Лики любви в дискурсах и нарративах

Е. Н. Шапинская

Л и к и  лю б в и  
в дискурсах и нарративах

Москва
Издательство «Согласие»
2018

УДК 392.61 + 7.01 
ББК 87.52 + 87.815     
   Ш 23

В оформлении книги использованы фотографии 
Кирилла Лаврентьева

Шапинская Е. Н. Лики любви в дискурсах и нарративах / Е. Н. Шапинская. – М.: ООО «Издательство 
«Согласие», 2018. — 370 с.

ISBN 978–5–907038–04–2

Книга Е. Н. Шапинской «Лики любви в дискурсах 
и нарративах» является своеобразным итогом ее творческой и личной жизни. Истории любви разных эпох 
и культур преломляются через личный опыт автора, 
эмоции героев прошлого оживают, становясь частью 
мира ее чувств, переживаний и размышлений. 
Е. Н. Шапинская обращается к различным 
сторонам любовного переживания, воплощенного в 
образах героев и героинь культурных текстов, от 
средневековых 
легенд 
до 
современных 
женских 
романов, от древнегреческой трагедии до индийской 
поэмы. Путешествуя вместе со своими героинями, 
автор проходит путь собственной жизни, в котором 
любовь всегда была и остается великой ценностью.

Книга адресована широкому читателю.

УДК 392.61 + 7.01
ББК 87.52 + 87.815

ISBN 978–5–907038–04–2 
© Шапинская Е.Н., 2018
© ООО «Издательство «Согласие», 2018

Что выше, любовь или история любви? Ах, 
все «истории любви все-таки не стоят кусочка 
«сейчас любви»! Я теперь пишу «историю», потому что счастье мое прошло.
В. Розанов

Влюбленный субъект не может сам написать свой 
любовный роман. Лишь очень архаическая форма 
могла бы объять то событие, которое он может продекламировать, но не рассказать.
Р. Барт. Фрагменты речи влюбленного

Обращение к читателю

С
уществует громадное количество книг о любви —  философских и психологических исследований, романов и поэм. Можно ли что-то к этому добавить —  ведь любовь —  это вечная загадка, манящая 
и не находящая ответа, вернее, имеющая бесчисленное 
множество ответов? И все же я беру на себя смелость 
предложить вашему вниманию еще одну книгу о любви. Приведу причины, которые побудили меня написать ее и предложить ее читателю.
В свое время я написала книгу «Дискурс любви» 1, 
защитила докторскую диссертацию на эту тему. С тех 
пор прошло много лет, я нередко возвращалась к теме 
любви в моих исследованиях культуры, ее форм и текстов, и возвращалась к своей работе о дискурсе любви, 
находя там много полезного для понимания культуры 
прошлого и настоящего. Тема любви настолько важна 
в художественной культуре, в искусстве, которое играло и играет важнейшую роль в моей жизни и судьбе, что самые разные истории любви, воплощенные 
в произведениях искусства, постоянно привлекали 
мое внимание. Сталкиваясь с новыми впечатлениями 
и эмоциями, расширяя свой круг общения и творческие интересы, мне все больше хотелось вернуться 
к «Дискурсу любви» и представить его той аудитории, 

1 Шапинская Е. Н. Дискурс любви. М.: Прометей, 1997.

которая сложилась у меня в течение многих лет жизни в культурной и культурологической среде. Проблема возникла чисто технологическая —  книга была 
издана маленьким тиражом, в издательстве «Прометей», и, хотя она в то, уже далекое время получила 
премию им. Лосева, до широких кругов тех, кто мог 
бы ею заинтересоваться, не дошла. Думая о переиздании и перечитывая книгу, я поняла, что очень многие 
ее моменты я воспринимаю совсем иначе, что жизнь 
углубляет наше понимание как любовного переживания, так и того, что о любви написано. Возможно ли 
писать о любви? Как непосредственное переживание 
любовь отрицает рефлексию, которая бы убила эту 
непосредственность. Но как память сердца любовь хочет обрести язык, чтобы эту память сохранить. Ролан 
Барт писал в «Фрагментах речи влюбленного»: «Я не 
могу писать себя. Что же это за «я», которое могло бы 
себя описать? Чем больше оно входило бы в письмо, 
тем более бы письмо его развенчивало, представляло 
бы его никчемным; шла бы все большая деградация, 
постепенно вовлекающая в себя и образ другого (писать о чем-то, это значит его отбрасывать в прошлое), 
и это отвращение неизбежно приводило бы к заключению: чего ради! Любовное письмо блокирует иллюзия экспрессивности: я —  писатель или считающий 
себя таковым —  продолжаю обманываться эффектами языка; я не знаю, что слово «страдание» не выражает никакого страдания и что, следовательно, использовать его —  значит не только ничего не сообщить, 
но и очень скоро вызвать раздражение… Требование 
письма, с которым не может согласиться без душевных мук никакой влюбленный, —  принести в жертву 
немножко своего Воображаемого и тем самым сквозь 
свой язык осознать немного реального. В лучшем случае, все, что я мог бы произнести, —  это письмо Во

ображаемого, и для этого мне следует отказаться от 
Воображаемого моего письма —  позволить языку работать надо мной, подвергаться несправедливостям 
(оскорблениям), которые он не замедлит наложить на 
двойной Образ влюбленного и его другого» 1. Писать 
о любви —  это значит писать о воображаемом, поскольку любая история любви, существующая в памяти, окрашена нашим воображением, придающим ей 
новые краски. Но обретя реальность в языке, эти истории вновь обретают реальность, реальность бытия 
в тексте, в произведении, в культурной форме. Кроме 
того, любовь сама хочет себя выразить —  отсюда многочисленные признания в любви, от символических, 
в форме жеста или цветка, до пространных любовных 
писем. «Бессильная выразиться, что-либо выразить, 
любовь хочет быть повсюду провозглашаемой, выкрикиваемой, начертанной» 2.
Я убедилась на собственном опыте, что писать 
о любви можно (и нужно) только тогда, когда она пережита в вашей жизни, со всеми ее восторгами и страданиями, и только время и опыт дают нам понять, что 
было любовью —  а что ее подобием, необходимым для 
ощущения полноты бытия. Поэтому я полностью переработала свою книгу и сейчас предлагаю ее вашему 
вниманию.
Сущность любви, на мой взгляд, непознаваема, так 
же неопределима, несмотря на громадное количество 
определений, как понятие «Дао» в древнекитайской 
философии: «Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное Дао. Имя, которое может быть 
названо, не есть постоянное имя». Под словом «любовь» подразумеваются самые разные оттенки чувства, 

1 Барт Р. Фрагменты речи влюбленного. [Эл. ресурс] URL: 
http://book-online.com.ua/read.php?book=7026&page=54
2 Там же. С. 59.

от физического влечения до романтической восторженности, причем в разных языках существуют и разные слова для обозначения этих оттенков. Влюбленность и привязанность, страсть и нежность, ревность 
и неутолимое влечение —  все это обобщено в слове 
«любовь». «Язык даже в своих капризах верен какой-то 
истине», —  пишет З. Фрейд, этот великий исследователь сущности человеческого бытия. Правда, он называет «любовью» очень разнообразные эмоциональные 
отношения, которые и мы условно сводим к слову «любовь», но далее он все же сомневается, «настоящая ли, 
действительная, истинная ли эта любовь…» 1. Именно 
эта всеохватность чувства, называемого любовью, привела меня к названию этой книги —  «Лики любви». 
Обращаясь к разным историям любви в разные времена и в разных культурах, я вижу все многообразие ее 
проявлений, форм, в которые облекает любовь культура, но, пытаясь найти ответ на вопрос: «Что же общего 
в этих сюжетах?», прихожу к постоянному ускользанию, к тайне, которую любовь таит в себе, показывая 
нам тот или иной свой лик. Вновь обращаясь к Ролану Барту, приведу его высказывание по этому поводу: 
«Что я думаю о любви? —  В общем и целом —  ничего. Мне хотелось бы знать, что это, но, будучи внутри, 
я вижу ее в существовании, а не в сущности. То, о чем 
бы я хотел знать (любовь), есть та самая материя, которой я пользуюсь, чтобы говорить (любовный дискурс). 
Рефлексия мне, конечно же, дозволена, но поскольку 
она тотчас вовлекается в коловращение образов, то 
никогда не становится рефлексивностью; исключенный из логики (которая предполагает внешние по отношению друг к другу языки), я не могу претендовать 

1 Фрейд З. Массовая психология и анализ человеческого 
«Я» // Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия. М: 
Издательская группа «Прогресс», 1992. С. 293.

на здравомыслие. А потому, веди я дискурс о любви 
хоть целый год, понятие о ней я могу надеяться лишь 
ухватить «за хвост» —  отдельными проблесками, формулами, неожиданными выражениями, рассеянными 
по всему великому потоку Воображаемого; я нахожусь 
в любви на гиблом месте, каковое есть и ее же блистательное место: “Самое темное место, —  гласит китайская пословица, —  всегда под лампой”» 1.
Все, что можно определить как общее в различных 
концепциях любви, —  это то, что она является великой 
силой, определяющей судьбы людей и меняющей ход 
исторических событий. Эту особенность любви выразил, на мой взгляд, очень верно Халиль Жибран в своей 
знаменитой книге «Пророк»: «Любовь не дает ничего, 
кроме самой себя, и не берет ничего, кроме самой себя. 
Поэтому любовь не обладает ничем, но и ею нельзя обладать, Ведь любви достаточно только любви» 2.
Не буду пытаться проникнуть в сущность того, 
что является одной из величайших тайн бытия, но, тем 
не менее, попытаюсь понять то, что дано нам в опыте 
культуры, бесконечные формы которой наполнены репрезентациями любви. О любви говорят писатели, ее 
выражают в музыкальных формах и живописных произведениях, любовью дышит поэзия, а без любовных 
сюжетов был бы немыслим кинематограф и женский 
роман. Все жанры искусства и литературы разделяют 
«… ощущение власти любви, побеждающей расстояния, и тех преград, которые куда сильнее физической 
отдаленности, невыразимой страсти, проникающей 
в мир сна…» 3.

1 Барт Р. Фрагменты речи влюбленного.
2 Жибран Х. Пророк. М.: Паолине, 2003. С. 43.
3 Уолтер Патер. Данте Габриэль Россетти // Данте Габриэль Россетти. Дом жизни. СПб.: Азбука-классика, 2005. 
С. 13.

Итак, я рассмотрю несколько историй любви разных времен и народов, вошедших в культурную историю человечества. Не буду пытаться дать какое-то 
определение любви —  ведь все попытки сделать это 
бесполезны. Смысл слова «любовь» неуловим, ее (тщетно) пытаются, от древних греков до современных философов, разделить на виды, определить ее отношения 
с сексуальностью и эросом, расчленить и разъять на 
элементы, структурировать и деконструировать. Я также осознаю, что «объективный» подход к любви невозможен, по крайней мере, для меня. В свое время в своей 
знаменитой книге «Метафизика пола и любви» Н. Бердяев писал: «Я не собираюсь писать об эротической 
стороне своей жизни. Мне противны всякие признания 
в этой области… Мне хотелось бы здесь сообщить некоторые размышления, основанные на опыте, наблюдении и интуициях» 1. Вряд ли я могу разделить этот 
отстраненный взгляд философа —  все истории, к которым я обращаюсь, так или иначе связаны с моим собственным переживанием любви —  к тем, кого я любила, к той музыке, которую люблю всю жизнь, к стихам, 
которые нашли отклик в моей душе. Поэтому я беру 
на себя смелость сделать несколько личных отступлений по ходу этой книги —  мне кажется, что «окрашенность» личным переживанием поможет приблизить 
к читателю героев и героинь давних времен и далеких 
стран, тронуть их, как они трогают меня, помочь понять свой внутренний мир, которого мы иногда страшимся. Нельзя ни научить любить, ни, тем более заставить, но можно сопереживать любовному опыту тех, 
для кого в этом чувстве была вся жизнь, —  и это помогает раскрыть такие стороны нашего бытия, о которых 
мы не предполагали, открыться навстречу любви. Как 

1 Бердяев Н. Метафизика пола и любви // Русский эрос. 
М.: Прогресс, 1991. С. 266.