Техника интерпретаций в детском психоанализе

Современный психоанализ: 
теория и практика

Сléopâtre
ATHANASSIOU-POPESCO

La technique 
de l’interprétation 
en psychanalyse 
d’enfant

Paris, 2009

Инcтитут 
общегуманитарных 
исследований

Москва

2018

Техника интерпретаций 
в детском психоанализе

Клеопатра
АтАнАССИу-ПоПеСКо

2-е издание (электронное)

УДК 615.8
ББК 53.57
А24

Перевод с французского Инна Кушнарёва
Научный редактор Ирина Сизикова

А24
Атанассиу-Попеско, К.

Техника интерпретаций в детском психоанализе [Электронный ресурс] / К. Атанассиу-Попеско ; пер. с франц. — 2-е изд (эл.). — Электрон. 
текстовые дан. (1 файл pdf : 116 с.). — М. : Институт общегуманитарных 
исследований, 2018. — (Современный психоанализ: теория и практика). 
— Систем. требования: Adobe Reader XI либо Adobe Digital Editions 4.5 ; 
экран 10".

ISBN 978-5-7312-0929-8
Из этой книги читатели узнают о том, что детей нужно не просто любить и 
воспитывать, но и уметь «контейнировать», то есть устанавливать границы между неудержимой экспансией ребёнка и внешним миром и другими людьми. А понимание того что подробного «контейнирования» не хватало в детстве, в свою очередь поможет взрослым разобраться в их нынешних психологических проблемах.

УДК 615.8
ББК 53.57

Деривативное электронное издание на основе печатного издания: Техника интерпретаций 
в детском психоанализе / К. Атанассиу-Попеско ; пер. с франц. — М. : Институт общегуманитарных исследований, 2016. — (Современный психоанализ: теория и практика). — 116 с. — 
ISBN 978-5-88230-325-8.

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты авторских прав, правообладатель вправе требовать от нарушителя возмещения убытков или выплаты компенсации.

ISBN 978-5-7312-0929-8
© Инcтитут общегуманитарных 
исследований, 2016

Эта книга посвящается Ливиу.
Хочу также от всего сердца поблагодарить 
госпожу Анник Симон и Доринду Отеро.

А. Предварительные замечания

И
нтерпретация связана главным образом с содержанием сеансов, которые дают для нее материал. Поэтому третья часть 
разделяется на шесть глав, которые должны охватить многочисленные и разнообразные проблемы интерпретации, образующие 
центр техники.
Краткие размышления об истории интерпретации открывают 
дискуссию о ее природе. В силу чего врачебное вмешательство — 
или его отсутствие — получает статус интерпретации? Почему этот 
термин объединяет такие разные области, как театр, любого рода 
факты, не говоря уже об особенно остром вопросе перевода?
Что касается специфики психоаналитической области, интерпретативная работа подготовлена содержанием главы D «Перед интерпретацией». Именно на этом уровне вырабатываются гипотезы, 
которые посредством вмешательства подготавливают «почву для 
интерпретации», сплетая ткань взаимодействий между предсознательным аналитика и пациента.
Время интерпретации, достойной так называться, приходит тогда, когда аналитик чувствует, что его пациент способен его услышать; это время, таким образом, следует отличать от всего того, что 
ему предшествовало.
Дело на этом не заканчивается, потому что аналитик должен понаблюдать за тем, как пациент реагирует на его интерпретацию. 
Какие выводы он сделает из этой реакции? Опровергает или подтверждает его реакция его правоту? Здесь тоже не следует доверять 
видимостям, и аналитик должен дождаться ассоциаций от самого 
пациента, которые отнюдь не всегда будут осознанными; именно 
реакция позволит ему понять, уловил ли пациент или нет то, что 
предложил аналитик, пытаясь придать смысл его словам.
Итак, из чего складывается это содержание? Разделяя анализ ребенка и анализ взрослого, некоторые аналитики в прошлом удивлялись тому, что анализ может принести пользу ребенку, учитывая 
его ограниченное языковое развитие. Это мнение было основано на 
идее, что анализ работы психики происходит только через словесное выражение, учитывая, что со времен Фрейда психоанализ пошел именно по этому пути.

Техника интерпретаций в детском психоанализе

Единственный анализ ребенка, предпринятый Фрейдом1, опирался на голос взрослого, поскольку маленький Ганс разговаривал 
через своего отца, который аккуратно передавал его слова Фрейду. 
У Фрейда не было никакого прямого доступа к какому-либо иному 
материалу: играм, рисункам или различным способам самовыражения ребенка.
Когда мы видим, как квалифицированно он говорит об «игре с 
катушкой», у нас не остается сомнений, что если бы у него был тот 
материал, которые есть сегодня у нас благодаря нашим сеансам с 
детьми, Фрейд с его гениальным даром понимать язык детей смог 
бы разобраться даже с теми, кто не разговаривает. Но тем не менее 
мы остались с идей, что для того, чтобы психоанализ принес пользу, нужно разговаривать. Это означает, что мы опирается только на 
те процессы, которые, как нам кажется, помогут нам обойтись без 
работы с эмоциями ребенка, который еще не сумел придать им символическую форму. Наша задача — помочь ему получить доступ к 
этой форме. Символическая форма, которую предлагает язык, часто удерживает нас на поверхности коммуникации со взрослым человеком и создает у аналитиков, у которых нет опыта анализа ребенка во взрослом или просто анализа детей, иллюзию, что можно 
оставаться на этом уровне. Это ошибка, потому что если не схватывается все, что располагается по ту сторону языка взрослого, невозможно понять трансформацию и выработку того, что так и не удалось сформулировать.
Язык эмоций, которые переживает ребенок и взрослый во всей 
их конкретности, проявляется и в материале взрослого, и в материале ребенка. Практика анализа ребенка позволяет напрямую выйти на эту трудность, потому что для ребенка совершенно естественно говорить из самых глубин свой психики при посредстве рисунка, 
игры, лепки из пластилина и различных ассоциативных актов, которые являются его способом сообщить о своих эмоциях и смысл которых от него скрыт или вообще пока для него отсутствует. Таким 
образом, аналитик должен придать смысл или форму тому, чего еще 
нет; он должен превратить в репрезентацию то, что пока еще существует внутри него в форме шума, как это хорошо осмыслил Бион2. 
Если до таких уровней прямой коммуникации, какие бывают у ре
1 Freud S. Analyse d’une phobie chez un petit garcon de 5 ans (Le petit Hans) // 
Cinq psychanalyse. Trad. M. Bonaparte et R. M. Loewenstein. Paris: PUF, 1954.
2 Bion W.R. Eléments de psychanalyse. Trad. Fr. Robert. Paris: PUF, 1979.

Клеопатра Атанассиу-Попеско 

бенка, не удается добраться у взрослого, мы можем усомниться в 
том, что анализ глубоко и надолго затронул пациента. Анализ детей, таким образом, — прекрасная школа, которую полезно пройти 
всякому, кто хочет заниматься психоанализом взрослых.
Большая разница между анализом ребенка и анализом взрослого 
в том, что касается интерпретации, тем не менее, состоит в ее стиле. Чтобы говорить с детьми, нужно быть поэтом. Когда доносишь 
смысл материала до взрослого, им тоже нужно быть. Без сомнения, 
интерпретация — это искусство. Но поэзия, адресованная детям, 
отличается от поэзии, адресованной взрослым, и она прибегает 
к другим образам, хотя они обе и относятся к одной виду искусства: словесному. Искусство может тяготеть к искусственности или 
к ремеслу; ясно, что, если речь несет в себе глубокие эмоции, она 
не может быть чисто искусственным ухищрением, скользящим по 
поверхности слов и их игры. Она скорее передает глубокую связь, 
унаследованную от игры и от тела, которая устанавливается между 
словесным выражением и лежащими за ним переживаниями.
Тем не менее аналитическое искусство — это еще и ремесло в той 
мере, в которой ремесленник, например ткач, приспосабливается к 
материалу, с которым работает. Так и аналитик должен подстроиться к психической реальности своего пациента и к его эволюции. Его 
творение зависит только от его собственного вдохновения и, в отличие от романиста, он не может развивать характер своего персонажа, как ему вздумается; он должен учитывать сопротивление, которое оказывает реальность его пациента. Эта практика, хотя она 
и носит ремесленный характер, не в меньшей степени является искусством. Именно поэтому техника не имеет никакого отношения 
к фабрикации своего объекта. Ничего неизвестно заранее, и все 
должно держаться за нить, которая соединяет психику одного человека с психикой другого.

А.1 Первое собеседование с ребенком
Этот пункт заслуживает более подробного обсуждения, потому 
что ребенок предстает на своем первом сеансе таким, как он есть. 
Если он очень болен, то он с самого начала вступает в аналитическую ситуацию так, как будто нет никакого барьера сознания, который отделял бы его от прямой связи с психикой аналитика. Я вспоминаю психотическую девочку, которая пришла ко мне на нашу 

Техника интерпретаций в детском психоанализе

первую встречу, как будто мы были старыми знакомыми, бросив 
мне с рассеянным видом: «У меня нет парикмахера». Она интуитивно угадала роль, которую я должна буду для нее сыграть, и ожидала, что я буду заниматься ее головой.
Обычно я советую родителям предупредить детей о предмете нашей работы. Я делаю это во время нашего первого собеседования с 
ними и таким образом подготавливаю появление ребенка. Сказав, 
что они идут ко мне, они могут объявить ребенку, что я готова его 
принять и что, слушая то, что они мне рассказывали о нем, о его 
проблемах, я высказала такие-то соображения и что я хочу, чтобы 
он сам мне об этом рассказал.
Так например, раздражительному ребенку, который, однако, 
считается с другими людьми, можно заранее сказать: «Мы были у 
мадам Атанассиу и рассказали ей, как ты злишься. Она спросила 
нас, много ли у тебя друзей, и мы ответили, что нет, тогда она сделала предположение, что, возможно, в этом причина твоей раздражительности. Она очень хотела бы, чтобы ты сам ей рассказал…».
В случае ребенка, страдающего фобией, начавшейся, судя по 
тому, что говорят его родители, после того, как у него родился маленький брат, можно предложить сказать: «Мадам Атанассиу спрашивает, всегда ли у тебя были эти страхи или же однажды появился 
тот, кто тебя испугал?». 
Мои слова, переданные родителями, служат мостиком для нашей 
первой встречи. Но когда мы спрашиваем ребенка, понимает ли он, 
почему он к нам пришел, он очень часто колеблется, прежде чем доверится нам. Иногда нужно прямо спросить, что его беспокоит, и 
сослаться на разговор с родителями. Например: «Когда я виделась 
с твоими родителями, они сказали мне, что тебе страшно по ночам. 
Ты тогда просыпаешься в темноте?». Это может помочь запустить 
поток ассоциаций, позволяющих ребенку постепенно начать нам 
рассказывать, что идет не так.
М. Кляйн требовала от ребенка во время первого сеанса осознать свой симптом и четко сформулировать, что его мучает. Это позволяло установить с ребенком отношения, в которых роли четко 
определены, каковы бы ни были фантазии, которые позднее трансформируют терапевта в персонажа внутреннего мира ребенка. По 
крайней мере, его Я сразу поймет, кто — врач, а кто просит о помощи. Тогда образуется своего рода терапевтический альянс или контракт между двумя сторонами. Неплохо добиться этого на первом 

Клеопатра Атанассиу-Попеско 

же сеансе, кроме того, необходимо, чтобы ребенок занял по отношению к его терапевту позицию, которую мы только что видели. 
Мне кажется, что, хотя это несложно для большинства невротических детей, психотическим детям это дается с большим трудом. 
Преимущество этого взгляда в том, что с самого первого собеседования он указывает ребенку на смысл данного действия: не только 
родители обращаются за помощью для него, но и он сам.
М. Кляйн подчеркивала трудности последующей работы, если 
ребенок хотя бы в минимальной степени не признает, что страдает, 
и не пытается понять смысл своих страданий. 
Игровой материал, предоставляемый ребенку, с самого первого 
собеседования может стать его собственным, если терапия продолжится: его коробка с игрушками, папка и карандаши. Мы видим, 
как ребенок смотрит на тот или иной вид материала, и нужно дать 
ему возможность свободно выбирать то, что ему нужно, не навязывая, например, тему рисунка (семья и т.д.). Первое собеседование — это не тест. Некоторых детей не нужно просить взять игровой материал, они сами сразу же к нему направляются, не сказав 
ни слова. Для малыша, согласившегося расстаться с мамой, даже 
не обернувшись в ее сторону, это порой способ не страдать из-за 
ее отсутствия. Пробуждение обычно наступает во время сеанса по 
прошествии какого-то времени: он слишком много возомнил о своих силах, и желательно было на первый раз оставить мать или отца 
вместе с ним. Как правило, это подходит только совсем маленьким 
детям, и мы заранее планируем во время собеседования с родителями, останутся они с ребенком или нет. Довольно часто через пару 
сеансов ребенок уже не боится оставаться один с аналитиком.
Точно так же, как собеседование с родителями дает им представление о том, как мы работаем с ребенком, наш первый сеанс с ребенком представляет нас ему: помимо всего того, что мы сознаем, он 
также улавливает в нашем отношении, в том, что мы говорим или о 
чем молчим, нашу готовность его принять. У него тоже складывается 
представление о той работе, которую нам предстоит проделать.
В связи с этим некоторые аналитики ратуют за то, чтобы представлять интерпретацию и детям и взрослым по мере, того как возникает 
материал. Эта тема пройдет красной нитью через наши размышления. 
Всякий раз, когда у нас возникает интерпретация представленного 
материала, мы сталкиваемся с проблемой формулировки. Мы поймем, что существует разрыв, или даже большой разрыв, между тем