Чудо экранизации : сборник статей
Покупка
Тематика:
Фотоискусство. Киноискусство
Издательство:
Всероссийский государственный институт кинематографии
Год издания: 2015
Кол-во страниц: 138
Дополнительно
Вид издания:
Научно-популярная литература
Уровень образования:
ВО - Специалитет
ISBN: 978-5-87149-181-2
Артикул: 683258.01.99
Книга представляет собой сборник статей, посвященных вопросам экранизации литературной классики. Автор — филолог,
преподаватель истории зарубежной литературы во ВГИКе — через сравнительный анализ известных произведений и их экранизаций исследует возможности перевода образной системы одного
вида искусства на язык другого, выявляя условия, при которых
экранная версия оказывается созвучной литературному оригиналу.
Первая статья посвящена теоретической проблеме драматургии театра и кино, в остальных рассматриваются фильмы П.П. Пазолини,
Ф. Кассанти, А. Сокурова, С. Герасимова.
Адресована студентам и педагогам киновузов, кинематографистам, а также всем, кто интересуется теорией и историей кино
и литературы.
Тематика:
ББК:
УДК:
ОКСО:
- 45.00.00: ЯЗЫКОЗНАНИЕ И ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
- 55.00.00: ЭКРАННЫЕ ИСКУССТВА
- ВО - Специалитет
- 55.05.01: Режиссура кино и телевидения
- 55.05.02: Звукорежиссура аудиовизуальных искусств
- 55.05.03: Кинооператорство
- 55.05.04: Продюсерство
- 55.05.05: Киноведение
ГРНТИ:
Скопировать запись
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов
ВСЕРОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИНСТИТУТ КИНЕМАТОГРАФИИ имени С.А. ГЕРАСИМОВА Т. В. Михайлова ЧУДО ЭКРАНИЗАЦИИ Сборник статей МОСКВА 2015
УДК — 778.504.072:94+778.5И+778.5.04 с/р ББК– 85.05 Михайлова Т.В. Чудо экранизации. Сборник статей.— М.:ВГИК, 2015. — 138 с. ISBN 978–5–87149–181–2 Книга представляет собой сборник статей, посвященных вопросам экранизации литературной классики. Автор — филолог, преподаватель истории зарубежной литературы во ВГИКе — через сравнительный анализ известных произведений и их экранизаций исследует возможности перевода образной системы одного вида искусства на язык другого, выявляя условия, при которых экранная версия оказывается созвучной литературному оригиналу. Первая статья посвящена теоретической проблеме драматургии театра и кино, в остальных рассматриваются фильмы П.П. Пазолини, Ф. Кассанти, А. Сокурова, С. Герасимова. Адресована студентам и педагогам киновузов, кинематографистам, а также всем, кто интересуется теорией и историей кино и литературы. УДК — 778.504.072:94+778.5И+778.5.04 с/р ББК– 85.05 ISBN 978–5–87149–181–2 © Михайлова Т.В. © Всероссийский государственный институт кинематографии имени С.А. Герасимова (ВГИК) М–69
СОДЕРЖАНИЕ Предисловие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .5 КАТАРСИС И HAPPY END . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .7 «МЕДЕЯ» ПАЗОЛИНИ: ОТ ЯЗЫКА МИФА И ТРАГЕДИИ К КИНОЯЗЫКУ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 28 «ПЕСНь О РОЛАНДЕ» ФРАНКА КАССАНТИ: эКРАНИЗАцИЯ эПОСА КАК ПОПЫТКА ОСМЫСЛЕНИЯ НАцИОНАЛьНОЙ ИСТОРИИ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 50 ПОЛЯРНОСТь КАК ПРИНцИП СТРУКТУРНОЙ ОРГАНИЗАцИИ ТРАГЕДИИ И.В. ГЕТЕ И ФИЛьМА А. СОКУРОВА «ФАУСТ» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 74 ЖЮЛьЕН СОРЕЛь У СТЕНДАЛЯ И С. ГЕРАСИМОВА . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 112
К году литературы в России
ПРЕДИСЛОВИЕ В этой книге собраны статьи разных лет, публиковавшиеся как материалы конференции по проблемам экранизации, которая проходит во ВГИКе ежегодно с 2007 года. Пять конференций ― пять статей, посвященных разным авторам и эпохам. Главным, что их объединяет, является попытка с помощью конкретного художественного материала ответить на непростые теоретические вопросы: что такое экранизация, каким принципам должны следовать ее авторы и каковы критерии ее оценки. Жанр экранизации существует на стыке двух искусств, и в этом его сложность как для творцов, так и для критиков. Исследователь, пишущий об экранизации, должен владеть навыками анализа как литературного, так и кинотекста. Данная книга ― взгляд литературоведа на проблемы этого пограничного жанра. Ракурс исследования, таким образом, неизбежно смещается в сторону литературы. В чем-то это обедняет понимание фильма, но есть в таком походе и свои преимущества. Ведь и режиссер, работая над экранизацией, отчасти становится литературоведом, стараясь понять особенности стиля и художественного мира автора, чтобы воплотить их на экране. Создать киноверсию известного литературного произведения, особенно классического, ― непростая задача. Каждый читатель по-своему видит и героев, и описанное автором пространство, ведь чтение ― это прежде всего работа воображения. Существуют ли точные методы перевода литературных образов в экранные средства? Как избежать крайностей: чистой иллюстративности, рабского следования тексту, с одной стороны, и вольной интерпретации, далекой от духа
Т.В. Михайлова и смысла оригинала, с другой? Конечно, таких точных методов не существует. Искусство ― не физика и не математика, не все здесь может быть посчитано и измерено. Но это не означает, что удачная экранизация принципиально невозможна или всегда случайна (а приходится слышать и такое мнение). Если нельзя указать конкретные приемы перевода с языка литературы на язык кино и таким образом дать рецепт кинематографистам, то определить, при каких условиях авторы фильма могут достичь адекватности оригиналу, ― задача выполнимая. этому во многом и посвящены статьи данного сборника, вернее, четыре из пяти статей. Первая статья посвящена не экранизации, а теоретической проблеме драматургических кодов, общих для театра и кино. Тем не менее она также важна для разговора, который автор предлагает читателю в этой книге. Попробуем вместе перечитать любимые произведения и посмотреть их экранные версии. И если эта книга поможет молодым кинематографистам в осмыслении опыта их предшественников и в поиске собственных средств художественной выразительности, автор будет считать свою задачу выполненной.
КАТАРСИС И HAPPY END Изучение таких сложных явлений, как кино и театр, а тем более их сопоставление1, требует определения базовых понятий. Особенно это относится к общеупотребительным терминам, которые, вследствие частого использования, постепенно размываются и утрачивают свое первоначальное значение. В этой статье будет рассмотрено соотношение понятий катарсис и happy end. По своему происхождению термин катарсис ассоциируется с театром, а happy end ― с кино. В действительности это общие драматургические коды, которые могут характеризовать действие как в кино, так и в театре, поэтому их различие нужно искать в иной плоскости. С другой стороны, катарсис и happy end противопоставляют часто как характеристику трагического и комического сюжета (плохой конец ― счастливый конец)2, что также является в корне неверным. Попытаемся выявить их подлинное различие. Сначала обратимся к понятию катарсиса, так как именно вокруг него преимущественно ведутся споры. Существует множество определений этого понятия, но все они исходят из толкования, данного Аристотелем в его «Поэтике»3. Однако здесь, очевидно, кроется историческое недоразумение. Ведь Аристотель не изобрел ни само слово, ни обозначенный им 1 Тема конференции, к которой был написан этот текст, ― «Кино в театре и театр в кино». 2 См., напр., статью: Разлогов К. От катарсиса к хеппи-энду: метаморфозы античности в массовой культуре // Катарсис: метаморфозы трагического сознания. СПб, 2007. С. 28–32. 3 См. об этом: Шестаков В. Катарсис: от Аристотеля до хард-рока // Катарсис: метаморфозы трагического сознания. СПб, 2007. С. 8–27.
Т.В. Михайлова феномен, на что также неоднократно указывалось4, а значит, корни этого понятия нужно искать в архаической природе трагедийного действа. Кроме того, Аристотель не использует слово катарсис в качестве термина. В «Поэтике» оно употреблено дважды: первый раз ― в известном определении трагедии5, второй ― в строгом культовом значении ритуального очищения6. Второе значение, несомненно, и являлось основным, общеупотребительным. Все словарное гнездо, как показывает словарь Вейсмана, связано с семой очищения от убийства или греха и с очистительной жертвой7. это совпадает с современными представлениями о характере культа Диониса, из которого, и по утверждению Аристотеля, и по мнению современных ученых, произошла древнегреческая трагедия. Сто лет назад характер этого культа описал Вяч. Иванов в монументальном труде «Дионис и прадионисийство». Сегодня многие положения этой работы утвердились в научном обиходе. Напомним вкратце суть этих представлений. Культ Диониса был одним из аграрных культов умирающего-воскресающего божества (таковыми были египетский культ Озири 4 Напр.: Бургачева Е.А. Катарсис как социально-эстетический феномен / Дисс. на соискание уч. степени канд. филос. наук. Казань, 2009. ― http:// www.dissercat.com/content/katarsis-kak-sotsialno-esteticheskii-fenomen. 5 «Трагедия есть подражание действию важному и законченному, имеющему определенный объем, подражание при помощи речи, в каждой из своих частей различно украшенной; посредством действия, а не рассказа, совершающее путем сострадания и страха очищение подобных страстей» (выделено мной ― Т.М.) ― Аристотель. Об искусстве поэзии. М., 1957. С. 57. 6 «После этого следует, уже дав имена (действующим лицам), вводить эпизодические части, но так, чтобы эпизоды были в тесной связи, например, в эпизоде с Орестом ― его сумасшествие, вследствие которого он был пойман, и очищение, вследствие чего он спасся» (выделено мной ― Т.М.) ― Там же. С. 96. 7 Вейсман А.Д. Греческо-русский словарь / Репринт V-го издания 1899 г. М., 1991. С. 643.
Чудо экранизации 9 са, финикийский ― Адониса, греческий культ Деметры-Персефоны). Согласно мифу, дошедшему до нас в орфической традиции (а орфики предпочитали наиболее архаические варианты мифов), титаны разорвали маленького Диониса на части и пожрали его плоть, но Зевс возродил сына, зашив оставшееся от него сердце себе в бедро и заново выносив младенца. В соответствии с мифом разыгрывание страстей Диониса включало жертвоприношение с поеданием жертвы в память участи бога. Кровь и плоть, разделяемые между членами сообщества, причащали их жизненной силе растерзанного Диониса, а его сердце, зарытое в поле, должно было обеспечить новый урожай (очевидна символика сердца-зерна, которое, чтобы прорасти, должно сперва уйти в землю)8. Жертва представляла или Диониса (таково более распространенное мнение), или одновременно бога и его мнимого противника (К. Кереньи)9. Так или иначе, Дионис ассоциировался не просто с кровавой жертвой, а с сыроядением: «Одно из имен Диониса — Оместис — пожиратель сырого мяса»10. Поедалась ли человеческая или животная жертва (бык, козел ― культовые животные Диониса), не так уж важно. Важно, что в дионисийском ритуале присутство 8 Неслучайно этот ритуал — как основа трагедии — воспроизведен в начале фильма П.П. Пазолини «Медея». Пазолини восстанавливает культурную память кинематографическими средствами. 9 «Согласно мифу, убиение происходило по инициативе бога, к его радости, и он сам претерпевал эту смерть. <...> Принесение в жертву козла рассматривалось как наказание согрешившего животного. <...> Появление дионисийского героя, который был одновременно преследователем бога, Дионисом и Анти-Дионисом в одном лице, ознаменовало литературную стадию развития трагедии. Однако ей предшествовала стадия импровизации». — Кереньи К. Дионис: Прообраз неиссякаемой жизни. М., 2007. C. 202. 10 «этому Дионису перед битвой при Саламине пожертвовали трех персидских юношей (Плутарх)». — Отто Вальтер Ф. Дионис. Миф и культ // Безумие и его бог. М., 2007. С. 40.
Т.В. Михайлова вали три составляющие: рассказ, жертва, еда11. Именно эта триада лежит в основе трагедийного действа12. Версия Кереньи о двуединстве бога и его антагониста представляется тем более логичной, что она подтверждается разнообразными данными греческой культуры. На это двуединство указывают два эпитета Диониса: Загрей («зверолов», «ловец живой дичи») и Сабазий («спаситель», то есть бог, принесший себя в жертву ради спасения людей). Сюда же можно отнести и известный сюжет греческой вазописи «задрание травоядного хищником»: леопардом (или львом) козла (или быка) ― все это традиционные воплощения Диониса. Здесь божество разделяется на жертву и жреца, а жертвоприношение оказывается средством воссоединения мнимо противоположных начал. Так проявляется диалектика греческого понятия Zωη´, непреходящей энергии жизни, беспрерывного порождения и уничтожения. Кровавая охота мыслится как часть бесконечного круговорота бытия, а смерть оказывается залогом вечной жизни. Хищник и травоядное, жертва и жрец соединяются в акте еды. Еда ― средство передачи жизненной энергии. Zωη´ распадается на особи: на тех, кто ест, и тех, кого едят, ― а после снова воссоединяется, и так без конца. В этой вечной трансформации материи ловец и дичь ― маски единого бога, а значит, в мистерии Диониса изначально заложена абсолютная неизбежность снятия противоположностей. этот момент торжества всеединства, момент снятия противоречий между страданием и радостью, жизнью и смертью 11 «До Феспида кто-то просто поднимался на стол.., на котором расчленяли жертвенное животное, и отвечал хору. Так развивался диалог». — Кереньи К. Указ. соч. C. 204. 12 См.: Ерофеева Н.Н. Образы еды в античной драматургии как ключ к смыслу театральных жанров // Образ–смысл в античной культуре. М., 1990. С. 151–163. — http://filobiblon.narod.ru/PROEKT/COMEDIAandTRAGEDIA2. htm.