Осень с Кантом: Образность в «Критике чистого разума»
Покупка
Основная коллекция
Тематика:
Современная российская философия
Издательство:
Институт философии РАН
Автор:
Гачев Г. Д.
Год издания: 2004
Кол-во страниц: 331
Дополнительно
Вид издания:
Монография
Уровень образования:
ВО - Магистратура
ISBN: 5-201-02109-3
Артикул: 612636.01.99
А так ли уж чист "чистый разум"? - таким вопросом задался филолог Гачев, в ревности к философии приступая к скрупулезному перепрочтению философской "библии" - классического труда Канта. Обнаруживается. что в подспуде логического построения залегает некое исходное видение, образный априоризм, который являет именно германский образ мира. Кант роет фундамент для дома разума. Рассудок (der Verstand - "стояк"), мужчина, ориентирован на Опыт (die Eгfahrung - "поездка"), женщину. В основе "строгих" терминов "точной" науки залегает метафора, что особенно проступает при сопоставлении немецкого текста и русского перевода, который не просто с языка на язык, но с одного национальногo Космо-Психо-Логоса на другой. Книга написана в жанре дневника жизни и размышления, и их диалог выражен двумя шрифтами. Книга рассчитана на философов, филологов и всех интересующихся национальными особенностями в культуре.
Тематика:
ББК:
УДК:
ОКСО:
- ВО - Магистратура
- 47.04.01: Философия
- ВО - Специалитет
- 00.05.11: Философия
ГРНТИ:
Скопировать запись
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов
Г.Д. Гачев ОСЕНЬ С КАНТОМ Образность в ~ Критике чистоrо разума» Москва 2004
УДК 14 ББК 87.3 Г24 в авторской редакции г 24 Гачев Г.Д, Осень с Кантом: Образность в «Критике чистого разума». М., 2004. 329 с. А так ли уж ЧIIСТ "'Iистыii разУМ"? таким вопросом задалСЯ филолог Гачсв. в рсвности к философии приступая к скрупулсзному псрепро'пснию философскоii -библии» клаССИ'lеского труда Каlпа. Обнаруживается. 'по 11 подспуде ЛОГИ'lеского построения залегает некое исходное видеНllе, образный априоризм, который являет именно гсрманский образ мира. Кант рост фундамент ДЛЯ дома разума. Рассудок (d.:r Verstand -стояк_), мужчина, ориентирован на Опыт (die Eгfahrung -поездка-), женщину. В основе -строгих> терминов -точной. наУЮ1 залегает метафора, что особенно проступает при сопостаllЛении немеикого текста и русского перевода, который не просто с языка на язык, но с одного наuиональноro Космо-Психо-Логоса надругоН. Книга написана в жанре днсвника жизни и размышления, и их диалог выражен двумя шрифтами. Книга рассчитана на философов, филологов и всех интересующихся наuиональными особенностями в культуре. ISBN 5-201-02109-3 © Гачев Г.д.. 2004 © ИФ РАН. 2004
Со страхом приступаю 5.1Х.68. Работу эту я предпринял, движимый следуюшим интсресом: принизить '!Истую логику на свой уровень, заземлить ее. Всю жизнь ужасали меня сухостью, трудно давались, отталкивали числа, математика, опытные знания их жесткость, деревянность, нспреклонность И самодовольство. Механичность и безжизненность чудились в них, отпугивали регламентом, железной дисциплиной, насилием, волей, порядком. Я ж, когда уравнения решал иль гаммы играл, ловил себя на том, что ум бродит где-то, о другом думает, привходяшие образы, желания не здесь и теперь я был весь. И с большим усилием приходилось отгонять. С другой стороны, я чувствовал возвышенность чисел. строгой логики и что те, кто отдавались опьянению расчетов, формул иль самозабвенно мастерили радио иль что другое, и, забыв окрестности, жили в этом мире, превосходили меня (я отчаянно с досадой и униженностью ощущал) чистотой строя мысли, и я смотрел на них снизу вверх с обидой: что, значит, не дано мне ... Из чистых, отвлеченных от жизни занятий духа я вхож в философию и музыку. Однако они в сравнении с математикой и логикой не столь дистиллированы, находятся на более нижнем, по чистоте, этаже, засорены: философия тем уже, что это «фило», Т.е. любовь, а значит пристрастие; а музыка звуком, сердием и душой, их каналом выводным, клапаном и дыханием. Но и в занятиях философией, в чтении отвлеченных трактатов ловил себя на том, что, во-первых, очень медленно читаю, не запоем, так, чтобы, увлекшись чужой мыслью, ей отдаться, себя забыв; но непрерывно примерял каждую мысль и звенья ее к себе, к загвоздкам своей жизни, мысли и поведения, выверял и все время эту живину ... Ну вот, пожалуйста, на расхристанность эту жизни своей наткнулся и сию минуту: чернила черные' в ручке кончились, а бутылка где? За городом, где всё, и книги, а я вот здесь жена болеет. Слава богу, захватил с собой сюда на всякий случай самое «Критику чистого разума», чтоб, единство духовной среды сохранив, амортизировать этим рытвины и сногсшибательные тычки жизни. Так что вот пришлось сразу хаос на второй странице новой работы, осенней (моего времени!), к которой с таким пиететом приступаю, впустить и писать си Чернилами ',ерными я полоJКИЛ тогда писать КУСКИ-СЮJКеты объективные, предметные, а синими (lIвет души, психеи) куски ЛИ'lные, исповедальные. 5.6.96. 3
ним чернилом (единственное число народнее и более подходит моей детской досаде и надутости). Словно сразу арлекинное одеяние из лоскутов разноuветной материи на меня судьба набрасывает. Однако ж мы и этот случай ПРИШШIЛИЛИ к единству строя моего, склада и судьбы. извлекли и из него достоверное самоrlOзнание. так что и он прямо от сейчасного, текушего бытия проиллюстрировал то, '1то я \fЫСЛИТЬ О своей особенности хотел через припоминание. Так что и лот горбыль пошел в дело ибо большая стройка затевается и ра3ворот хайла; так что все пригодится, и свинья все съест. Так вот: плывя по философской системе (любой). я все лот опускал в себя, в воду и гладь, и парение мысли на поверхности и на свету с зазубринами дна во тьме, с илом вязким и скалами. костями и кишками своего нутра и жизни соединял. выверял: как мне быть 11 что Я теперь о жизни понимаю. и как Асе элементы, состав моих отношений перекомбинируются в моем жизнепрохождении в зависимости от вновь воспринятой мысли? да, и вот что: значит, сушество мое не успокаивалось, не отрешалось, не забывал я о жизни своей, теле, обо всем на свете, в сферу чистоii мысли ил!> музыки погружнясь, но чувствовал. как особенно бурлит во мне жизнь, и жизненности соки и хоти, жажда жить полно, мудро и правильно одолевала именно во время чтения, мышления. иль музыки: итак, не удавалось мне ЧI1СТО и абсолютно вдуше и уме жить, в интеЛЛlнибельном мире. но интенсивная смесь и брожение шли в моем сосуде меж душой и телом. мыслью и жизнью. так что в итоге муть, ошеломление и неясность, путаниuа. И в то же время 'IYBCTBO, что помудрело мое тело, мудро я пожил в ходе умозрения (ибо чтение и мышление для меня были и суть интенсивнейший и драгоuеннейший акт жизни, когда вся она клокочет, и я ею всею как бы владею, и миром всем: все помыслить = обжить могу); так что, хоть мысль не парила, а мутнела в осадках 11 частицах телесных чувствований и хотений, но зато тело, сушество ~lOe все парило и парит, витает: именно все сушество в целом, с телом. а не ум лишь, дух и душа. Тело и жизнь ошушаю, но особо легкими, летучими: материальными и духовными. Такова, наверное, плоть у ангелов: они ж не бесплотны, и у праведников по воскресении тело новое будет подобное ... Так истаивала строгость и сухость отвлеченной мысли; она набуХШШ, сочилась: я орошал ее соками своей жизни, все время корни ей давая, а себя как сосуд, ствол и трубу для обмена меж мыслью (обшей, чужой) и жизнью (своей, обшей) полагая. Так это в чтении. А в писании ум, напротив: из жизни (своей) доил мысль (обшую) 11 связи их и зависимость обнаруживал. 4
Но если при чтении это свойство неплохо (ибо сия рассеянность внимания производила и активность понимания), то при слушании музыки это бурление жизненности оказывалось ужасаюше несвоевременно: музыка течет себе в концерте, уплывает, а то на лодке я, то нырну: отвлекся какой-то шальной ассоциацией, забытой, хотью, и, когда очухаюсь, корабль симфонии уж далеко уплыл, не догнать: ах, проклятье! Потому и в музыке полная поглощенность мне давалась не когда я играл чужое, а когда начал сочинять свое: хоть и доморощенно и убоговато бывало, но все ж сам принцип истечения, перворождения музыки к себе меня причастил, приоткрылся. И все ж и там, и здесь происходила профанация. (Аж плачу сейчас от того, что такое осквернял, и так редко мне давалось, прошиба.1а мою заскорузлость чистота любви не к себе и жизни и мысли, во Mtte текущей, но к другому существу: будь то симфония, человек, цветок, философема или облако.) Господи, чувствую свое рабство и червиную малость; и как гнусны эти надменные, в гордыне, разбухания червиного туловища, которое уже застит себе пространство и свет, а трубку свою в tuba miгum предлагает. Однако ж, и червьдивен, и мудростыворения и в нем сказывается не вполне, ничтожно, но все она ж ... И в себе не собой, но бытием восхищаться можно. Так что ж делать? Значит, П') росту малому тебе и доступно: лилипу'/ьи твои понимания. Однако, божий ли это подход: малое, великое? Это ж наш, математический, числовой тому, что мы единица средь множества, обязанный. Для 8сеединого ж и всеобъемлющего и всепроницаюшего, какая разница, где ему зазвучать, себя узнать и услышать? Ибо все он, и червь такой же центр бытия, как и облако; и все в нем сказывается. /Это ты себе создаешь одну из регулятивных, по Канту, максим для поведения, жизни и мышления. И во всяком случае, она бодрит и велит не зарывать талант, а на что способен (не меряя всегда удручающей шкалой количества и чисел) то и давать, уповая, что и качество моей жизни и мысли недаром такое: зачем-то угодно бытию, раз такое чудище и монстра в тебе сотворило'; Так вот: в силу такой своей природы давно уж я себе позволяю фамильярничать вбытии и мысли: что в принципе все звоны и точки и силы бытия, и все когда-либо подуманные мысли, теории и системы, поскольку мы сопринадлежны единому протяженному бытию, которое сплошняком (вот сколько заранее принимаемых на веру предпосылок!) и через мою точку прокатываемо и отдается, мне доступны и могут быть воспроизведены заново из моего опыта. Это и 5
гордыня, но может и иначе трактоваться: как широко на мир и все раскрытые глаза, отверзтость врат моего существа и благочестивое упование, что любое слово (тварь и существо мира) и ко мне прямо относится, и я обязан его уловить и понять; а не то, что я особь статья, моя хата с краю, я ничего не знаю, при чем скромностью освящают и оправдывают сидячий эгоизм (тогда как мой эгоизм разомкнутый, агрессивный, империалистический). Воля и подсказ имени: «Гачев" И (,Канн Вот уже кое-что и для темы нынешнего мышления просвечивает. Задор Канта как раз поставить притязания мышления человеческого в границы, хату с краю построить и участок ее и владение ТО'lноочертить. И что меня касается и есть мой долг; что я точнололжен исполнять, а что не моего ума дела и куда не след мне путаться под ногами бытия и нос совать. Я же приступаю к нему с иным складом существа моего It с иным умонастроением: захватить все (слова Толстого и его принuип жизнеотношения: Лев Толстосум все в суму свою заграбастать захотел). Мистика и воля фамилий и имен здесь сказывается. Кант окантовка, грань, окаемщик, пограничник: призвание таково в самом имени, которое нам дано как подсказотбытия на свою судьбу, колею и дело. Достоевский достоин ли? Гордыня и унижение выяснением этого всю жизнь в писании занят. Я ж Гачев что значит? Ну, Георгий Дмитриевич тут яснее. Георгий = «земледелеu.> (значит: земли сын и ей служить) и звучит гордо и красиво; (,Георгий Димитров.> из локально-политических, исторических ассоuиаuий моей зоны во времени тоже бодрящая ассоuиаuия: на волю и дело. А так Гачев Грачев птиuа (воздух), но черная, тяжелая, земляная, длинноносая, длинноклювая для сования носа и рытья. То же призвание и в тебе: меж небом и землей вращаться; взлетать, правда, невысоко, но все ж взлетать и трансuензус меж воздухом и землей, зоной ума, души и тела, жизни осуществлять: свет и воздух к земле притягивать и клювом внедрять (землю рыхля). А еще Гачев от болгарского «Гащи .. (русское (,гачи.» портки. Здесь ноги народно одетые и хождение по бытию подчеркнуто. И еще: болгарское «гаче .. это «като че ЛИII) = «словHOII), «как будто» призрачность существования, сонность, нереальность, условность; что это я еще живу как будто, а настоящее еще предстоит (иль было?); так что я в состоянии вечного дитяти, все уяс 6
няющего, что к 'ICMY, И К жизни лишь готовящегося 'по б прожить истинно И по-настоящему. И эту кандидову наивность сознательно в себе удерживаю и развиваю. С точки зрения мистики звуков, то «га.> это «а·> = звук открытого пространства, глас всего бытия, его гласности; рот-мир при ,<а» наиболее открыт, без утайки и тайны, просторсн в себе: без усилий субъекта (челюсть отвисла) произносится просто входит мир этим звуком в нас. Это наиболее объективный звук: словно само все мировое пространство и воздух так звучит. ,<Г.> звук зада горла, клещей церберовых при входе в Ад существа нашего. Это звук земли (humus, guno) и усилия, труда взрывной. ,<Г.> это взрывное размыкание, бунт, мятеж, революция, предполагающая, значит, замок, теснину, притеснение, подавленность. Итак: «а.> открытое бытие; ,<г·> клещи, цап его царап. И .>ги.> = сцеlIЛенис бытия открытого и узкого горлышка умишка; но все ж их смыкание: Я понять тебя хочу, Смысла я в тебе ищу 2 ,<Г.> = ,<я.> (недаром «г.> И ,<ja.> одноместные в нёбе звуки); а ,<а» = мир, ,<не я.>. «Га-га-га!.> гуси-гуси так кричат, острием шей своих пронзая пространство, и KpllK их тоже агрессия земли, взлет ее в телах птиц в небо. ,<Чев,> «чиф.> же: тоже птичий звук, но мелкого чириканья, словно после агрессивного с замахо"t «Га.> свился стыдливо в норку, гнездышко и в перышки, их чистить и младенчески по-воробьиному пишать: ,<чиф-чиф», как в детской песне чибисята «чьи вы?,> И вот существо и ум с такими замашками приступает к Канту. Зачем? Кант! ,<Я буду говорить о человеке, одно имя которого звучит как заклинание, я буду говорить об Иммануиле Канте!,>' Ну что ж, у нас есть общее: Га Ка. Основная причастность к открытому пространству бытия: к «а», К его гласу-согласию, смыслу, строю и ладу к воздуху-духу. Но в Канте оно словно поймано в клетку герметически закрытого единого слога: Кант. «К,> И "т» глухие согласные с обеих сторон, как стены, грани и стражи, обступили бытие, пространство, Raum превратили его в помещение, дом, Haus. Правда. это насквозь музыкальный дом, и в нем звенит натянутой струной и отдается АН. Это дом-орган, город бытия, однако ж огражденный, огороженныЙ. Это нз Пушкина .Стихи. сочиненные НО'IЬЮ 110 IIpeMH бессонниuы». 6.6.96. Геuне r. к истории религии и философии 11 repMilHlII1 // Геине Г Полн. собр. СО'l.: В 12 т. Т. VII. м.-л. 1936. С. 102. 7
Глухи и безжалостно MexaНl1'IНЫ окружающие стены согласные «К»), «Т»). Они взрывны значит: усильные, трудовые, замок и смертность в исходе своем предполагающие. «К»), хотя И парно «Г») по положению (тоже задненебное, адово), но если «Г») звонкое, живое, животное существо (пусть Uербер, но пес, собака, чувствующее), то «К» глухой, значит: бесчувственный, медведь на ухо наступил, звук не живого сушества, но выделанного, механизма его удар, взрыв и скрежет. «К») подлинно, клеши, шипцы, тогда как «Г») горло, гортань, глотка, пасть. «К») И «Т») глухие, мастеровые, трудовые, огнеземельные, из обожженной и закаленной матери(и). И как симметрично они обступили «ан»: «Т» сзади, «К» ровно так же спереди. Безвыходно: Кант капкан. Из стихий, таким образом, имя-заклинание «Кант» магически вызывает: «а,) = воздух-дух, пространство, и в то же время низ и верх мира образуя: опушена нижняя челюсть = земля, поднято небо-нёбо = крыша мира-дома. Высоко вознесено само имя «Кант» как готический собор: огромной высотой и глубиной, но с узкими стенами. «д») переходит в «Н»: из воздуха средь земли и неба рождается дрожание, колебание, волна носовая, сопливая, вода (в отличие от дрожания пламени, языка огня «р»): носовые = звуки воды. Но если «м») губно-земно, то «н» более открыто, воздушно. «К») И «т» глухие взрывные. Взрыв = огонь в земле. Через эти звуки представительствует огне земля = не естественная природа-жизнь, а обожженная: перетворенная искусством, трудом, инструментом, машиной. Так что бытие (<<а»)) И жизнь «<н»)) выступают не вольно, сами 110 себе господа и веши в себе, но впускаются, дозволены лишь настолько, насколько это допускает стража: «к» И «т») = выделанная природа, труд, искусство, обшество, история словом, человечество, культура, которые предопределяют: что из бытия, из природы входимо В нас, впускаемо, и образуют собой априорные формы = ворота, через которые бытие и природа уж в виде явлений (с этим пропуском, В этих тапочках и под этим соусом) входят в наш кругозор, в город-огород нашей цивилизации. Естество необходимо предопределено искусством, и обшество выступает судьбой природы, так что максимы практического разума: требования морали, нравственности и всесовершенного существа можно и должно, по Канту, помешать в основание работы чистого теоретического разума и познания природы. (.К») И «т») для «ан» предел, иже не lIереЙдеши. И только благодаря «К» и «Т» граням формы, «ан»), само по себе аморфное бытие, содержание, наполнение, жизненное пространство, которое звучало б
просто как французский носовой звук ап (действительно: «а,> пространство, «н'> жизнь), образуст что-то по-германски определенное: фамилию, явление, предмет. Если имя «Кант» выступает как заклинание пространства «<ан,» И его уловление в априорную форму, то не меньшую осмысленность имеет это имя в шкале времени. Кант такт времени, еДИНИLlа его, один слог, со всех сторон ограниченный. Это имя: Кант как звук от одного удара колокола или струны 4 Так что недаром в себе нашел Кант априорные формы чувственности: пространство и время и открыл в них массу доопытыыx смыслов. Имя это и заклинание бытия, и монада германского мира. Кант это Buгg, город, бытие за стенами. «Гачев» рядом С «Кант» звучит низкоросло, земно, суетливо, не едино, раздвоенно. Бытие, было, уловлено в «а,>, однако ворота ему открыты (слог открытый), и оно постепенно выпускается. Вылыхаетсн через шели и свистение: «чиф,>. Замах большой «Га,>, а в итоге гора (гара) родила мышь, что пишит: «чиФ,>. Так вот и амбlЩl1Я моя, и интерес проступают: нельзн ли раскупорить на все пуговицы в сюртук застегнутый мир Канта, породнить с собой, побрататься и найти и в Канте шели, отверстия, через которые открытый простор бытия тайно в его дом вторгается, воздух и тягу в нем создает, и усмотреть в «Кант» нечто вроде «Кантчев»? Тогда я обогашусь формой и единством, порядком, строгостью и дисIlИПЛИНОЙ, а с того сниму одежду-форму-сюртук, заклятье закупореннасти, и дам его телу вольно дышать, и живую жизнь подсоединю и ДЛЯ нее выходы из Канта найду. А дЛЯ этого сяду в сторонке и понаблюдаю и прислушаюсь: как н этом герметически, вроде на все сто замкнутом доме-мире Кантовой философии осушествляется дыхание, обмен вешеств: какие вешества, пиша из бытия туда входят, и чем там питаются, и из чего, 110 переработке, ВЗВllВаются высокое усмотренис, ЛОГlIка и ОТВЛС'IСННЫС выкладки чистого разума'? 20.11.69. Да, поистине «Кант,> ему имя. Магия своего IIМСНИ нлинла на него, формировала его, давшш задание его жизни и уму (см. Платон в «КраТl1ле,> и Стерн н «Тристраме Шенди,> о подобном), и он окантовал познание, рамку ему и пределы прочертил. закупор"л 'Iслонска в граНИIlЫ его «Я,>. Как же не раССolЫLJШЛ я топа н его II\ICIIII 11 cantu = "петь", c(tnlOr = ··rICIH.'Lll) 11 (скаНТ"П(l')'.) 9.11 "}б. ')
6.IX.68. Так что ПРИЧi:lСТИТЬСЯ хочу И уязвить. Ну да: как паразит попользоваться, чистого духа хлебнугь, ума набраться, а в итоге кровь пустить. Но ведь это и полезно бывает: так пиявок приклады вают и спертая кровь выходит, и апоплексическому человеку легче дышать, и жизнь продляется. А Кант чопорный, забронированный от неученых людей, уж наверное, бедняга, и задыхается в своей изоляции, и людям от его богатства не достается. Хотя таков Кант как миф, когда о нем понаслышке и по звучанию ~IMeни-заклинания судишь. При ближайшем же к нему прикосновении обнаруживаешь, что совсем не чопорный он, а простодушный человек, миляга и свой парень, и все понимал и добр бьU1, радушен и снисходителен к людям, и как раз он-то в философии и выступил как голос простых шравомысляших людей: Чем кумушек считать ТРУllИТЬСЯ, Не худо' на себя. кума. оборотиться'! сказал он философски и выяснять стал, вообше на что она способна, и снял с нее надменность. Так что и на то, что я так фамильярно к нему пробую подойти, вряд ли он будет сетовать. Напротив, он сам рекомендовал тому, кто начинает о чем-либо мыслить, отдать себе отчет 11 том, куда будет влечь его живушая в нем склонность, субъективное пристрастие, заставляюшее его и:3брать на ПОЧllе разума интерес к единству или к разнообразию (которые, и то и другое, спарены в бытии). «Все субъективные основоположения, происходяшие не из свойства объекта, а из интереса разума к известному возможному совершенству познания объектов, я называю максимами разума». Они имеют регулятивное для ума значение в ходе познания, организуя мышление и склоняя его к преследованию в опыте того или иного, но не образуют и не изменяют самого объекта познания (не имеют конститутивного значения). Если эти склонности разума, его максимы понимать так, регулятивно, «то между ними нет никакого противоречия, а есть только различие интересов разума, вызывающее различия в способе мышления. На самом же деле у разума есть только один единый интерес, и спор между его максимами сводится только к различию и взаимному ограничению методов, удовлетворяющих этому интересу'). Так что и кантова склонность к единству, и моя к 10 у Крылова в басне (. Зеркало и обезьяна. .IIC лучше ЛЬ». Однако ОШllбки памяти эвристичны: возможныс bapl1aHTbI-ОТТСНКII открывнют; .IIe худо» IIсiiтралыl •. учителыю; -не лучшс ль- яшитслыю. И потому я оставляю, как тогда вспомнилось. - 6.6.96.