Смысл тревоги

СОВРЕМЕННАЯ ПСИХОЛОГИЯ:
ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА

Rollo May

THE MEANING 
OF ANXIETY

W. W. Norton & Company

Ролло Мэй

СМЫСЛ 
ТРЕВОГИ

Москва
Инcтитут общегуманитарных исследований
2016

2-е издание (электронное)

Мэй, Ролло.
Смысл тревоги [Электронный ресурс] / Ролло Мэй ; пер. с 
англ. Анастасия Багрянцева. – 2-е изд. (эл.). – Электрон. текстовые 
дан. (1 файл pdf : 417 с.). – М. : Инcтитут общегуманитарных 
исследований, 2016. – (Современная психология: теория и практика). – Систем. требования: Adobe Reader XI ; экран 10".
ISBN 978-5-94193-862-9
Тревога — это распространяющееся и глубокое явление  двадцатого века. Феномен тревоги важен не только при лечении эмоциональных нарушений и расстройств поведения, но и для литературы, 
социологии, политики и экономики, образования, религии и философии. 

М28

УДК 615.8 
ББК 88.8

ISBN 978-5-94193-862-9
© Институт общегуманитарных исследований, 2016

УДК 615.8 
ББК 88.8
 М28

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты авторских прав, правообладатель 
вправе требовать от нарушителя возмещения убытков или выплаты компенсации.

Деривативное электронное издание на основе печатного издания: 
Смысл тревоги / Ролло Мэй – М. : Институт общегуманитарных исследований, 2016. – 
416 с.  – (Современная психология: теория и практика). –  ISBN 978-5-88230-272-5.

Глава 1

Тревога в середине двадцатого века

Но есть эпохи, когда целое поколение оказывается… между двумя 

эпохами, между двумя укладами жизни в такой степени, что утрачивает 

всякую естественность, всякую преемственность в обычаях, всякую 

защищенность и непорочность!

Герман Гессе, Степной Волк

Каждый бдительный человек в нашем обществе понимает, 

основываясь не только на наблюдениях за своими близкими, 
но и на собственном опыте, что тревога — это распространяющееся и глубокое явление  двадцатого века. Начиная с момента 
появления атомной бомбы в 1945 году, тревога перешла из разряда скрытых проблем в проблему открытую. Настороженные 
граждане теперь начали осознавать не только более очевидные 
ситуации, вызывающие тревогу (такие, как неконтролируемая 
атомная война, радикальные политические и экономические перевороты), но также менее очевидные — глубокие и более личностные — причины тревожности в самих себе и своих ближних. Последнее включает в себя внутреннее замешательство, 
отчуждение, психологическую дезориентацию и неуверенность 
в отношении ценностей и общепринятых стандартов поведения. 
Поэтому попытки "доказать" распространение тревоги в наше 
время —  это не больше, чем "мартышкин труд".

Поскольку в нашем обществе обычно признаются скрытые 

причины тревоги, то нашей задачей в этой вводной главе будет показать возникновение  тревоги и дать ее определение, в 
некотором роде, как открытой  проблемы во многих различных областях нашей культуры. Похоже, что в первой половине 
нашего века эта центральная проблема тревоги находила свое 
отражение  в изучении и исследованиях в таких различных 
областях, как наука и поэзия, религия и политика. А период 
времени двадцать или тридцать лет тому назад  можно было 
определить "веком скрытой тревоги" (я надеюсь рассказать 
об этом в данной главе). Время же, в которое мы живем, может быть названо — по выражению Одена и Камю — "веком 

Ролло Мэй
6

открытой тревоги". Эта трансформация тревоги из разряда 
скрытых проблем в открытые связана с важными изменениями  в восприятии тревоги, от темы "настроения" до признания 
всей важности вопроса, который мы должны сформулировать 
и внести в него ясность.
Тревога была признана как "центральная проблема" — по 
Фрейду — не только в понимании и лечении эмоциональных 
нарушений и расстройств поведения, но впоследствии также 
в таких различных областях, как литература, социология, политика и экономика, образование, религия и философия. В 
подтверждение этому я намерен привести примеры из различных областей, начиная с общих проблем и постепенно 
переходя к отдельной, требующей научного разрешения, проблеме тревоги.

Литература

Если мы зададимся вопросом исследования тревоги на примере американской литературы, скажем 20-30-х годов, мы будем вынуждены признать скорее симптомы тревоги, нежели 
ее открытые проявления. И хотя в тот период времени не так 
легко было увидеть признаки открытой, очевидной тревоги, 
но даже студент смог бы найти много симптомов, указывающих на лежащую в их основе тревогу. Вспомните, к примеру, 
ярко выраженные признаки одиночества, характерные черты 
постоянных поисков, неистовых и непреодолимых, но всегда 
фрустрирующих, в произведениях писателя-романиста Томаса 
Вульфа. В случаях, которые являются иллюстрацией проявления тревоги в этой книге, можно будет увидеть, что зачастую 
тревога (во многих случаях в первую очередь) зависела от проблемы, которая символически была выражена в названии произведения Вульфа "Ты не можешь опять уйти домой". Мы увидим, что невротическая тревожность возникла вследствие того, 
что действующие лица были не способны принять психологический смысл необходимости больше не возвращаться домой 
— то есть, необходимости психологической автономии. Зная, 
что художники в литературе символически выражают, часто 
с поразительной точностью, бессознательное  и конфликты в 
их культуре, человек может задаться вопросом: могут ли эти 
символы в произведениях Вульфа означать, что многие люди 

Смысл тревоги

в конце 20-х  и в начале 30-х начинали понимать не только то, 
что кто-то может опять не вернуться домой, но и то, что невозможно рассчитывать на какую-то стабильность в былых 
экономических, социальных и этических нормах? В результате этого осознания усилились проявления открытой тревоги 
как осознанной проблемы вместе с ощущением "бездомности". 
Если мы сделаем здесь предположение о центральном значении символов дома и матери, то, в этой связи, встанет вопрос, 
связанный с противостоянием  времени (более конкретно) и, 
опять же, тревоге.
В 1950 г. о тревоге открыто заговорили в современной литературе. Оден считал, что название его поэмы наиболее точно характеризует тот период — Век тревоги.1 Несмотря на то, что  Оден 
в своей поэме  представляет внутренние переживания четырех 
главных героев во время войны — когда "необходимость ассоциируется с ужасом, а свобода со скукой"2 — он поясняет, что основные причины тревожности его главных героев, так же, как и многих других в это время, нужно искать на более глубоких уровнях, 
а не сводить это все к обстоятельствам войны. Четыре главных 
героя, несмотря на разные темпераменты и факты их биографий, 
имели общие определенные характерные черты нашего времени: 
одиночество; низкая личностная самооценка  и неспособность 
любить и быть любимыми, несмотря на обоюдную потребность 
в этом и прилагаемые совместные усилия; и распространенная, 
но временная передышка, предоставляемая алкоголем. Причины 
для тревоги можно обнаружить в некоторых основных тенденциях нашей культуры. Одной из таких тенденций, по мнению 
Одена, является требование подчиниться стандартам, когда ценности, основанные на механистическом понимании мира и коммерческой  выгоде, обожествляются:

Мы все торопимся
По воле колеса; каждый оборот
Запоминает все, расцвет и падение
В расценках и ценах…3

… этот глупый мир, где
вещи – боги. И мы все говорим и говорим,

1  W.H. Auden, The age of anxiety (New York, 1947).
2   Там же., стр. 3.
3  Там же, стр. 45. (пер. А.Ситницкого)

Ролло Мэй
8

многое о многом, но остаемся одинокими,
Живыми, но одинокими, здесь и нигде, 
Неприкаянные, как перекати-поле.4
И все, что ожидает этих четырех героев – это то, что они тоже 
погрузятся в механическую обыденность бессмысленности:

Те страхи, что мы знаем  –          
От незнания. Принесут ли сумерки
Ужасный приказ – Держать скобяную лавку
В захолустье... Всю жизнь учить математике
Прогрессивных девиц? Но уже поздно.
Позовут ли нас когда-нибудь? Или просто
Мы никому не нужны?5
  
В результате была утрачена вера в себя как личность —  неповторимую и уникальную. В то же время эти главные герои, 
символизирующие всех нас, утратили способность верить в 
других, своих ближних, и устанавливать с ними серьезные 
взаимоотношения.6
Альбер Камю, в своем аналогичном высказывании, назвал 
эту эпоху "веком тревоги", приводя сравнения с эрой математики в семнадцатом веке, эрой физики в восемнадцатом веке 
и эрой биологии в девятнадцатом. Камю понимал, что эти характеристики не являются логически взаимосвязанными, что 
страх — это не наука, но что "наука должна быть отчасти связана с этим, поскольку самые последние достижения в области 
теории привели науку к отрицанию самой себя, в то время как 
ее совершенные технологии представляют угрозу разрушения  вселенной. Кроме того, сам страх нельзя считать наукой, 
это, конечно же, способ".7 Наше время также часто называют 
"веком психологии". Существует ли какая-то очевидная связь 
между страхом и психологией, и действительно ли страх является тем, что заставляет людей изучать свою психику, —  эти 

4  Там же, стр. 44. (пер. А.Ситницкого)
5  Там же, стр. 42. (пер. А.Ситницкого)
6  Для меня было неожиданным открытием, когда я писал эту книгу, что 
Леонард Бернштейн сочинил симфонию, премьера которой состоялась в 
1949 г., и назвал ее Век тревоги. Взяв за основу это стихотворение Бернштейн сочинил музыку, так как он был убежден в том, что поэма Одена 
действительно отражает "состояние века" и его определенных представителей, похожих на него самого.
7  Quoted in the New York Times, December 21, 1947, Sec. 7, p. 2.

Смысл тревоги

вопросы следует принимать во внимание при чтении данной 
книги.
Другим писателем, который в то время остро изображал тревогу и похожие состояния, связанные с переживанием тревоги, 
был Франц Кафка. Удивительно возросший интерес  в 40-х  и 
50-х годах к произведениям Кафки очень важен здесь применительно к целям нашего исследования, поскольку это показывает 
нам изменения в настроениях того времени. Тот факт, что все 
больше людей стали открывать для себя произведения Кафки, 
свидетельствует о том, что он затрагивал некоторые глубинные 
вещи в жизни многих членов общества. В романе Кафки "Замок" 
главный герой отдает всего себя без остатка своему безумному и 
отчаянному стремлению взаимодействовать с властями в замке, 
которые контролируют все стороны жизни в деревне  и у которых есть полномочия, чтобы сказать ему о его призвании и 
дать какой-то смысл его жизни. Этим персонажем, в котором 
отсутствует героическое начало, движет "желание получить самое необходимое в жизни, потребность укрепиться в семье и 
профессии,  а также стать членом общества".8 Но власти в замке 
остаются недосягаемыми, и герой Кафки так и не может найти 
направления в своей жизни, интегрировать ее, и остается изолированным от своих ближних. Можно подробно обсуждать, 
что именно символизирует замок, но очевидно то, что власти в 
замке представляют в миниатюре бюрократическую силу, которая, осуществляя свои полномочия, подавляет как автономию 
человека, так и важные межличностные связи. Мы можем  предположить, что Кафка описывает именно те аспекты буржуазной 
культуры конца девятнадцатого — начала двадцатого веков, которые настолько совершенствовали производительность в области индустрии, что личностным ценностям был нанесен серьезный урон. 
Герман Гессе, который, в отличие от Кафки, не придавал  
столь большого значения художественным образам, более открыто говорил о причинах тревоги современного человека. 
Весь травматизм социальных изменений, которые произошли в 
двадцатом веке, сначала осознали в Европе и лишь потом в Америке; поэтому то, о чем писал Гессе, скорее относится к  проблемам, которые стали осознанными в этой стране (США — ред.) 
в 1940 г., а не в 1927 (дата издания "Степного волка"). Он рассказывает историю Галлера, главного героя романа, как притчу 

8  Max Brod, In Appendix to Kafka's The castle (New York, 1930). P. 329.

Ролло Мэй
10

о нашей эпохе.9 Гессе, так же, как и его современники, считает, 
что причина изоляции и тревоги заключалась в том, что в буржуазной культуре в конце девятнадцатого века акцент делался 
на механистическом, рационалистическом "соотношении сил" 
ценой подавления на практике динамичного и иррационального. Галлер ("волк" в названии романа) пытается преодолеть свою 
изоляцию и одиночество, ослабив контроль за своими ранее подавленными чувственными и иррациональными импульсами. 
Но этот реактивный метод приносит только временное облегчение. В действительности Гессе не представляет радикального 
решения проблемы тревоги современного западного человека, 
так как он считает, что настоящий период времени — это один 
из тех "периодов, когда целое поколение оказывается… между 
двумя эпохами", то есть, когда нормы и рычаги управления буржуазного общества разрушены, а новых социальных норм пока 
еще нет. Гессе видит в записях Галлера  документ эпохи, ибо душевная болезнь Галлера — как мне теперь представляется ясным — не выверты какого-то одиночки, а болезнь самой эпохи, 
невроз того поколения, к которому принадлежит Галлер, и похоже, что неврозом этим охвачены … как раз сильные, наиболее 
умные и одаренные.10

Социальные исследования

Здесь также проблема тревоги оказалась в центре внимания. 
В двух сравнительных исследованиях Линд в Мидлтауне  показывается осознание тревоги как открытой социологической 
проблемы в американском обществе в тридцатые — сороковые 
годы нашего столетия.11  В первой работе, написанной в 1920 
г., тревога не представляет открытой проблемы для людей в 
Мидлтауне, и эта тема даже не упоминается в содержании. Но 
всякий, кто будет читать эту работу с психологической точки 
зрения,  может предположить, что многие поведенческие реакции жителей Мидлтауна указывали на скрытую тревогу: например, навязчивая деятельность ("бизнесмены и рабочие, кажется, бегут сломя голову" делать деньги12), распространенное 

9  Herman Hesse, Steppenwolf, trans. Basil Creighton (New York, 1947); originally 
published in German in 1927.
10  Там же, стр. 28. Курсив мой.
11  R.S. Lynd and H.M. Lynd, Middletown (New York, 1929), and Middletown in 
transition (New York, 1937).
12  Middletown, p. 87.