Похвала щедрости, чаша из черепа, золотая луда...Контуры русско-варяжского культурного взаимодействия

А Н Н А Л И Т В И Н А · Ф Е Д О Р У С П Е Н С К И Й 

П О Х В А Л А Щ Е Д Р О С Т И, 

Ч А Ш А И З Ч Е Р Е П А , 

З О Л ОТА Я Л У Д А ... 

Контуры 
русско-варяжского 
культурного 
взаимодействия

ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

И З Д АТ Е Л Ь С К И Й Д О М

В Ы С Ш Е Й Ш К О Л Ы Э К О Н О М И К И

М О С К В А · 2018

Электронное издание

УДК 930.85
ББК 63.3(0)4
Л64

Рецензент — канд. ист. наук, доцент Школы исторических наук
факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ
Д. А. Добровольский

Л64
Литвина, А. Ф.
Похвала щедрости, чаша из черепа, золотая луда... Контуры русско-варяжского культурного взаимодействия [Электронный ресурс] / А. Ф. Литвина, 
Ф. Б. Успенский ; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». — Эл. изд. — 
Электрон. текстовые дан. (1 файл pdf : 197 с.). — М. : Изд. дом Высшей школы 
экономики, 2018. — Систем. требования: Adobe Reader XI либо Adobe Digital 
Editions 4.5 ; экран 10".
ISBN 978-5-7598-1824-3
В отечественной науке роль варягов в образовании древнерусского государства оценивается весьма высоко, в частности у исследователей уже практически не вызывает сомнений скандинавское происхождение самой княжеской династии Рюриковичей. Однако на сегодняшний день в так называемом 
варяжском вопросе наблюдается известное противоречие: при огромном 
массиве археологических данных, недвусмысленно свидетельствующих об 
активном присутствии варягов на Руси в X–XI вв., мы располагаем весьма 
ограниченным количеством лингвистических следов и примет этнокультурного взаимодействия русских и скандинавов в эту эпоху. 
Данная книга представляет собой опыт историко-филологического разыскания в области культурных контактов Скандинавии и Руси на излете эпохи 
викингов. Образ идеального правителя, практика обмена дарами, представления о статусе и наследственных правах незаконнорожденного, рассказ о 
предках как средство характеристики потомков, перекличка личных имен, 
прозвищ и торжественных панегириков - такова лишь часть тех напряженных 
точек этого взаимодействия, к которым мы попытались подступиться в нашем 
исследовании.
УДК 930.85
ББК 63.3(0)4

Деривативное электронное издание на основе печатного издания: Похвала щедрости, чаша из 
черепа, золотая луда... Контуры русско-варяжского культурного взаимодействия [Текст]  / 
А. Ф. Литвина, Ф. Б. Успенский ; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». — М. : Изд. 
дом Высшей школы экономики, 2018. — 192 с. — ISBN 978-5-7598-1392-7.

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты авторских прав, правообладатель вправе требовать от нарушителя 
возмещения убытков или выплаты компенсации.

ISBN 978-5-7598-1824-3
© Литвина А. Ф., Успенский Ф. Б., 2018
© Национальный исследовательский 
университет «Высшая школа экономики», 2018

На обложке — фрагмент изображения парусника норвежского короля Олафа (1015–1028) на алтаре церкви Varmdo в Стокгольме <https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Olav_der_Heilige01.jpg>

Содержание

От авторов  5

Глава I
ПОХВАЛА ЩЕДРОСТИ  8

1. СКАНДИНАВСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА  9

СКУПОЙ — ЩЕДРЫЙ — ДОБРЫЙ  9
Прозвища и родовая характеристика 
скандинавских конунгов  9

ЗОЛОТО И УГОЩЕНИЕ, НАГРАДА И ОТПЛАТА  21
Синтез и антитеза в панегирических формулах  21

СКАЛЬДЫ И САГИ  28
Автохтонность формулы 
и механизмы ее распространения  28

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ИТОГИ  43

2. РУССКАЯ ПЕРСПЕКТИВА  45

НОВАЯ РОДИНА КРАТКОЙ ФОРМУЛЫ  46
Части и целое, панегирик и порицание  46

РЕЧЕНИЕ И РАССКАЗ  55
Где и как формула стала сюжетом  55

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ИТОГИ  69

Глава II
ЧАША ИЗ ЧЕРЕПА  72

ЧАША ИЗ ЧЕРЕПА ПОВЕРЖЕННОГО ПРАВИТЕЛЯ 
В ДРЕВНЕГЕРМАНСКОМ КОНТЕКСТЕ   75

ЧАША ИЗ ЧЕРЕПА КАК ИСТОРИОГРАФИЧЕСКОЕ КЛИШЕ 
В ВИЗАНТИЙСКОЙ ТРАДИЦИИ  89

ЧАША ИЗ ЧЕРЕПА В РУКАХ ВАРВАРА — 
ПОКАЗАНИЯ АНТИЧНЫХ ИСТОЧНИКОВ  104

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ИТОГИ  124

СОДЕРЖАНИЕ

Глава III
ОШИБКА РОГНЕДЫ  126

ОГРАНИЧЕННОСТЬ/ОТСУТСТВИЕ 
НАСЛЕДСТВЕННЫХ ПРАВ У ДЕТЕЙ РАБЫНИ 
В СКАНДИНАВИИ  127

КЕМ БЫЛИ РАБЫНИ-МАТЕРИ  131

ДВА ЛЕТОПИСНЫХ РАССКАЗА О РОГНЕДЕ 
В ПЕРСПЕКТИВЕ 
СКАНДИНАВСКОЙ ТРАДИЦИИ  141

ВНЕБРАЧНЫЕ ДЕТИ И БУКВА ЗАКОНА  145

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ИТОГИ  148

Глава IV
ЗОЛОТАЯ ЛУДА ВАРЯГА ЯКУНА  151

СЦЕНЫ ЛИСТВЕНСКОЙ БИТВЫ 1024 Г.  151

«ТЕМНЫЕ МЕСТА» В РАССКАЗЕ 
О ВАРЯГЕ ЯКУНЕ  152

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ПЛАЩОМ 
В СКАНДИНАВИИ  157

ХАКОН МОГУЧИЙ 
В ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ СЕВЕРЯН  162

ВНУК КАК ВОПЛОЩЕНИЕ 
РОДОВОГО НАСЛЕДИЯ  164

МОЛОДОЙ ЯРЛ НА ПЕРЕСЕЧЕНИИ 
ДВУХ НАРРАТИВНЫХ ТРАДИЦИЙ  167

СЕМАНТИКА КОНСТРУКЦИИ «отбѣжати + Gen.» 
В ДРЕВНЕЙШИХ РУССКИХ ЛЕТОПИСЯХ  172

Литература и сокращения  176

От авторов

Н
емного найдется событий тысячелетней давности, которые вызывали бы столь напряженный, живой, а иногда и весьма болезненный интерес, как история скандинавского присутствия на Руси. 
Мало того, что так называемый норманнский вопрос, или спор о роли 
северных пришельцев в основании древнерусского государства, еще с 
петровских времен то и дело вовлекается в пространство злободневной 
политической идеологии, но и самые свидетельства варяжско-русских 
контактов весьма неоднородны в различных областях культурной традиции. В самом деле, если говорить о доказательствах вещественных, 
материальных, то здесь мы сталкиваемся с чрезвычайным изобилием 
различных артефактов — от пряслица с рунической надписью или молоточка Тора до целого кургана с нетронутым погребением знатного 
воина. Число археологических находок подобного рода постоянно 
растет, у нас всегда есть надежда на появление новых данных, которые позволят расширить наши представления о масштабах скандинавского присутствия. 
Однако едва лишь мы обращаемся к миру слов и образов, все оказывается заметно сложнее. Найдем ли мы, например, в древнерусском 
языке скандинавские заимствования? Да, разумеется, северогерманское происхождение целого ряда слов давно не вызывает сомнений у 
лингвистов, но число этих заимствований несопоставимо с теми языковыми преобразованиями, которые претерпел, скажем, древнеанглийский язык в результате нормандского завоевания. Тем более труден вопрос о том, много ли в древнерусских текстах мотивов, сюжетов 
или мелких повествовательных деталей, напрямую перекликающихся с теми, что мы обнаруживаем в скандинавских памятниках, запечатлевших ту же эпоху. По-видимому, их одновременно и больше, и 
меньше, чем может показаться на первый взгляд. 
Причины всех этих трудностей не в последнюю очередь связаны 
с тем, что русская и скандинавская средневековая книжность отнюдь 
не были ориентированы друг на друга — ни одна из этих традиций не 
послужила для другой прямым источником образцов, хотя им нередко 
приходилось черпать образцы из одного и того же источника. Жанро

вый репертуар этих традиций чрезвычайно различен: на русской почве мы не увидим ни родовых саг, ни тем более скальдической поэзии, 
и ни один из скандинавских хроникальных источников невозможно 
уподобить древнейшим русским летописям. Даже если эти памятники 
говорят об одном и том же, опознать подобное тождество показаний 
порой оказывается весьма непросто из-за естественных различий в 
структуре и поэтике текста. Вместе с тем не менее различны и критерии достоверности, которые приходится применять к извлекаемым из 
столь непохожих источников сведениям.
Кроме того, IX—XII вв. — времена, на которые пришлись интересующие нас контакты, отчасти непосредственно предшествовали, 
а в значительной степени попросту совпадали с эпохой грандиозных 
сдвигов и перемен в истории Руси и Скандинавии. Распространение 
христианства, крещение отдельных правителей и их окружения, а затем и целых народов, становление единовластных династий и формирование собственного круга почитаемых святых шли бок о бок с 
возникновением письменной культуры нового типа, которая была 
порождением и частью этих инновационных процессов. Неудивительно поэтому, что в ее недрах большее отчасти погребло под собой 
меньшее — некогда судьбоносное взаимодействие с близкими соседями интересовало книжников лишь постольку, поскольку оно соответствовало этим новым перспективам. 
Дело усугубляется еще и тем, что русские хронографические сочинения, из которых мы черпаем наши знания о скандинавском присутствии, будь то «Повесть временных лет» или Новгородская первая 
летопись, были впервые занесены на пергамент отнюдь не в тот период, когда взаимодействие с варягами было особенно интенсивным, но 
лишь в ту пору, когда оно начало заметно ослабевать. До нас же эти 
тексты дошли в списках еще куда более поздних, когда такие контакты окончательно отходили в область минувшего и различные их приметы — некогда понятные без объяснений — стали загадочными или 
неважными. Иначе говоря, письменная традиция парадоксальным 
образом оказывается одновременно и зеркалом, в котором можно 
разглядеть контуры интересующей нас проблемы, и барьером, нуждающимся в преодолении.
Сейчас, когда в спорах о том, какую роль скандинавы сыграли в 
формировании древнерусского государства, сломлено столько копий 
и накоплено столько ценнейшей информации, можно, как кажется, 

ПОХВАЛА ЩЕДРОСТИ, ЧАША ИЗ ЧЕРЕПА, ЗОЛОТАЯ ЛУДА...

отойти на пару шагов в сторону от фигуры основателя династии Рюриковичей и сосредоточиться скорее не на политической, а на культурной составляющей русско-скандинавского взаимодействия. И на 
этом поприще в XIX–XX столетиях сделано немало, тем не менее язык 
научного знания, на котором можно было бы говорить об этом предмете, лежащем на стыке филологии и истории, еще не до конца сформирован. Нам представляется, что на данном этапе исследовательская 
методология должна быть не только и не столько декларативно сформулирована, сколько продемонстрирована в действии. 
Именно поэтому отправная точка для каждой главы в данной 
книге предельно конкретна — всякий раз мы начинаем с небольшого 
фрагмента из «Повести временных лет» или Новгородской первой летописи, провоцировавшего множество ассоциаций не только у современных исследователей, но и у средневековой аудитории, фрагмента, 
где проявляется близость русского и скандинавского мира, будь то 
сходство фабулы, тождество имен или совпадение фактов. 
Мы постарались привлечь такой набор эпизодов, чтобы причины 
этой близости были максимально разнообразны. Так, в одном случае 
речь идет о прямом и раннем перенесении некоего культурного клише 
со скандинавской почвы на русскую, клише, настолько удачно прижившегося на новой родине, что едва ли кто-то из книжников XII столетия осознавал его как заимствование. В другом — следует говорить 
скорее о существовании некоего единого варяжско-русского пространства, в котором перемещаются живые люди, а с ними из страны в 
страну перемещаются не менее живые исторические предания. В третьем случае удается проследить, насколько в предхристианскую эпоху 
у северной знати могли быть близки представления о правовых нормах 
и о возможности пренебречь ими. Иногда же выясняется, что сходство 
в описании событий и обрядов вовсе не свидетельствует о взаимодействии двух интересующих нас культурных традиций, однако подобный 
отрицательный результат, в сущности, оказывается не менее ценен для 
их сопоставления — мы можем разглядеть, в частности, как по-разному 
влияли на них более древние книжные и некнижные образцы. 
Во всех четырех главах мы стремились не злоупотреблять наложением единой готовой схемы анализа на заведомо разнообразный 
и многоликий материал источников, но попытались представить несколько моделей исследования, которые могут пригодиться в дальнейших разыс каниях. 

ОТ АВТОРОВ

Глава I 

ПОХВАЛА ЩЕДРОСТИ

В 
«Повести временных лет» под 971 г. мы находим рассказ о том, 
как византийский император решил испытать дарами русского 
князя Святослава Игоревича и что из этого испытания вышло; есть 
эта история и в Новгородской первой летописи.

Цесарь же созваше боляры своя в полату и рече имъ: «что сътворимъ, яко не можемъ противу ему стати». И рѣша ему бояре: «пошли 
к нему дары, искусимъ его; любезнивъ ли есть злату и паволокамъ». 
Послаша к нему злато и паволокы и мужа мудра, и рѣша ему: «глядаи 
взора его и лица его и смысла его». Святославу, яко приидоша Грѣци 
с поклономъ. И рче Святославъ: «введите ихъ сѣмо»; и абие приведоша и. Онѣмъ же слом пришедщимъ и пакы поклонившимся ему, 
и положиша пред нимъ злато и паволокы. И рече Святославъ, кромѣ 
зря, отрокомъ своимъ «возмѣте, кому что будет». они же поимаша, 
а слы цесаревѣ, видѣвше тое, приидоша ко цесарю. И съзва царь бояры своя и велможа; рѣша же послании, яко «приидохомъ к нему и не 
позри на ны, нь толико отрокомъ повелѣ поимати». Рече же единъ от 
ту предстоящиъ: «царю, искуси единою еще; пошли к нему оружье 
браньное». Онъ же послуша его, и послаше ему мечъ и иное оружье. 
Слу же цесареву принесъшю къ Святославу, он же приимъ, нача любити и хвалити и цѣловати, [яко самого] цесаря. И приидоша опять 
къ цесарю, и повѣдаша вся бывшая. И рѣша б ояре: «лютъ сьи мужь 
хощеть бытии, яко имѣниа небрежеть, а оружие емлет и любит, 
имѣся по дань» [ПСРЛ, т. III, с. 122–123].

Замечательно при этом, что в скандинавском своде саг о королях 
Норвегии под названием «Гнилая кожа» (Morkinskinna) рассказывается о том, как аналогичному испытанию подвергается конунг Си

Глава I.  ПОХВАЛА ЩЕДРОСТИ

гурд Крестоносец: есть здесь и двукратное посольство от императора, 
и емкости с золотом, и нарочито небрежное распоряжение раздать все 
императорские дары дружинникам, и умение продемонстрировать 
находчивость в сочетании с могуществом... 
Что стоит за этим сходством? Имеем ли мы дело со случайным 
совпадением, заимствованием из некоего общего источника, реализацией некоторого универсального мотива, с равным успехом воплощающегося в самых разных культурных практиках? Или перед нами 
пример прямого взаимодействия двух интересующих нас традиций? 
Чтобы подступиться к ответу на данный вопрос, необходимо провести два независимых расследования и не только рассмотреть два этих 
сюжета подробнее, но и восстановить все их «родственные связи» в 
дошедших до нас скандинавских и древнерусских памятниках. Связи 
эти оказываются весьма обильными, многоступенчатыми — небрежение к золоту, щедрость к своим людям многократно запечатлеваются 
на письме, в частности воспроизводятся вновь и вновь на разных хронологических повествованиях. Складывается впечатление, что рассказы о Святославе и Сигурде — лишь часть какой-то более обширной 
традиции оценки правителя, традиции, возможно, достаточно архаичной. Попробуем описать ее более обстоятельно.

1. СКАНДИНАВСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА

СКУПОЙ — ЩЕДРЫЙ — ДОБРЫЙ

Прозвища и родовая характеристика 
скандинавских конунгов

Начнем с анализа одного древнего прозвища конунга из династии 
Инглингов по имени Хальвдан, жившего, по-видимому, на рубеже 
VIII и IX вв. В древнейших скандинавских историографических источниках (таких, например, как «Книга об исландцах» Ари Мудрого, 
созданная в первой половине XII в.) он называется Хальвдан Щедрый и 
Скупой на Еду (hinn mildi ok matarilli). При этом во многих средневековых сочинениях, прежде всего в «Круге Земном» (XIII в.) и в «Книге с 
Плоского острова» (начало XIV в.), непосредственно за упоминанием