать гениальный реалистический шедевр. 
 
 
 
 

Литература 
1. Текст  цитируется по изданию: Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. Том 26.  
Произведения, 1885–1889. М. 1936. 
2. Андреев А.Н., Кащенко Т.Л. Гносеология одной шутки, или нешуточная гносеология (на 
материале романа в стихах А.С. Пушкина «Евгений Онегин»)// Журнал филологических 
исследований. – 2018. – Т. 3. – № 4. – С. 12–17. 
3. Гладков И.С., Зорина И.Ю. Генезис российской промышленности//Региональная 
экономика: теория и практика. – 2008. – № 34. – С. 81–86. 
4. Гладков И.С., Зорина И.Ю.  Развитие российской промышленности в XIX – начале XX 
веков // Региональная экономика: теория и практика. – 2009. – № 5. – С. 72–76. 
5. Гладков И.С., Пилоян М.Г. История мировой экономики: Научное издание/2-е издание. – 
М.: ИЕ РАН, Проспект. 2016. – 384 с. 
6. Кащенко Т.Л. О ценностях молодежи с позиции реализма//В сборнике: Молодежь в 
современном обществе Сборник материалов Всероссийской заочной научно-практической 
конференции. Под ред. С.А. Бурилкиной, Б.Т. Ищановой, О.Л. Потрикеевой, Е.Н. 
Ращикулиной, Г.А. Супруненко. – 2015. – С. 123–128. 
7. Кащенко Т.Л., Положенцева И.В., Пилоян М.Г. Феномен исторической памяти в XXI 
в//Журнал исторических исследований. – 2019. – Т. 4. – № 1. – С. 46–50. 
8. Пилоян М.Г. Домашнее образование дворянок как важнейшая составляющая женского 
образования в России: исторические особенности//Журнал исторических исследований. –
2018. – Т. 3. – № 3. – С. 42–48.  
9. Пилоян М.Г. Зарождение женского образования в Российской империи//Журнал 
педагогических исследований. – 2018. – Т. 3. – № 3. – С. 1–7. 
10. Пилоян М.Г. Формирование организационных принципов системного развития науки и 
образования в России по идеям Г.В. Лейбница // Журнал исследований по управлению. –
2018. – Т. 4. – № 7. – С. 68–75. 
 
 
 

Ложь, намек и урок «Сказки о рыбаке и рыбке» 
 
Lying, the hint and the lesson  
of "The Tale of the Fisherman and the Fish" 
 
 
Андреев А.Н. 
д-р 
филол. 
наук, 
профессор, 
профессор 
кафедры 
педагогики 
и 
психологии 

профессионального образования ФГБОУ ВО МГУТУ им. К.Г. Разумовского (ПКУ), Москва 
e-mail: andreev58@gmail.ru 
 
Andreev A.N. 
Doctor of Philological Sciences, Professor, K.G. Razumovsky Moscow State University of 
Technologies and Management (the First Cossack University)  
e-mail: andreev58@mail.ru 
 
Аннотация  
Предложен культурологический анализ знаменитой пушкинской сказки. Справедливость в 
сказке – категория, скорее, культуры, нежели натуры. Пушкин сталкивает архетипы натуры и 
культуры и показывает их непримиримое сосуществование. Культура беззащитна, ее можно 
добыть и дырявым неводом; однако удержать культуру средствами натуры – невозможно. 
Автор исследует культурные архетипы и аллюзии, позволяющие увидеть глубинную 
сущность сказки и урок для современности.   
Ключевые слова: А.С. Пушкин, сказка, натура, культура, власть, справедливость, сознание, 
личность. 
 
Abstract 
A cultural analysis of the famous Pushkin's fairy tale is proposed. Justice in a fairy tale is a category 
of culture rather than nature. Pushkin confronts the archetypes of nature and culture - and shows 
their irreconcilable coexistence. The culture is defenseless, it can be mined with a leaky net; 
however, it is impossible to keep culture by means of nature. The author cites cultural archetypes 
and allusions that allow you to deeply read the eternal plot of a fairy tale and see a hint for today. 
Keywords: A. Pushkin, a fairy tale, nature, culture, power, justice, consciousness, personality. 
 
 
Кто не знает «Сказки о рыбаке и рыбке» А.С. Пушкина? 
Если кто не знает, советуем ознакомиться, ликвидировать, так сказать, пробел в 
образовании: этой сказке все возрасты покорны. Сказка в высшей степени поучительна. Что 
сие означает в данном случае? 
Это означает, что Пушкин предметом сказки, веществом самой сказочной материи сделал 
роскошь человеческого общения (высокого общения), которая непосредственно связана с 
низостью людей. 
В сказке всего три действующих лица: Старик, Старуха, да Золотая рыбка (станем звать 
их так, для пущей важности). Отношения Старика и Старухи представляют собой 
реализацию 
архетипа 
матриархальных 
отношений 
(которые 
ориентированы 
на 
патриархальную социальную иерархию). Здесь кто силен – тот и прав, а кто слаб – тот под 
пятой. 
Однако «нравственный кодекс» самой Золотой рыбки не укладывается в рамки ни 
патриархата, ни матриархата; Рыбка с ее ориентацией на золотое правило нравственности 
(поступай с другими так, как они того заслуживают) вообще являет нам не 

социоцентрическое по природе своей отношение. Это то, «чего в природе нет»: 
персоноцентрическое, личностное отношение.  
Золотая рыбка – не из жизни, она из области сказки, мечты. Утопии. 
Справедливость в сказке – категория, скорее, культуры, нежели натуры. Пушкин в лоб 
столкнул архетипы натуры и культуры – и показал их непримиримое сосуществование. 
Культура беззащитна, ее можно добыть и дырявым неводом; однако удержать «рыбу 
культуры» в несвободном, силовом режиме, удержать культуру средствами натуры – 
невозможно. Нереально. Стихия культуры неподвластна человеку, детищу натуры. 1 
Название сказки, пожалуй, следует охарактеризовать как неточное (если иметь в виду 
суть сказочной ситуации): конфликт произошел не между рыбаком и рыбкой, а между 
представлениями о величии и могуществе «простого человека», который всегда стремится 
стать «золотым», мечтает выбиться в люди, – и представлениями о величии и могуществе 
личности (воплощенной в мифической Рыбке). Одна сторона конфликта почитает культ 
первобытной силы, другая предпочитает обратное: противопоставляет этому языческому 
культу столь чуждые простому человеку императивы культуры – свободу, справедливость, 
достоинство. 
И конфликт этот персонифицирован в противостоянии Старухи (сделавшей слабого 
Старика своим вассалом) и Рыбки (жалевшей Старика до поры до времени). Золотая рыбка 
живет в Окияне-море, обитает в свободной и таинственной стихии, где нет ни землянок, ни 
теремов с палатами, ни корыт. Зачем Рыбке корыто? В море все не так, как на земле. И 
земная логика несовместима с неземной. 
Кроме того, в море зародилась жизнь как таковая; почему бы не зародиться и жизни 
уровня духовного? 
Вместе с тем название «Сказка о рыбаке и рыбке» не является неудачным, ибо оно 
актуализирует указанную проблему с иной стороны: судящим да рядящим с позиций 
«простого человека» вполне может показаться, что главное действующее лицо – 
незадачливый рыбак и его моральные мытарства, слегка отдающие ветхой библейскостью.  
Но все не так, все иначе. Простая позиция простого человека не является в сказке главной 
(хотя многие в простоте душевной следят только за сменой декораций: разбитое корыто, 
терем, царские палаты, разбитое корыто). Вот почему название глубоко иронично: намек в 
сказке сокрыт так глубоко (сказка ложь – читай «не жизнь» – да в ней намек, т.е. жизненная 
философия), что его не достать «неводом», оснасткой наивно-патриархального мышления.  
Глубоко – это морская мера. Не земная. 
В финале сказки у разбитого корыта окажется не Старуха, а те, кто ей невольно, но 
глубоко сочувствуют: эх, старая, не переборщила бы ты с чувством меры – была бы царицей. 
Глупая Старуха. Вовремя остановиться – вот предел мечтаний! Вот критерий ума! 
Мерило сказки, повторим, не амбиции Старухи, а уровень личностной свободы Рыбки. 
Рыба-то ведь не простая, а Золотая. Ихтус. (IHTUS (в пер. с греч. «рыба») является 
сочетанием начальных букв греческих слов «Iesous Christos Theou Uios Soter», что в переводе 
на русский язык означает «Иисус Христос Божий сын Спаситель».) 
Намек непосредственно связан с кульминацией сказки.  
 «Чего тебе надобно, старче?» 
Ей старик с поклоном отвечает: 
«Смилуйся, государыня рыбка! 
Что мне делать с проклятою бабой? 
Уж не хочет быть она царицей, 
Хочет быть владычицей морскою; 
Чтобы жить ей в Окияне-море, 
Чтобы ты сама ей служила 
И была бы у ней на посылках». 

                                                 
1 Подробнее о социально-экономической ситуации в период написания сказки и жизни ее героев см. [3; 4; 5]. 

Ничего не сказала рыбка, 
Лишь хвостом по воде плеснула 
И ушла в глубокое море». 
 
Простая «баба» хочет стать «владычицей» «государыни». Чего ж вам больше? 
Старуха попыталась продавить вариант «по морю, аки по суху». Не вышло. Тут дело 
даже не в том, что «сварливая баба», она же новоиспеченная «грозная царица», не знакома с 
чувством меры (хотя это, конечно, роковая примета духовных плебеев). Дело в том, что она 
спутала стихии: сушу и Окиян, натуру и культуру. Она по себе судит о Рыбке. И потому 
Старуха достойна лишь разбитого корыта. Ни намеков, ни уроков она не понимает. 
В этом главный намек сказки. Старухе, будь она хоть «черною крестьянкой», хоть 
«столбовою дворянкой», хоть «вольною царицей», хоть «владычицей морскою», всегда 
будет мало. Она ни перед чем не остановится. Она собственными руками (т.е. собственной 
глупой головой) уничтожит все то, что создало ей царство-государство.  
Глупость уничтожит все, и глупости ничто не поможет. Альтернатива же «проклятой 
бабе» – Личность, то бишь Золотая рыбка. Которая, кстати, вариант «по суху, аки по морю» 
даже не рассматривала. Не в коня корм? 
И еще один сказочный урок (так, мимоходом), связанный все с тем же намеком. Сказка 
тем литературнее, чем более в ней культуры, начала персоноцентрического. Намек, 
смысловой сдвиг резко утяжеляет сказку в культурном отношении, делает ее «недетским» 
жанром.  
Намек – философия сказки. Детские сказки без намеков. Ничего личностного, одни 
только моральные уроки, которые лежат на поверхности.  
Вот вам урок детских сказок: это мелкая, неглубокая литература. 
И, наконец, последний на сегодня урок. Феномен пушкинского творчества породил 
удивительный феномен восприятия глубины: его произведения завораживают тех, кто в них 
ничего не понимает. Истории «с намеком» простые читатели, способные разве что отличить 
«расколотое корыто» от нового, в упор не видят; они воспринимают историю побочную, 
второстепенную, фоновую как главную. Никогда не ошибутся.  
Они читают о себе, тогда как текст – не о них. 
Вот этот феномен – заманчивые уровни глубины, последовательно открывающиеся 
пытливому уму, – можно считать атрибутикой высокого искусства. Только подлинные гении 
могут заставить глупых людей читать умные истории.  
Элитарная литература становится вдруг интересна совершенно неискушенному 
сознанию. Этот эффект хочется назвать эффектом Пушкина, который представил его как 
эффект Моцарта. На самом деле этому древнему эффекту столько же десятков тысяч лет, 
сколько и настоящей литературе. Кто-то понимает, испытывая при этом катарсис, а кто-то 
испытывает катарсис, ничего при этом не понимая. 
А есть ли польза в «эффекте Пушкина», спросит искушенный читатель?  
Что им Золотая рыбка? Что они Золотой рыбке? Что толку от катарсиса? 
Глупость тянется к уму: это единственное, что питает надежду умного человека. Это 
единственная информационная нить, связывающая сушу с морем. Идеал, разумеется, «по 
морю, аки по суху». 
Из моря умные не выберутся (пока не научатся жить в космосе). Суша – пройденный 
этап. 
Оставьте дворцы. Добро пожаловать в глубину. 
Во всяком случае, умные могут появиться только из глупых. Откуда же еще им взяться? 
Не зря Золотая рыбка столько возилась с более-менее адекватным Стариком. Пыталась 
спасти своего спасителя? 
Неужели название у сказки точное и удачное? 
Старик и море: это, как известно, непростая история. 
 

Литература 
1. Произведение цитируется по изданию: Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. Т. 3. – 
М., 1977.  
2. Андреев А.Н., Кащенко Т.Л., Юлина Г.Н. Массовая литература как фактор разрушения 
литературной среды // Власть. – 2019. – Т. 27. – № 2. 
3. Гладков И.С., Пилоян М.Г. Граф Е.Ф. Канкрин: воспоминание о будущем// 
Международная жизнь. – 2012. – № 13. – С. 148–157. 
4. Кащенко Т.Л., Положенцева И.В., Пилоян М.Г. Феномен исторической памяти в XXI в// 
Журнал исторических исследований. – 2019. – Т. 4. – № 1. – С. 46–50. 
5. Пилоян М.Г. Домашнее образование дворянок как важнейшая составляющая женского 
образования в России: исторические особенности//Журнал исторических исследований. –
2018. – Т. 3. – № 3. – С. 42-48.  
6. Пилоян М.Г. Зарождение женского образования в Российской империи//Журнал 
педагогических исследований. – 2018. – Т. 3. – № 3. – С. 1–7. 
7. Пилоян М.Г. Формирование организационных принципов системного развития науки и 
образования в России по идеям Г.В. Лейбница//Журнал исследований по управлению. – 
2018. – Т. 4. – № 7. – С. 68–75. 
8. Шафажинская Н.Е., Кащенко Т.Л., Положенцева И.В., Юлина Г.Н. Духовные основы 
русской словесности, культуры и искусства. Учебно-методическое пособие для программы 
повышения квалификации педагогических работников системы образования / Москва, 2019. 
 
 
 
 
 
 
 

Рассказ А.П. Чехова «Именины»: ложь и правда жизни 
 
The Chekhov’s story "Name‐Day": a lie and the truth of life 
 
 
Андреев А.Н. 
д-р 
филол. 
наук, 
профессор, 
профессор 
кафедры 
педагогики 
и 
психологии 

профессионального образования ФГБОУ ВО МГУТУ им. К.Г. Разумовского (ПКУ), Москва 
e-mail: andreev58@gmail.ru 
 
Andreev A.N. 
Doctor of Philological Sciences, Professor, K.G. Razumovsky Moscow State University of 
Technologies and Management (the First Cossack University) 
e-mail: andreev58@mail.ru 
 
Кащенко Т.Л. 
канд. филос. наук, доцент, Московский государственный университет технологий и 
управления им. К.Г. Разумовского (ПКУ), г. Москва, РФ 
e-mail: tanyakashc@mail.ru 
 
Kashchenko T.L. 
Candidate of Philosophical Sciences, Associate Professor, K.G. Razumovsky Moscow State 
University of technologies and management (the First Cossack University)», Moscow 
e-mail: tanyakashc@mail.ru 
 
Аннотация 
Анализ рассказа «Именины» направлен на то, чтобы подобрать идеологический ключ к А.П. 
Чехову. По мнению авторов, он заключается в следующем тезисе: верю в добро – но не верю 
в человека, хотя изо всех сил хочу верить. Подобное кредо и делает героев А.П. Чехова посвоему «лишними». 
Ключевые слова: А.П. Чехов, рассказ, бессознательное, любовь, счастье, ложь, правда. 
 
Abstract  
The analysis of the story “Name-day” is aimed at finding the ideological key to Chekhov. 
According to the authors, it consists in the following thesis: I believe in good - but I do not believe 
in man, although I want to believe with all my might. Such a credo makes Chekhov's heroes 
“superfluous” in their own way. 
Keywords:  Chekhov, story, unconscious, love, happiness, lie, truth. 
 
А.П. Чехов, единожды поняв, никогда не уклонялся от ностальгии по общей идее и все 
зацепки, которые в той или иной степени воплощали идею генеральную, искомую, 
высмеивал беспощадно: от мягкой иронии до вполне ядовитого сарказма – вот воинственный 
арсенал комической палитры. Такое впечатление, что у него были личные счеты с 
узколобостью идеологии. Да иначе и быть не могло: это даже не путь Чехова, это 
универсальный путь духовного становления любой личности. Чехов интересен как раз тем, 
что во множестве вариантов представил коренной духовный архетип. 
Все его рассказы об одном и том же: о несовершенстве и скудности жизни, о торжестве 
пошлости, о самовлюбленности зацепившихся, о разочаровании прозревших. Вариантов – 
много, стержень – один.  
Обратимся к интересному рассказу «Именины» (1888) [1]. В письме к А.Н. Плещееву от 
9 октября 1888 г. Чехов разъясняет (отвечая на замечание, что в «Именинах» не видно 

«никакого направления», что в нем нет «симпатий и антипатий»): «Но ведь я уравновешиваю 
не консерватизм и либерализм, которые не представляют для меня главной сути, а ложь 
героев с их правдой». Не в бровь, а в глаз. Не идеологии интересуют Чехова, а некая 
гуманитарная сфера и стезя, где перестают срабатывать зацепки идеологий – но где «до 
правды еще далеко».  
Главным камертоном правды, чутким инструментом или органом, болезненно 
реагирующим на малейшую ложь и фальшь в малом и великом, выступает жена именинника 
Ольга Михайловна. Она беременна, иными словами, готовится дать жизнь «маленькому 
человечку», которому предстоит жить среди лжи. Для нее это, конечно, не «именины 
сердца», не рутинное мероприятие, а попытка в очередной раз совместить жизнь с высоким 
смыслом.  
Разумеется, альтернативой «лживой» культурной природе человека выступает 
«честная» натура. Однажды Ольга Михайловна нечаянно застала своего мужа, Петра 
Дмитрича, с хорошенькой Любочкой Шеллер, романтически настроенной девочкой 
семнадцати лет.  
Строго говоря, ничего «такого», «ничего особенного» не было. Но была ложь, 
невинная, впрочем, даже естественная. И Ольга Михайловна решает безотлагательно 
высказать мужу все, что она думает о его лживом поведении: «гадко, без конца гадко, что он 
нравится чужим женщинам и добивается этого, как манны небесной; несправедливо и 
нечестно, что он отдает чужим то, что по праву принадлежит его жене, прячет от жены свою 
душу и совесть, чтобы открывать их первому встречному хорошенькому личику». 
Самое интересное в этой ситуации заключалось в том, что и она лгала, ибо не ложь 
Петра Дмитрича ее волновала всерьез, а ревность. 
Далее ложь мужа порождает и провоцирует ложь жены – и, в конце концов, наши герои 
запутались. У Чехова за каплей ощутим океан, за отношением мужа и жены – модель 
всеобщих отношений, модель культурного общения как такового. Ложь космически 
расширяется. Ольга Михайловна буквально физически страдает от этого, и дело кончилось 
тем, что любящие супруги из-за пустяковых, надуманных проблем потеряли ребенка. Все 
заканчивается выкидышем, отчаянием Петра Дмитриевича и «тупым равнодушием к жизни» 
Ольги Михайловны. Кто виноват в том, что так случилось? Ольга Михайловна? Петр 
Дмитрич? 
Это не вопрос персоналий. Не в первый раз в мировой литературе под судом 
оказывается судья (повествователь). Это вопрос модели отношений с миром, с собой и 
другими.1 Повествователь решет этот вопрос в общей плоскости. Его коробит уже то, что 
человек лжив по определению, не может быть не лжив. А ведь это, в сущности, некий 
абстрактный гуманизм, в высшей степени лживый и лицемерный по отношению к реальному 
человеку. И рассказ получился назидательным и поучительным, с привкусом абсолюта, к 
которому тяготеют схемы. 
Диалектика художественного сознания такова, что как только она, эта самая 
диалектика, становится предметом исследования, аналитик будет вынужден писать уже не 
рассказ, а статью, трактат, на худой конец, эссе. В рассказе можно сколь угодно 
диалектически переживать совершенство или удручающую примитивность человека, нельзя 
только объяснить его природу. Сравним объяснения Чехова, данные им в письме к А.Н. 
Плещееву, и сам рассказ. Протест против лжи – это прекрасно и благородно, кто будет 
спорить. Однако протест против лжи есть одновременно протест против жизни. А так ли 
невинна угроза жизни – это уже спорный вопрос. Рассказ не идет так глубоко именно 
потому, что Чехов в очень незначительном объеме затронул главный нерв культуры: 
пересечение психики и сознания. Его модель оказалась тенденциозна, моралистична и 

                                                 
1 А.П. Чехов рассматривает человеческие отношения в довольно непростой для России исторический период. 
Подробнее о социально-экономической ситуации в период написания рассказа и жизни его героев см. [3; 4; 5].