Экран любви и тревоги: секреты мастерства на полях биографии

ИННА ЕРМИЛОВА

Экранлюбви
и тревоги

Cекреты мастерства
на полях биографии 

Москва
2013

УДК 654 
ББК 76.032
 
E73

Ермилова Инна

E73 
 
Экран любви и тревоги. Секреты мастерства на полях биографии / 
И.  Ермилова. — М.: ЗАО Издательство «Аспект Пресс», 2013. — 223 c.

ISBN 978–5–7567–0704–5

Из калейдоскопа интереснейших персонажей и невероятных событий проступает главное, ради чего звезда отечественного телевидения 
Инна Ермилова отложила микрофон и взялась за перо: любовь к экрану 
и тревога за него; она не только утверждает, что «телевидение идет к самоубийственному обрыву», но и предлагает пути спасения.
Начинающие тележурналисты, ведущие и режиссеры, найдут «на 
полях» исповеди Инны Ермиловой множество полезных советов и профессиональных рекомендаций. Но, безусловно, ее творческая автобиография, наполненная эмоциями и юмором, интересна и для самого широкого круга читателей.

 
УДК 654
 
ББК 76.032

ISBN 978–5–7567–0704–5 
© Ермилова И., 2013
 
© ЗАО Издательство «Аспект Пресс», 2013

Все учебники издательства «Аспект Пресс» на сайте
www.aspectpress.ru

СОДЕРЖАНИЕ

Невероятные последствия невероятной встречи . . . . .  5
Нина, Ниночка…   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  14
Десять секунд, глотая слезы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  22
Допил — попил   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  30
Хрюша и Политбюро   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  36
Северное сияние показывают! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  42
Разноцветные кошки   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  56
А если — очень хороший? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  62
«Сегодня ты — диктор, а потом?»   . . . . . . . . . . . . . . . . .  65
Трудное утро   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  72
Yes, of course!   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  77
Запоздалые ответы   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  89
«Лучшая роль» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  95
О надежде, вере и любви   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 103
Яблоко на снегу   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 111
Не пугайте белых медведей   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 119
Говорит и показывает Северный полюс   . . . . . . . . . . . 127
После приема у президента   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 137
Я желаю счастья вам   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 145
Уголок спасенья   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 151
Вместо милиции — вальс   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 155
«Зовите папу, маму и самого себя» . . . . . . . . . . . . . . . 158
Морозит нос, но греет душу   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 167

Последняя ступенька . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 173
ТВЮ. Горечь поздравлений . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 188
От Москвы до Победы   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 192
В тот день, когда окончилась война . . . . . . . . . . . . . . . 202
Осколок на ладони   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 211
А потом было… завтра . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 220

НЕВЕРОЯТНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ 
НЕВЕРОЯТНОЙ ВСТРЕЧИ
С

кажите, а что вы здесь делаете? — Да вот, куриный суп доедаю. Вы не против? — Я спрашиваю, что, вообще, вы здесь 
делаете?
Он широко разводит руки, как бы обнимая весь десятиэтажный 
дом на Пятницкой. Мужчина лет тридцати. И кажется, не похож 
на тех, которые «Девушка, который час?». Куртка, джинсы — ну 
здесь все так ходят, а вот взгляд… Как это объяснить — то ли оценивающий, то ли запоминающий. Минут десять назад он подсел на 
свободное место напротив меня (в столовой Гостелерадио, как всегда, 
народу было полным-полно), мгновенно умял свой обед, и вот, уже 
вставая, — «что вы здесь делаете».
— Ну, работаю внештатным корреспондентом в Областной редакции радио, веду репортажи, интервью… — Я хочу еще что-то 
прибавить, но он решительно перебивает:
— Вот что. Ваше место на телевидении. Там сейчас идет запись на 
конкурс дикторов. Если не кончилась.
— У вас место свободно? — Полноватая блондинка с подносом 
на секунду загораживает моего собеседника, а когда наконец усаживается, того как не бывало.
А потом началось: редактор, режиссер, монтажница, снова редактор, машбюро, студия.
О диковинной встрече я вспомнила только дома, и то случайно — 
муж включил телевизор.
— У вас что там, конкурс какой-то, говорят?

Алексей в это время — на календаре стоял 1977 год — уже не 
работал в Молодежной редакции Центрального телевидения, но из 
«Останкино» не вылезал, постоянно делал какие-то программы, репортажи, фильмы.
— Понятия не имею. А что?
— Да, так — ерунда. Тут в столовой сегодня…
К моему удивлению, муж даже не улыбнулся. И мне показалось 
на миг, что он посмотрел на меня так же, как тот дяденька, «запоминающим» взглядом:
— А знаешь, ты не смейся. Чем черт не шутит.
Алексей позвонил знакомому диктору — Толе Силину, тот сказал, что да, конкурс вроде заканчивается, но он, Силин, к нему никакого отношения не имеет, а позвонить надо вроде бы Виктору Гусеву, 
который ведает всеми дикторами, ну где же его телефон, да вот он, 
записывайте.
Но утром было не до звонков, какие тут звонки, когда ни свет ни 
заря в школу бежать надо, я ведь только недавно пединститут закончила, преподавала историю в седьмых классах. Ну а потом опять на 
радио попросили заскочить. Да еще надо было маленького Алешку 
забрать из детского сада.
Словом, когда я дня через три (!) набрала номер этого неведомого 
и заранее страшноватого Гусева, мне недовольно ответили:
— Милочка, вы бы еще попозже позвонили. Тут уже первый тур 
идет. А вы кто?
— Учительница… Но есть также актерское образование. — И я 
наспех рассказала о театральной студии Геннадия Яловича, в которой 
занималась уже года четыре.
На том конце провода промолчали. Потом раздумчиво посоветовали:
— Попробуйте, конечно, зайти в отдел кадров. Вдруг они согласятся принять документы. Скажите, что Гусев разрешил.
И вот я — первый раз в жизни! — в «Останкино». Мельтешня 
лиц, среди которых нет-нет да и мелькнет «где же я его (ее) видела». 
Ну, как так это вышло, что я не запомнила фамилии встретившей меня 
кадровички? Может, она и не назвала себя. Потому что с порога огорошила все тем же:
— Да все уже. Все! Вы опоздали.

Поворачиваюсь, ухожу. И дальше продолжается та же мистика, которая началась в столовой на Пятницкой. Не успеваю закрыть 
дверь — кадровичка окликает меня. Смотрит уже знакомым «запоминающим» взглядом:
— Покажите документы. — Аккуратно все складывает в папку. — Приходите на второй тур.
— Как же так, а на первый?!
— На первом вам делать нечего.
Не понимаю, но спрашивать не решаюсь…

Но вот тут необходимо объяснить, чем он был тогда — конкурс 
дикторов и, вообще, кем они были тогда — дикторы. Небожители? 
Куда там, больше! Тут даже слова не подберешь. Ни один артист ни 
одного театра не мог сравниться с ними в популярности. Их знали 
и любили, им писали мешки писем («мешки» — без преувеличения, 
сама видела, сама впоследствии получала), им подражали в одежде, 
интонациях, жестах. Да, конечно, телевидение тогда еще было хоть 
и не в диковинку, но явлением новым, люди, которые каждый день 
«приходили в дом», запоминались «на раз», но все же, все же… 
Много лет спустя, когда «дикторов» в одночасье отменили, да на их 
место посадили «ведущих» (кого ведущих? куда? зачем?), я все яснее 
начала понимать секрет той бешеной популярности. И обязательно 
скажу вам об этом — чуть позже, хорошо?
Ну вот, а теперь вы представляете, сколько людей «ломануло» 
на этот конкурс. Сотни на одно место, сотни! Рассказывали, что на 
первом туре, от которого меня почему-то избавила сотрудница отдела кадров, огромный вестибюль телецентра был просто запружен 
людьми.
Но уже на втором туре претендентов оказалось куда меньше.
Сначала всех собрали в небольшой комнате, по-видимому гримерной. Вышел сам Игорь Леонидович Кириллов — высокий, подтянутый, голос, кажется, всему «Останкино» слышен. Зачитал список 
конкурсантов.
— А я?
— А вы, собственно, кто? Что-то я вас на первом туре не видел.
— Да вот… да мне… да в отделе кадров…
— Сразу на второй? Да кто вас послал?

Молчу. Боюсь выдать кадровичку. К тому же и фамилию не знаю.
Кириллов смотрит внимательно, чуть наклонив голову. Выждав 
«мхатовскую» паузу, решает:
— Ладно. Если уж вы здесь.
Вызывают по одному. Большая студия. Звенящая тишина. Стол 
с микрофонами. Бумаги с текстами. Где-то наверху, за стеклом, невидимая комиссия. «Пожалуйста, читайте». Читаю. «Хорошо, спасибо. 
Теперь стихи». «Я научилась просто, мудро жить, смотреть на небо и 
молиться Богу…»
А потом всех опять собирают в этой же комнате, и опять появляется Игорь Леонидович и произносит фамилии тех, кто прошел на 
по-следний, третий тур. Пауза. Меня нет. Что ж, нет так нет. Вот 
тебе «научилась просто, мудро жить». Кириллов хитро щурит глаза 
и добавляет, словно что-то вовремя не разглядел в списке: «И — 
Ермилова!»
В комнату влетает Нина Владимировна Кондратова, я ее, конечно, узнаю сразу. Мелькает воспоминание детства: на малюсеньком 
черно-белом экране изображение красивой блондинки, от которой 
так и веет свежестью, изяществом, у нее мягкий и приятный голос; 
мама говорит: «Видишь, сегодня опять наша Ниночка». Но сейчас у 
«Ниночки» голос строгий и категоричный:
— Где Ермилова, не ушла еще? Что это вы, милочка, зачем вам 
столько косметики? И вот еще что. Ахматова — хорошо, но для третьего тура выберите что-нибудь открыто эмоциональное. Ясно?
Несколько дней живу как во сне. Перерыла все стихотворные сборники, перечитала уйму газетных текстов. Неожиданно муж советует:
— А знаешь что? Ты им «Конька-Горбунка» прочитай. Очень 
даже «открыто эмоционально».
— Ну, вот еще…
— Нет, серьезно. Я помню, вот ты вчера вечером Лешке читала. 
Здорово получалось. 
— Ну да, а он потом никак уснуть не мог.
— Конечно. Так, может, это и значит — «открыто эмоционально». И, вообще, смотри на это проще. У тебя вон сколько фотографий — пробы на роли во всяких фильмах. Рано или поздно — начнешь сниматься в кино. На телике свет клином не сошелся.
Ничего себе, успокоил! Значит, и он не верит во всю эту затею?

— Да нет, тут ведь, как в шахматах, надо все варианты просчитать.
— Знаешь, я ведь в шахматы не играю.
Да, не играю! И просчитывать варианты не буду. Заранее думать 
о неудаче — значит притягивать эту неудачу.
Да я и сейчас уверена в этом.

Та же студия. Поредевшие ряды конкурсантов. Происходящее 
транслируется по кабелю телецентра, который подведен к многочисленным редакциям, кабинетам, монтажным… За третьим туром 
конкурса следит все «Останкино». И дело тут не только в том, «а 
кто они, эти новенькие?». Редакторы приглядываются, прикидывают, кто для чего подходит, кого в какую передачу взять. Ведь тогда 
все программы телевидение делало самостоятельно, не заказывало, 
как сейчас, «на стороне» передачи и фильмы. (Чаще всего, вестимо, 
фирмой «на стороне» оказывается фирма ближайших друзей и знакомых кролика.)
Волновалась? Не помню. Раз не помню — значит, не волновалась. «За горами, за лесами, за широкими морями, против неба — 
на земле жил старик в одном селе…» Алексей зашел посмотреть 
трансляцию конкурса в Молодежную редакцию. Там, конечно, никто не знал, что среди участников — его жена. Потом рассказывал: 
«Когда ты появилась, Саша Маслюков крикнул: “Вот это девка!” 
Мне почему-то стало не по себе, будто обманываю кого-то, и я потихоньку вышел».
Опять та же гримерная. И опять список прошедших, теперь 
уже — окончательный. Абсолютно не помню, кто его зачитывал, 
кажется — не Кириллов. «Елена Коваленко, Леонид Чучин, Ольга 
Зюзина…» И опять меня нет. Но теперь уже и нет хитрого добавления: «И — Ермилова». Тишина. Приехали.
Спускаюсь со второго этажа, а кажется, что с двадцатого. В холле, напротив лифтов, ждет Алексей:
— Здорово! Все здорово, и тексты, и «против неба — на земле». 
Да, но… ты чего такая?
Глотая слезы:
— Мимо бежала мышь.
Откуда у меня взялась эта «мышь», где я ее подслушала…

— Как?! Не может быть!..
И в этот момент дверь одного из лифтов распахивается, и Нина 
Владимировна, кажется еще с порога, на весь холл провозглашает:
— А для вас, Ермилова, еще ничего не закончилось!
Я подбегаю к ней, иду рядом:
— Нина Владимировна, можно я вам позвоню?
— Можно и нужно. Через неделю. Мне или Гусеву. Записывай 
телефоны.
…Школа, радио, детский сад, опять школа. За семь дней, кажется, все быльем поросло. Но все-таки звоню. Виктор Николаевич 
просит подъехать. В кабинете почему-то решил не разговаривать. 
«А давай, Ермилова, пройдемся». Солнышко теплое, но ветер уже 
прохладный. По Останкинскому пруду среди желтых листьев плавают утки. Дошли до лодочной станции, поворачиваем снова к телецентру. Разговор, кажется, ни о чем — о семье, о работе в школе. 
И вдруг:
— Послушайте, а вы что, не могли написать анкетные данные… 
как надо?
— Как надо? Но… разве это можно?
Столько лет прошло, но я до сих пор теряюсь в догадках: что 
Виктор Николаевич Гусев имел в виду. Да разве я могла в анкете написать не так, как обозначено черным по белому в паспорте? В других 
документах?
Для тех, кто забыл, или для тех, кто родился позже: при советской 
власти существовал так называемый пятый пункт, то есть в анкетах он 
шел по порядку, пятым. Фамилия, имя-отчество, год-место рождения 
и — бац! — национальность. Я знала, что существовали тут разного 
рода ограничения. Но, Бог миловал, никогда с этим не сталкивалась.
— Понимаешь, главный кадровик… Нет, ты ему тоже понравилась. Он, как и все мы, голосовал за тебя. Но, говорит, не могу такую 
взять ответственность, решить это дело.
— А кто же может?
— Ну… там… — Гусев смотрит куда-то вверх, где растет-набухает осенняя туча. — Пойдем-ка быстрее, а то сейчас как хлынет.
И опять жизнь завертелась обычным колесом. Алексей уехал в 
командировку — собирать материал для документального фильма. 
Осень, темнеет рано, пробираюсь между домами к телефонным буд