Образ Фауста в немецкой литературе XVI — XX веков

    Г.Г. ИШИМБАЕВА








   ОБРАЗ ФАУСТА
   Б Б1Н11МБ ЗРТЕРАТУРБ

   УМ—УУ БЕБОБ





И

     УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ


            3-е издание, стереотипное







Москва Издательство «Флинта»

2019

        УДК 373.167.1:82(1—87)(075.8)
        ББК 83.3(4Гем)я7
              И 97





          Ишимбаева Г.Г.
И 97         Образ Фауста в немецкой литературе XVI—XX веков
           [Электронный ресурс] : учеб. пособие / Г.Г. Ишимбаева. - 3-е изд., стер. — М.: ФЛИНТА, 2019. — 261 с.

             ISBN 978-5-89349-479-2

           В учебном пособии представлены материалы к спецкурсу, посвященному судьбе одного из самых загадочных, колоритных и знаковых образов мировой культуры, — образу Фауста в немецкой литературе XVI—XX вв.
           Почему фаустовский сюжет материализовался именно в Германии эпохи Реформации и оказался актуальным для немецкой словесности на протяжении столетий? Почему Фауст воспринимается сегодня в качестве метазнака немецкой культуры? Как этот образ помогает художникам Германии в философско-поэтическом осмыслении истории и современности, в решении вечных проблем бытия, смысла жизни и творчества? Вот круг вопросов, рассмотрению которых посвящена эта книга.
           В пособие включены контрольные вопросы и темы рефератов. Каждая глава сопровождается библиографическим списком.
           Для студентов-филологов и германистов, аспирантов и преподавателей вузов, всех интересующихся немецкой культурой, литературой и философией.











ISBN 978-5-89349-479-2

© Издательство «ФЛИНТА», 2014

                Содержание




      Предисловие.

      5

      Введение .                                            12

      Часть 1. Реформация: первый Фауст .                   17

      Часть II. Просвещение: традиционный Фауст .           32
              Глава 1. Штюрмерский «Бурный гений»
                      (Ф. Клингер) .                       35
               Глава 2. Просветительски-угопический герой (И. Гете).                                 52

      Часть III. Романтизм: первый Антифауст .             71

      Часть IV. Рубеж XIX—XX вв.: Фауст в философском
              измерении.                                   92
               Глава 1. Декадентский сверхчеловек (Ф. Ницше) .                        95
               Глава 2. Модернистский титульный персонаж (О. Шпенглер).                     118

      Часть V. XX столетие: Фауст у подножья пьедестала .   139
              Глава 1. Фауст в коричневых тонах (К. Манн) . 140
              Глава 2. Фауст-авангардист (Т. Манн) .        163
               Глава 3. Фауст в экзистенциальном интерьере (Э. Юнгер).                        213
              Глава 4. Постмодернистский Фауст (С. Гейм) .  232


      Заключение.

255

                Kptfutmue




         В истории мировой литературы существуют сюжеты, которые с завидным постоянством повторяются в культуре разных времен и народов, оставаясь для каждой эпохи современными и актуальными. Отвечающие на жгучие вопросы как вселенского, так и конкретно-исторического характера, они обладают константным содержанием, которое запрограммировано на вариативность прочтений. Эти пронизывающие столетия сюжеты изначально бесконечны и открыты будущему, но существуют в каждом конкретном случае в определенную эпоху, что накладывает на них отсвет живой жизни, творящейся здесь и сейчас. Их называют «традиционными», «вечными», «вековыми», «мировыми», «архетипическими», «магистральными»¹, подчеркивая тем самым универсальность заключенного в них комплекса общечеловеческих проблем, внятных и с вневременной, и с конкретно-временной точек зрения.
         Рождение, становление и специфика культурно-исторического бытования традиционных сюжетов коренится в неразрывном единстве двух определяющих их фундаментальных начал — потенциальной вечности, связанной с характерной онтологической проблематикой, и строгой историчности составляющих сюжетных компонентов антропологического свойства.
          Центральные для традиционных сюжетов мифологические и фольклорные персонажи (Прометей, Икар, Иуда, Агасфер, Зигфрид, Фауст и др.), а также литературные герои (Дон Жуан, Дон Кихот, Гамлет, Тартюф и др.) служат целям художественно-поэтического выражения универсалий вселенского бытия и культурно-исторической реальности в ее богатстве и разнообразии. Этим и объясняется востребованность подобных знаковых фигур, приобретших значение общечеловеческих символов.
         В этой книге рассматриваются закономерности возникновения, функционирования и развития одного из традиционных сюжетов мировой литературы на культурно-историческом поле одной отдельно взятой страны: речь идет о фаустовском сюжете в

       ¹ Отсылаем, например, к таким книгам отечественных исследователей, как: Мелетинский Е. О литературных архетипах. — М., 1994; Нямцу А. Рекомендации к изучению традиционных сюжетов и образов мировой литературы. — Черновцы, 1981; Пинский Л. Магистральный сюжет. — М., 1989; Хализев В. Теория литературы. — М., 1999.

4

       Германии пяти последних столетий. Возникший на немецкой почве, он сыграл и продолжает играть здесь поистине великую роль.
          Поэтическое исследование судьбы Фауста связывается в немецкой литературе разных эпох с поисками ответов на вопросы: кто такие немцы, откуда проистекает их специфический тип мышления, в каком направлении они эволюционируют, как соотносится в них «Я»: и часть всего социума, и малейший фрагмент микросоциума. Размышления над путями фаустовского сюжета в Германии помогают проникнуть в скрытое ядро ментальности и культуры немецкого народа, разгадать и определить его своеобразие, уяснить глубинные свойства национального художественного сознания. То есть позволительно говорить об особой функции, которую выполнял и продолжает выполнять образ Фауста: он стал метазнаком немецкой художественной культуры, единицей характеристики эпохи в культурологическом плане.

          История изучения германской фаустианы в России насчитывает без малого два столетия. Можно выделить несколько этапов, в каждом из которых есть свой смысловой регистр, определяющий восприятие немецкого героя российскими реципиентами, — XIX в., рубеж XIX—XX вв., период после 1917-го.
          Первый период в истории российского фаустоведения начинается в 1820-е годы и проходит под знаком И.В. Гете. Это годы, когда, по меткому замечанию А. Михайлова, «немецкие литературные веяния достигают России скопом, сразу за полвека, усваиваются недостаточно расчленен-но, но при этом как нечто чрезвычайно существенное»¹. Таким «чрезвычайно существенным» явлением для русской культуры XIX в. стал «Фауст» Гете, который воспринимался в России как главный и единственный немецкий Фауст.
          Освоение фаустовского материала российской словесностью XIX в. шло в трех направлениях: во-первых, через многочисленные переводы I и II частей гетевской трагедии (Э. Губера, М. Вронченко, А. Струговщи-кова, Н. Холодковского, А. Фета) и отрывков из нее (В. Жуковского, Д. Веневитинова, А. Грибоедова, Ф. Тютчева, К. Аксакова, Н. Огарева и др.); во-вторых, в ходе создания собственной оригинальной художественно-поэтической фаустианы, опирающейся на традиции Гете («Сцена из Фауста» и «Фауст в аду» А. Пушкина, «Русские ночи» В. Одоевского,

        ¹ Михайлов А. Проблемы исторической поэтики в истории немецкой культуры. — М., 1989. С. 77—78.

5

       «Фауст» И. Тургенева, «Молотов» М. Помяловского и др.); в-третьих, в процессе философских интерпретаций проблемы Фауста в трагедии Гете (об этом размышляли любомудры и западники, В. Белинский и Н. Чернышевский, А. Герцен и И. Тургенев).
           Второй этап актуализации образа Фауста в России происходит на рубеже XIX — XX вв., когда российская культура внесла новые краски в фаустовскую рецепцию.
           С одной стороны, интерес к образу Фауста стимулировался эсхатологическими и богоискательскими настроениями, столь типичными в ту эпоху для некоторых слоев российской интеллигенции. Ему отдали дань виднейшие писатели Серебряного века, которые переосмысляли сюжет о договоре человека с дьяволом в терминах русской православной церкви и в традициях — принимаемых или отвергаемых, — идущих от «Преступления и наказания», «Братьев Карамазовых», «Бесов» Ф. Достоевского. Наиболее показательны в этом смысле такие сочинения, как «Гоголь и черт» Д. Мережковского, «Огненный ангел» В. Брюсова, «Мелкий бес» Ф. Сологуба, «Жизнь человека» и «Иуда Искариот» Л. Андреева и др.
           Нередко интерес к Фаусту был связан в эти годы с интересом к оккультным наукам и эзотерическим тайнам. Так было с А. Белым и М. Волошиным, которые в течение ряда лет занимались теософией, были последователями и восторженными учениками Р. Штейнера, принимали участие в строительстве антропософского храма «Гетеанума» в Дорнахе.
           С другой стороны, на рубеже веков заявляет о себе и вторая линия исследований, посвященных образу Фауста. Ряд ученых обратился в это время к истории фаустовского сюжета ad fontes. И. Шаховской, М. Корелин, М. Фришмут, А. Белецкий проанализировали первоисточники — народную легенду о докторе Фаусте и первую литературную обработку сюжета от 1587 г., а также сделали робкие попытки представить некий общий рисунок развития фаустианы.
           Третий период в истории российского освоения фаустовского материала начинается после 1917 г. Советская культура, как некогда русская в XIX в., занялась переосмыслением образа немецкой народной книги в категориях своего времени. И, пожалуй, лучше всего о созвучии Фауста советской действительности говорят разрешение компетентных органов на многочисленные переводы фаустовских произведений с немецкого на русский язык, а также создание советской прозаической, драматургической и поэтической фаустианы, которую достойно представляют «Возвращение доктора Фауста» Э. Миндлина, «Конец мелкого человека» Л. Леонова, «Жизнь Клима Самгина» М. Горького, «Пятый странник»

6

       В. Каверина, «Мефистофель» С. Алешина, «Читая Фауста» И. Сельвинско-го, «Мастер и Маргарита» М. Булгакова, «Альтист Данилов» В. Орлова и др.
           В собственно литературоведческом осмыслении образа Фауста можно выделить несколько направлений, по которым шло изучение фаустовской темы в СССР.
           Одно из них, занятое преимущественно истолкованием «Фауста» Гете, связано с еще дореволюционной литературно-критической деятельностью А. Луначарского, выступлениями Н. Бухарина, статьями И. Нусинова и др. Их усилия были направлены на то, чтобы насытить гетевскую трагедию постулатами социалистической теории.
           Принципиально другую позицию в отношении к гетевскому «Фаусту» занял Г. Шлет в своих «Эстетических фрагментах» (1922). Он дает резкие аттестации Фаусту народной книги и Фаусту Гете, внешне привязывая эти инвективы к критике картины западного мира по О. Шпенглеру. Идеи Шпета нашли продолжение в литературной критике М. Горького, провозгласившего в конце 20-х годов новый, созвучный времени лозунг: «не немецкий индивидуалист Фауст, а русский коллективист Петрушка».
           Как видим, в первые десятилетия советской власти Фауст — и главным образом гетевский Фауст — был в центре внимания нашей политизированной и идеологизированной культуры. Он стал настоящим знаменем борьбы за новое социалистическое искусство. В большой зависимости от генеральной линии партии в области фаустоведения оказывались и художественно-поэтические опыты советской фаустианы. Так, Миндлин поостерегся заканчивать роман о возвратившемся Фаусте, Леонов и Горький «овагнеризировали» своих фаустовских персонажей Лихарева и Клима Самгина, Булгаков не дожил до публикации своей лучшей книги.
           Поворотным годом в изучении фаустовской темы отечественным литературоведением стал 1958 г., когда В. Жирмунский подготовил академическое издание «Легенды о докторе Фаусте». Эта блестящая работа, лишенная недостатков советского вульгарно-социологизированного и политизированного литературоведения, стала первым фундаментальным исследованием народной книги и народной драмы о Фаусте.
           Однако в целом проблема эволюции фаустианства в Германии XVI— XX вв. остается в нашем литературоведении не разработанной. Иное дело — отдельные произведения фаустовской тематики и образ Фауста как один из вечных литературных типов, которые постоянно находятся в поле зрения отечественных ученых. Естественно, что в немецкоязычной германистике за истекшие пять столетий накопилась более обширная критическая литература, посвященная Фаусту.

7

           Нас в первую очередь интересовали работы обобщающего характера, имеющие своей целью показать развитие фаустовской темы в литературе Германии на протяжении XVI—XX вв. Вопреки ожиданиям, число таких работ относительно невелико. Как правило, в них сначала делается эмпирически-описательный обзор догетевской фаустианы, затем монографически подается трагедия Гете «Фауст».
           В ряде случаев такие обзоры заканчиваются не гетевским «Фаустом», хотя он естественно находится в центре внимания исследователей, а фаустовскими сочинениями Ленау, Граббе и Г. Гейне — если речь идет об эпохе немецкой классики, и романом Т. Манна «Доктор Фаустус» — если авторы претендуют на рассмотрение проблемы вплоть до XX в.
           В результате такого подхода в немецкой филологии сложилась парадоксальная ситуация: пятивековая история фаустовского сюжета в художественном творчестве, подробно и детально изученная в каждом отдельном конкретном случае, не осмыслена в целом как единый процесс, развивающийся по собственным внутренним законам; до сих пор не выявлены закономерности существования одного из вечных образов мировой литературы в Германии.
           Причины, по которым в немецкоязычном литературоведении стало возможным наличие белого пятна в области, тщательно изученной в частностях, коренятся, на наш взгляд, в том, что грандиозная гетевская трагедия была воспринята современниками и потомками поэта как непревзойденный образец творчества вообще и фаустовского сочинения в частности, она затмила все произведения о Фаусте, написанные раньше и позже. И если догетевскую фаустиану рассматривали, как правило, в качестве своего рода ступеней к великому творению Гете, то в после-гетевской фаустиане достойным сравнения с Гете оказывался только Т. Манн, чей роман «Доктор Фаустус» обязательно сопоставлялся с гетевской трагедией.
           В итоге история доктора Фауста и ее литературное преломление на страницах произведений XVI—XX вв. мыслится и подается немецкими учеными как набор очерков, более или менее подробных, среди которых особенно выделены фаустовские сочинения Гете и Т. Манна. Понятно, что эти сочинения, безусловно выдающиеся, составляют славу и гордость немецкой словесности. Это два вершинных, но далеко не единственных фаустовских произведения XIX и XX столетий. Рядом с ними, в творческом споре с ними, в переосмыслении их концепций рождались и продолжают рождаться иные фаустианские книги, также являющиеся неотъемлемой частью единого литературного потока Германии.

8

          И уже одно это должно было бы насторожить немецких филологов, потому что с очевидностью сигнализировало о неких закономерностях существования одного из вечных сюжетов в литературе Германии. Но не насторожило, более того, было оставлено без должного внимания. Объяснение этому может быть только одно: немецкое литературоведение с XIX в. закрепило dejure фактическое наличие в немецкой фаустиане двух фаустовских протосюжетов, один из которых сложился в эпоху Реформации, а другой вырос из гетевской трагедии.
          После опубликования трагедии Гете в полном объеме (1832) фаустовский миф эпохи Реформации уходит в тень, становится фактом истории фаустианы, гетевская же фаустовская концепция с этого времени начинает серьезно влиять на последующие фаустовские сочинения. (И даже Г. Гейне, яростный ниспровергатель всех авторитетов, создавая свою вызывающую антигетевскую танцевальную поэму «Доктор Фауст» (1851), вынужден был тем не менее учитывать формально-содержательную сторону великой трагедии, чтобы ярче продемонстрировать самобытность собственного нетрадиционного разрешения проблемы. Что говорить тогда о Ф. Штольте, Ф.Т. Фишере, К.А. Линде, которые соответственно в 1859—1869, 1862 и 1887 гг. выступили с попытками издать римейк гетевского «Фауста»! Более того, немецкая филология, начиная с прошлого века, расценивает фаустовский сюжет в гетевской интерпретации как эталон, которому нужно следовать и переосмысление которого должно караться как отступничество от национальных традиций.
          Цель настоящего учебного пособия — представить современному читателю пятивековую историю фаустовской темы в немецкой литературе, показать и проанализировать ее на примере лучших произведений германской фаустианы XVI—XX вв., помочь понять преемственность литературного процесса в Германии, обусловленную тематическим единством, увидеть движение художественной мысли от Возрождения через Просвещение и романтизм к реализму XX в. и постмодернизму. В этой связи представляется плодотворным поставить и разрешить целый ряд серьезных вопросов: об истоках фаустовского сюжета, о его корнях в культурной традиции и духовном укладе немецкой нации, о логике его развития, о его родовых чертах.
          Работа состоит из вводного раздела, где кратко обозначено содержание книги в целом. Далее заявленная проблематика раскрывается поэтапно: уясняется специфика первой литературной обработки фаустовского сюжета в эпоху Реформации (часть I),



9

      анализируется структура и генезис ставшей традиционной просветительской концепции Фауста (часть II), исследуются причины появления и содержательные признаки романтического Антифауста (часть III), определяется сущность философской экстраполяции вечного образа на рубеже XIX—XX вв. (часть IV), осмысляется жизнь Фауста «на распутье» в XX столетии (часть V). При этом исторические модификации фаустовского сюжета, история его как части литературы и культуры Германии мыслится в неразрывной связи с историей общества, его идеологией, этикой, эстетикой, религией, которые в совокупности, в целостной системе определяют принципы мироввдения художника, а вместе с тем и способы художественного отображения действительности, форму и структуру его произведений.



lHHj