Журнал философских исследований, 2019, № 3

ISSN 2500-0519 
 
ЖУРНАЛ ФИЛОСОФСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ 
Сетевой научный журнал 
Том 5 
■ 
Выпуск 3 
■ 
2019 
 
Выходит 4 раза в год   
 
 
 
 
 
 
      Издается с 2015 года 
 
 
Свидетельство о регистрации средства 
массовой информации  
Эл № ФС77-61322 от 07.04.2015 г. 
 
Издатель:  
ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М» 
127282, г. Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1 
Тел.: (495) 280-15-96 
Факс: (495) 280-36-29 
E-mail: books@infra-m.ru 
http://www.infra-m.ru 
 
Главный редактор: 
Климов С.Н. — доктор философских наук, 
заместитель директора академии по учебнометодической работе, Российская открытая 
академия транспорта Московского 
государственного университета путей 
сообщения (РОАТ МИИТ), г. Москва 
 
Ответственный редактор:  
Титова Е.Н. 
E-mail: titova_en@infra-m.ru 
 
© ИНФРА-М, 2019 
 
Присланные рукописи не возвращаются.  
Точка зрения редакции может не совпадать 
с мнением авторов публикуемых материалов.  
Редакция оставляет за собой право самостоятельно 
подбирать к авторским материалам иллюстрации, 
менять заголовки, сокращать тексты и вносить в 
рукописи необходимую стилистическую правку 
без согласования с авторами. Поступившие 
в редакцию материалы будут свидетельствовать о 
согласии авторов принять требования редакции.  
Перепечатка 
материалов 
допускается 
с письменного разрешения редакции.  
При цитировании ссылка на журнал «Журнал 
философских исследований» обязательна.  
Редакция не несет ответственности за содержание 
рекламных материалов.  
 
 
САЙТ: http://naukaru.ru/ 
E-mail: titova_en@infra-m.ru 

СОДЕРЖАНИЕ 
 
 
Философия истории
 
Равочкин Н.Н.  
Логика трансформаций политических 
институтов: предварительные замечания 
 
 
История философии
 
Талалаева Е.Ю., Пронина Т.С.  
Людвиг Витгенштейн: «О достоверности», 
вере и религиозных языковых играх 
 
 
Философия науки и техники
 
Лебедев С.А.  
Методологическая функция идеалов и норм 
научного исследования 
 
Рыжиков С.Н.  
Примат гомеостаза в ликвидации 
отрицательного синергизма искусственных 
систем 
 
 
Гносеология
 
Медведев Д.С.  
Алетиологические аспекты информации 
 
 
 
 
 
 

РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ 

 
Климов 
Сергей 
Николаевич — 
доктор 

философских 
наук, 
заместитель 
директора 

академии 
по 
учебно-методической 
работе, 

Российская 
открытая 
академия 
транспорта 

Московского 
государственного 
университета 

путей сообщения (РОАТ МИИТ), г. Москва 

Коротких Вячеслав Иванович — профессор, 
кафедра философии и социальных наук, Елецкий 
государственный университет им. И.А. Бунина, г. 
Елец 

Колесов 
Михаил 
Семенович — 
доктор 

философских 
наук, 
Севастопольский 

государственный университет, г. Севастополь 

Ореховская Н.А. — доктор философских наук, 
профессор, кафедра социологии и культурологии, 
Московский 
государственный 
технический 

университет имени Н.Э. Баумана, г. Москва 

Немировский Валентин Геннадьевич — доктор 
социологических наук, кандидат философских 
наук, профессор, кафедра социологии, Сибирский 
федеральный университет, г. Красноярск 
Бабинов 
Юрий 
Александрович — 
доктор 

философских наук, профессор Севастопольский 
государственный университет, г. Севастополь 

Лебедев С. А.  — доктор философских наук, 
профессор, 
Московский 
государственный 

технический университет имени Н.Э. Баумана, г. 
Москва 

Майданский Андрей Дмитриевич — доктор 
философских 
наук, 
профессор, 
кафедра 

философии, 
Белгородский 
государственный 

университет, г. Белгород 

Губман Б.Л.  — доктор философских наук, 
заведующий кафедрой философии и теории 
культуры, 
Тверской 
государственный 

университет, г. Тверь 

Стамболийски Иво Николов — преподаватель, 
Варненский свободный университет "Черноризец 
Храбър" 

Кафтан 
Виталий 
Викторович — 
доктор 

философских 
наук, 
доцент, 
профессор 

департамента 
политологии 
Финансовый 

университет 
при 
Правительстве 
Российской 

Федерации, г. Москва 
 

Труды молодых ученых
 
Кудрин С.К.  
Проблема соотношения свободы  
и авторитета в дзен-буддизме 
 
Кудрин С.К., Чудинова Е.М.  
Классификация взглядов Дэвида Гартли  
в истории философии 
 

Логика трансформаций политических институтов: 
предварительные замечания 
 
Political institutions transformation logic: preliminaries 
 
Равочкин Н.Н. 
 канд. филос. наук, доцент кафедры гуманитарно-правовых дисциплин Кузбасской 
государственной сельскохозяйственной академии  
e-mail: nickravochkin@mail.ru 
 
Ravochkin N.N. 
Candidate of Philosophical Sciences, Associate Professor, Law and Humanitarian Disciplines 
Department, Kuzbass State Agricultural Academy 
e-mail: nickravochkin@mail.ru 
 
Аннотация  
В статье автором представлен ряд предварительных замечаний для понимания 
заинтересованной 
аудиторией 
логики 
идейной 
детерминации 
политических 
институциональных трансформаций. Проводится обращение как к становлению общества 
как такового вообще, а также представлены основания социально-политической 
дифференциации, которые определяют целостность и функциональность властных 
структур, что позволяет создать фундамент при решении заявленной проблемы. На основе 
анализа литературы автором определены и обозначены признаки донововременных 
политических институтов. В качестве методической составляющей проиллюстрирована 
зависимость трансформации политических институтов от динамики мировоззренческих 
оснований в эпоху Античности и Средневековья. Аргументировано, что руководство 
разумом при организации власти в Новое время приводит к генезису качественно нового 
типа социальности, в котором Европа маркируется как центр перемен и прообраз 
современного институционального устройства. В заключение автор определяет, что 
анализ существующих политических институтов как образований смещается к 
постижению сообществ в координатах мест и пространств (полей) бытия субъектов. 
Ключевые слова: политические институты, трансформация, власть, идеи, социальная 
реальность, общество, Европа, философия, управление, дифференциация, история. 
 
Abstract 
In the article, the author presents a number of preliminary comments for understanding by the 
interested audience the logic of the ideological determination of political institutional 
transformations. An appeal is made to the formation of society as such in general, and the 
foundations of sociopolitical differentiation that determine the integrity and functionality of 
power structures are presented, which helps to create the foundation for solving the stated 
problem. Based on the analysis of the literature, the author identifies and marks the signs of 
modern political institutions. As a methodological component, the dependence of the 
transformation of political institutions on the dynamics of worldview foundations in the era of 
Antiquity and the Middle Ages is illustrated. It is argued that the leadership of the mind in 
organizing power in modern times leads to the genesis of a qualitatively new type of sociality, in 
which Europe is marked as a center of change and a prototype of the modern institutional 
structure. In conclusion, the author determines that the analysis of existing political institutions 
as entities shifts to the comprehension of communities in the coordinates of places and spaces 
(fields) of the subjects' being. 
 

Keywords: political institutions, transformation, power, ideas, social reality, society, Europe, 
philosophy, management, differentiation, history. 
 
Проблема трансформации политических институтов приобретает значимость для 
современного 
социально-философского 
дискурса. 
Важной 
проблемой 
здесь 
представляется тот факт, что «возрастает фактор неопределенности, стихийности и 
нестабильности общественного развития» [14, с. 75]. К причинам, подталкивающим 
исследователей к изучению данной проблемы, также необходимо отнести потребности 
социального праксиса, поскольку проведение анализа позволит определить векторы 
организации новых политических форм организации общежития за счет приоритетности 
политики над другими сферами общественной жизни. Кроме этого, обращение к 
проблематике институтов помогает выявить не только их устойчивые формы для 
конкретного общества и основные этапы развития заявленного объекта исследования, как 
и обнаружить интеллектуальные основания формирования принципиально новых 
принципов государственного управления. Отсюда считаем, что имеет смысл рассмотреть 
развитие трансформаций политических институтов в исторической ретроспективе, начав с 
эпохи дофеодальных варварских племен. 
В 
научных 
публикациях 
отмечается 
приверженность 
к 
историкоантропологическому 
подходу 
в 
понимании 
сущности 
властных 
отношений 
в 
дофеодальных обществах [8]. В рамках данного подхода сформировалось предположение 
о том, что ведущую роль в обществе играют свободные граждане. Данный тезис 
подчеркивает возможность понимания развития и трансформации политических 
институций и влияния на их развитие множества факторов, одновременно подтверждая 
доминирующую роль человека. Одновременно с этим выявленное положение допускает 
возможность существования в обществе несвободных людей, т.е. находящихся в 
подчинении. Тем самым, в рамках данной системы «труд несвободных» оказывается 
второстепенным и находится на периферии. 
Группе свободных людей в дофеодальном обществе присуща определенная 
дифференциация, основанная на нескольких признаках: 
 
возраст: по причине необходимости прохождения индивидом определенных 
этапов инициализации; 
 
пол: 
данный 
критерий 
связываем 
с 
неравенством 
в 
гендерно 
детерминированных занятиях, в которых задействованы мужчины и женщины. Это 
существенным образом влияло на формирование политической структуры общества, 
когда рассматриваемые институты представляют собой исключительно маскулинные 
образования. Так, в трудах Э.Э. Эванс-Притчарда о ранних обществах отмечаются 
патерналистские нормы, означая, что именно мужчинам (хотя бы по причине физического 
превосходства) принадлежит политическая власть; 
 
принадлежность к знатному роду, который традиционно связывается с 
выполнением функции управления (вдобавок к сакральной функции). Здесь стоит 
оговориться, что формирование политических институтов на основании данного признака 
требует уточнения в части определенного сочетания критериев для установления 
принадлежности индивида к власти. Так, в трудах Платона мы обнаруживаем, что только 
определенная группа людей (философы с ярко выраженным превосходством в разуме 
перед остальными двумя группами) может быть правителем. Продолжая эту логику, 
Аристотель указывает, что выполнение властных функций должно принадлежать далеко 
не всем гражданам, но относящихся к аристократическому классу (такое основание 
формирования властных институтов в четырех из шести форм, выделяемых Стагиритом 
правления); 
 
приближенность человека к лицам, реализующим властные и другие, 
считающиеся престижными для данного общества, функции; 

 
наличие личных заслуг (особый акцент на военных успехах). Помимо этого, 
в работах социальных антропологов (Р. Бейтс, Э.Э. Эванс-Причард) уточняется, что 
построение первобытных обществ основано на ценности крупного рогатого скота и 
доминировании на пастбищах. Результатом становится возникновение столкновений, в 
которых существенно возрастает роль наиболее выдающихся воинов. Проиллюстрируем 
это цитатой О.М. Дюсуше: «каждое племя нуэров и отдельные кланы имели свои 
собственные пастбища и водные источники, а политика была тесно связана с 
распределением этих природных ресурсов. Споры между отдельными кланами постоянно 
случались из-за крупного рогатого скота, и компенсацией за потерю здоровья и жизни 
людей являлся скот. Роль арбитров в конфликтах, связанных со скотом, или в ритуальных 
ситуациях <…> исполняли вожди» [6, с. 118]. Как видим, решение различных вопросов 
становится прерогативой института вождизма, набирающего значимость в первобытных 
обществах; 
 
имущественная дифференциация. Богатство оказывалось критерием и 
средством для оказания влияния на общество, используя механизмы так называемой 
«престижной экономики» [3, с. 46]. В данном случае речь идет не только о 
непосредственных богатствах как благах, но и о престиже рода деятельности. 
В результате обозначенные нами признаки приводят к формированию исторически 
первых сложных дифференциаций не только самого общества, но его политической 
сферы. Институты власти обретают целостную и функциональную структуру. С.А. 
Васютин отмечает, что в качестве основных направлений социальной эволюции в 
дофеодальных обществах можно признавать связанные с ростом властных полномочий 
«служивой власти» (власть конунгов и их окружения) [3]. Это приводит к письменному 
закреплению статуса знати. Здесь коренятся и природа трансформаций социальной 
структуры общества, и четкое описание статуса власть имущих, и конкретные 
обособления социально-политических структур. Как следствие, происходит смена статуса 
власти как таковой. Перемены охватывают два этапа: 
1. 
Организация управления в племенах, где власть принадлежит нескольким 
должностным лицам и институтам. Обладающие властью политические субъекты 
исполняют ее на определенных территориях, имея в своем распоряжении некоторый круг 
помощников. При этом данные должностные лица (к примеру – старейшины) входят в так 
называемый отдельный совет (к примеру – Сенат при Цезаре), «заседания» которого 
предшествуют народному собранию. Статус таких должностных лиц определяется как 
«руководитель семейно-кланового коллектива». При этом все эти должностные лица 
подчиняются «гражданскому» руководителю, функции которого исполняются королем. 
В результате мы видим, что происходит разделение властных функций, в основе 
которого лежит четкое распределение политического статуса и исполнения обязанностей 
конкретным лицом, что сказывается на формировании его положения в обществе, 
обретении соответствующих прав и обязанностей. Формируется форма управления, 
основанная на разделении функций между различными субъектами власти. К наиболее 
существенным признакам такой власти Васютин относит: «классовые принципы 
управления; разделение гражданской и военной власти; опора военной власти на дружину 
и стремление к автономии, распространение ее компетенции на клан (племя) только в 
военное время; отсутствие "пирамиды" власти, ее "горизонтальный" характер (нет лиц, 
возвышавшихся над другими участниками управления); в распределении прибавочного 
продукта 
доминирование 
реципрокации 
(горизонтального 
распределения) 
над 
редистрибуцией (иерархическом вертикальном распределении)» [3, с. 49] (примечание 
автора – убрана нумерация С.А. Васютина). 
2. 
Формирование и становление более устойчивых вторичных вождеств, при 
котором в качестве характерных свойств мы формулируем следующие: 
 
надлокальный уровень интеграции (реализация принципа властвования над 
всей подконтрольной территорией); 

 
наличие правителя, на котором сосредоточивается выполнение функций 
гражданского и военного лидера (формирование образа современного главы государства, 
единолично и при помощи государственного аппарата управляющего всем вверенным ему 
социумом); 
 
иерархическая система принятия решений и с первыми формами 
институтов, контролирующих выполнение властных решений (продолжая логику 
предыдущего пункта – формирование единой системы власти и разделения властей как 
прототипов современных политических систем); 
 
образование четкой социальной стратификации с выделением политической 
группы, функции властвования которой в последующем закрепляется на основании 
этнической принадлежности; 
 
обретение 
властью 
социокультурных 
функциональных 
ориентаций, 
обеспечивающих более устойчивые связи с населением; 
 
сакрализация власти. 
Отметим, что данные признаки являются следствием авторского анализа 
донововременных институтов. Отсюда следует, что справедливо предполагать и другие 
признаки, ставшие принципиально новыми основаниями формирования политических 
институтов и положившие начало появления их современных форм. Последующее 
социальное развитие подразумевает переход от потестарных форм политических 
институтов к раннегосударственным формам. В таких государствах одним из 
существенных признаков является существование политической власти, представители 
которой имеют право на узаконенное, легальное применение силы.  
В эпоху Античности философия как новый вид мировоззренческих оснований 
теоретизирует политические системы и институты. Здесь следует указать на феномен 
демократического общества. Суть демократии, по мнению А.В. Зберовского, «скрывается 
не только, и не сколько, во внешних признаках, не в самой (технико-организационной) 
форме организации власти, сколько в общественном сознании граждан, в их образе жизни 
и стиле политического мышления» [7, с. 254]. Для нас это значит, что оформление 
демократии в Античности напрямую связано с развитым древнегреческим мышлением и 
особенностями менталитета. Налицо результаты институциональных трансформаций 
участия граждан в политическом процессе государства.  
Особенности полисного устройства предполагают его дефиницию. В качестве 
определения 
данного 
понятия 
придерживаемся 
следующего: 
«территориальная 
гражданская община, которая, эволюционируя из позднеродового общества в классовое, в 
условиях, характеризирующихся давлением «первичных» государств Востока и 
милитаризацией, в целях самосохранения была вынуждена создать в себе механизм 
контроля за собственным развитием, свернула процессы классо- и политогенеза и 
вернулась, в определенной степени, к традициям родового равенства» [7, с. 255]. 
Приверженность позиции Зберовского оправдана тем, что в античных полисах устранена 
сама возможность классообразования. В то же время в рамках полисной системы 
принципиальным оказывается вопрос о том, кто контролирует ресурсы общества. 
Положение ресурсов как раз и фундирует формирование «характера» будущего 
государственного устройства. По сути, в античном социуме политическими институтами 
утрачивается функция решения проблем по поводу возникающих социальных 
противоречий и господства одних страт над другими, сохраняя при этом функции 
организации и упорядочения общественной жизни. 
Важным основанием для институциональных трансформаций в эпоху античности 
становится принцип агональности, утверждающий «соревновательность» в политической 
сфере жизни общества и государства. Общеизвестно, что античные культура и 
мировоззрение предполагали игровую модель построения политического, которая не 
предполагает постановки вполне определенной цели. Такой подход к сущности 
агональности позволяет сделать вывод, что политические институты предполагают 

вечность соревновательности ради достижения вечных истин. К слову данный принцип 
первоначально был заложен античными философами в их стремлении постичь 
закономерности мироздания, а его проявление в сфере политического в очередной раз 
подтверждает фундаментальность философского знания. Таким образом, данные 
интеллектуальные 
основания 
определяют 
принципы 
конкретных 
политических 
институтов. 
К примеру, Платон и Аристотель приходят к выводу о том, что политическими 
институтами достаточно часто монополизируется власть, а также право на социальное 
управление, которое совершенно никаким образом не обуславливается личными 
характеристиками или заслугами перед обществом [12, с. 207]. Отстранение масс от 
властных полномочий и одновременная борьба за власть между гражданами, которые не 
способны быть мудрецами, составляют основу вечности, выраженной через агональность 
борьбы за власть. Полагаем, что здесь и скрыто объяснение негативного для Аристотеля 
характера демократии. Это вполне логично: если большая часть людей отстранена от 
власти, то одновременно она отстранена и от возможности достижения счастья. По 
Аристотелю, из этого следует, что нормальное существование и функционирование 
государства предполагает наличие у власти «отца», желающего одинакового счастья всем 
индивидам. 
Последующие трансформации политических институтов связываются с динамикой 
мировоззренческих оснований, что приводит нас к господствующей в средневековом 
обществе религии. В то же время можно утверждать, что в этот период наблюдается так 
называемая оппозиция двух властей – светской и духовной: «оппозиция церкви, власти 
пап, с одной стороны, и монархии, власти королей, с другой, центрировали 
напряженность политического пространства средневековой Европы. И именно в 
горизонте данного противоборства утверждался и оттачивался дискурс власти как 
таковой» [4, с. 61]. О.Э. Душин отмечает факт, что только юридический закон в значении 
акта-документа, но не прецедента, применительно к конкретной государственной системе 
должен являться основанием политической власти, а само его исполнение гарантируется 
силовыми методами [5]. Такой подход к правоприменению позволяет реализовывать 
комплексные задачи в административном и общеполитическом смысле. 
В целях разработки систем правовой регламентации и их институционального 
оформления во властных структурах требуются сформулированные интеллектуальные 
основания 
через 
соответствующие 
социальные 
структуры, 
функции 
которых 
определяются их профессиональными навыками. При этом сети мыслителей и 
образовательные организации оказываются социально родственными образованиями, 
фундируя и вербализуя идеи через различные связи. Ж. ле Гофф применительно к 
рассматриваемому периоду увязывает развитие университетов с развитием техники 
государственной службы [11]. 
Мы 
видим, 
что 
трансформация 
политических 
институтов 
Средневековья 
происходит на трех основаниях: 
– появление образованных людей (интеллектуалов), которые впоследствии через 
интерсубъективность влияют на формирование данной сферы общественной жизни; 
– законодательные акты, зафиксированные в соответствующих письменных 
источниках, что позволяет регламентировать взаимоотношения в определенных сферах; 
– осуществление «посреднических» функций между различными социальными 
группами и особенно между светской и церковной властями. 
Однако 
современный 
способ 
формирования 
политических 
институтов 
в 
собственном смысле этого слова приходится на начало эпохи Нового времени 
(премодерн). Конечно, у читателя может возникнуть вопрос по поводу того, что в начале 
работы уже был сделан акцент на современном понимании этих институтов в период уже 
самых первых древних государств. Однако стоит обозначить собственную позицию, в 
соответствии с которой мы полагаем, что первые институты еще были подвержены 

влиянию мифологических и религиозных оснований. На наш взгляд, и это мы отмечали – 
те институты, функционирование которых мы наблюдаем в развитых государствах, берут 
свое начало в период перехода Европы от традиционалистского общества к 
индустриальному [13].  
Однозначное принятие разума за основу организации властных структур и 
способов ее трансляции также подтверждает качественно новый этап европейской 
социальности как центра перемен [2]. Рациональность становится основанием, в том числе 
и для дисциплинирования человека, она начинает входить в систему моральных норм и 
правил, даже на этом уровне регламентируя человеческое поведение. Если мы обратим 
внимание на трансформацию политических институтов, то обнаружим, что в социальнофилософских концепциях новоевропейской мысли (Ж. Боден, Дж. Вико, Т. Гоббс, Г. 
Гроций, Дж. Локк) утверждается принудительный характер политических институтов. 
Речь идет о том, что в идеях представленных мыслителей статус и функции каждого из 
нововременных институтов фактически закреплены теми или иными нормативноправовыми актами.  С одной стороны, это лишний раз подчеркивает рационализм их 
положения как в институциональной системе государств, с другой – делает легитимным 
принуждение, заложенное в их функционирование. 
В саму эпоху модерна понимание трансформаций политических институтов 
приводит нас к утверждению, что с усложнением современности нарастают и 
структурные изменения, касающиеся положений и форм реализации сущности. 
Классический институционализм (концепции до рубежа XIX–XX вв). утверждал, что 
функционирование политических обеспечивается, в том числе, и за счет аппарата 
принуждения, который посредством санкций «программирует» поведение людей 
сообразно конкретным правовым нормам. Непосредственно в XX столетии складывается 
так 
называемый 
«обновленный 
институционализм», 
легитимность 
оказывается 
конгруэнтой массовому сознании, но не правовым нормам [9]. Здесь можно указать, что 
область политического как институционального, так и нормативного, сводится не к 
существованию определенных институтов, а к определенному психологическому их 
восприятию.  
Что касается властного воздействия сегодня, то оно осуществляется совершенно не 
механическим внешним принуждением, но скорее принципами привлекательности (Ж. 
Бодрийяр). В то же время политические институты реализуют свою сущность через 
знание о мотивах и способах человеческого поведения (М. Фуко). Третьим аспектом 
можно полагать утверждение, что подчинение субъекта происходит не по причине его 
принуждения, а по той причине, что имеет привычку совершать определенные типичные 
действия, которые он совершает изо дня в день. Такими действиями становятся 
социальные 
практики 
(П. 
Бурдье). 
Поэтому 
постмодернистские 
практики 
сосредоточиваются на когнитивной основе политических институтов, реализуемой через 
приведенные в данном абзаце практические рутинные действия. 
Исходя из этого, анализ сущности политических институтов перемещается от 
анализа существующих как политические организации образований к постижению 
сообществ в координатах полей как мест и пространств бытия субъектов. При этом в 
таких подходах политический институт понимается как «относительно устойчивый набор 
правил и организованных практик, воплощённый в структурах значений и ресурсов, 
которые являются инвариантными по отношению к индивидам и устойчивыми перед 
специфическими предпочтениями и ожиданиями индивидов, и перед меняющимися 
внешними условиями» [9, с. 209]. Из этого следует, что институты существуют 
исключительно на основании формальных правил, поддерживающих правила игры, по 
которым они существуют. 
Одновременно с этим следует отметить, что развитие техники и технологий 
привело к переходу общества в «постиндустриальное» (обозначив и ряд векторов его 
будущих форм: информационное, цифровое, общество риска и др. [10]), существенно 

трансформировав сферу политического. По этому поводу Е.В. Алдошенко замечает, что 
«благодаря информационно-коммуникационным технологиям формируются и получают 
распространение инновационные модели организации политической коммуникации, 
многие из которых очевидно более эффективны, нежели традиционные системы 
политической коммуникации и управления» [1, с. 54]. Из этого следует, что политические 
институты трансформируются из области политических в собственном смысле этого 
слова в область политико-экономических, которые позволяют достаточно серьезно 
расширить сферу влияния политического института на каждого политического субъекта. 
Таким образом, сегодня основными принципами политической организации можно 
полагать: индивидуализированный и персонализированный характер мотивации взамен 
групповой; 
популяризация 
гаджетов, 
опосредующих 
информационное 
влияние; 
сопряженность авторитета, популярности и узнаваемости политических субъектов с 
использованием различных площадок СМИ; трансформация роли интеллектуалов в 
консультанты, предоставляющих идеи на предмет социально-политических аспектов 
развития 
государств; 
повышение 
значимости 
информации; 
трансформации 
революционных политических практик, выходящих и в электронное поле. 
В результате настоящей работы были представлены некоторые общие аспекты, 
скорее являющие некие предварительные замечания, касающиеся логики трансформаций 
всего множества сущностей и форм политических институтов. В зависимости от 
господствующих интеллектуальных оснований каждая историческая эпоха по-своему 
определяет способы институциональной организации и реализации политической власти, 
формируя определенный тип власти в конкретном обществе и государстве, напрямую 
увязываясь с уникальностью его ресурсов и контекста. 
 
 
Литература 
1. 
Алдошенко Е.В. Трансформация общественно-политических институтов в 
информационном обществе // Социум и власть. – 2013. – № 5 (43). – С. 53–57. 
2. 
Васильева А.С. Трансформация феномена власти в новое и новейшее время // 
Политематический сетевой электронный научный журнал Кубанского государственного 
аграрного университета. – 2012. – № 75. – С. 1085–1099. 
3. 
Васютин С.А. Основные этапы трансформации политически структур 
«дофеодальных варварских обществ» в эпоху великого переселения народов и раннее 
средневековье // Средние века. – 2007. – Т. 68. – № 4. – С. 34–65. 
4. 
Душин О.Э. Средневековые университеты и формирование языка власти // 
Записки Горного университета. – 2005. – Т. 163. – С. 61–63. 
5. 
Душин О.Э. Средневековые университеты: у истоков европейского высшего 
образования // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 17. Философия. 
Конфликтология. Культурология. Религиоведение. – 2013. – № 2. – С. 26–31. 
6. 
Дюсуше О.М. Лекция «Институциональные модели государства» // Journal of 
Institutional Studies. – 2012. – Т. 4. – № 2. – С. 112–127. 
7. 
Зберовский А.В. Агональность античной полисной демократии как способ 
нейтрализации 
опасных 
тенденций, 
имманентно 
присущих 
власти 
// 
Вестник 
Красноярского государственного аграрного университета. – 2006. – № 11. – С. 254–262. 
8. 
Крадин 
Н.Н. 
Перспективы 
политической 
антропологии 
// 
Полис. 
Политические исследования. – 2011. – № 6. – С. 78–91. 
9. 
Кокорхоева Д.С. Современные исследования институтов политической 
власти 
(сравнительный 
анализ 
теорий) 
// 
Научные 
ведомости 
Белгородского 
государственного университета. Серия: История. Политология. – 2010. – № 7 (78). – С. 
208–217. 
10. 
Литвак Н.В. Информационное общество: перманентная эволюция. – М.: 
Колос, 2008. – 416 с. 

11. 
Ле Гофф Ж. Другое средневековье: Время, труд и культура Запада. – 
Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2000. – 328 с. 
12. 
Прохорова Г.А. Социально-политическая и этическая онтология субъекта 
власти в античной философии // Kant.  – 2018. – № 2 (27). – С. 205–209. 
13. 
Равочкин 
Н.Н. 
Переход 
Европы 
от 
средневекового 
общества 
к 
индустриальному: социально-философский анализ // Социодинамика. – 2019. – № 6. – С. 
123–130. 
DOI: 
10.25136/2409-7144.2019.6.29908 
URL: 

https://nbpublish.com/library_read_article.php?id=29908

14. 
Чернышов А.Г. Современное российское общество в поисках идеологии 
развития и элиты // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия: 
Социология. Политология. – 2012. – Т. 12. – № 2. – С. 75–79. 

Людвиг Витгенштейн: «О достоверности»,  
вере и религиозных языковых играх 
 
Ludwig Wittgenstein: “On Certainty”,  
belief and religious language game 
 
Талалаева Е.Ю. 
ассистент кафедры философии и методологии науки Тамбовского государственного университета имени Г.Р. Державина 
e-mail: kater-.-ina@mail.ru 
 
Talalaeva E.Yu. 
Assistant lecturer of Philosophy and Methodology of Science Department, Derzhavin Tambov State 
University  
e-mail: kater-.-ina@mail.ru 
 
Пронина Т.С. 
д-р филос. наук, доцент, главный научный сотрудник Ленинградского государственного 
университета имени А.С. Пушкина 
e-mail: tania_pronina@mail.ru 
 
Pronina T.S. 
Doctor of Philosophy, Associate Professor, Principal Researcher, Pushkin Leningrad State  
University 
e-mail: tania_pronina@mail.ru 
 
Аннотация 
В данном исследовании проводится анализ критики концепции знания Дж.Э. Мура в поздней 
работе Л. Витгенштейна «О достоверности» и обосновывается положение, согласно которому вера заложена в основу картины мира человека. Особый акцент в исследовании ставится 
на прояснение роли веры в процессе обретения новых знаний и формирования мировоззренческой системы, когда определённые суждения при обучении языковым играм воспринимаются как данное. При этом предложения, описывающие картину мира, выступают в качестве 
мифологии, устанавливающей правила языковых игр. Данная позиция позволяет авторам 
прийти к выводу, что изначально принимаемые на веру суждения человека, в том числе и 
религиозные убеждения, являются своеобразным фоном его восприятия мира и, следовательно, не могут сами по себе считаться истинными или ложными. Для религиозной веры не 
требуется обоснования, а правила религиозных языковых игр регулируются в соответствие с 
конкретной формой жизни, отображающей практическое понимание религии.   
Ключевые слова: Л. Витгенштейн, Дж.Э. Мур, знание, вера, мифология, форма жизни, религиозная языковая игра. 
 
Abstract 
This study analyzes L. Wittgenstein’s criticism of the J.E. Moore’s concept of knowledge in “On 
Certainty”.  Base on the late works of Wittgenstein, the paper justifies that belief is a foundation of 
the picture of a one’s world. Belief plays a special role in the process of gaining new knowledge 
and the formation of the worldview system in which certain judgments are taken on faith when 
learning language games. At the same time, the proposals describing the picture of the world act as 
mythology that establishes the rules of language games. The authors conclude that the initially accepted beliefs, including religious beliefs, are a kind of background for the perception of the world 

and, therefore, they cannot be true or false. Religious believes does not require substantiation, and 
the rules of religious language games are regulated in accordance with a specific form of life, that 
reflects a practical understanding of religion. 
Keywords: L. Wittgenstein, G.E. Moore, knowledge, belief, mythology, form of life, religious language game. 
 
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта  
№ 18-311-00123 «Язык и мир в философии Л. Витгенштейна и М. Хайдеггера: философскокомпаративный анализ» 
 
Несмотря на стремление большинства исследователей трактовать суждения Людвига 
Витгенштейна с позитивистского ракурса, религиозная составляющая философствования австрийского мыслителя играет существенную роль для целостного понимания его интеллектуального наследия. Особое значение религиозный фактор приобретает в поздних работах 
Витгенштейна, что наиболее полно раскрывается в его заметках, опубликованных под общим названием «О достоверности» [3]. В начале своих рассуждений Витгенштейн приводит 
своеобразную критику идей Джорджа Эдварда Мура, преимущественно изложенных в его 
работе «Доказательство внешнего мира» (1939) [5]. Выражая своё скептическое отношение к 
субъективному идеализму, Мур опровергает различного рода сомнения в достоверности общепринятых истин, касающихся существования материального мира. К примеру, если человек знает, что у него есть рука, он может показать свою руку и воспроизвести ей определённые жесты, то это является достаточным основанием полагать, что рука действительно существует. Кроме того, не подвергается сомнению и возможность соприкосновения рук человека с различными объектами окружающего мира, будь то стол, на который можно облокотиться руками, или лист бумаги, который можно держать в руках. Существование руки или 
бумажного листа, в свою очередь, является для Мура достаточным обоснованием подлинности окружающего мира и доказательством наличия в нём «вещей вне нас». Придавая этим 
суждениям статус прописных истин, философ полагал их приемлемыми для любого здравомыслящего человека. Однако Витгенштейн находит подобную защиту здравого смысла далеко не всегда обоснованной. 
Прежде всего, Витгенштейн ставит вопрос об основаниях для утверждения, что Мур 
действительно знает о существовании у себя обеих рук [3, с. 334]. Витгенштейн утверждает: 
«“Я знаю…” говорят тогда, когда готовы привести неоспоримые доказательства» [3, с. 351–
352]. При этом для засвидетельствования наличия руки в различных обстоятельствах пришлось бы прибегать к разным способам, так как просто вид руки или возможность на неё 
взглянуть не является универсальным доказательством. Кроме того, единожды убедившись в 
существовании своей руки, человек в обычной ситуации вряд ли станет смотреть на неё, чтобы подтвердить своё знание о её наличии. Совсем иначе ситуация выглядела бы, если человек сказал, что верит в то, что у него есть рука. В таком случае ему вовсе не обязательно доказывать, откуда он об этом знает, такая фраза лишь указывает на то, что он не признаёт какого-либо опровержения своему убеждению. Согласно Витгенштейну, проверка обоснованности фразы «я знаю…» могла бы длиться бесконечно, тогда как верованию присуща безосновательность [3, с. 344]. В рассматриваемом примере об убеждённости человека в наличии 
у него рук, можно вывести вполне справедливое предположение о том, что человек скорее 
верит в наличие у себя обеих рук так же, как бы это делал любой здравомыслящий человек. 
С этой позиции фраза «я знаю, что у меня есть руки» означает определённую языковую игру, 
в ходе которой её участники признают действительность данного факта и неуместность возможных сомнений в состоятельности этого утверждения.  
Такая позиция во многом согласуется с процессом обучения ребенка значению слов и 
овладения им различными языковыми играми. В своих рассуждениях Витгенштейн обозначил идею, согласно которой обучение ребенка преимущество основано на вере: те знания, 
которые он получает принимаются им на веру, не требуя каких-либо доказательств в их не