Эстетика
Учебник для студентов высших учебных заведений
Покупка
Тематика:
Эстетика
Издательство:
ЮНИТИ-ДАНА
Автор:
Гуревич Павел Семенович
Год издания: 2017
Кол-во страниц: 303
Дополнительно
Вид издания:
Учебник
Уровень образования:
ВО - Бакалавриат
ISBN: 978-5-238-01021-2
Артикул: 614865.03.99
Рассматривается эстетика Древнего Египта, Древней Греции, эпохи Возрождения и средневековой Европы, эстетика авангарда и современного постмодернизма. Отдельные темы посвящены выдающимся представителям мировой культуры и искусства: И. Канту, Г.В.Ф. Гегелю, Ф. Шлегелю, П. Рубенсу, Ф. Гойя, С. Дали, У. Шекспиру, И.В. Гёте, Ш. Бодлеру и др. Для студентов гуманитарных вузов, учащихся колледжей и лицеев, а также широкого круга читателей.
Тематика:
ББК:
УДК:
ОКСО:
- 50.00.00: ИСКУССТВОЗНАНИЕ
- ВО - Бакалавриат
- 50.03.01: Искусства и гуманитарные науки
- 50.03.02: Изящные искусства
- 50.03.04: Теория и история искусств
ГРНТИ:
Скопировать запись
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов
Ï.Ñ. Ãóðåâè÷ Ý Ñ Ò Å Ò È Ê À Рекомендовано Учебно-методическим центром «Профессиональный учебник» в качестве учебника для студентов высших учебных заведений Москва 2017
2017. ÓÄÊ 7.01(075.8) ÁÁÊ 87.8ÿ73-1 Ã95 Главный редактор издательства кандидат юридических наук, доктор экономических наук Н.Д. Эриашвили Гуревич, Павел Семенович. Г95 Эстетика: учебник для студентов высших учебных заведений / П.С. Гуревич. — М.: ЮНИТИ-ДАНА, — 303 с. — (Серия «Учебники профессора П.С. Гуревича»). ISBN 978-5-238-01021-2 Агентство CIP РГБ Рассматривается эстетика Древнего Египта, Древней Греции, эпохи Возрождения и средневековой Европы, эстетика авангарда и современного постмодернизма. Отдельные темы посвящены выдающимся представителям мировой культуры и искусства: И. Канту, Г.В.Ф. Гегелю, Ф. Шлегелю, П. Рубенсу, Ф. Гойя, С. Дали, У. Шекспиру, И.В. Гёте, Ш. Бодлеру и др. Для студентов гуманитарных вузов, учащихся колледжей и лицеев, а также широкого круга читателей. ÁÁÊ 87.8ÿ73-1 ISBN 978-5-238-01021-2 © П.С. Гуревич, 2006 © ИЗДАТЕЛЬСТВО ЮНИТИ-ДАНА, 2006 Воспроизведение всей книги или любой ее части любыми средствами или в какойлибо форме, в том числе в Интернет-сети, запрещается без письменного разрешения издательства.
Введение Отвечая на вопрос, что такое красота, каждый скорее всего приведет в пример произведение искусства. А что думают о специфике художественного творчества, об искусстве философы? Эстетика (греч. aesthẽtikos — чувственное восприятие) — философская наука, которая исследует ценностное мироощущение, характеризуемое категорией «прекрасного» и наиболее полно выраженное в такой форме человеческого сознания и деятельности, как искусство. Термин «эстетика» был введен в 1735 г. немецким философом Александром Баумгартеном (1714—1762). В работе «Философские размышления о некоторых вопросах, касающихся поэтического произведения» (1735) он обозначил этим термином науку о чувственном познании, которое выражается в образах искусства в противоположность логике — науке о рассудочном познании. Проблемам чувственного познания Баумгартен посвятил незавершенный труд «Эстетика». Хотя проблематика эстетики как совокупности знаний о прекрасном разрабатывалась с самых глубоких времен, задолго до Баумгартена, он создал теорию прекрасного, особую философскую дисциплину, определившую самостоятельность науки эстетики. Эстетика в значительной степени выявляет собственный смысл искусства, его обособленность от прикладных умений и его возвышение до той, почти религиозной роли, которую понятие и практика искусства играют в нашей жизни. Философская история эстетики спровоцирована рационалистическим духом Нового времени, зарождавшимся на почве математического естествознания, которое сложилось в XVII в. и до сих пор является сутью современного мироощущения, во все более стремительном темпе реализующего себя в технике. Что побудило философию вспомнить о «прекрасном»? — спрашивает немецкий философ Г. Гадамер (1900—2002). На фоне общей рационалистической ориентации на вычисленную определенность законов природы, признания значимости природы для овладения ее силами опыт прекрасного, опыт искусства предстал той областью, где царят субъективность и случайность. Так выглядело великое заблуждение XVII в. На что здесь вообще мог претендовать феномен искусства? Обращение к античным образцам дало нам возможность выяснить, что в искусстве заложен смысл, который невозможно исчерпать с помощью понятий. Когда мы встречаемся с каким-то проявлением чувственного опыта, у нас есть возможность соотнести его со всеобщим. Однако что-то нас останавливает, и мы сосредоточиваемся на индивидуальном, случайном, единичном. Баумгартен говорил о чувственном познании. Для традиции познания, начатой еще греками, «чувственное познание» представляется чем-то парадоксальным. С познанием мы имеем дело тогда, когда оно, оставив позади себя субъективную чувственную обусловленность, постигает в вещах разумное, всеобщее и закономерное. Чувственное в своей единичности рассматривается поэтому как частный случай всеобщей закономерности. То, что
мы, сталкиваясь с ним в жизни, принимаем за ожидаемое и рассматриваем как частный случай всеобщего, конечно же, не является познанием прекрасного ни в природе, ни в искусстве. Закат солнца, производящий на нас неизгладимое впечатление, вызывает у нас волнующее чувство неповторимостью момента, который можно назвать «трагедией неба». Именно в области искусства впервые выяснилось, что произведение искусства нельзя понять как таковое, если оно рассматривается лишь со стороны его встроенности в другие взаимосвязи. Его истина, обращенная к нам, — это не проявление заключенной в нем всеобщей закономерности. Баумгартен определил эстетику как искусство мыслить, как искусство выразить мысль с помощью либо словесных, либо других средств, способных создавать образ, воздействовать на воображение. Чтобы понять эстетический опыт, важно погрузиться в глубины магических состояний языка. В далекие времена на острове Кипр жил легендарный скульптор царь Пигмалион. Посвятив себя искусству, он жил уединенно и мечтал об идеальной женщине. Свою грезу он воплотил в статуе из слоновой кости. Ни одна женщина не могла сравниться красотой с нею. Пигмалион часто любовался своим творением и наконец влюбился в запечатленный в статуе образ женщины. Он дал ей имя Галатея, приносил ей дары, украшал ее драгоценностями, одевал, словно она и вправду была живой. Однажды в праздник Афродиты Пигмалион принес богатую жертву на алтарь храма богини и высказал робкую просьбу: «Если это возможно, сделай прекрасную статую моей супругой». И тут произошло чудо: когда Пигмалион вернулся домой, его Галатея ожила… Миф, разумеется, вымысел. Но в нем есть и правда. Ведь часто наше собственное чувство, наша любовь способны преобразить человека, наделить пленительными чертами даже статую из слоновой кости. Неукротимая страсть преображает человека, способна раскрыть в нем необыкновенное обаяние. В жизни мы часто говорим: «какая поразительная красота», «нет ничего прекраснее». Но что такое красота и что является ее истоком? Разум, человеческая страсть, молитвенная настроенность или необоримое жизненное побуждение? Пигмалион сознательно принял одиночество. Но он понял, что в одиночестве нельзя победить зародившееся чувство… Он молился богине, и она вняла его страсти. Любовь раскрыла в куске мрамора ослепительное очарование, оживила статую… В реальной жизни, а не в мифе молитва тоже не исключена. Мировая поэзия сохранила великолепные образцы преклонения перед красотой. Высшим выражением красоты является прекрасное. Прекрасное окружает нас повсюду — в природе, в искусстве, в реальной жизни. Экспедиция медленно двигалась по полузасыпанным песком улицам города мертвых. Входы в гробницу частью обвалились, частью были занесены песком и угадывались скорее интуитивно, чем по каким-то ориентирам. Надписи и изображения на камнях гробницы и входных блоках были сильно попорчены, местами непоправимо. И вдруг после очередного поворота как чудо, как мираж в пустыне взорам предстала базальтовая стена с изображением какого-то вельможи.
Введение От ветра из пустыни стелу прикрывал край циклопического сооружения, от которого осталась лишь груда камней. Однако эти камни и стали защитным барьером для небольшого по размерам, но очень выразительного камня. В лучших традициях древнейшего искусства изображение сочетало в себе жизненную выразительность с какой-то непередаваемой одухотворенностью, пронизанной тонкой, как шелест песка на ветру, печалью. Голова фигуры была повернута в профиль, а грудь и руки — в фас. Взгляд был устремлен куда-то вдаль, может быть, даже и не в этот мир, а руки с развернутыми ладонями напоминали крылья птицы, готовой улететь вслед за взглядом, за зовом души. По краю стелы шла иероглифическая надпись с именем изображенного. «Хенену» можно было разобрать прихотливые знаки — имя изображенного. Это было священное имя. А сколько красоты в самой природе! Человек стоит возле ярко-розового цветка наподобие сирени. Он осторожно прикоснулся к ветке. И вдруг цветок рассыпался и переместился на другую ветку. Как оказалось, это были насекомые, образовавшие цветок, который не существовал в природе. Они располагались на ветви так, что составляли соцветие с зеленой верхушкой. Мир природы затейлив и изобретателен. Когда мы видим перед собой ширь океана, мы не можем остаться безучастными. Нас очаровывает радуга. Радуют закаты. Восхищают кружащие в небе птицы, в ветреный день хорошо заметно, как они играют там друг с другом и ветром. Кому-то может показаться, что красота не нуждается в пояснениях. Она постоянная спутница человеческого опыта. Она ощутима, осязаема. Это один из наиболее известных человеческих феноменов. И между прочим именно о красоте мы можем сказать очень немногое. Красота — непостижимая тайна. Ее осмысление полно загадок. Общий критерий красоты вообще отсутствует. В каждую эпоху рождаются специфические образы красоты. То, что восхищает людей в одной культуре, может вызвать отвращение в другой. Поясним это таким примером. В архаическом племени юноша должен был доказать своему роду, что он уже настоящий мужчина. Пришел его час… Юноша брал с собой нож и уходил в густые леса. Потом он возвращался и бросал к ногам вождя скальп чужака. Он победил противника и доказал свое мужество. Поступок его красив и благороден. Но так считалось только в архаической культуре. Сегодня такое начало «взрослой жизни» у большинства людей вызвало бы ужас и омерзение. Разве снятый скальп — единственно возможное доказательство мужественного, геройского поступка? Представление о том, какое тело считать красивым, не остается неизменным на протяжении веков. У средневековых художников женщины обычно облачены в платья, которые делают их похожими на беременных. Если ты женщина — отрази собой красоту материнства. А попробуй сегодня с такой установкой выйти на помост красоты. Время давно истребило эту традицию. Николай Гаврилович Чернышевский (1828—1889), рассуждая о разных эталонах красоты, писал: «С точки зрения крестьянина красивой можно считать женщину здоровую, цветущую и упитанную. В дворянской гостиной совсем иные критерии. Аристократка красива, когда она бледна, тонка и всем своим обликом напоминает о духовном». В современном обществе предпочтения тоже различны. Девушка может стараться походить на английскую законодательницу моды 60-х гг. — худышку Твигги, а юноша — на актера Шварценеггера.
Противоположное красоте представление — образ страшного, безобразного… Что такое страх? Предположим, однако, что нам неизвестны никакие философские оценки этого чувства. Допустим, нам неведомы ни интуиции, ни прозрения древних. Попробуем поразмышлять, что называется, от неведения. Еще не вооруженные опытом поколений, разглядываем газетный снимок. На нем изображен мальчик, жертва чернобыльской катастрофы. Маленькое, точно обрубок, однорукое тельце. Жутко? Несомненно. Но страх рождается лишь в то мгновение, когда мы видим глаза ребенка — осмысленные, чистые, страдальческие. Мир, вообще говоря, наполнен не только красотой, но и эксцентрическими созданиями. Эти тварные существа неспособны внушить ужас самой равнодушной природе. Она многолика и затейлива. Страх возникает только от брошенного окрест человеческого взора. Только человеку заповедано поразиться рассогласованности мира, испытать ощущение ужаса и благоговения. Ощущение красоты или безобразного возникает вместе с человеком. Это удостоверяет наше сознание. Кроме него, некому содрогнуться от того, что сотворила природа и сам Адамов потомок. Но ощущение страха от безобразного образует целую вселенную. Он гнездится на всех ярусах человеческого существования, заполняет не только сознание, но и бездны бессознательного. Во время землетрясения в Армении девочку засыпало обломками обрушившегося здания. Ее нашли и вызволили из томительного плена немецкие спасатели. Услышав чужую речь, знакомую по фильмам, она подняла вверх ручки. Ужас притаился в подсознании. Он только ждет опознавательного знака. В тайниках психики дремлют призраки. Сон разума рождает чудовищ. Ужас преследует не только человека, но и человечество. Грибовидное облако, которое поднялось над Хиросимой, испепелило все живое, оно было разрушительным и для психического состояния тех, кто был на спасительном расстоянии от взрыва. Образ вселенской катастрофы, одномоментно явленный сознанию, разорвал связующие нити обычного человеческого восприятия. Люди перестали понимать, кто они, собственно, такие. Сломалась житейская логика, распалась связь событий. Не только подсознание человека, но и вся родовая память человеческой соборности выплеснули на поверхность психики потоки знаков и предвестий безобразного. Было сказано: в пустыне нет красоты, красота — в сердце бедуина. В той же мере во вселенской драматургии, в угасании звезд и космическом сжатии нет ничего безобразного. Оно рождается в душе грешного, чувствующего, отверженного и смертного человека. Это он соразмеряет неисчислимые проявления бытия со своей участью. Он прилагает ко всему окружающему человеческие мерки, ужасается бездушию Вселенной и преклоняется перед ее неоспоримой красотой. Это человек, признающий в жизни смысл, различает в ней красивое и величавое. Феномен красоты существует не обособленно. С ним связано много других слов и понятий, без которых невозможно объяснить смысл красоты: «прекрасное», «возвышенное», «катарсис», «гармония», «эстетика» и др.
Тема 1 Красота как феномен Изображение бизона в пещере Альтамира Среди различных слов, выражающих представление о прекрасном и его разновидностях, таких как изящество, утонченность, прелесть, шарм, грациозность, великолепие, блеск, понятие красоты занимает особое место. Оно выражает наиболее общее их свойство, которое находит свое выражение во внешней форме, внешней организации вещи, действия события. «Если прекрасное характеризует внутреннюю сущность эстетического явления в его отношении к совершенству и абсолюту, то красота — эстетическую значимость внешней организованности явления»1. Красота не была центральным понятием античной эстетики. Она не считалась также исключительным эстетическим феноменом. Тем не менее это понятие было тесно связано с важнейшими эстетическими ценностями. Согласно античным воззрениям, в основе красоты лежат мера, порядок, четкость границ, гармония, симметрия (Демокрит, Платон, Аристотель, Плотин). Красота рассматривается прежде всего как феномен духовного порядка. Некий образ считается красивым, если ему свойственны целесообразность, порядок и разумность. В этом смысле духовная красота находит свое 1 Конев В.А. Êðàñîòà // Ôèëîñîôñêî-ýíöèêëîïåäè÷åñêèé ñëîâàðü. Ì., 2000. Ñ. 170.
Тема 1 выражение в красоте физической. Гармоническое единство духовно и физически красивого в доклассический период еще не было найдено. Оно становится основным критерием совершенства в классическую эпоху (V в. до н.э.), затем теряется в эпоху эллинизма и сменяется идеализацией объекта. Красота — универсальное понятие, раскрывающее эстетический смысл явлений, их внешние и внутренние качества, которые рождают благоговение, удовольствие, радость. Африканские маски Африканское искусство остается для нас едва ли не загадкой, ибо является выражением давно утраченного европейцами мироощущения. Это относится, в частности, к африканской пластике, включающей в себя и искусство лепки, ваяния, скульптуру; и объемные осязаемые качества художественной формы в скульптуре, в изображениях на плоскости; и гармонию, согласованность движений и жестов в этих изображениях и т.п. Одни считают, что своими особенностями африканская пластика обязана страхам первобытного человека перед природными стихиями. Другие находят объяснение в фольклоре, магических культах. А может быть, народные обычаи, мифологические представления откроют нам более верный путь к постижению африканского искусства? Африканские маски, вероятно, имеют отношение к культу предков (таковы, например, погребальные статуи). Надевают их для участия в церемонии, они часть сложного ритуального костюма. Для этих же церемоний держат в особых чашах краску. На такой ритуальной чаше из Дагомеи условно изображено праздничное шествие. Обостренное пластическое чувство, четкая ритмическая композиция характерны здесь для каждой вещи. И свободный полет фантазии. Что, например, хотел выразить художник народности сенуфо двуликой маской, на голове которой изображена птица, а от подбородка идут ноги? Возможно, он стремился расширить содержание маски и отступил от натуры. А мы удивляемся теперь стихийному чувству ритма, смелости в трактовке формы. Неизвестный художник поклоняется дереву, которое срубает, поклоняется необработанному чурбаку и, вырезая маску, поклоняется ей, как воплощенному им же самим духу. Весь мир для него одухотворен. Настоящее искусство всегда требует подлинной искренности и подлинного
Красота как феномен восторга. Может быть, в этом и кроется одна из загадок большого искусства Африки? Наскальные рисунки Наскальные рисунки, относящиеся к эпохе позднего палеолита, во множестве обнаруженные в пещерах Франции и Испании, передают натуру с такой удивительной точностью и живостью, что некоторые специалисты никак не соглашались признать их подлинными — настолько совершенным было их исполнение. Между тем авторы этих рисунков жили в обществе, которое обладало еще всеми признаками стада или стаи, и говорили на языке, который также еще нельзя было назвать вполне человеческим. Но — вот что поразительно! — переход к неолиту, к искусству людей последней эпохи каменного века, когда возникли первобытные общество, язык, быт, интеллект, вовсе не означал совершенствование в том сугубо подражательном натуре направлении, которое было свойственно искусству на самых первых порах. Неожиданным образом — если можно слово «неожиданно» применить к процессу, который продолжался тысячу лет, к процессу весьма постепенному — искусство неолита утрачивает безусловную верность натуре и становится, наоборот, в высшей степени условным, символическим. Как будто глаза человека, до той поры смотревшие жадно на мир, обратились теперь вовнутрь, созерцая и воспроизводя темные порождения своей уже могучей фантазии либо пытаясь увидеть, дабы воспроизвести затем, процарапав на камне, контуры совсем невозможного, невообразимого — контуры абстракций, которые тогда уже стали доступны мозгу человека. Как если бы переместился центр тяжести, изменилась зона контактов с миром, которая для палеолитического человека размещалась почти исключительно в сфере ощущений — зрение, осязание, слух, наблюдательность, изощренная настолько, что показалась бы нам фантастической, как кажется фантастической наблюдательность бушмена, без затруднений идущего по следу за зверем. Простой мир первобытного человека, его наблюдательность, почти свободная от какого бы то ни было размышления, с редкостным совершенством воплотились в наскальных рисунках испанских и французских пещер и во множестве палеолитических изображений, обнаруженных в самых разных районах земного шара. Но более того, искусство племен, еще и сейчас существующих, — охотничьих племен Центральной Африки, аборигенов Австралии, эскимосов американского севера — искусство народностей, уклад которых по тем или иным причинам еще примерно соответствует первобытной стадии, — это искусство отличается точно такими же
Тема 1 особенностями, как и искусство палеолита: оно изображает видимый мир чрезвычайно живо и точно. Что же касается оседлых, земледельческих племен, живущих иногда по соседству, племен с уже развитыми религиозными представлениями, с богатой мифологией, с целым миром воспоминаний, то искусство этих племен фантастично, до крайности эмоционально, причудливо, ирреально. Реальность для них не внешнее, не зверь в джунглях, не корова на пастбище, не человек с копьем и щитом, но «душа» человека, его представления о красоте, его внутренний мир. Египетский стиль Стиль — бронзовый стержень, заостренный конец которого использовался для нанесения текста на дощечку, покрытую воском. Противоположный конец стиля делался плоским, для того чтобы стирать написанное. Стиль — общность изобразительных приемов, совокупность основных художественных средств в индивидуальном творчестве. Стилевое единство существует также в культуре определенной эпохи, страны, а также в сложившихся жанрах, видах и течениях искусства. Каждая культура обладает собственными представлениями о красоте. Образ египетской царицы Нефертити давно стал олицетворением женского совершенства. Высеченное в камне своеобразное лицо, точеный профиль, изящный изгиб шеи. Но развернутое анфас изображение слегка разочаровывает. Низкий лоб, оттопыренные уши, детский овальный подбородок. Разве это идеальный образ? Неужели это чудо природы, обладающее способностью чаровать потомков? То, хотя бы немногое, что мы знаем о Древнем Египте, нередко бывает достаточным, чтобы составить себе вполне определенное и ясное представление о египетском стиле, если под стилем подразумевать общую и единую интонацию, свойственную всем без исключения фактам материальной и духовной культуры. В «египетском стиле» есть «нечто египетское», т.е. застывшее, величественное, прямолинейное, подавляюще равнодушное, однако утонченное, изысканное, несколько даже изломанное, почти декадентское, это стиль крематориев и пирамид — словом, каждый знает, что такое египетский стиль, недаром скульптуры, строители и живописцы Египта в течение трех тысячелетий с редкой последовательностью, невозмутимостью и упорством, постоянно совершенствуясь, но почти не меняясь, внушали человечеству понятие об этом стиле.