Жизнь как ценность

Российская Академия Наук
Институт философии
ЖИЗНЬ  КАК  ЦЕННОСТЬ
Москва
2000

ББК 15.12
УДК 113
Ж-71
Серия
«Философский анализ оснований биологии»
издается под научным руководством
доктора филос. наук И.К.Лисеева
Ответственный редактор
кандидат филос. наук Л.В.Фесенкова
Рецензенты:
доктор филос. наук И.А.Герасимова
кандидат филос. наук Ф.Н.Блюхер
кандидат филос. наук А.П.Бодрилин
Жизнь как ценность. – М., 2000. – 270 с.
Ж-71
В книге анализируются аксиологические подходы к жизни, основанные на различных мировоззренческих программах (подход
натуральной школы, феноменологической антропологии и др.).
Исследуются религиозные взгляды на ценность живого в христианстве, даосизме, в дохристианских культах древних славян, Ветхом Завете. Особое внимание уделяется исследованию ценности
жизни в социокультурном аспекте. Книга вводит в атмосферу споров вокруг этой проблемы. Она рассчитана на широкий круг читателей, интересующихся философскими проблемами естествознания и культуры.
ISBN 5-201-02032-1
© ИФРАН, 2000

Предисловие
Аксиологический анализ такого объекта как жизнь связан с определенными трудностями вследствие того, что в представлениях современного человека «ценность» уже включена в понятие «жизнь». Ценность
жизни (особенно человеческой) в системе наших цивилизованных установок полагается как нечто само собой разумеющееся, не подлежащее
ни сомнению, ни обсуждению и, тем более, не требующее теоретического исследования. Европейский человек живет в структуре определенных, привычных ему мировоззренческих идей, специфику и само присутствие которых можно выявить лишь путем философского анализа. Ценностные представления о жизни современного обывателя отличаются от
философских отсутствием рефлексии. Обыватель не осознает, что эти
представления являются продуктом определенной среды и связаны с особенностями исторического развития общества и что аксиологическое отношение к жизни может иметь совершенно иной характер в другой социальной среде, пропитанной другими мировоззренческими представлениями. Для обывателя ценность жизни – величина абсолютная.
Тем не менее относительный характер ценности жизни выступает во
всей своей очевидности при рассмотрении универсального процесса переоценки ценностей, протекающего на протяжении всего двадцатого века.
В самом деле, идеалы гуманизма как основная ценностная установка современного цивилизованного мира постепенно утрачивают свою несомненность и авторитет. И хотя гуманизм составляет идейную основу современной демократии и либерализма, на которую ориентированы все
ценности демократического общества (права каждого человека на жизнь,
счастье и свободу, записанные в конституциях многих стран мира), но
направленность современного массового сознания на потребительские
ценности подвергает сомнению нравственные и духовные идеалы гуманизма. В новых мировоззренческих концепциях экономического либерализма (особенно чикагской школы) главным вершителем общественного прогресса становится механизм рынка. Предполагается, что законы
его функционирования сами по себе превращают алчность и корысть человека в полезную для общества силу, ведущую его к благоденствию. Низшие качества человека, ранее выбрасывающиеся общественным сознанием за рамки общественной морали, признаются ценными для процветания общества и индивида. А высокие качества: духовность, доброта,
стремление к жертвенному подвигу, в системе ценностей «экономического человека» становятся ненужными и смешными.
Это крушение мировоззренческих идеалов с необходимостью приводит к переоценке ценности жизни. От традиционного взгляда на природу человека как изначально добрую мировое общественное сознание
3

поворачивает к прямо противоположной ее оценке. Предположение, что
достаточно лишь изменить внешние условия, чтобы благая сущность человека реализовала себя и возникло идеальное общество, постепенно заменяется исключительным вниманием к темным сторонам человека.
Подчеркивается его склонность к убийству и насилию. Человек расценивается как носитель зла многими представителями мирового общественного мнения.
Переоценка ценностей приобрела наибольшую остроту в России.
Утрата приоритета марксизма и провал попытки построить идеальное
коммунистическое общество привели к отказу от веры в победу справедливости в мире. Появились тенденции к осмеянию добра и культивированию зла и насилия. Мир без смерти, без пыток, автокатастроф и
убийств, ежедневно наблюдаемых с экрана, современному россиянину
подается как пресный. Секс и смерть властно входят в сознание нашего
общества. Из темных подвалов коллективного бессознательного вырываются на свободу ничем не сдерживаемые некрофильские инстинкты.
«Мое поколение стало рупором зла, приняло его в себя, предоставило ему
огромные возможности самовыражения» – так характеризует обозначившуюся сегодня аксиологическую тенденцию в современном менталитете, известный писатель – глашатай нашей эпохи – Виктор Ерофеев. По
его мнению, человек продемонстрировал чудеса подлости, предательства,
приспособленчества, низости, садизма, распада и вырождения.
Такое изменение аксиологического отношения к человеку сделало
обсуждение проблемы ценности живого одним из наиболее значимых.
Оно оказывается в центре самых животрепещущих проблем современности. Его молчаливое решение подразумевается при рассмотрении ключевых вопросов мировой политической, социальной и художественной
жизни. Оценка человека присутствует, например, в проблеме «золотого
миллиарда» (поднимающей вопрос о ликвидации физического существования миллионов и даже миллиардов людей на Земле) или в так называемой «шоковой терапии», в которой имплицитно содержится еще не исследованная теоретически аксиологическая составляющая, затрагивающая вопрос о ценности людей, ставших жертвами этой экономической
акции. То же можно сказать и обо всех крупных социально-экономических процессах, которые потрясают Россию сегодня: распад Союза,
война в Чечне, расстрел Белого дома, приватизация и др. Все это во весь
рост поднимает (и поднимает по-новому) вечную проблему, сформулированную еще Достоевским: стоит ли счастье и процветание общества
одной слезинки невинного ребенка? Иначе говоря, фактор ценности
жизни пронизывает все сферы нашего бытия, хотя мы можем и не догадываться об этом.
4

Эта не исследованная еще ценностная компонента, стоящая за нашими теориями и делами, требует специального анализа.
Мы начинаем разработку темы «жизнь как ценность» с исследования понятия «ценность». Прежде всего, мы фиксируем факт неоднозначного отношения к самому содержанию этого понятия. Если, например, в представлениях натуральной школы ценность выступает как
польза (выгода) для субъекта и так или иначе связывается с удовлетворением его потребностей, то В.Соловьевым и школой трансценденталистов ценности понимаются как бытие идеальных норм. И тогда соответственно для представителей натуральной школы возрастание ценности жизни будет всецело зависеть от естественного отбора, а для
В.Соловьева – это проникновение в предмет идеальной жизненности
(оживотворения), идущей от Высшего начала, существование которого
натуральная школа отвергает с порога. Очевидно, что отношение не только к понятию «ценности», но и к понятию «жизнь» у представителей различных течений в аксиологии совершенно различны. Они не могут быть
согласованы и нередко прямо отрицают друг друга. Например, аксиолог, принявший систему ценностей Ницше, будет категорически отвергать христианское понимание ценности жизни. Так принадлежность к
тому или иному направлению в аксиологии всецело зависит от того какая
система философских взглядов лежит в основании данного аксиологического подхода. От этой метафизической программы зависит понимание и
природы ценностей, и природы жизни, и природы самого человека.
В соответствии с этим первый раздел нашей книги посвящен анализу аксиологических подходов к жизни, основанных на различных мировоззренческих установках. Читатель познакомится с позицией философской антропологии Макса Шелера и его последователей, с отношением русских философов всеединства (В.Соловьева, С.Булгакова,
П.Флоренского и др.) и натуральной школы, с аксиологическими взглядами Ф.Ницше и религиозных сторонников русского космизма («активного христианства»), с аксиологическими установками разных направлений в исследовании психики человека.
Теме ценности жизни в религиозных и мифологических системах
посвящен второй раздел книги. В нем исследуются представления о ценности жизни в Ветхом Завете, в христианстве, в дохристианских культах
древних славян, в конфуцианстве и даосизме. Особое внимание уделяется сравнительному анализу аксиологического отношения к жизни в
культурах Запада и Востока.
В третьем разделе книги жизнь как аксиологический феномен
рассматривается в психосоциальном и культурологическом дискурсах. В этом
разделе исследуются вечные вопросы жизни и смерти, бессмертия, смысла
5

жизни. Акесиология здесь совмещается с этикой и психологией. Поднимаются животрепещущие проблемы об изначальной преступности
человека, о праве убивать, о ценностном измерении разных типов жизни. Затрагиваются аксиологические аспекты валеологии, кармической
медицины и биоэтики в связи с их особой ролью в становлении новой
мировоззренческой парадигмы.
Проведенное исследование ясно показывает, что тема «жизнь как
ценность» выходит за рамки чисто аксиологического дискурса и затрагивает многие иные философские проблемы первостепенной важности.
Вполне понятно, что их полное освещение не могло быть осуществлено
в одном труде и что большое число теоретических вопросов аксиологии
живого, которые ставят сегодня этика, эстетика и современная идеология, оставлены за кадром. Их анализ требует продолжения исследовательской работы, которую центр био- и экофилософии планирует осуществить в недалеком будущем.
Исследование темы «Жизнь как ценность» осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда, Проект № 96-03-04134. Руководитель проекта – кандидат философских наук
А.Т.Шаталов.
Л.В.Фесенкова
И.К.Лисеев

I. ЦЕННОСТЬ ЖИЗНИ В РАЗЛИЧНЫХ
ФИЛОСОФСКИХ СИСТЕМАХ
В.П.Визгин
Жизнь и ценность: опыт Ницше
Превращение проблемы ценности жизни в тематизированные
источники философской мысли знаменует собой мутацию классической мысли нового времени в неклассическое философствование, самым значительным представителем которого был
Ф.Ницше (1844–1900). Пространство классической мысли определялось в первую очередь как пространство разума, озадаченного поиском достоверного знания. Именно под знаком разума (естественного и божественного) и доступной ему достоверности
классическое мышление ведет свой дискурс, организует стройный
и всеохватывающий интеллектуальный мир. Это первый момент,
который мы бы хотели подчеркнуть. Второй состоит в том, что
герои классической мысли, стоявшие у истоков ее традиции, персонифицировано воплощали эти ведущие «знаки» классики –
разум и достоверность. Это прежде всего Декарт, в поисках оснований рациональной достоверности экзистенциально (а не только логически) открывающий трансцендентальную структуру мысли и сознания (принцип «когито»).
Если теперь мы посмотрим на героев неклассической философии, обратившись к упомянутой фигуре Ницше, то сразу же
будем вынуждены признать, что открываемое им пространство
мысли развертывается не под «небесными» знаками разума и достоверности, а под «земным» знаком жизни и ценности. «Вопрос о
ценности, – пишет Ницше, – фундаментальнее вопроса о достоверности»1. Но и при таком радикальном преобразовании исходных
диспозиций мышления основоначала новоевропейской философии
остаются не задетыми: «Только субъект доказуем, – говорит Ниц7

ше, как бы вторя своему историческому антиподу, родоначальнику
классического рационализма Декарту с его когитальным принципом достоверности, – «объект» есть лишь известный вид действия
субъекта на субъект… есть modus субъекта» (№ 569). Можно даже
сказать, что присущий классической метафизике субъективизм еще
более радикализируется2 в философии Ницше, что обнаруживается
в характерном для нее ценностном подходе.
Связь идеи ценности с метафизикой субъекта была подмечена Хайдеггером: «Как только, – говорит он, – возникает идея ценности, так сразу надо признать, что ценности «есть» лишь там, где
идет расчет, равно как «объекты» имеют место только для «субъекта»»3. Но этот субъективизм, что характерно для Ницше, разыгрывается в стихии языка жизни, от собственного имени которой
ведется философствование как витальная экзистенциальная миссия. Вхождение жизни в фокус философского вопрошания происходит у Ницше одновременно с обесцениванием мира (данного
для классического ratio) в результате утраты им цели, единства и
самого бытия: «Категории «цели», «единства», «бытия», посредством которых мы сообщили миру ценность, снова изъемлются
нами – и мир кажется обесцененным» (№ 12А). И проект Ницше в
связи с этим обесцениванием мира состоит в том, чтобы, отказав
в доверии основным категориям разума, вернуть миру ценность,
но уже в качестве неразумной жизни. Ценность, с одной стороны, на первый взгляд обусловливает смысл мира, а с другой, выступает как его деградированный синоним, чего не замечает Ницше и о чем мы скажем в своем месте. Итак, с утратой миром смысла в центр мысли попадает жизнь, а место разума и достоверности
занимают, соответственно, воля и ценность.
Проблема ценности жизни: исторический контекст
Реакция на рационализм и связанный с ним оптимистический идеал цивилизационной стратегии прогресса возникает уже
в XVIII в. (у Руссо, а затем у немецких романтиков, давших сам
термин «философия жизни»). Особое значение для философии
жизни Ницше имел пессимизм Шопенгауэра, который считал мир
проявлением слепой воли к жизни. Не случайно, что популярным
Шопенгауэр становится в 50–60-е гг. XIX в., когда возникает и
распространяется эволюционное учение Дарвина, вызвавшее уверенность в научной обоснованности рассмотрения мира как жиз8

ни, а бытия – как становления или эволюции. В целом это эпоха
мутации общественных идеалов от идеализма и романтизма к позитивизму, материализму и сциентизму. В связи с распространением пессимизма Шопенгауэра, а затем и Э. фон Гартмана в общественном сознании эпохи остро встает вопрос именно о ценности жизни. Действительно, вместе с Кювье, Бэром, Дарвином
понятие жизни преодолело рамки классической парадигмы в духе
систематики Линнея и вышло в новые – физиологические и эволюционные – измерения. Это переоткрытие жизни драматически напряженно переживалось в искусстве и литературе эпохи (художественные исследования социальной «физиологии» и «генетики») и не могло миновать философию.
В качестве типичной фигуры, репрезентирующей умонастроения того времени, выступает Е.Дюринг с его знаменитой книгой
«Ценность жизни» (1865 г. 1 изд.)4. Для того, чтобы разобраться в
гении, порой бывает нужно найти его, пусть упрощенное и грубое, но подобие. Действительно, как и Ницше, Дюринг озабочен
тем, чтобы дать героико-оптимистический ответ на ставший интеллектуальной модой пессимизм по отношению к жизни, а значит, и к ее ценности. Необходимо, говорит Дюринг, «выступить
против оклеветания жизни…, проложить пути к героическому
пониманию жизни и к героическому отношению к ней, а где нездоровье уже укоренилось – там устранить вред, производящий
болезнь, слабость и малодушие» (Указ. соч., с. 1, – курсив наш –
В.В.). Акцентирование героики жизни в рамках ее медико-физиологистского истолкования характерно и для Ницше. Горизонт
дюринговой мысли, опровергающей пессимизм, задан такими
оппозициями, как вред/польза, болезнь/здоровье, упадок/
подъем, слабость/сила, вялость/бодрость, жизнеотрицание/жизнеутверждение. Подобный физиологистский редукционизм типичен не только для средней руки моралистов и публицистов этой
эпохи, таких, как Дюринг или Нордау, но и для самого Ницше5,
этого своевременно-несвоевременного мыслителя. Мы лучше
представим себе масштаб Ницше, если отдадим себе отчет в том,
что его адекватное понимание как раз становится невозможным
на основе подобной установки. Действительно, мы видим, что,
например, Нордау совершенно не улавливает значимости Ницше, сводя все творчество мыслителя к литературно-философской
иллюстрации его врожденной душевной болезни. Этот парадокс
неузнавания своего своими служит верным индикатором того,
9

насколько, несмотря на указанную близость Ницше к своим популярным в то время современникам, он превосходит их. Только
приход нового поколения – символистов и «декадентов» – знаменует собой серьезное и даже, возможно, чрезмерно серьезное
восприятие автора «Заратустры».
Имея все это в виду, присмотримся к Дюрингу поближе. Он
выступает против припозднившегося романтизма, нападает на
мистицизм, борется с чрезмерным, как он считает, увлечением
поэзией, древними языками. Философский пессимизм для него –
проявление жизненной вялости и пресыщенности, пасование перед трудностями современной жизни с ее высокими требованиями (Указ. соч., с. 2). Фейербаховские мотивы Вагнера устраивают
Дюринга, но его отталкивает срыв композитора в романтизм (Там
же, с. 11) и эстетизм с его «обоготворением искусства», выступающим для него симптомом упадка жизненных сил. Метафизике
и идеализму он противопоставляет веру в позитивное знание, ценное для него своей жизненно значимой пользой (Там же, с. 29).
Позитивизм у него сливается с материализмом и научностью.
Конт и Фейербах – «величайшие умы XIX века». Все это, конечно, напоминает Ницше позитивистского периода, последовавшего за его романтико-шопенгауэровскими увлечениями. Но если
Дюринг успокоенно и с назидательным апломбом занимается
популяризацией «истин» своего века, то Ницше, воспринявший
ту же самую школу, рвется за ее горизонт.
В рамках натурализма с характерным для него «законническим» истолкованием природы, согласно которому законы ее –
абсолюты, по отношению к которым жизнь человека выступает
своего рода развернутым в практику материального благоустройства культом, Дюринг определяет жизнь как «результат деятельности сил природы», постепенно расширяющийся и охватывающий «все большую и большую область» (Там же, с. 39). «Весь внешний мир, – пишет он, – представляет собой лишь средство для
достижения цели, какой является жизнь, как мы ее ближайшим
образом понимаем, то есть жизнь в смысле чисто внутреннего
мира» (Там же). Философия жизни Дюринга не отличается глубиной и последовательностью. Действительно, Дюринг, как мы
видим, понимает жизнь как развивающийся органический мир и
в этом смысле вполне «внешний» феномен. Но в то же время он
определяет жизнь как «внутреннее» начало, фиксируемое в явлении ощущения и сознания, обозначающих ту «область, где может
идти речь о ценности существования» (Там же). С точки зрения
10