Нестрашный мир

серия

Мария Беркович

нестрашный мир

4-е издание (электронное)

Москва
«Теревинф»
2019

Беркович, Мария Борисовна.

Нестрашный мир [Электронный ресурс] / М. Б. Беркович. — 4-е изд. 
(эл.). — Электрон. текстовые дан. (1 файл pdf : 257 с.). — М. : Теревинф, 
2019. — (Любовь изгоняет страх). — Систем. требования: Adobe Reader 
XI либо Adobe Digital Editions 4.5 ; экран 10".

ISBN 978-5-4212-0584-5

Эта книга – дебют молодого писателя Марии Беркович – документальное повествование в письмах, дневниках и рассказах. Её герои – дети с нарушениями 
развития, их родители, волонтеры и педагоги, работники детских домов. Её предмет – методы помощи, способы взаимодействия с другими, особыми, детьми. Её 
сюжет – любовь как мера вещей.
Для широкого круга читателей.

Б48

УДК 376
ББК 743

ISBN 978-5-4212-0584-5
© М. Беркович, 2009 
© «Теревинф», оформление, 2015

УДК 376
ББК 743
 Б48

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты авторских прав, правообладатель вправе требовать от нарушителя возмещения убытков или выплаты компенсации

Деривативное электронное издание на основе печатного издания: Нестрашный мир [Текст] / М. Б. Беркович. — 2-е изд. — М. : Теревинф, 2014. — 256 с. — 
(Любовь изгоняет страх). — ISBN 978-5-4212-0052-9.

Фотография Марии Беркович на обложке, фотографии в книге – Александр Гейзенцвей
Фотографии Антона на с. 181, 205 – Светлана Щагина

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России (2012–2018 годы)»

о Маше Беркович
предисловие к изданию 2009 года

Маше 24 года. Впрочем, этот факт решительно 
ничего не объясняет в Маше, так как является чистейшей условностью – она кажется то подростком, то человеком, прожившим огромную жизнь, наполненную подробными трудами, ежедневными преодолениями, неустанным добыванием смыслов и 
неустанной же проверкой их на прочность.

Маша – дефектолог. Педагог, психолог, нянька для детей 
и выросших детей, у которых – аутизм, умственная отсталость, 
слепоглухота, множественные нарушения развития. Маша – 
частный репетитор у тех, кто живет в своих квартирах со своими родителями. Маша – волонтер в детском доме для тех, от 
кого родители отказались. Маша – автор рабочих записей, дневников, писем к друзьям, которые, по сути, те же рабочие записи. Собранные под одной обложкой, они перед вами.
Это – факты.

А вот моя версия.
Маша – воин, эльф, подвижник, философ, поэт, дочь смотрителя маяка, Малыш и Карлсон в одном лице.
Маленькая, короткостриженная девочка в длиннополом 
черном пальто с непомерно большим для её роста рюкзаком за 
плечами. Там, в рюкзаке, среди многих, самых неожиданных 
предметов, необходимых для занятий с её подопечными, – флей

та. Маша умеет на ней играть. С рюкзаком она наматывает 
километры по питерским окраинам, через промзоны и спальные пчелиные соты – по частным урокам. С рюкзаком она курсирует из города N (дальний пригород большого города) в большой город, чтобы от всеми отверженных перейти к отверженным не всеми, – к тем, кого все-таки любят, хотя бы и только 
родители.
Маша, конечно же, не из века нынешнего. Это становится 
понятно с первого взгляда. И по внешнему её облику (то ли 
мальчик Возрождения, то ли юная сестра милосердия призыва 
1914 года). И по тихой, внятной, чистейшей русской речи с округлыми интонациями, идеальными согласованиями, точнейшей 
пропорцией назывных, вопросительных, восклицательных предложений, органичным преобладанием сослагательного наклонения над прочими и полнейшим отсутствием наклонения повелительного. Речи, в которой нет даже сиюминутных проскоков 
современного новояза или слов-паразитов, или попросту случайных слов. Так она говорит, и так она живет, и так она пишет – 
убедитесь сами, дорогие читатели, открывшие эту чрезвычайно 
важную для всех нас книжку.

Маша родом из какого-то такого времени, когда ещё не 
была провозглашена ни смерть Бога, ни смерть Романа, ни крушение гуманизма, ни торжество постмодернизма. И, тем не менее, 
будучи из этого своего, неведомого, времени, она, в общем, в курсе, 
что были Освенцим, и Холокост, и ГУЛАГ. Она знает это подробно и доподлинно (она вообще много знает) – а вопрос о том, 
возможно ли после этого искусство, для нее решен – вернее сказать, что для нее и нет такого вопроса. Искусство – возможно, 
потому что необходимо. Оно не спрашивает, оно возникает само 
по себе, неподвластное ни запретам, ни долженствованиям.

В частности, книжки возникают потому, что есть мысль, 
есть речь, есть вопросы, которые требуют ответа и опровержения этого ответа, а потом опровержения опровергнутого опровержения… И даже если ничего этого нет – ни мысли, ни во

проса, ни речи, ни опровержений – есть трава, песок, деревья, 
ложка, окно, свеча, будильник, имя, звуки, шорохи, время суток… И они как-то складываются друг с другом, или есть острая 
потребность сложить их как-то, связать между собой – книжка, 
которая перед вами, и об этом тоже.

В Маше есть простота, которая уже после всех хитросплетенных конфликтов и сложных человеческих рефлексий на все 
вышеупомянутые вопросы. В Маше есть та серьезность и тот 
непафосный пафос, которые уже сдали все зачеты по иронии и 
скепсису и, получив за них отличные отметки, выбросили их за 
полнейшей ненадобностью.

Маша написала книгу не о профессии. Она написала книгу о любви. О той самой, которая уже ответила на все вопросы, 
отменила все ответы и прошла все смерти, смертию смерть поправ. Потому что, как мы знаем из одной, самой главной, книги, это единственный выход. К свету.

Любовь Аркус

Автор выражает свою глубокую 
признательность близким, друзьям, 
коллегам и учителям, но особенно 
людям, без которых эта книга 
была бы невозможна:

моим бабушкам 
Галине Майзелис и Нине Катерли, 
маме Елене Эфрос,
хранителю Александру Гейзенцвею, 
моим друзьям и коллегам 
Тане и Сабине,
учителям Нине Старосельской, 
Марии Дименштейн, Марианне Майер, 
Ирине Карвасарской, 
Александре Черкасской, Ците Келлер, 
Елене Микшиной и Алле Тымкив, 
первому издателю этой книги 
Любови Аркус, 
друзьям и адресатам моих писем
Льву Гондельману 
и Екатерине Шипилёвой.

кабинет французского

Начало этой истории находится между началом 
конца детства и его окончательным концом.
Может быть, всё началось рано, в мои тринадцать и три 
четверти, или ещё раньше – в мои тринадцать с половиной, или 
с того, как тётя Надя продала дачу в Зеленогорске, Торфяная 
улица, а номер дома – удивительно! – но сейчас оказалось, что 
я его не помню. Может быть, даже еше раньше, в начале августа 1998 года. Это был очень трудный август. Тогда мы с дедушкой Мишей и Никифором (домашнее прозвище моей бабушки) 
уехали за тысячу километров от нашей дачи в Зеленогорске и 
жили в доме, который стоял в сосновом лесу. Я помню запах 
прошлогодней сырости в комнатах и вкус масла, полежавшего 
на открытой тарелке в холодильнике.
В это лето я вдруг поняла, что время идёт очень быстро, не 
успеешь оглянуться, как мама постареет и умрёт, и я сама постарею и никогда больше не поеду в лагерь в Финляндии, и дачу 
нашу снесут – дача была для меня тем же, что счастье. Так плохо, 
как тогда, мне никогда в жизни не было (а мне плохо бывает 
очень редко). Я лежала на верхнем этаже домика, вертела в 
руках старый том Гайдара с повестью «Судьба барабанщика» 
и плакала. Я бродила по сосновому лесу и сочиняла какие-то 
глупые пьесы в стихах. Плакала и просила Бога, чтобы всё это 
поскорее кончилось. В самом деле, стало полегче.
Когда я приехала в город, оказалось, что тётя Надя продала дачу.
Про Зеленогорск я, наверное, не буду рассказывать. У каждого есть такой Зеленогорск. Не перечислять же: вокзал, за

брошенная больница, лес, дорога на залив, крыша сарая, финские поезда, ты ждёшь маму в начале улицы, коробка для ложек 
и вилок, полосатая ваза. Это моё, это скажет мне всё, это сокровища, равных которым нет. Если бы я могла просто налить 
своё детство в чашку и дать выпить тем, кого люблю.
Любовь для меня начинается там, где соприкасаются два 
детства. Даже если о детстве не сказано между нами ни слова.
Любовь – я вспоминаю ночь накануне переезда на дачу, 
когда не можешь заснуть. Лежишь и смотришь, как на занавесках качаются тени деревьев. Окно приоткрыто. Кисловато 
пахнет такими маленькими желтыми букетиками, которыми 
усыпаны тротуары в начале июня. Вскакиваешь и идёшь босиком на кухню. Бабушка, конечно, не спит, читает. Капает мне 
в рюмку пятнадцать капель корвалола.
Тётя Надя продала дачу.
С этого момента детство стало кончаться с невероятной 
скоростью.
Не стало детского, привычного, знакомого до последней 
трещинки счастья. Начиналось что-то неведомое и страшное.
Мы вернулись в город, и я плакала ещё день или два, пока 
мама не спросила меня, что случилось. Я сказала. Тогда мама 
объяснила, что бояться нечего. Время действительно идёт очень 
быстро, и мы действительно рано или поздно умрём. Вот тут-то 
и начнётся всё самое интересное. Поэтому можно думать о старении и смерти без страха, а с любопытством: такая большая и 
быстрая река – интересно, куда она принесёт меня?
Я сидела одна за партой и рисовала истории про то, как 
Эа, Омесса и Онарис отправились в путешествие за Синим Камн ем. Герои рисовались быстрыми росчерками, схематично, они 
постепенно обретали признаки, имена. Откуда, как они появились в моём воображении, я не знаю. Мир строился и рисовался на стенах нашей комнаты в Апраксином переулке. На ободранных обоях танцевали чёрные фигуры, одна будто наклонилась, чтобы что-то поднять, другая держала в вытянутой руке 
свечу. Под потолком я написала имена своих героев: Анемон, 
Эа, Омесса, Онарис, Повелитель Ветров, Повелитель Оленей.