Красное Колесо: Повествованье в отмеренных сроках. — Узел II: Октябрь Шестнадцатого. Т.9 . Кн. 1. (Полн. собр. соч. в 30 т.)

Александр

Солженицын

Александр
солженицын

cобрание cочинений  
в тридцати томах

Александр
солженицын

cобрание cочинений
том девятый

КРАСНОЕ  КОЛЕСО

повествованье 
в отмеренных сроках

УЗЕЛ II
Октябрь Шестнадцатого

книга 1

МОСКВА 2018

электронное издание

© А. И. Солженицын, 2007
© Н. Д. Солженицына, составление, 
2007 © «Время», 2007

ББК 84Р7-4

978-5-9691-1043-4

С60

Солженицын, Александр Исаевич
      Собрание сочинений в 30 томах. Т. 9. Красное Колесо: Повествованье 
в отмеренных сроках. — Узел II: Октябрь Шестнадцатого. Книга 1. 
[Электронный ресурс] / А. И. Солженицын. — Электрон. текстовые дан. 
(1 файл pdf: 514 с.). — М .: Время, 2018.

ISBN 978-5-9691-1043-4

В книге первой «Октября Шестнадцатого» развернута широкая картина социальной обстановки и общественных настроений в России на 
третьем году Первой мировой войны. На этом фоне прослеживаются 
личные судьбы персонажей, от простого солдата и рабочего-подпольщика до Государя Императора.

С60

Деривативное электронное издание на основе печатного издания: Собрание сочинений в 30 томах. Т. 9. Красное колесо: Повествованье в отмеренных сроках. — Узел II: Октябрь Шестнадцатого. Книга 1. / А. И. Солженицын. — М.: Время, 2007. — 512 с. — ISBN 978-5-94117-172-9.

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты авторских прав, правообладатель 
вправе требовать от нарушителя возмещения убытков или выплаты компенсации

КРАСНОЕ  КОЛЕСО

повествованье 
в отмеренных сроках

УЗЕЛ II

Октябрь Шестнадцатого

14 октября – 4 ноября ст. ст.

Книга 1

Птицы любят не всякий лес. В жиденьком, слабеньком Дря
говце было их куда меньше и скучней, чем в Голубовщине, три
версты в тыл. К войне на поживу налетело из многих мест гальё,
вороньё, коршуны (как и мыши и крысы стянулись), а улетели подальше певчие дрозды, снялись с высоких крыш белые аисты, выстаивающие счастье. Но крестьяне говорят, что и прежде войны,
всегда: Дряговец не любили птицы, а Голубовщину любили. А между тем лесом и этим, над мокредью у старого екатерининского
шляха, как до войны, так и в войну, тянуще плачут чибисы, и только они одни.

Толстоствольную парковую Голубовщину, где лес не слитен, но

каждое дерево как на показ и по просторности всюду трава чистая,
ласковая, доныне, уже год близ позиций, населяло изобилие птиц,
вся главная масса их. И в мае так это вместе всё куковало, булькало, стрекотало, щебетало, вытягивало, пересвистывало, что у Сани, южанина-степняка, слабели ноги — опуститься на шёлковую
траву, и грудь раздувалась — не воздуха только вобрать, но птичьего пенья.

И тяжела становилась амуниция, оттягивающая плечи, груз
ный револьвер.

Кажется, близко бы всем этим птицам отлететь от передовых

позиций, от воя снарядов, от дыма взрывов, от газовых волн, ещё
вёрст на десять назад, — нет! Пренебрегая шумной, чёрной людской войною, даже гибня в ней иногда, жили многие птицы на своих извечных местах, признавая лишь своё повеление внутреннее,
лишь строгий свой меридиан.

Голубовщина была лес помещика-поляка, впрочем перенятый

в аренду простым селянином, а Дряговец — крестьянский лес.
Что такое именно значило «Дряговец», Саня не добился понять,

но уже в самых звуках слышался худший сорт и пренебрежение.
Такой и был он — хилый, мелкодеревый, не радующий душу и не
по воле заселённый теперь гренадерами весь насквозь: тылами
и резервами пехоты, затем — передками, лошадьми и землянками
артиллеристов. Сразу же за Дряговцом стояли пушки 1-го дивизиона 1-й Гренадерской бригады.

Тонких хлыстов Дряговца не хватило бы ни на какие землян
ки, и давно не осталось бы самого леса, но вовремя было запрещено его валить, как и завидную Голубовщину. Из неисчерпаемой
России, из глубины, привозили железнодорожными платформами толстые брёвна на все перекрытия и укрепления, перегружали
на колёсные станы, и ближние крестьяне, три рубля за фурманку
в ночь, темнотою и под немецкими ракетами возили-возили-возили тот лес под самую даже передовую линию. (Только из передних деревень крестьяне ушли, а уже в Стайках и в Юшкевичах жили и засевали поля, а немцы, бившие по большому полю, когда видели там работающих крестьян — по ним не кидали.)

Почти вся санина война, минувший год, и прошла в этих мес
тах, в этих нескольких верстах, окидываемых одним круговым
взглядом. Ещё с прошлого сентября стояла их батарея позади Дряговца, и от батареи на их прежний наблюдательный пункт ходил
Саня всегда одной и той же дорогой: сперва через Дряговец, кишащий солдатской жизнью, потом, под просмотром неприятеля, по
старому шляху, где не шагали строем и не гнали больше одной повозки сразу; от придорожного, до сих пор не сшибленного деревянного креста с жестяным кружевным щитком над образом Спаса брал влево и полторы версты унизительно сгибался ходом сообщения, сталкиваясь со встречными и с осыпчивою землёй, и так —
до самых пехотных окопов, еле-еле выгрызенных в узких грядах
среди мочажины. И, этим путём каждодневно гнясь и сапогами
чвакая в осенней и весенней грязи, а то и на глубину голенищ
в окопной воде, мог бы горько изумиться кто не знал: как же было
так допустить? как же можно было, отступая, такие наихудшие позиции себе выбрать, а немцам дать перейти Щару, занять Торчицкие высотки и обратить в крепость возвышенный фольварк МихалÓво? Но Саня прихватил в Гренадерской бригаде прошлый август и помнил конец этого страшного отступления: сшибали их
размётным артиллерийским огнём, а то удушливыми газами; дни
высиживали под долбящим обстрелом и почти не вкопанные, сами
без снарядов, ночами отступали, а неприятельской пехоты и не

10
октябрь шестнадцатого — книга 1