Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX в.

Т.А. Яшина

Творчество Томаса Мура

в русских переводах

первой трети XIX века

Учебное пособие

Москва

Издательство «ФЛИНТА» 

2017

3-е издание, стереотипное

УДК 821.161.1.0 
ББК  83 
         Я96 

Научный редактор – доктор филологических наук, профессор,  академик
Международной академии наук педагогического образования,   почетный
работник высшего профессионального образования РФ, член Союза 
писателей России, член Союза журналистов России Д.Н. Жаткин 

Яшина Т.А. 

Я96
   Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века
[Электронный ресурс] : учеб. пособие / Т.А. Яшина. – 3-е изд., стер. – М.: 
ФЛИНТА, 2017. – 158 с. 

ISBN 978-5-9765-0871-2 

В учебном пособии рассмотрены особенности восприятия
произведений Томаса Мура (в частности, цикла «Ирландских мелодий» 
и поэмы «Лалла Рук») русскими поэтами и переводчиками первой
трети XIX в. Детальный анализ большого фактического материала, 
относящегося к 1810-1830-м гг., позволил не только вписать творчество
инонационального писателя в контекст развития отечественной
романтической литературы, но и отчасти уточнить представления о
«золотом веке» русской поэзии. 

Для студентов, аспирантов, преподавателей вузов, переводчиков, а
также 
для 
всех, 
кто 
интересуется 
проблемами
сравнительноисторического литературоведения и истории художественного
перевода. 

 УДК 821.161.1.0 
 ББК 83 

ISBN 978-5-9765-0871-2 
  © Яшина Т.А., 2017

       © Издательство «ФЛИНТА», 2017

Глава первая 

Творчество Томаса Мура и литературный процесс 

в России 1820–1830-х гг. 

§ 1. Творчество Томаса Мура в контексте тенденций развития 

русской литературы в 1820–1830-е гг. 

I 

Свой путь в литературу Томас Мур начал с перевода од Анакреона и соз
дания оригинальных стихотворений эпикурейского, преимущественно эротического содержания, – эти произведения вошли в авторские книги "Odes of 
Anacreon" (1800) и "Poetical works" (1801). Именно в эти годы за молодым Муром закрепилась репутация эротического поэта в классическом стиле, а также 
имя Томаса Литтла (Маленького), под которым публиковались раннее эпикурейские стихи. В таком качестве Мур был мало интересен русской литературе 
1820–1830-х гг., поскольку гедонистические мотивы, получившие вершинное 
художественное оформление в "Анакреонтических песнях" (1804) Г.Р. Державина, в эти годы уже заметно вытеснялись, отходили на второй план. Не привлек внимания и сборник Мура "Epistles, odes and other poems" (1806), содержавший критическое осмысление отдельных сторон современной жизни. 

Общеевропейскую литературную известность принесли Томасу Муру 

"Ирландские мелодии" ("Irish melodies") публиковавшиеся отдельными выпусками с 1807 г. на протяжении более четверти века. К 1820-м гг. Томас Мур также был автором другого значительного произведения – "восточной повести" 
"Лалла Рук" ("Lalla Rookh"), вышедшей в свет в 1817 г. и включавшей четыре 
вставные поэмы в едином прозаическом обрамлении – "Покровенный пророк 
Хорасана" ("The veiled prophet of Khorassan"), "Рай и пери" ("Paradise and the 
Peri"), "Огнепоклонники" ("The Fireworshippers"), "Свет гарема" ("The Light of 
the Harem"). Именно в качестве автора "Лалла Рук" и "Ирландских мелодий" 
Томас Мур, к тому времени уже зрелый писатель, обрел популярность в России 
начала 1820-х гг. Мур предстал перед русским читателем в качестве одного из 
выдающихся представителей английского романтизма (наряду с Дж.–
Г.Байроном и В.Скоттом), в существенной степени повлиявшим на многих деятелей западноевропейских культур и литератур. Осознание общеевропейской и 
североамериканской (в эпоху английского регентства) известности Томаса Мура вместе с тем не сопровождалось видением колоссальности наследия живого 
классика, поскольку для русской литературной среды подавляющее большинство его сочинений оставались в начале 1820-х гг. незнакомыми либо знакомыми по французским переводам, во многих случаях далеким от совершенства. В 
этой связи можно назвать долгое время остававшиеся неизвестными в России 
сатиры Мура "Перехваченные письма, или Двухпенсовый почтовый мешок" 
("Intercepted letters or, the twopenny post-lag", 1813), "Семейство Фаджей в Париже" ("The Fudge family in Paris", 1818), а также цикл стихов "Песни народов" 
("National airs"), публиковавшийся автором в 1818–1827 гг. 

Творчество Томаса Мура успешно сочетало в себе национально
специфические и общеевропейские черты, отличалось многообразием форм художественного выражения особенностей романтического мировосприятия литературной эпохи. Мур трансформировал понятие литературной преемственности, решив в рамках национальной культуры сверхзадачу превращения индивидуального стиля "в такое идейно-эстетическое средоточие, куда <...> стягивались приобретения предшествующих поколений" – "образная система древнеирландского эпоса и ритмико-мелодическая палитра народной песни, классическая простота античных авторов и блистательные достижения поэтовелизаветинцев, духовная напряженность барокко, изящество рококо, интеллектуальность и публицистичность века Просвещения"1. Определенный синкретизм, обусловленный взаимовлиянием разных течений и направлений в литературе, обусловил неповторимую оригинальность художественных открытий Томаса Мура в рамках английского романтического движения. 
К середине 1820-х гг. Мур обретает в России несколько иную известность: о нем начинают говорить как о наиболее близком друге недавно ушедшего Дж.–Г.Байрона, которому были завещаны дневниковые записи и прочие 
бумаги, имевшие несомненную историко-культурную и литературную ценность. Уничтожение Муром под влиянием обстоятельств завещанных ему рукописей Байрона получило в целом негативную оценку русского общества, вылившуюся не только в частной переписке, но и на страницах периодических изданий. Поправить пошатнувшуюся репутацию Мура помогло лишь издание им 
в 1830 г. книги "Письма и дневники лорда Байрона с замечаниями о его жизни" 
("Letters and journals of Lord Byron with notes of his life"), вызвавшей резонанс в 
российской литературной среде, долгое время воспринимавшейся в качестве 
наиболее объективного свидетельства о жизни великого английского поэта 
Дж.–Г.Байрона. 
В 1820-е гг. Мур прочно вошел в сознание представителей русской литературной среды, причем, как верно отмечает М.П.Алексеев, в различных вариациях мимо творческого наследия Мура "не мог пройти ни один русский 
крупный писатель целого столетия и множество писателей второго плана"2. 
Данная методологическая посылка, основанная на многолетних фактологических разысканиях, позволяет сделать вывод о сложном и многообразном характере восприятия творчества Томаса Мура в России. В целом филологической 
наукой русская рецепция Томаса Мура признается ярким историколитературным феноменом, соответствовавшим тенденциям русско-английского 
межкультурного взаимодействия и имевшим на различных этапах литературного развития свою неповторимую специфику. Обращение русской романтической литературы 1820–1830-х гг. к творчеству Томаса Мура, рассматриваемое в 
настоящем исследовании, было первым и крайне значимым этапом восприятия 
сочинений английского романтика в России. Пожалуй, никогда более произведения Мура не получали в России таких эмоциональных, проникнутых искренним восхищением, а потому и крайне субъективных оценок, как в романтическую эпоху. 

Большинство ранних переводов поэзии Томаса Мура на русский язык бы
ли прозаическими, в чем, впрочем, проявилась общая тенденция эпохи. Известно, что в 1822 г. в рецензии на осуществленный В.А.Жуковским стихотворный 
перевод "Шильонского узника" Дж.–Г.Байрона П.А.Плетнев признавал порочность данной тенденции: "До сих пор на русском языке мы читали некоторые 
сочинения лорда Байрона в прозаических переводах. Известно, что поэзия, передаваемая прозою, точно то же, что музыка в устах человека, который ее слушал и который ее пересказывает"3. Появление в прозе поэтических сочинений 
Дж.–Г.Байрона, Т.Мура, В.Скотта может быть объяснено тем, что данный способ переложения художественного оригинала был существенно более легким, 
нежели собственно поэтический перевод. Действительно, стихотворные переводы нередко появлялись уже после прозаических, становясь тем самым новым 
этапом в процессе ознакомления российской публики с творчеством зарубежного писателя. Однако в данном случае можно назвать и другую, существенно 
более объективную причину: большинство ранних переводчиков Байрона и Томаса Мура не владели английским языком и потому использовали французские 
переводы произведений английских романтиков в качестве посредников. Французская литература при этом активно практиковала прозаические переводы 
английских поэтических первоисточников. Таким образом, во многих случаях 
русские переводчики не имели реальной возможности воссоздать утраченную 
при переложениях на французский язык поэтическую форму английского оригинала. 

Значимым показателем популярности поэзии Томаса Мура в России стало 

включение её уже во второй половине 1820-х гг. в программы учебных заведений, использование на уроках английского языка. В Московском университетском благородном пансионе, где обучались М.Ю.Лермонтов, Д.П.Ознобишин и 
некоторые другие ценители творчества Томаса Мура, придавалось большое 
значение изучению иностранных языков (французского, немецкого, английского, итальянского), причем на ежегодных торжественных актах учащиеся произносили речи на этих языках. Среди прочих следует назвать речь однокашника 
Лермонтова М.М.Иваненко, произнесенную на английском языке во время 
торжественного акта 1830 г., – в этой речи были подробно рассмотрены художественные особенности творений Томаса Мура4. Среди достоинств "Ирландских мелодий" М.М.Иваненко отмечал гармонию стиха, нежность патриотического чувства, согласованность поэтического мировосприятия с национальной 
музыкой, характерное свободолюбие, не терпящее беззаконий и угнетения, однако вместе с тем признавал и некоторые слабые места в произведениях поэта, 
в частности, недостаточную выпуклость национального колорита, когда стихи 
не содержат никаких местных особенностей, кроме упоминания о родной Ирландии. Как видим, несмотря на свой юный возраст, пансионер М.М.Иваненко 
смог довольно тонко почувствовать характерные особенности поэтического 
мира Томаса Мура. И в этом, бесспорно, можно усматривать не только его заслугу, но и определенное влияние преподавателей пансиона, их профессионализма и художественного вкуса. 

II 

"Ирландская" тема в русской периодике, во многом связанная с события
ми общественно-политической жизни Ирландии, бурно развивавшимися в интересующий нас временной период, отчасти основывалась и на материалах русской рецепции творчества Томаса Мура, на что обратила внимание 
Г.А.Баужите5. Став свидетелем подавления национально-освободительного 
движения ирландского народа, Томас Мур придал своим ранним произведениям цикла "Ирландских мелодий", еще не приобретшего окончательную, завершенную форму, особую элегическую тональность, через которую проступало 
глубокое разочарование в реалиях жизни. Постепенно обретая устойчивую и 
длительную популярность в России, "Ирландские мелодии" становились своего 
рода символом ирландского освободительного движения, хотя сам Томас Мур 
никоим образом не претендовал на статус оппозиционера, борца за свободу: в 
его цикле протестные настроения выражены умеренно, без откровенно резких 
выпадов, причем свободолюбивые мысли словно растворены в нотах проникновенного лиризма, примиренности со свершившимся, задумчивой грусти о несбывшихся мечтах. А.П.Суруханян, характеризуя замысел "Ирландских мелодий" Т.Мура, возникший еще в середине 1790-х гг. в Тринити-колледже Дублинского университета, справедливо замечал приглушенность политического 
звучания данного поэтического цикла, который, раскрывая этапы освободительного движения ирландцев в ХVIII – первой четверти ХIХ в., был более обращен к событиям прошлого, нежели к перспективам дальнейшей борьбы6. 

Если замысел цикла, музыкальную основу которого составили народные 

песни, возник в период национально-освободительного подъема, то собственно 
реализация задуманного совпала с периодом сложных общественных процессов, в том числе и с реакционными процессами по завершении наполеоновских 
войн. В 1822 г. в "Благонамеренном" опубликованная часть цикла получила 
достаточно высокую оценку: "Т.Мур счастливо превозмог все трудности своего 
предприятия: стихи его переменяют тон и размер, смотря по голосам, к которым они приделаны: в одних юная дева просит героя, идущего умереть за страну Эрина, никогда не забывать свою любезную; в других воины поют песнь в 
честь Бриена-храброго или одного из стобитвенных (aux cent combats) героев, 
прославивших Ирландию своими делами. Романтические виды графства Вихловского, виды Авона и Овоки; суеверие народа вместе храброго и чувствительного, страстного и благочестивого получают новую жизнь от творческой 
музы Мура; но всего чаще слышны у него голос мести народа угнетенного или 
печальные песни побежденных"7. Как видим, в переводной статье содержится 
точная характеристика "Военной песни" ("War song") из первой тетради "Ирландских мелодий" – "Remember the glories of Brien the Brave…", основанной на 
истории ирландского короля начала XI в. Бриена Боромбе, погибшего в битве 
при Клоптарфе. Слова о "графстве Вихловском" (Wicklow), "видах Авона и 
Овоки" (Avon, Avoca) соотносимы с другой "мелодией" первой тетради – "The 
Meeting of the waters…", созданной под впечатлением от одной из поездок. 

"Ирландские мелодии" не только активно переводились на русский язык, 

но и фрагментарно включались в прозаические произведения русских писателей, использовались в качестве эпиграфов. Предпочтение русских переводчиков произведениям Мура, отнесенного с конца 1820-х – начала 1830-х гг. к числу лучших западноевропейских писателей, не всегда встречало понимание критики, суждения которой шли вразрез с общим читательским вниманием к творчеству гениального ирландца. Отзвуки поэзии Мура в русской литературе и 
культуре не смолкали до конца XIX в., однако уже к середине 1830-х гг. произведения английского романтика начали восприниматься как страничка памятного прошлого, времени великих и бессмертных творцов и их достижений, навсегда ушедшего в историю. Соотнесение Мура с пройденным историческим 
этапом обусловило определенное охлаждение к нему со стороны российской 
литературной среды, однако переводчиков продолжали привлекать небольшие 
лирические произведения, прежде всего, имевшие музыкально-мелодическую 
основу интимные стихотворения медитативного содержания, "национальные 
песни", элегии, дружеские послания. Большинство из указанных произведений 
входили в ту или иную тетрадь "Ирландских мелодий", которым была суждена 
поистине долгая жизнь. 

Определенное внимание привлекли биографические книги Томаса Мура, 

посвященные ирландским писателям и общественным деятелям, – "Записки о 
жизни Шеридана" ("Memories of the life of <…> R.B.Sheridan") и двухтомная 
"Жизнь и смерть лорда Эдварда Фитцджеральда" ("The Life and Death of Lord 
Edward Fitzgerald"). В частности, в дневниках А.И. Тургенева, относящихся к 
1825 г., можно найти следующую запись: "В Лондоне вышла "Жизнь Шеридана", изд. Муром. Все раскупают книгу и для автора и для предмета, им избранного"8. В 1829 г. "Московский телеграф" называл "Муровы Записки о Шеридане" в переводе на французский язык в числе книг, заслуживающих внимания 
российского читателя9. Менее заметными были отклики в России на книгу о 
руководителе ирландского вооруженного восстания 1798 г. Эдварде Фитцджеральде, хотя и здесь следует признать, что она, по крайней мере, имелась в библиотеках русских писателей. 

В России несомненно были известны и опубликованные Муром анонимно 

"Записки капитана Рока" ("Memoire of Captain Rock, the Celebrated Irish 
Chieftain, with Some Account of His Ancestors Written by Himself") создание которых относится к 1824 г. Интересен факт внимания к ироническому повествованию Мура, в центре которого – образ вождя мятежных ирландских крестьян, 
со стороны российской элиты, в частности, русского посла в Париже. В дневниковой записи Мура, датированной 29 января 1826 г., со слов Лансдауна говорится о русском после в Париже Поццо ди Борго, являвшемся горячим почитателем записок, в которых "так много правды"10. Определенную созвучность 
философским исканиям русского общества можно видеть и в книге Мура "Путешествие ирландского джентльмена в поисках религии" ("Travels of an Irish 
Gentlemen in Search of a Religion"), написанной в 1833 г. А.И.Тургенев, справедливо отметая отдельные упреки автору в пропаганде католицизма вопреки 
его собственным протестантским верованиям, сообщал из Женевы в письме 

П.А.Вяземскому 2 (14) июля 1833 г.: "A propos de Moore, я видел здесь новую 
книгу его, где он вводит в спор католика, протестанта, методиста и пр. и пр. – и 
не решает ни в чью пользу. Книга наполнена теологическою ученостью для того только, чтобы утвердить сомнение, le donte"11. Данная книга Мура напомнила А.И.Тургеневу "Философические письма" П.Я.Чаадаева, о чем он не преминул сообщить последнему, переслав один экземпляр12. 

Наименее известными в России оставались сатирические произведения 

Мура, в которых без характерной для иного его творчества иносказательности 
были остро затронуты и обличены пороки общественной жизни, причем особо 
привлекали поэта политические темы – решение кабинетом тори национальных 
вопросов, создание Священного Союза европейских держав и др. В сатирическом плане международная политическая деятельность российского императора Александра I показана Муром в серии писем "Семейство Фаджей в Париже" 
("The Fudge family in Paris", 1818) и в стихотворных "Побасенках для Священного Союза"("Fables for the Holy Alliance", 1823). В частности, в пятой побасенке названного стихотворного цикла Екатерина II названа императрицей, раздробившей Польшу, а ее внук Александр I охарактеризован как заклятый враг 
свободы. Для создания русского колорита поэт вводит характерное исключительно для России слово "указы" (ukases), которое рифмует с английским 
"praises", из чего можно заключить, что по-английски русское слово обретало 
во множественном числе оригинальное звучание – "юкейзис". В седьмом письме цикла "Семейство Фаджей в Париже" Мур иронически оценивает Священный Союз европейского мира с Россией после победы над Наполеоном: "… 
most faithful Russia – faithful to who’er // Could plunder best, and give him amplest 
share; // Who ev’n when vanquished, sure to gain his ends, // For want of foes to rob, 
made free with friends"13. Бесспорно, произведения Мура, содержавшие откровенные выпады против Александра I, который в отдельных случаях фамильярно назван Сэнди, не могли быть переведены на русский язык или обсуждаться 
русской критикой. Однако, будучи приспособленными к представлениям английской публики, прекрасно понимавшей все язвительные намеки Мура, его 
сатиры не всегда были до конца доступны жителям континентальной Европы и 
России, об истинном смысле долгих замечаний английского романтика не догадывалась и бдительная российская цензура. Именно по этой причине сатиры 
Мура на языке оригинала и во французских переводах получили в России свободное распространение, имелась в библиотеках многих писателей, в частности, А.С.Пушкина, П.А.Вяземского, А.И.Тургенева. Появление сатир, первоначально печатавшихся без имени автора либо под псевдонимом "Tom Brown, the 
younger", не сыграло какой-либо роли в трансформации зарубежной репутации 
Томаса Мура, – для русского, равно как и континентального европейского читателя он продолжал оставаться прежде всего эпиком и лириком. 

Будущие декабристы вряд ли были хорошо знакомы с сатирами Мура, 

высмеивавшими внешнюю политику Александра I, однако вместе с тем неизменно ощущали созвучность жизненных представлений английского романтика 
своим взглядам на действительность. В частности, известен тот восторг, с которым 
отзывался 
К.Ф.Рылеев 
в 
"Послании 
к 
Н.И.Гнедичу" 
о 
поэме 

В.А.Жуковского "Пери и ангел" – переводе второй вставной поэмы "Рай и пери" "Лалла Рук". К.Ф.Рылеева привлекала не столько восточная экзотика повествования, сколько тщательно завуалированная, спрятанная за ней оппозиционность ирландского барда. В "Огнепоклонниках", третьей вставной поэме "Лалла 
Рук", переведенной в прозе будущим декабристом Н.А.Бестужевым в 1821 г., 
оппозиционность автора, его борьба за национальную свободу, а также тираноборческие мотивы проступали особенно выпукло14. Действительно, описание 
борьбы между огнепоклонниками и магометанами стало для Томаса Мура 
предлогом для провозглашения идей национальной свободы и веротерпимости 
среди протестантов-англичан и попавших в зависимость от них католиковирландцев. Сам Мур признавал, что и в "восточной повести" "Лалла Рук", и в 
первых тетрадях "Ирландских мелодий" основополагающей стала да него 
"вдохновляющая тема" ("inspiring theme") свободы. В предисловии к одному из 
изданий "Лалла Рук" ирландский бард упоминал о возражениях, которые приходилось ему слышать по поводу употребления в "Огнепоклонниках" слова 
"свобода", совершенно неприменимого к описаниям нравов Востока. Возражая 
оппонентам, Мур утверждал, что нельзя недооценивать понятие свободы, особенно когда им обозначается вольность, национальная независимость, нежелание покоряться иноземным завоевателям, – против вторжения мусульманских 
иноземцев выступали и индусы, и персы15. Мур был патриотом родной Ирландии, и актуальные проблемы эпохи волновали его, неизменно прорывались 
сквозь восточные вымыслы и "цветистые" описания в "Лалла Рук", сквозь размышления о далеком прошлом в "Ирландских мелодиях". Этим во многом объясняется склонность поэтов декабристского направления к сближению Томаса 
Мура и его друга Байрона как представителей гражданской лирики, утверждавшей идеи вольности и равенства. 

Определенную роль в истории русско-английских связей сыграли факты 

личного знакомства Томаса Мура с русскими, – в общем-то малозначительные, 
неприметные встречи позволяли великому английскому романтику создать 
достаточно объективное представление об особенностях русской культуры, о 
множестве черт, сближавших ее с культурой английской. Все это отвечало общему стремлению русской и западноевропейской культурной среды к лучшему 
познанию друг друга, установлению постоянного интеллектуального обмена, 
активизации переводческой деятельности. Помимо А.И.Тургенева, о встречах 
которого с Томасом Муром известно очень подробно16, а также Н.И.Греча, детально описавшего свою встречу в "Путевых письмах из Англии, Германии и 
Франции"17, непосредственного общения с великим ирландцем удостоилось несколько лиц, малозаметных с исторической дистанции. Так, в дневниковой записи Мура от 23 декабря 1819 г. упомянуто знакомство в Париже с неким князем Голицыным ("Prince Galitzin, a Russian"18), знавшим наизусть многие стихотворения Мура. Видимо, с тем же князем Голицыным ирландский бард виделся 
7 сентября 1820 г., причем русский князь недавно вернулся из Испании и потому политическая жизнь этой страны стала предметом беседы; Голицын плохо 
отзывался и о современном состоянии, и о перспективах развития Испании19. 

В середине 1820-х гг., проживая в поместье лорда Лансдауна, Мур регу
лярно общался с супругой графа Джорджа Пемброка Екатериной Семеновной 
Пемброк (урожденной Воронцовой) – незаурядной женщиной и прекрасной певицей, сблизившей ирландского барда с русской музыкой. 29 октября 1824 г. 
Мур отмечал в дневнике, что вечером "пел вместе с леди Пемброк", познакомившей его "с несколькими прелестными русскими песнями"20, а уже на следующий день, не имея возможности петь из-за заболевания горла, Мур, согласно дневнику, просто слушал леди Пемброк, вновь исполнившую "свои прелестные русские арии"21. 20 ноября 1824 г. Мур получил от леди Лансдаун вместе с 
запиской "те русские арии"22, которые ранее обещала переписать леди Пемброк, 
и ровно через месяц, 20 декабря того же года, написал слова "Bring the bright 
garlands hither…" к мелодии "той прелестной русской арии, которую дала <…> 
леди Пемброк"23; впоследствии это произведение вошло в пятую часть 
"National Airs". 

В дневниковой записи Мура, датированной 1 ноября 1825 г., упоминается 

некий русский Демидов, знакомство с которым состоялось во время пребывания в Абботсфордском замке Вальтера Скотта: "По возвращении домой мы обнаружили двух джентльменов, ожидавших встречи с сэром Вальтером; оказалось, это был молодой Демидов, сын русского богача, присланный в Эдинбург 
с целью получить образование. Я много разговаривал с юношей, хорошо знающим русскую литературу. Я упоминал "Басни" Крылова, которых я видел 
французский перевод <...> По словам Демидова, этот перевод плох"24. Демидов, 
встреча с которым так подробно описана в дневнике Мура, – не кто иной, как 
граф В.П.Давыдов, оставивший в своем биографическом очерке о деде, графе 
А.Г.Орлове подробный рассказ о внезапном приезде вместе с воспитателем 
А.Кольером в замок Вальтера Скотта, воздвигнутый на берегах прославленной 
в стихах реки Твиды: "Напудренный лакей объявил <...>, что хозяин уехал с 
своим гостем, ирландским поэтом Томасом Муром, к развалинам аббатства 
Мелроз, но вернется часа через два. Пришлось дождаться поэта в высоких сенях – hall, обставленных до потолка оружием разных эпох и тускло освещенных сквозь оконные стекла, на которых были расписаны гербы. Вальтер Скотт 
приехал незадолго перед обеденным часом и принял <...> гостей с большою учтивостью, которая скоро приняла вид самого дружеского расположения. Он радовался, что гости его приехали в такую счастливую минуту и что они познакомятся с знаменитым поэтом Муром <...>. За обедом Вальтер Скотт старался 
представить ирландскому поэту случай вести разговор, а сей последний говорил охотно о самом себе и своих стихах"25. Общение Мура и В.П.Давыдова, согласно дневниковой записи ирландского поэта, продолжилось на следующий 
день, 2 ноября 1825 г., когда они совместно выехали из владения Скотта в Мелрозское аббатство26. Очевидно, В.П.Давыдов более интересовался личностью и 
творчеством Вальтера Скотта, нежели Томаса Мура, однако последний воспользовался встречей с молодым русским дворянином для обсуждения актуальных проблем литературы. В частности, в дневниковой записи от 1 ноября 
1825 г. Мур упоминал басню И.А.Крылова "Сочинитель и разбойник", в которой "говорится о Вольтере, которого жарят в аду на медленном огне"27. Види