Особенности культурного наследовани литературных традиций (на материале "Артуровской легенды")

Ю.С. Серенков

ОСОБЕННОСТИ

КУЛЬТУРНОГО НАСЛЕДОВАНИЯ

ЛИТЕРАТУРНЫХ ТРАДИЦИЙ

На материале «Артуровской легенды» 

Монография

Москва

Издательство «ФЛИНТА» 

2017

3-е издание, стереотипное

УДК 743.9 
ББК  71.05 
         С32 

Р е ц е н з е н т ы :  

Ан С.А., д-р филос. наук, проф., зав. каф. философии и культурологии Алтайской 

государственной педагогической академии; 

Тресвятский Л.А., д-р культурологии, проф. каф. гуманитарных и общественных 

дисциплин Новокузнецкого филиала Национального исследовательского
Томского политехнического университета; 
Колмогорова А.В., д-р филол. наук, проф., зав. каф. французского языка и 

методики преподавания Кузбасской государственной педагогической академии;
Комков О.А., канд. культурологии, доцент кафедры сравнительного изучения
национальных литератур и культур факультета иностранных языков и 

регионоведения МГУ им. М.В. Ломоносова 

Серенков Ю.С. 

С32
Особенности культурного наследования литературных 

          традиций (На материале «Артуровской легенды») [Электронный 
         ресурс] : монография / Ю.С. Серенков. – 3-е изд., стер. –  
         М. : ФЛИНТА, 2017. – 223 с. 

ISBN 978-5-9765-1491-1 

В монографии анализируются специфические процессы и закономерности
наследования традиции одного из ключевых текстов западной цивилизации двумя
несхожими англофонными культурами; выявляются культурные основания
литературной деятельности как одного из важных видов социальной активности; 
рассматриваются различные элементы культуры, оказывающие регулирующее и
определяющее воздействие на практику передачи и наследования литературной
традиции; изучаются системы ценностей и норм, регулирующих деятельность
различных субъектов литературной традиции. 

Для студентов, аспирантов и преподавателей филологических факультетов
вузов, специалистов филологов, литературоведов, культурологов. 

УДК 743.9 
ББК  71.05 

ISBN 978-5-9765-1491-1
  © Серенков Ю.С, 2017

© Издательство «ФЛИНТА», 2017

ОГЛАВЛЕНИЕ 

Введение …………………………………………………………………..5 

Глава 1. Феномен культурного наследования и истоки «Артуровской 
легенды…..……………………………………….………………………16 

1.1. Культурологическая проблематика ключевых текстов 
«Артуровской легенды» как важное звено культурного 
наследования .…………………………………………………….16 
1.2. «Артуровская легенда» и «артуровская» традиция: в поиске 
новых концептуальных 
видений……………………………………………………………31 
1.3. Мифологизация британской истории в «Истории бриттов» 
Гальфрида Монмутского.………………………………………...41 
1.4. Артуриада Мэлори: попытка «исцеления» этической традиции 
рыцарства …………………………………………………………46 
1.5. Викторианство и «возрожденный» Артур Теннисона ………...57 

Глава 2. Британское наследие как фактор аккультурационных сдвигов 
в американском социуме XIX в.: роль «артуровской» литературной 
традиции………………………………………………………………….69 

2.1.   Специфика литературной традиции в культурологическом 
контексте.…………………......................................................................69 
2.2. Америка в поисках ключевого текста для культурного диалога с 
Великобританией ………………………………………………………..91 
2.3.   Американский рыцарь и американская женщина: зарождение 
типического культурного конфликта ………………………….....…..102 
2.4.     Марк Твен – субъект британской культурной традиции: от 
осмеяния к пониманию ………………………...……………………...116 
2.5. Социально-культурное измерение литературной традиции: 
«артуровские» молодежные организации ………………………..…..124 
2.6.     «Артуровская» традиция и «модернити» ………………..……133 

Глава 3.  Формы адаптивного погружения «Артуровской легенды» в 
массовый культурный контекст США……………..………………....139 

3.1.   Массовая культура как фактор памяти субъекта традиции...…139 

3.2.   Вестернизация «артуровской» традиции в синематографии….163 
3.3.   Массовизация «артуровской» традиции: от идеи к артефакту..173 
3.4.   Процессы примитивизации «артуровской идеи». ……..……....180 
 
Заключение ……………………………….……………………………189 
Библиография ………………………………………………….………195 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Введение 
 
Несмотря на кажущуюся размытость границ культурологии, 
несмотря на ее растущий «текст», в котором легко потерять 
ориентиры, несмотря на возникающие в ней новые субдисциплины и 
специфические научные течения, культурология привлекает сегодня 
не только и не столько исследователей, потерпевших неудачу в 
«требовательных» дисциплинарных парадигмах (философия, история, 
лингвистика). Свидетельством признания культурологии полноценной 
областью изысканий служит новая общественная вера в ее 
«инструментальность» в хорошем смысле слова; поэтому услуги 
культурологов (консультирование, соисполнительство в реализации 
проектов и программ, связанных с повышением качества жизни и 
эффективности труда) стали востребованы на уровне правительств, 
посольств, представительств, бизнес-корпораций.  Кроме того, 
культурология 
вступила 
в 
эпоху 
активного 
самосознания 
и 
складывающегося чувства цели. В России регулярно проводятся 
культурологические конгрессы и международные конференции, 
издаются культурологические журналы («Вопросы культурологии», 
«Обсерватория 
культуры», 
«Этносоциум 
и 
межнациональная 
культура», «Личность. Общество. Культура»). Знаком приобщения 
культурологии к ежедневному организованному осмыслению того, 
что происходит вокруг нас и внутри нас, стало появление сетевых 
сообществ 
культурологов 
(например, 
сетевого 
сообщества 
«Российская культурология»). Очевидно, культурология становится 
наукой, обладающей не только универсальным характером, но и 
универсальной значимостью.  
 
Следовательно, 
возрастает 
ответственность 
каждого, 
кто 
ступает на территорию культурологических исследований, как 
возрастает и необходимость в осознанном выборе отправной точки 
исследования, а такой точкой случит концептуальное понимание 
культуры. Необходимо отметить, что общегуманитарное понимание 
культуры в России существенно изменилось в промежутке между 
появлением двух самых крупных отечественных культурологических 
энциклопедий. 
Речь 
идет 
о 
двухтомной 
энциклопедии 
«Культурология. ХХ век», вышедшей в 1998 году и двухтомной 
энциклопедии «Культурология», вышедшей в 2007 году. В первом из 
этих изданий культура определена А.Я. Флиером как «совокупность 
искусственных порядков и объектов, созданных людьми в дополнение 

к 
природным, 
заученных 
форм 
человеческого 
поведения 
и 
деятельности, 
обретенных 
знаний, 
образов 
самопознания 
и 
символических обозначений окружающего мира», «“возделанная” 
среда обитания людей, организованная посредством специфических 
человеческих способов (технологий) деятельности и насыщенная 
продуктами (результатами) этой деятельности»; как «свод “правил 
игры” коллективного существования, разработанная людьми система 
нормативных технологий и оценочных критериев» (Культурология 
1998:1:336). Автор энциклопедической статьи, из которой взята 
цитата, писал в заключение, что культура, в обобщающем значении 
термина, «есть не более чем умозрительная категория, отмечающая 
определенный 
класс 
явлений 
в 
социальной 
жизни 
людей, 
определенный аспект их совместного существования» (Ibid). В 
энциклопедии 
«Культурология» 
2007 
года 
издания 
культура 
характеризуется уже как «сложная гомеостатическая система <…> 
внебиологической природы, содержащая совокупный опыт видового 
существования 
человека 
и 
обеспечивающая 
накопление, 
воспроизводство, развитие и использование этого опыта, параллельно 
с воспроизводством видовых признаков самого человека». Автор 
статьи относит культуру «к классу квазиживых адаптивных систем» 
(Культурология 2007:1:1042). 
Видно, 
что 
приоритетное 
понимание культуры в 2007 году находилось под влиянием общей 
теории систем и синергетики и формировалось в ходе размышлений о 
новых возможных областях ее применения. За десять лет до того в 
понимании культуры почти на равных правах присутствовали 
антропологическая, социологическая и семиотическая доминанты. 
Соответственно, в 1998 году и культурология, в признанном ее 
понимании, была иной. Цитируем: «Культурология – наука, 
формирующаяся на стыке социального и гуманитарного знания о 
человеке и обществе и изучающая культуру как целостность, как 
специфическую функцию и модальность человеческого бытия» 
(Культурология 1998:1:371). Десять лет спустя культурология – 
«научная дисциплина, содержание которой составляют теория и 
практика 
системных 
исследований 
феномена 
культуры». 
(Культурология 2007, т. 1, С. 1069)  
 
Признавая методологическую важность, необходимую полноту 
и глубину определений культуры, приведенных как в первой 
цитируемой культурологической энциклопедии, так и во второй, 
самой современной на текущий момент, хотелось бы высказать 

несколько 
соображений 
частного 
характера. 
Во-первых, 
представляется, что феномен культуры трудно, либо невозможно 
определить «здесь и сейчас» так, чтобы понимание читающего было 
равным пониманию дающего ему определение пишущего. Характер и 
способ концептуализации культуры, в каждом индивидуальном 
случае, неизбежно отражает, помимо «школы», степень личной 
вовлеченности, 
особенности 
биографически 
обусловленного 
переживания предмета. И это еще не все. Каждый пишущий о 
культуре сам является носителем определенной культуры. А в силу 
того, что культура, как пишет Э. Ласло, –фактор, окрашивающий 
наше восприятие мира, подобно тонированным очкам (т.е., ведущий к 
субъективному видению чего бы то ни было), не существует и 
«непорочного 
восприятия» 
культуры 
как 
объекта 
анализа: 
«Навеваемые невидимыми очками предрасположения действуют тем 
более сильно, что “культурные очки” остаются невидимыми. То, что 
люди делают, напрямую зависит от того, во что они верят, а их 
убеждения, в свою очередь, зависят от культурно окрашенного 
видения себя и окружающего мира» (Ласло 2003:325-326). Во-вторых, 
каждое новое определение культуры в отечественной культурологии – 
это, помимо манифестации уникального исследовательского видения, 
итог работы со многими другими концепциями и дефинициями, 
созданными, как правило, людьми разных национальностей и этносов, 
в разное время, на разных языках и, соответственно, переведенных с 
иностранных языков на русский, а перевод, как известно, всегда 
обусловливает большую или меньшую степень аппроксимации в 
передаче значения. Одно из самых впечатляющих собраний 
определений культуры, данных представителями разных школ 
исследования культуры (школы эволюционизма – Л. Морган, Э. 
Тайлор, Дж. Фрэзер, Г. Спенсер, школы функционализма – Б. 
Малиновский, 
А.Р. 
Радклифф-Браун, 
Э. 
Дюркгейм, 
школы 
структурного функционализма – Т. Парсонс, Р. Мертон, К. Дэвис, 
школы структурализма и семиотики – Ч.С. Пирс, К. Леви-Стросс и 
т.д.) было использовано для реконструкции концепта «культура» Ю.С. 
Степановым в тридцатистраничной статье, вошедшей во второе 
издание 
труда 
«Константы: 
Словарь 
русской 
культуры». 
В 
заключительной части этой статьи Ю.С. Степанов косвенным образом 
открывает и свое понимание культуры, говоря, что погрузиться, войти 
в культуру человеку и остаться непроницаемым для нее невозможно, 
человек становится «пронизан культурой», но «“пронизывание” <…> 

осуществляется в виде ментальных образований», которые суть «как 
бы сгустки культурной среды в сознании человека» (Степанов 
2001:42). В-третьих (и в связи с вышесказанным), почти любое 
индивидуальное понимание культуры, сложившееся во второй 
половине XX в. – начале XXI в., каким эксклюзивным оно бы ни 
представлялось, интертекстуально, т.е. не свободно от осознанного и 
неосознаваемого заимствования элементов понимания культуры 
мыслителями-предшественниками. Американский социолог Эндрю 
Тарговски во время публичной лекции, прочитанной в 2009 году в 
Кузбасской государственной педагогической академии, обозначил 
свое 
понимание 
культуры, 
которое 
положил 
в 
основу 
соответствующего раздела незадолго до того вышедшей книги 
«Информационные 
технологии 
и 
социетальное 
развитие». 
Э. 
Тарговски представил культуру в виде происходившего всегда и 
происходящего в наши дни процесса обработки символов, продуктом 
которого и становятся переменчивые «паттерны» человеческого 
поведения, чувств, реакций. «Культура не служит удовлетворению 
нужд, –  пояснил он, – скорее, она формирует спрос на ценности и 
интерпретирует символы. А ценности уже определяют, почему 
гражданам той или иной национальной культуры не обойтись без 
«рацио», 
экспрессии, 
переживания, 
воображения, 
веры». 
В 
интерпретации культуры Э. Тарговским, долгое время занимавшимся 
исследовательской работой и университетским преподаванием в 
Восточной Европе, можно предположить присутствие нескольких 
«чужих» текстов.  Это, во-первых, теория культурных «паттернов» 
Р.Бенедикт (Benedict 1935). Во-вторых, семиотика культуры в том 
виде, в котором она излагается в трудах Ю.М. Лотмана (например, в 
статье «Культура и информация» (1970) – Лотман 2002:143-154). 
Далее, можно вести речь о влиянии философии систем Эрвина Ласло 
(раскрытой, например, в исследовании «Системное видение мира» – 
Laszlo 1972) и, наконец, о влиянии теории традиции Ежи Шацкого 
(Шацкий 1990). 
 
Наше понимание культуры, предлагаемое ниже в виде 
дефиниции, также интертекстуально, и, очевидно, отражает черты 
«русскости» в ее региональном варианте, специфического круга 
чтения, «инъязовской» исходной образовательной базы, личности, 
становление которой пришлось на перестроечный период и т.п.  Но, 
как 
хочется 
верить, 
не 
является 
результатом 
механического 
сочленения 
фрагментов 
чужих 
концепций. 
Культура 
– 
это 

«энергетическое поле» человеческого опыта, как коллективного, так и 
индивидуального, полученного во взаимодействии с природой или 
социумом в определенные моменты достаточно удаленного прошлого, 
и потому успевшее повлиять на привычки и обиход, образное слово, 
знаковый ряд текста сегодняшней повседневности. 
В выживании от 
прошлого 
к 
настоящему, 
«энергетическое 
поле» 
культуры 
поддерживается и трансформируется силой памяти и обусловленного 
ею «сопереживания». Культура не существует вне «носителей», и 
актуализируется 
в 
ситуации 
общения 
поколений 
(в 
семье, 
поселенческой группе, нации), в опосредованной коммуникации 
(письменность, печать, кино, другие «медиа»), в иных «практиках» 
передачи 
и 
рецепции 
культурных 
смыслов 
– 
например, 
в 
общественном 
образовательном 
взаимодействии. 
Фактором 
переменчивости 
культуры 
является 
постоянно 
углубляющаяся 
ретроспектива самых ранних и самых важных «опытов». 
 
Следует сказать, что вопрос культуры и традиции очень часто 
возникает в контексте литературоведческих и лингвистических 
исследований, написанных в последние 20 лет – чтобы убедиться в 
этом, достаточно просмотреть раздел филологических наук в любом 
выпуске «Летописи диссертаций». Поэтому нет ничего неожиданного 
в том, что прочтение текстов ряда американских литературных, 
критических и публицистических произведений, сосредоточенных 
вокруг 
сюжетно-образного 
комплекса, 
персонажей, 
мифопоэтического фона очень известной легенды, легенды о короле 
Артуре, вызвало в свое время ряд наших вопросов, на которые 
литературоведу нелегко было бы ответить: «Почему в Америке?» 
«Если в Америке, то почему Артуровская, а не другая легенда?» 
Литературоведу трудно было бы объяснить и феноменальную 
популярность «Артуровской легенды» в США, и общеамериканскую 
потребность в ее «продолжении». Под продолжением можно 
понимать появление американских версий «Артуровской легенды» 
(хрестоматийный пример – поэма «Видение сэра Лаунфаля» Джеймса 
Рассела Лоуэлла), но далеко не только это. Существуют свитетельства 
перехода легенды, на определенном этапе, в социальное измерение. 
Например, с начала XX в. до 30-х гг. XX в. существовали 
многочисленные 
«артуровские» 
молодежные 
организации, 
вдохновляемые педагогической философией «нового рыцарства» 
общественных деятелей У.Б. Форбуша и А.Л. Бэнкса. Рыцарский 
пафос был характерной чертой политики «Камелота» времен 

президента Джона Кеннеди1 и деяний «Корпуса мира», к созданию и 
функционированию которого Кеннеди был причастен. Относительно 
недавно американской прессой было объявлено о «возрождении 
Камелота» новым «рыцарем» плеяды Кеннеди-Ланселота Бараком 
Обамой2. 
Кроме 
того, 
имело 
и 
имеет 
место 
широчайшее 
использование мотивов и сюжетов британо-европейской артурианы в 
американской массовой культуре, от «формульной» массовой 
литературы и кинематографа до «артуровских» потребительских 
артефактов. 
Трудно 
было, 
оперируя 
филологическим 
исследовательским аппаратом, написать что-либо в объяснение силы, 
массы и причудливости форм группового и индивидуального 
«респонса» на «Артуровскую легенду», как в Великобритании, так и в 
США.  
 
И здесь на помощь пришла культурология, потому что, словами 
автора многих статей по вопросам теории культуры А.П. Люсого, 
«Филология знаменует не только центристский, но и финалистский 
взгляд на природу текста, а культурология, подобно генетике – 
представляет позитивный, но не позитивистский возвратный ход». 
Соответственно, продолжим цитату, «культурологический поворот в  
текстологическом переосмыслении проблем региона (в нашем случае 
регионов – Великобритании и США – Ю.С.) вызвал новое понимание 
социокультурного пространства» (Люсый 2009:53), помог понять и 
объяснить, до какой степени, а также исходя из какой потребности, 
определенные общественные круги и социальные группы в США 
желали быть «традиционными» на британский манер, каким смыслом 
британская традиция при этом наделялась и какую функцию 
выполняла. 
 
 Многое в исследовании говорит о том, что роли традиции и 
культуры, в определенном историческом контексте и опреденном 
типе сообщества, инверсируются. Материалы исследования подчас 
свидетельствуют 
о 
том, 
что 
лишь 
в 
энергетическом 
поле 
«артуровского» переживания некоторые американские сообщества 
могли реализовать себя в терминах консенсусно понимаемой их 
членами полноценности. Для них Артур и связанный с ним 
компендий смыслов (исторических, эстетических, психологических) и 
оказывается той альтернативой, которая была необходима для 

                                                 
1 Chomsky N. Rethinking Camelot. NY: Doubleday, 1993. 
2 Tucker, N. .Barack Obama, Camelot’s New Knight: The Shining Armor of JFK’s 
Legacy //Washington Post. – January 29, 2008. – p. 1.