Творчество А.А. Дельвига в контексте русско-немецких литературных и историко-культурных связей XIX века

                Д.Н. Жаткин





ТВОРЧЕСТВО А.А. ДЕЛЬВИГА
В КОНТЕКСТЕ РУССКО-НЕМЕЦКИХ ЛИТЕРАТУРНЫХ И КУЛЬТУРНЫХ СВЯЗЕЙ XIX ВЕКА



            Монография



3-е издание, стереотипное









Москва Издательство «Флинта» 2017

    УДК 821.161.1.0
    ББК 83.3(2Рос=Рус)1
         Ж39








      Жаткин Д.Н.
Ж39       Творчество А.А. Дельвига в контексте русско      немецких литературных и культурных связей XIX века [ Электронный ресурс] : монография / Д.Н. Жаткин. -3-е изд., стер. - М.: Флинта, 2017. - 127 с.

      ISBN 978-5-9765-0694-7

      В книге установлены обстоятельства и факты влияния на творчество А.А. Дельвига в плане рецепции русским поэтом немецких литературных традиций, восприятия и художественного осмысления образов немецкого мира. Особое внимание уделено анализу осуществления А.А. Дельвигом переводов произведений немецкой литературы на русский язык. Исследование проведено с учетом широкого контекста взаимовлияний культурных традиций России и Германии в XIX веке.
      Для студентов, аспирантов, преподавателей вузов, переводчиков, а также для всех, кто интересуется проблемами сравнительного литературоведения.
                                     УДК 821.161.1.0
ББК 83.3(2Рос=Рус)1


    ISBN 978-5-9765-0694-7    © Жаткин Д.Н., ²⁰¹⁷
                              © Издательство «ФЛИНТА», 2017

        ОТ АВТОРА


   Обращаясь к изучению творчества любого писателя, необходимо учитывать труды предшественников, тех, кто занимался анализом произведений данного автора, исследовал его художественный метод, стремился разобраться в чужой, подчас отдаленной от современности не только годами, но и столетиями, человеческой жизни, воссоздать длинную цепочку ее коллизий и хитросплетений. Применительно к Дельвигу уже здесь можно увидеть парадоксальную ситуацию—трудно, практически невозможно дать ответ на вопрос: много или мало написано учеными об этом поэте. Очень часто исследователи русской литературы, напрямую не соприкасающиеся с данной темой, искренне убеждены, что трудов, тан или иначе затрагивающих жизнь и творчество Дельвига, опубликовано много. В чем-то они правы: действительно, редкая книга, рассказывающая о Пушкине или Баратынском, обходится без упоминания имени Дельвига. Работы ученых избавляют от необходимости отдельного подробного рассмотрения в связи с жизнью Дельвига исторической эпохи, вместившей в себя и Отечественную войну 1812 г., и аракчеевщину, и восстание декабристов, и первые годы тридцатилетнего николаевского царствования. Благодаря пушкинистам отошла на второй план и другая, безусловно, важная проблема - Дельвиг и его окружение. Очень многие люди, встречавшиеся с Дельвигом, контактировали и с Пушкиным, при этом у литераторов имелись как общие друзья, так и общие недоброжелатели. Интерес к Пушкину предопределил и внимание к дельвиговским изданиям -«Литературной газете» и альманаху «Северные цветы», выходившим при непосредственном участии великого русского поэта. Это обстоятельство и дало основание некоторым литературоведам считать ;шьманах и газету изданиями Дельвига-Пушкина.

3

   Однако труды пушкинистов не позволяют поня ть мировоззрение Дельвига, досконально проанализировать сю наследие, а тем более обратиться к проблемам духовной и творческой эволюции поэта. Вместе с тем в XX в. было опубликовано всего две книги, непосредственно посвященные Дельвигу, причем ни одна из них не претендует на доскональность рассмотрения жизни и творчества поэта. Книга Ю.Н. Верховского, создававшаяся в голодном послереволюционном Петрограде, в лихую годину гражданской войны, увидела свет без малого девять десятилетий назад и стала рубежом в изучении наследия Дельвига. В 1970 г. в Гааге и Париже на английском языке вышла монография Людмилы Келер «Антон Антонович Дельвиг. Классицист в эпоху романтизма», опирающаяся на достижения российского литературоведения и несколько ограниченная в тематическом плане. В статьях Б,В. Томашевского, И.А. Виноградова, В.Э. Вацуро и некоторых других ученых Дельвиг рассматривался как оригинальный и весьма значительный поэт.
   Отмечая определенный интерес к Дельвигу - другу Пушкина, издателю «Литературной газеты» и «Северных цветов», нельзя не признать, что собственно о Дельвиге — поэте и человеке — сказано еще совсем недостаточно. Возможно поэтому и предстает Антон Антонович в сознании обывателей не как писатель, а как окололитературный деятель, который находился в близких отношениях с Пушкиным, благодаря чему, собственно, и остался в памяти потомков.
   Кстати, следующий парадокс Дельвига также связан с Пушкиным. Удивительно, но факт: при всей весомости места Пушкина в судьбе Дельвига, весьма ограниченный характер носит влияние великого русского поэта на творчество своего друга. В русской литературе первой трети XIX в. было немало авторов, подчас следовавших за Пушкиным и в выборе тем произведений, и в использовании характерных поэтических форм. Многие из них смогли продолжить лучшие пушкинские традиции после смерти великого русского поэта. Такие авторы, как Е.А. Баратынский, П.А. Вяземский, Н.М. Языков, по праву отнесены учеными к пушкинской литературной плеяде. Попал сюда и Дельвиг, стихи которого и по форме, и по содержанию были далеки от литературных произведений других представителей плеяды. Дельвига-поэта отличала оригинальность; за своеобразие и ценил его великий Пушкин. Впоследствии Б.В. Томашевский, критикуя тех, кто стремился показать Дельвига эпигоном по отношению к Пушкину, осмелился высказать интересную мысль: «Его <Дельвига. - Д.Ж.> творчество связано не с теми традициями в поэзии, которыми определялся путь Пушкина» [59, с. 5]. Так был ли все-таки Дельвиг поэтом пушкинской плеяды? Был, но только в том случае, если соотносить формирование плеяды не с

4

единой литературной традицией, а с определенной общностью понимания действительности. Дельвиг был единомышленником и союзником в идейной борьбе Пушкина с В.Н. Каразиным и А.Е. Измайловым в молодости, с Ф.В. Булгариным и Н.А. Полевым в зрелые годы.
    Весь парадокс состоит в том, что литературоведение объявило пушкинским последователем, даже подражателем, эпигоном, человека, творчество которого почти не питалось от музы великого современника. Сближение двух литературных фигур происходило чаще всего посредством личной дружбы, находившей наиболее отчетливые проявления на фоне ожесточенной литературной полемики.
    Очевиден и третий парадокс: оригинальное творчество Дельвига оказалось в тени и для литературоведов, и для потомков, и даже для многих современников, но не для Пушкина. Великий русский поэт заимствовал из произведений Дельвига огромное художественное богатство — начиная с идей и образов, заканчивая нестандартизо-ванными словосочетаниями и синтаксическими оборотами. Нам 11 ришл ось долго работать над проблемой «Пушкин и Дельвиг», которой посвящены многие наши публикации. В них установлено наличие большого числа дельвиговских реминисценций у Пушкина, в том числе в таких шедеврах, как «Я помню чудное мгновенье...», «Два чувства дивно близки нам...». Дельвиговские отзвуки исследователи находили и ранее в стихотворении «Во глубине сибирских руд,..», романе в стихах «Евгений Онегин» и др. Обычно поэты-современники больше берут от Пушкина, нежели дают ему: в этом можно убедиться хотя бы на примере творчества достаточно хорошо изученных авторов — Е.А. Баратынского и А.И. Полежаева. В нашем случае наблюдается обратная ситуация, становящаяся еще более парадоксальной, если вспомнить упоминавшиеся суждения об эпигонском, по отношению к Пушкину, характере поэзии Дельвига.
    Благодаря Пушкину несложно увидеть и еще один, четвертый парадокс. В стихотворном послании «Кто на снегах возрастил Фе-окритовы нежные розы...», направленном другу после получения его первого и единственного при жизни сборника стихов, Дельвиг характеризуется Пушкиным, как «славянин молодой, грек духом, а родом германец». Как известно, отец Дельвига имел немецкое происхождение, но тяготел ко всему русскому, принял православие и не считал нужным, чтобы сын знал язык предков. Понятно и то, почему Дельвиг «грек духом»: античные мотивы лежат в основе его творчества. Тогда почему же поэт — «славянин молодой»? Ведь плоть его имеет немецкое происхождение, а душа пропитана греческой музой... Парадокс Дельвига состоит в умелом сочетании двух истоков творчества — античного и русского народного, приво5

дягцемктому, что рядом оказывается, казалось бы, несовместимое. В своих произведениях Антон Антонович смог проникнуть в самые глубины народного миропонимания. А иначе чем объяснить, почему до сих пор можно слышать созданные без малого два века назад романсы на стихи поэта, в особенности, знаменитую песню «Соловей мой, соловей...», музыку которой написал А.А. Алябьев?! Принципиально важно понять, что и античный, и русский народный элементы в творчестве Дельвига весьма относительны. Его идиллии в античном духе создают лишь оболочку древности, в которую заложены глубокие переживания, связанные с реалиями современнос ти. В песнях Дельвига сквозь черты народного быта отчетливо видна атмосфера жизни российского дворянства. Неслучайно, что его «русские песни» звучали, преимущественно, не в среде простонародья или имевших скромные доходы мелких чиновников, а в салонах, где собирались представители знатных дворянских родов. Сказанное свидетельствует о наличии в поэзии Дельвига своего рода двуплановой проекции, когда обстоятельства современной поэту жизни получали выход как в исконно народную, так и в эстетически значимую древнюю атмосферу. Все это и давало основу для суждений о появлении в литературе парадоксальной синтетической фигуры славянина, грека и германца.
    Очередной парадокс Дельвига заключается в неприоритетности для него собственного литературного творчества в последний период жизни. В отличие от большинства творцов Дельвиг обычно сосредоточивал силы не на поисках новых «струн» собственной поэзии, а на созидательной работе во благо своих близких, друзей, единомышленников. Особенно ярко данная тенденция проявилась после 1825 г., когда начали выходить «Северные цветы». К1826—1831 гг. может быть со всей уверенностью отнесено лишь 37 различных произведений Дельвига, преимущественно небольших по размеру (цифра эта названа без учета девяти стихов и набросков неизвестных лет—они могли быть созданы и до 1826 г.). Очевидно, что, став издателем, Дельвиг стал отходить от поэзии. Б.В. Томашевский считал подобную ситуацию в чем-то вынужденной: «С падением литературной гегемонии поэтической школы 20-х годов, к которой всецело принадлежал Дельвиг, репутация его резко падает, как, впрочем, падает репутация и других значительных его современников: Баратынского и Языкова, не говоря уже о менее заметных поэтах» [59, с. 45]. Однако на деле Баратынский и Языков ощутили определенную изоляцию только в начале тридцатых годов, тогда как Дельвиг отходил от поэзии с середины двадцатых, что было нс вынужденным решением, не потерей читательского успеха и, следовательно, места в литературной истории, аличным выбором. Вспомним, что Дельвиг организовал в 1814 г. первую публикацию Пушкина в журнале «Вестник Европы», где за

6

подписью «Александр Н.к.ш.п.» увидело свет стихотворение «К другу-стихотворцу». Именно Дельвиг в 1819 г. без ведома Баратынского опубликовал его первые стихи в журналах «Благонамеренный» и «Сын отечества». Следовательно, уже в молодые годы в Дельвиге развилась, а позднее лишь отчетливо проявилась тяга содействовать талантливым людям в их творческом становлении и развитии. Именно данная характерная особенность Дельвига и конце жизни начала во многом «пересиливать» в нем поэта. Вместе с тем литературное наследие Антона Антоновича остается и и наши дни родником глубокой притягательной силы.
   Наконец, шестой парадокс мы видим в мировоззрении Дельвига: с одной стороны, он выступает против аракчеевщины, с другой -осуждает восстание декабристов. Создавая произведения, далекие от политики, он осмеливается публиковать проникнутые свободомыслием стихи опальных декабристов, французского поэта-демократа Жана-Франсуа-Казимира Делавиня. Жизненная позиция Дельвига и его стихах почти не находит непосредственного отражения. Поэзия Антона Антоновича наполнена философскими раздумьями о человеческих судьбах, окружающем мире со всеми его противоречиями... Возможно, не будь рядом с ним Пушкина, Дельвиг и остался бы в истории как умиротворенный поэт, отдаленный от насущных проблем, почти не высказывающий своих взглядов. Безусловно, свет творчества Пушкина помог потомкам сохранить памя гь о Дельвиге, поэте не только самобытном, но и во всех отношениях замечательном. В этом, скорее всего, и состоит самый большой парадокс: Пушкин, казалось, должен был заслонить своей фигурой Дельвига, но эго произошло лишь в тех случаях, когда исследователи последующего времени поверхностно рассматривали литературный процесс пушкинской эпохи. В сознании каждого, кто более пристально вглядывался в прошлое, происходило обратное: Пушкин не только не заслонял Дельвига, ио и высвечивал грани его таланта, поскольку лучше всех когда-то сумел осознать дельвиговскую литературную оригинальность.
   Приблизиться к пониманию парадоксальной фигуры Дельвига можно лишь в том случае, если внимательно рассмотреть процесс духовной и творческой эволюции поэта, проанализировать обстоятельства формирования его личности. В монографии «А.А. Дельвиг: Мир творчества», увидевшей свет в издательстве Пензенского государственного педагогического университета им. В.Г. Белинского в 2001 г., нами предложен опыт систематизации литературного наследия Дельвига, рассмотрены проблемы эволюции и жанрового многообразия его творчества, выявлены факты влияния на поэта отечественной словесности предшествующего времени,

7

а также дельвиговские реминисценции и традиции в русской литературе. В другой нашей монографии «Поэзия Л.А. Дельвига и историко-литературные традиции», опубликованной в 2005 г. Издательским домом «Таганка» Московского государственного открытого педагогического университета им. М.Л. Шолохова, выявлены место и значение античного и народно-песенного начал в поэзии Дельвига с учетом представлений, сложившихся в русской литературе к 1810—1830-м гг., а также показано взаимодействие двух начал в плане проникновения песенности в идиллии, антологические эпиграммы, анакреонтические и горацианские произведения, раскрыто осмысление Дельвигом славянской мифологической и оссианической традиций в контексте интереса к античной мифологии и фольклору, рассмотрена жанровая система романтизма и литературная деятельность Дельвига с точки зрения интереса к традициям античности и народной песенности. Приоритетным направлением является создание «Словаря языка А.А. Дельвига», работа над которым осуществляется нами совместно с доктором филологических наук, профессором H.JI. Васильевым и инженером-программистом Е.А. Гайдуком; предполагается, что словарь будет подготовлен к печати в конце 2009 г.
   В новой книге «Творчество А.А. Дельвига в контексте русско-немецких литературных и историко-культурных связей XIX века» нами осуществлено выявление связей творчества Дельвига с немецкой литературой и культурой в контексте международного историко-культурного и литературного взаимодействия, установлены особенности переводческой манеры Дельвига в контексте развития переводной художественной литературы 1810-1830-х гг., уточнены биографические сведения о Дельвиге, установлены взаимосвязи русской и немецкой поэзии 1810—1830-х гг. на уровне мотивов, образов, символики и др. Книга состоит из двух частей: в первой части представлен цикл статей «Литературная Германия в творческом восприятии А.А. Дельвига»; во второй части предложен опыт биографического справочника «А.А. Дельвиг и Германия», дающего объемное представление о немецком историко-культурном контексте в жизни и творчестве русского писателя. В приложении представлены поэтические переводы с немецкого языка, выполненные А. А, Дельвигом.

8

        I. ЛИТЕРАТУРНАЯ ГЕРМАНИЯ В ТВОРЧЕСКОМ ВОСПРИЯТИИ А.А. ДЕЛЬВИГА

        Традиции немецкой литературы в идиллиях А.А. Дельвига

   На своем пути к осознанию и принятию культурно-эстетических достижений и этических норм античности Дельвиг нередко обращался к жанру идиллии. Представление о далекой исторической эпохе, о мире души и особенностях отношений идиллических героев Дельвиг сформировал на раннем этапе творчества в результате знакомства с переводами идиллий, а также оригинальными произведениями и общественными взглядами немецких поэтов эпохи раннего романтизма, в частности, Л.-К.-Х. Гельти, Ф.-Г. Клоп-|||тока, Ф. Шиллера. В изучении немецкой литературы Дельвигу-лицеисту помогал В.К. Кюхельбекер, на что, в частности, указывал Л.С. Пушкин: «Клопштока, Шиллера и Гельти прочел он с одним из своих товарищей, живым лексиконом и вдохновенным комментарием» [123, т. 7, с. 293]. Поэты, творчество которых привлекало Дельвига и Кюхельбекера, критикуя классические нормы, прокладывали дорогу новому романтическому движению, в котором особое значение приобретало национальное своеобразие искусства. По наблюдению В.Э. Вацуро, «Шиллер, как и Гете, воплотил в своем творчестве дух этой переходной эпохи» [17, с. 6]. Обращение к античности позволяло поэтам отчасти нивелировать влияние французской традиции, ставшей своего рода символом всего вненационального, классического в литературе и искусстве. Возвышенное романтическое восприятие названных немецких авторов, отразившееся на содержании их произведений, в том числе и идиллий, гармонично сочеталось с идеализацией далекого прошлого самим Дельвигом, который «безошибочно угадывал <...> дух и способ мышления, порядок мыслей и систему мирочувст-вования человека, выходца из «золотого века», открывая в том времени недоступные для современного мира мудрость и великие простоты» [127, с. 2].


9

   О том, что Дельвиг первоначально мыслил свои идиллии как вольные переложения сочинений немецких авторов, свидетельствует, в частности, его перевод идиллии Х.-Э. Клейста «Cephis» («Цефиз»), Перевод известен в двух редакциях — лицейской, предельно близкой к немецкому оригиналу [44, с. 1511, и позднейшей, относящейся приблизительно к 1820 г. [51, с. 187; 56, с. 97]. Идиллия Х.-Э. Клейста практически синхронно была переведена другим лицейским поэтом А.Д. Илличевским, но его вариант оказался существенно менее выразительным. Дельвиговский «Цефиз» и преемственная по отношению к нему идиллия «Друзья» (1826), в которой также ощутима традиция Х.-Э. Клейста [см.: 55, с. 82], воспевали незыблемость дружбы, подтверждавшей социальную природу человека и являвшейся в руссоистском восприятии общества «самым священным из всех договоров» [128, с. 223]. В «Цефизе» символами вечной дружбы становились богато плодоносящая груша, которую любил и под которой был похоронен Филинт, и кипарис, высаженный на могиле идиллического героя. В «Друзьях» Дельвиг дословно воспроизводил впервые высказанную им в «Цефизе» и построенную на антитезе мысль о дружбе как высшей ценности для отдельного человека и общества в целом: «Здесь про-ходчиво все - одна непроходчива дружба!» [59, с. 189]. Автореминисценция помогала автору концентрированно показать близость идейного содержания своих идиллий, раскрыть мировоззрение героев. Дельвиговский Дамет никогда не сожалел о тленности жизни, поскольку рядом с ним всегда находился Палемон: «Ты сокрывал мои слабости; малое доброе дело // Ты выставлял и хвалил; ты был все для меня, и с тобою // Долгая жизнь пролетела, как вечер веселый в рассказах» [59, с. 190—192].
   В Лицее была также задумана фабула идиллии «Отставной солдат» (1829), близкая сюжету произведения Л.-К.-Х. Гельти (в редакции И.-Г. Фосса) «Костер в лесу» («Das Feuer im Walde») [18, с. 397]; в данном случае позднее осмысление сюжета сказалось на содержательной и формальной трансформации творческого замысла.
   В те годы, когда А.А. Дельвиг создавал свои идиллии, популярностью среди просвещенных кругов России пользовались сочинения С. Геснера и И.-Г. Фосса, существенно отличавшиеся авторскими подходами к сущности идиллического жанра. Последователем Геснера, идиллии которого, впервые показавшие пастухов, подверженных всем человеческим заботам и нуждам, «органически

К)