Философия в Московской славяно-греко-латинской академии (первая четверть XVIII века)

Российская Академия наук
Институт философии
А.В. Панибратцев
ФИЛОСОФИЯ В МОСКОВСКОЙ
СЛАВЯНО-ГРЕКО-ЛАТИНСКОЙ
АКАДЕМИИ
(первая четверть XVIII века)
Москва
1997
1

 ББК 87.3
П 16
В авторской редакции
Рецензенты:
доктор филос. наук М.А.Маслин
кандидат филос. наук В.В.Мильков
П 16
ПАНИБРАТЦЕВ А.В. Философия в Московской славяно-греко-латинской академии (первая четверть XVIII века). – М., 1997. – 152 с.
В монографии дается панорама основных направлений русской философской мысли первой четверти XVIII века, выявляется специфика русской философской культуры рассматриваемого периода.
Особое внимание уделяется изучению философских курсов профессоров славяно-греко-латинской академии – Феофилакта Лопатинского и др.
Философские курсы профессоров Московской
академии, изучению которых и посвящена монография, в научный оборот вводятся впервые.
ISBN 5-201-01948-X                   ©А.В.Панибратцев, 1997
©ИФРАН, 1997
2

ВВЕДЕНИЕ
В 1987 году научная общественность отмечала 300-летие со дня открытия Московской славяно-греко-латинской
академии. Событие это оставило заметный след в истории
русской культуры, поскольку из стен академии выходили не
только выдающиеся деятели науки и искусства, но и тысячи
людей, составивших впоследствии костяк русской интеллигенции – врачей, типографов, учителей, переводчиков.
Академическое наследие, по правде сказать, откровенно
выражаясь, изучено пока совершенно недостаточно. Если же
говорить о специальных философских курсах, то они в нашей
стране только начинают становиться предметом углубленного
текстологического и историко-философского исследования.
Лучшая судьба выпала на долю академических лекций, читавшихся в учебных заведениях Украины, Белоруссии и Литвы.
Из числа ученых, посвятивших свою жизнь нелегкому делу
расшифровывания, перевода и подготовки к публикации означенных рукописей, назовем В.Ничик, И.Захару, М.Кашубу,
Я.Стратий, чьи труды давно уже сделались неотъемлемым достоянием историко-философской науки.
Справедливости ради надо сказать, что история Киево-Могилянской академии, в отличие от Московской, активно изучалась и в дореволюционное время; труды М.Булгакова, Д.Вишневского, С.Голубева, Н.Петрова, ограничимся одними этими именами, отличались добротностью,
тщательностью, обстоятельностью. Московской же академии в этом отношении повезло меньше: до сих пор единственным обобщающим трудом в данной области остается
книга С.Смирнова, ровесница, как видно из выходных данных, Крымской войны и осады Севастополя1.
Известный интерес к деятельности академии пробудили торжества, приуроченные к ее трехсотлетию. В Москов3

ском историко-архивном институте успешно прошла
соответствующая конференция, Московская духовная академия посвятила знаменательному юбилею специальный
том своих трудов. В историко-культурных штудиях, как видим, недостатка не испытывается. При всем том собственно
философские взгляды преподавателей славяно-греко-латинской академии до моей диссертации, защищенной осенью
1989 года, никем специально не изучались, так что, полагаю,
книга эта должна вызвать у читающей публики понятный интерес.
Среди моих предшественников, просматривавших академические рукописи собственноручно, выделяется колоритная фигура В.Зубова, который еще в 1953 году, занимаясь исследованием отдельных аспектов творчества М.Ломоносова, обратился к рукописному академическому
наследию. Результаты казались весьма интересными, только вот должного развития они не получили, поскольку сам
В.Зубов преследовал исключительно узкоспециальные цели.
С историко-философской точки зрения несравненно информативнее выглядят труды украинской ученой В.Ничик,
которая в своих работах часто и с удовольствием рассказывает о деятельности Московской академии2. Не могу не заметить, что результаты последних исследований, взятые как
таковые, органически вписываются как в концепции корифеев истории русской философии3, так и в скромные диссертационные работы.
Главный герой этой книги – преосвященный Феофилакт (Федор Леонтьевич Лопатинский), видный деятель раннего русского просвещения, выдающийся церковный
иерарх, умеренный сподвижник петровских преобразований. Мы еще успеем поговорить о преисполненной бурных
перипетий жизни Феофилакта, который, кстати сказать, был
писателем плодовитым и многоязычным. Пока же нас будет
интересовать вопрос о философских курсах, оставшихся от
названного автора. В архивах мне посчастливилось отыскать
4

ван (пришлось вникать в тайны иезуитской скорописи), а
затем частично переведен на русский язык. Такая, в общемто предварительная, работа заняла около четырех лет напряженных изысканий.
Взяться за этот труд меня, в частности, побудили причины морального порядка, поскольку я считал небесполезным
реабилитировать доброе научное имя наших далеких предков.
Не будет преувеличением сказать, что вследствие недостаточной изученности темы в отечественной историко-философской литературе укоренилась порочная традиция характеризовать деятельность Московской академии и ее ректора Лопатинского (мы говорим о первой четверти XVIII столетия) как
своеобразный тормоз, неведомо каким образом занесенный на
магистральный путь петровских преобразований. В последнее
время, 
впрочем, 
негативные 
оценки 
начинают 
понемногу 
смягчаться: роль Московской академии в истории русской духовной культуры слишком значительна, чтобы обойти ее презрением, либо пренебрежительным молчанием, и тем более ценными для нас становятся слабые искорки подлинного
просвещения, жар которых, пробиваясь сквозь холодную пустоту утекших столетий, и поныне согревает сердца скромных
искателей истины.
5

ГЛАВА 1
МОСКОВСКАЯ
 СЛАВЯНО-ГРЕКО-ЛАТИНСКАЯ АКАДЕМИЯ
 В ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XVIII ВЕКА
Московская славяно-греко-латинская академия оставалась крупнейшим русским образовательным центром (где,
помимо прочих предметов, преподавалась и философия)
примерно четверть века со дня своего основания, иными
словами, до открытия Санкт-Петербургской академии наук.
Порассуждать о степени изученности московских философских курсов мы уже имели малоутешительную возможность
во введении в эту книгу. Суждения большей степени общности также даются весьма и весьма непросто по причинам
как субъективного, так и имманентного порядков. Основная трудность, с которой мы сталкиваемся в данном случае, – двойственный характер XVIII столетия, проявлявшийся в сосуществовании, переплетении буржуазных и феодальных явлений на всех уровнях общественной жизни.
“Сплетенные противоположности”, со всем тем, генерировали поток различий: в России не существовало ни единой
экономики, ни единой политики, ни единой идеологии4.
В работах видных исследователей российского Просвещения –М.А.Маслина, З.А.Каменского, Н.Ф.Уткиной,
П.С.Шкуринова, Т.В.Артельмевой, А.И.Болдырева – было
показано, что Россия в середине XVIII века вступила в новый, просветительский, период своего развития, характеризующийся секуляризацией философии, своеобразным сокращением, ростом интереса к натурфилософским концепциям, усилением социально-гуманистической направленности
научных изысканий.
Проблема генезиса русского Просвещения, невзирая на
обилие связанных с данной проблематикой работ, и по сей
6

день носит дискуссионный характер, да и хронологические
рамки отечественного Просвещения, признаться сказать,
разными исследователями трактуются по-разному5.
 Российское Просвещение в XVIII веке согласно наиболее распространенным в отечественной историко-философской литературе взглядам, прошло два этапа, стыкующиеся где-то в середине царствования Елизаветы Петровны, или же, по иным мнениям, в начале 60-ых годов. Первый
этап допустимо назвать ранним Просвещением, к каковому
можно было бы отнести деятельность таких личностей
XVIII века, как Д.Кантемир, Ф.Лопатинский, Ф.Прокопович, В.Тредиаковский, А.Кантемир и, наконец, М.Ломоносов. “Своими гуманистическими идеями, пропагандой научных, философских и историко-этнографических знаний
эта плеяда мыслителей начинала осмысление и творческое
выражение буржуазных тенденций <...> в недостаточном
развитии в мировоззрении раннего Просвещения антифеодальных, антикрепостнических понятий заключалась специфика начального этапа российского Просвещения”6.
Солидаризируясь с помянутой выше точкой зрения,
М.Маслин считает правомерным говорить о кратком периоде “предпросвещения”, являющимся своеобразным преддверием раннего Просвещения7.
В этой книге мне бы хотелось опереться на максимально широкое толкование терминов “просвещение” и “просвещенный абсолютизм”, избегая по возможности многословных дискуссий на эту тему. Похожей трактовки придерживался, в частности, проф. А.Брикнер, творчеству которого
я в свое время посвятил специальную статью. За основу я
тогда, помнится, взял формулировку Энеа Сильвио Пикколомини: Beatum enim futurum orbem terrarum cum aut sapientes
regnare aut reges sapere cepissent8.
В трудах авторов, находящихся под влиянием марксизма, оба помянутых термина, как правило, толкуются в узком смысле, терминологические же и хронологические споры зависят от того или иного истолкования хода классовой
7

борьбы в отдельно взятых странах. Ф.Энгельс, как известно, считал, что западноевропейское просвещение существовало в двух исторически сменявшихся формах: “первая
форма буржуазного Просвещения, гуманизм XV и XVI вв.”
и “вторая, вполне зрелая форма буржуазного просвещения
в XVIII веке”9. Россия, по мнению Ф.Энгельса, запоздала с
ранним Просвещением из-за отсталости социально-экономических отношений. Но уже Г.В.Плеханов считал, что как
раз в первой четверти XVIII века в России начался процесс
формирования и возникновения нового мировоззрения,
буржуазного по своей сути. Вышедшая в 1988 г., незадолго
до развала СССР и краха официальной советской идеологии, книга восточногерманского историка П.Хоффмана
“Россия во время абсолютизма” явилась своеобразным, быть
может, неожиданным для самого автора, итогом многолетних исследований нескольких поколений советских и немецких ученых, пытавшихся осмыслить генезис просветительской идеологии с марксистских позиций10.
Немецкий историк в общем приходит к выводу, что важнейшей функцией просвещенного абсолютизма была “всемерная защита монархии и дворянства, приспособление к
новым (капиталистическим) отношениям, когда при помощи частичных реформ пытались сгладить, по крайней мере
на время, обостряющиеся противоречия, что, впрочем, способствовало распространению новых тенденций”11.
Отсюда с логической неизбежностью вытекает вывод о
том, что политика просвещенного абсолютизма могла проводиться лишь в течение непродолжительного времени, а
именно до победы капитализма над остатками феодализма.
Период просвещения, как мы уже говорили, таким манером
заключается в довольно-таки жесткие временные рамки, причем социальная мотивация получает очевидное преимущество
перед философией, нравственностью и духовной культурой.
Но если рассматривать “просвещение” как terminus
vocalis, то в таком случае мы сталкиваемся с несомненной
омонимией, вносящей изрядную путаницу как в научную
8

терминологию, так и в бытовое словоупотребление. Как избежать этой неприятной путаницы? По моему мнению, истинное просвещение отличается, скажем, от варварства целым рядом существенных признаков, из каковых, в первую
голову, необходимо назвать следующие: всеобщее распространение знаний, смягчение нравов и гуманизация человеческих отношений, признание абсолютной ценности жизни каждого отдельного человека, отказ от эгоистического
утилитаризма в отношениях между государствами, – (как
здесь не вспомнить стихи великого Сумарокова: “Но крайне мерзостен народ, который правду забывает, храня прибытки как живот”), – тогда как внутри страны важнейшей
задачей как государственных, так и частных организаций
становится воспитание подающего надежды юношества.
В идеале регулятивные нормы закона должны превратиться в нравственный императив поведения личности. Далее, свобода творческой деятельности, в которой антропологическая сущность человека находит свое наиболее адекватное выражение, в этих условиях не подвергается даже
самомалейшим ограничениям. Подлинное просвещение,
говоря без всякого каламбура, идентично высшим формам
развития человеческого рода. К сожалению, к концу
XVIII столетия по Европе и по России с чрезвычайной стремительностью распространяется иное направление духовного развития, которое, по каким-то трудно уловимым причинам, также принято именовать славным именем Просвещения. Направление это характеризуется примитивным
догматизмом в философии, воинствующим аморализмом в
этике, легкомысленным отношением не только к религиозным, но и к общечеловеческим ценностям, крайней нетерпимостью к малейшим проявлениям инакомыслия, глубочайшим презрением к космической роли человечества и
природы, за которой, кстати сказать, отрицается какая бы
то ни было онтологическая ценность. В дальнейшем, когда
мы будем говорить о просвещении, то слово это нами будет
пониматься в первом, расширенном значении.
9

Московская славяно-греко-латинская академия сделалась
правильным высшим учебным заведением в период петровских реформ. Краткий объем этой книги, да и ее специальные
задачи не позволяют нам остановиться на помянутых реформах с должной подробностью, и потому я вынужден отослать
читателей к специальной литературе, недостатка в которой,
признаюсь откровенно, ныне не испытывается12.
Петр I, хотя и действовал в угоду феодализму, со всем
тем дал мощный толчок развитию русской промышленности и торговли. При этом государе наблюдался рост промышленного проиводства, численность городского населения
увеличивалась, несмотря на то, что господствующие крепостнические отношения ощутимо сдерживали нарождающуюся русскую буржуазию, ведь закрепощенное сельское население не могло свободно перемещаться по стране с целью
продажи своей рабочей силы.
К числу особенностей раннего русского Просвещения
следует отнести преобладание духовенства и дворянства среди тех, кто особенно быстро проникался идеями Нового времени, а также относительный консерватизм населения города и деревни. Взаимовыгодные связи между народами,
населявшими необозримые просторы Российской империи,
при Петре значительно усиливаются, того более, в Россию
“на ловлю счастья и чинов” устремляются многочисленные
иностранцы. Благодаря развитию торговли количество держав, поддерживавших коммерческие связи с Россией, неуклонно увеличивается, торговые пути прокладываются в отдаленные Китай и Персию. Пошлины, препятствовавшие
свободной циркуляции товаров на внутрироссийском рынке, начали отменять еще в 1654 г. (упразднение платы за проезд по мостам), последние же внутренние таможенные пошлины отошли в небытие ровно сто лет спустя, то есть гдето под конец раннего Просвещения.
Попутно заметим, что выпускники Московской академии
сыграли немаловажную роль в деле установления различного
рода связей между народами нашего Отечества и населением
10