Религиозные преступления в Моисеевом уголовном праве и их проекции в российском законодательстве X-XXI вв

Москва
ИНФРА-М
2020

РЕЛИГИОЗНЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ 

В МОИСЕЕВОМ УГОЛОВНОМ 

ПРАВЕ И ИХ ПРОЕКЦИИ 

В РОССИЙСКОМ 

ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ X–XXI ВВ.

ÌÎÍÎÃÐÀÔÈß

Â.Ã. ÁÅÑÏÀËÜÊÎ

Беспалько В.Г.
Религиозные преступления в Моисеевом уголовном праве и их 
проекции в российском законодательстве X–XXI вв. : монография /
В.Г. Беспалько. — Москва : ИНФРА-М, 2020. – 231 с. — (Научная мысль). —
DOI 10.12737/4120.

ISBN 978-5-16-009780-0 (print)
ISBN 978-5-16-101191-1 (online)

В монографии на основе Пятикнижия Моисея, его толкований, иудейских 
и христианских преданий исследуется библейская история зарождения, становления и утверждения в ветхозаветном законодательстве института религиозных преступлений. В работе показано влияние Моисеева уголовного права 
на исторические процессы развития отечественного института религиозных 
преступлений в течение X–XXI вв.
Монография предназначена для студентов, аспирантов и преподавателей 
юридических факультетов вузов, а также читателей, интересующихся историей 
уголовного законодательства, вопросами соотношения норм религии и права.

УДК 27+343(075.4)
ББК 86.2/3:67.408

УДК 27+343(075.4)
ББК 86.2/3:67.408
 
Б53

© Беспалько В.Г., 2014
© Чурова М.С. (оформление 
 
заглавий), 2014
ISBN 978-5-16-009780-0 (print)
ISBN 978-5-16-101191-1 (online)

Б53

Р е ц е н з е н т ы:
С.В. Борисов — д-р юрид. наук, доцент кафедры уголовного права Московского университета МВД России;
Н.И. Крюкова — д-р юрид. наук, профессор кафедры уголовно-правовых 
дисциплин Российской таможенной академии

Подписано в печать 03.10.2019. Формат 6090/16. Печать цифровая.
Бумага офсетная. Гарнитура Newton. Усл. печ. л. 14,44.
ППТ12. Заказ  № 00000

ТК 466650-1065190-250514

ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М»
127214, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1
Тел.: (495) 280-15-96, 280-33-86. Факс: (495) 280-36-29
E-mail: books@infra-m.ru        http://www.infra-m.ru

ФЗ 
№ 436-ФЗ
Издание не подлежит маркировке 
в соответствии с п. 1 ч. 2 ст. 1

Отпечатано в типографии ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М»
127214, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1
Тел.: (495) 280-15-96, 280-33-86. Факс: (495) 280-36-29

ВВЕДЕНИЕ 
 
Современная теория и история права и государства в основном придерживается убеждения, что западное право рождалось и развивалось по 
схеме: от обычая – к правовому обычаю, от правового обычая – к законам, а древнее восточное право органично вытекало из норм морали или 
религии, требования которых закреплялись с помощью государства1. 
Убедительным доказательством последнего утверждения являются священные книги Торы (в еврейской традиции) или Моисеева Пятикнижия 
(в христианской традиции), юридическая составляющая содержания которых сообщает нам о сложных процессах возникновения из религиозного учения и постепенного утверждения древнего права одного из ближневосточных народов – Израиля, оказавшего впоследствии решающее влияние на формирование правовых систем всех государств «христианоиудео-мусульманской цивилизации»2. 
Что касается древнерусского права, то считается, что оно, с одной 
стороны, как и западное право, базировалось на древних народных обычаях, но при этом, с другой стороны, как и на Востоке, испытывало сильное влияние религиозных идей (в виде христианства), поскольку зарождение и становление российской государственности и национальной правовой системы практически совпадало во времени с крещением Руси и 
вытеснением традиций восточных славян библейскими нормами и иными 
связанными с ними установлениями, получившими государственную 
санкцию и поддержку. Между тем в отечественной юридической науке 
высказано мнение, что и догосударственное право восточных славян было по своей природе религиозным, что и языческие верования древних 
славян были неразрывно связаны с нарождающимся правом, которое само по себе имело сакральный характер3. Известно, что как служители 
языческих культов (волхвы), так и сменившие их греческие (византий                                           
1 См.: Беспалько В.Г. Проблемы теории государства и права. М.: НОУ «Современный Гуманитарный Институт», 2002. С. 9–10. 
2 Протоиерей Александр Мень. От рабства к свободе. М.: Издательский дом 
«Жизнь с Богом», 2008. С. 49. 
3 См.: Георгиевский Э.В. Общая уголовно-правовая характеристика ранних 
религиозных верований: учеб. пособ. М.: Компания Спутник+, 2007. С. 27–28. 

ские) священники оказывали серьезнейшее влияние на русских князей, 
что и языческие, и христианские проповедники вменяли народу религиозную обязанность подчиняться и служить княжеской власти, вносили 
свою лепту в укрепление сакральных начал борьбы с преступностью1. 
В условиях тотальной религиозности общественного сознания, характерного для эпохи возникновения древних государств и первых писаных 
памятников права, сакральность органично и необходимо пронизывала 
все социально-политические институты, включая право. Тем самым, с 
одной стороны, религия придавала праву характер общественной святыни, превращая его не только в обязательный регулятор поведения (в сфере материального бытия людей), но и в объект поклонения (в сфере духовного бытия индивида и социума). С другой стороны, сакральность 
права определяла главное направление его функционирования – охрану 
религиозной системы общества от всевозможных внутренних и внешних 
угроз, запрещая любые посягательства на основы вероисповедания. 
В этой связи на первое место среди инструментов правого регулирования жизни древнего общества выходит уголовно-правовое регулирование, позволяющее самыми действенными средствами (наиболее суровыми наказаниями) обеспечить защиту самых важных социальных ценностей (объектов правовой охраны) от наиболее опасных посягательств 
(преступлений). Данная сторона процесса становления национального 
права, на наш взгляд, наглядно и убедительно проиллюстрирована схожим по вектору исторического развития опытом зарождения и укрепления уголовно-правовых систем Древнего Израиля и Древней Руси. Как 
следствие этого вектора, устремленного в сторону усиления политического обеспечения незыблемости вероисповедания уголовно-правовыми 
средствами, религиозные отношения, представленные триадой – Бог, вера 
и церковь, заняли главенствующее место в системе объектов преступных 
посягательств в Моисеевом уголовном праве и русском уголовном законодательстве. Таковое свое значение в отечественном уголовном праве 
они сохраняли в течение многих столетий вплоть да начала XX в., а в еврейской религиозно-правовой традиции – не утратили до сих пор. 
Таким образом, с древнейших времен возникновения как древнееврейского, так и древнерусского права уголовно-правовой институт религиозных преступлений возглавлял систему особенной части национальных уголовно-правовых систем Израиля и Руси. При этом многовековая 
разница между древнееврейским и древнерусским правом, безусловно, 
предопределила религиозно-правовую производность второго от первого 
и восприятие отечественным институтом религиозных преступлений всех 
наиболее важных характерных черт соответствующего института Мои
                                           
1 См.: Беспалько В.Г. Влияние христианства и русской православной церкви 
на развитие уголовного права допетровской Руси (X–XVII вв.) // Проблемы материального и процессуального уголовного права: сб. Вып. 3 / под ред. В.Г. Беспалько. М.: Изд-во Российской таможенной академии, 2009. С. 35–49; Георгиевский Э.В. Указ. соч. С. 28; Кузьмин А.Г. Крещение Руси. М.: Изд-во «Эксмо», 
изд-во «Алгоритм», 2004. С. 12 и др. 

сеева уголовного законодательства, включая конкретные составы религиозных преступлений. 
Более того, с точки зрения библейской истории уголовного права, 
первое в ветхозаветной истории преступление было религиозным преступлением – мятежом прародителей человечества против Бога, все остальные преступления – отголоски первопреступления, продолжившие и продолжающие историю грехопадения. При таком толковании природы всякого преступления вообще любое уголовно наказуемое деяние, с библейской точки зрения, может трактоваться как религиозное преступление. Не 
случайно очень долгое время понятие преступления определялось через 
понятие греха и не проводилось никаких различий между поведением 
греховным и деянием преступным либо такие различия были исключительно условными, искусственными1. 
Однако с развитием светского права, постепенно утратившего прямую 
зависимость от религии, термин «религиозные преступления» стал использоваться для обозначения института уголовного права, объединившего совокупность норм, устанавливающих преступность и наказуемость 
деяний конкретно определенного вида, а именно – направленных против 
Бога, веры и порядка ее исповедания, а также церкви и ее интересов. 
В данном значении он и будет исследован нами в настоящей работе: 
- сначала – на примере древнееврейского уголовного права, авторство 
которого в иудаизме и христианстве приписывается непосредственно Богу, а придание ему дошедшей до нас письменной формы и обнародование – Моисею, богоизбранному пророку, духовному и политическому 
вождю Израиля; 
- затем – на примере отечественного законодательства X–XXI вв., дабы показать не только преемственность российского уголовного права о 
защите религиозных отношений от преступных посягательств нормам 
древнего Моисеева законодательства, но и их развитие через приспособление к национальным условиям российской действительности и все новым потребностям времени, закончившееся в XX в. гибелью данного института, превратившегося в зеркальную противоположность – из средства 
уголовно-правовой защиты избранной формы религиозности в средство 
борьбы со всякой религиозностью вообще. 
Актуальность сегодняшнего обращения к проблемам сравнительного 
правового анализа института религиозных преступлений в древнем Моисеевом уголовном праве, с одной стороны, и российском уголовном законодательстве X–XXI вв., с другой , состоит, на наш взгляд, в следующих 
двух основных тезисах: 
- во-первых, религиозные преступления были и остаются вечным 
юридическим началом, вершиной системы уголовного права любого государства, относящегося к современной христиано-иудео-мусульманской 
                                           
1 См.: Беспалько В.Г. Понятие, признаки, система и виды преступлений в 
Синайском уголовном праве (по материалам книги Исхода) // Публичное и частное право. 2011. Вып. III (XI). С. 20–22; Георгиевский Э.В. Указ. соч. С. 49–50; 
Есипов В.В. Грех и преступление, святотатство и кража. СПб.: Тип. А.Ф. Маркса, 1894. С. 7 и др. 

цивилизации, они тысячелетиями возглавляли (а в некоторых государствах мира по-прежнему продолжают возглавлять) систему преступлений, 
предопределив при этом преступность и наказуемость многих других 
деяний, религиозная природа которых давно забыта современниками, 
давно причисляющими таковые к числу так называемых «общеуголовных 
преступлений»; 
- во-вторых, религиозные преступления спустя столетие после их исчезновения из отечественной системы уголовного законодательства вновь 
привлекли к себе внимание юридической науки и широкой общественности в связи с наблюдаемым сегодня религиозным ренессансом российского менталитета (согласно результатам нашего социологического исследования 79% опрошенных граждан придерживаются религиозных убеждений, 90% осведомлены о содержании религиозных норм, 64% следуют 
или стараются по возможности следовать религиозным нормам в повседневной жизни). 
Представляется, что в современных условиях отечественного правотворчества, когда уголовно-правовые нормы, регулирующие вопросы 
ответственности за преступления в сфере религиозных отношений на наших глазах прирастают и количеством и усилением карательного элемента, будет полезным изучение как позитивного, так и негативного опыта 
уголовно-правового вмешательства политических сил в сферу религиозных убеждений, нашедшего отражение в самых древних книгах Священного Писания и памятниках отечественного права. 
 

1. ГРЕХОПАДЕНИЕ КАК ПРЕСТУПНЫЙ  
БУНТ ПРОТИВ ТЕОКРАТИИ  
(ПО МАТЕРИАЛАМ КНИГИ БЫТИЕ  
И ЕЕ ТОЛКОВАНИЙ) 
 
 
 
 
 
 
 
1.1. Заповедь Божия Адаму как древний прототип 
уголовно-правовой нормы и первый состав 
религиозного преступления 
 
В современной отечественной юриспруденции бытует мнение, что 
первым словом Бога в области уголовного права были законы пророка 
Моисея, изложенные в виде систематизированного свода норм в книге 
Исход Ветхого Завета1. По нашему же мнению, корни уголовного права 
вообще и уголовно-правовых запретов области религиозных отношений в 
частности, восходят к самым древним временам библейской истории человечества – периоду жизни первых людей, Адама и Евы, в райском саду, 
который описывается в первой книге Библии – книге Бытие. В Основах 
социальной концепции Русской Православной Церкви об этом историческом отрезке сказано, что с начальных моментов бытия мира и людей и 
весь период развития библейской истории человечества, описываемый в 
священных книгах Бытие и Исход, существовала «единственная в истории подлинная теократия, то есть богоправление»2, характерной чертой 
которого является представление о Боге как о единственном Законодателе 
и Всевышнем Судье. 
                                           
1 См.: Христианское учение о преступлении и наказании / науч. ред. К.В. 
Харабет, А.А. Толкаченко. М.: Норма, 2009. С. 54. 
2 См. п. III.1 Основ социальной концепции Русской Православной Церкви 
(см.: Церковь и время: Научно-богословский и церковно-общественный журнал. 
2000. № 4 (13)). 

В этой связи закономерным является выдвижение гипотезы о том, что 
первым в ветхозаветной истории человечества уголовно-правовым установлением (как по форме его изложения, так и по содержанию запрета и 
обеспечивающей его действенность угрозы наказанием) стала библейская 
заповедь, постановленная Богом для первого человека Адама после его 
поселения «в саду Едемском» (Быт. 2, 15): «И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть; а от дерева 
познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь 
от него, смертию умрешь» (Быт. 2, 16–17). Примечательно, что даже в 
богословских трудах, которые посвящены толкованию данного установления Божьего с позиций теологии и не ставили перед собой задачи его 
правового анализа, можно обнаружить множество разнообразных суждений, близких к юридическим оценкам. Например, свт. Филарет (Дроздов) 
(1782–1867 г.) выделил в заповеди, данной Господом Адаму, три составных элемента: 
1) благословение; 
2) запрещение; 
3) угрозу1. 
Такая трехзвенная конструкция заповеди Божией делает ее близкой 
конструкции любой современной уголовно-правовой нормы. Конструктивно первая библейская заповедь является, на наш взгляд, самым древним ветхозаветным прототипом первичного и конечного элемента системы уголовного права, каковым признается норма уголовного закона, состоящая из: 
1) гипотезы в виде общих условий его действия и применения; 
2) диспозиции в виде описания конкретного состава преступления, т.е. 
собственно содержания уголовно-правового запрета; 
3) санкции в виде точного указания на виды и размеры наказаний, полагающихся за совершение преступления, указанного в диспозиции, при 
наличии условий, предусмотренных в гипотезе. 
Если, абстрагируясь от теологических идей, посмотреть на структуру 
и содержание первого императивного закона, установленного Богом прародителям человечества, сугубо сквозь призму уголовного права, то можно заметить, что это был именно уголовный по своей форме, а также характеру и содержанию закон, включающий в себя обязательные элементы 
нормы особенной части уголовного закона любого современного государства: 
1) запрет (диспозицию) – «а от дерева познания добра и зла, не ешь 
от него»; 
2) указание на наказуемость (санкцию) – «ибо в день, в который ты 
вкусишь от него, смертию умрешь» (Быт. 2, 17). 
Авторы монографии «Христианское учение о преступлении и наказании» (М., 2009) также исходят из признания процитированной выше заповеди Божьей началом уголовного права, а предусмотренную в ней 
                                           
1 См.: Святитель Филарет (Дроздов). Толкование на Книгу Бытия. М.: Лепта-Пресс, 2004. С. 86. 

смерть отождествляют со смертной казнью, объявив ее первоначальным 
видом наказания, обязательным условием применения которого стало 
указание о ней в завете, т.е. предупреждение о возможности ее применения в связи с запрещенным заповедью конкретным деянием1. Конечно 
же, по нашему мнению, заповедованная Адаму санкция за нарушение 
запрета о вкушении плодов с древа познания добра и зла ни при каких 
обстоятельствах не может быть отождествлена со смертной казнью в ее 
современном значении как легальной и исключительной мерой уголовного наказания. Христианское толкование рассматриваемой заповеди исходит из понимания санкции «смертию умрешь» как угрозы лишения человека бессмертия вследствие поражения человеческой природы грехом. 
Так, например, по свидетельству блж. Иеронима Стридонского (342–
419/420 г.), автора Вульгаты (латинского перевода Библии), данный стих 
книги Бытие на греческий язык с еврейского «лучше перевел Симмах» 
(II–III в.), у которого так и говорится: «Ты будешь смертным»2. Таким 
образом, первым в библейской истории наказанием, упоминаемым в первой уголовно-правовой норме стала смерть как таковая, допущенная в 
жизнь грехопадением, а не смерть как насильственное прерывание жизни. 
Исключительная строгость санкции явилась закономерным результатом 
степени тяжести нарушения закона Божьего. Представляется, что первый 
состав преступления, описанный Богом в Его обращении к Адаму и Еве, 
был настолько, выражаясь современным юридическим языком, «общественно опасным» или серьезным, что другой достойной альтернативы установленному Всевышним наказанию и представить невозможно. Ибо, 
как сказано апостолом Павлом, «возмездие за грех – смерть» (Рим. 6, 23), 
или, как утверждает православное богословие, «смерть – это казнь бессмертного человека, которой он поражен за ослушание Бога»3. При этом 
смерть как наказание, указанное в санкции рассматриваемой заповеди, в 
христианском богословии традиционно рассматривается трояко: 
1) смерть физическая – утрата бессмертия, превращение человеческой 
природы в смертную; 
2) смерть духовная – лишение благодати Божией, ибо, как учил свт. 
Григорий Палама (1296–1359 г.), «как отделение души от тела есть смерть 
тела, так отделение Бога от души есть смерть души»4; 
3) смерть – не только кара, но и благо, ибо «различные наказания, 
включая смерть, являются для человека не только необходимым следствием его грехов, но и благодеяниями Божиими по отношению к грешнику»5. Отец Серафим Роуз (1934–1982 г.) в своих толкованиях событий 

                                           
1 См.: Христианское учение о преступлении и наказании. С. 65. 
2 Иероним Стридонский. Еврейские вопросы на Книгу Бытия / пер. 
С. Жукова. М.: Кафедра библеистики Московской духовной академии; Изд-во 
«Отчий дом», 2009. С. 43. 
3 Святитель Игнатий (Брянчанинов). Жизнь и смерть. Слово о человеке. 
Слово о смерти. М.: ДАРЪ, 2007. С. 128. 
4 Цит. по: Добросельский П.В. О происхождении человека, первородном грехе и искусственном зарождении. М.: Благовест, 2008. С. 204. 
5Там же. С. 309. 

первых глав книги Бытие об этом в частности писал, что «поскольку раз 
человек пал, если бы он оставался при этом бессмертным, не было бы для 
него выхода»1. 
Однако, справедливости ради, следует оговориться, что в юридической литературе высказано мнение о том, что смерть вообще не является 
наказанием, исходящим от Бога, что в обращенных к Адаму словах заповеди «смертию умрешь» вовсе «нет угрозы, а есть только предупреждение о неизбежных последствиях»2. Данное суждение опирается, повидимому, на новозаветную трактовку грехопадения, с одной стороны, и 
основанное на ней святоотеческое наследие, с другой стороны. Так ап. 
Павел писал христианской общине Рима: «Посему, как одним человеком 
грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили» (Рим. 5, 12). Несколько столетий 
спустя преп. Иоанн Дамаскин (ок. 675 – ок. 753/780 г.) указал, что 
«смерть, а равно и другие казни – от человека, то есть следствия преступления Адама»3. А еще позднее свт. Григорий Палама, выдающийся византийский богослов и философ, отец и учитель Церкви, добавил, что 
«смерть, прибывшая через преступление, не душу только сделала непотребною и человека подклятвенным, а и тело, сделав многоболезненным 
и многострастным, предала наконец смерти»4. Однако наказуемость – это 
юридический признак всякого преступления5, а преступление – единственное основание назначения уголовного наказания6. Поэтому санкция 
как элемент структуры уголовно-правовой нормы, независимо от того, 
предусмотрена ли она законом Божьим или законом государственным, 
одновременно выполняет, как минимум, две взаимосвязанные правовые 
функции: 
1) предупредительную, будучи предупреждением об обязательности и 
неотвратимости наказания за нарушение охраняемого ею социального 
блага и правопорядка; 
2) устрашающую, будучи угрозой наступления предусмотренных ею 
конкретных неблагоприятных правовых последствий для всякого нарушителя уголовного закона. 
При этом нельзя не отметить очевидное превентивное значение не 
только рассматриваемой санкции, но и всей заповеди Божией Адаму в 
целом. Ибо считается, что Бог создал Адама «достаточно совершенным 
для выбора и достижения бессмертия и предупредил его о последствиях 
непослушания»7 и преступления закона Божия. Таким образом, первый 

                                           
1 Отец Серафим Роуз. Бытiе: сотворенiе мiра и первые ветхозаветные люди. 
М.: Издательский дом «Русский паломник», 2004. С. 212. 
2 Никонов В.А. Библия и уголовный закон. Тюмень: Тюменская высшая 
школа МВД России, 1995. С. 12. 
3 Преподобный Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. М.: 
ДАРЪ, 2007. С. 164. 
4 Цит. по: Добросельский П.В. Указ. соч. С. 204. 
5 См., например, ст. 14 УК РФ. 
6 См., например, ст. 43 УК РФ. 
7 Добросельский П.В. Указ. соч. С. 134.