Философские проблемы исторической науки

Российская Академия Наук
Институт философии
Ф.Н. Блюхер
ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ 
ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ
Москва
2004

УДК 300.36
ББК 15.56
Б 71
В авторской редакции
Рецензенты
доктор ист. наук А.Б. Давидсон
доктор филос. наук А.А. Кара-Мурза
Б 71 Блюхер Ф.Н. Философские проблемы исторической науки. — М., 2004. — 197 с.
В книге рассмотрены методологические, гносеологические и онтологические проблемы исторической науки. 
Сформулированы антиномии исторического знания. На 
основании анализа понятия «одновременность» выделяются 
четыре возможных подхода к интерпретации исторической 
реальности. Построена категориальная сетка исторической 
науки. На историко-философском материале моделируются 
три подхода к современной онтологии (технический, логический и смысловой). С точки зрения этих подходов рассмотрены реальные проблемы, возникшие во второй половине ХХ 
века в историографии.
Книга предназначена для читателей, интересующихся философией и исторической наукой.
ISBN 5-9540-0009-3                    
© Блюхер Ф.Н., 2004
© ИФРАН, 2004

Введение
Философия — попытка дать ответы на основные вопросы 
нашего существования. История же — то, что составляет содержание собственно человеческого существования. Поэтому 
философия истории это и есть рефлексия разума над самим 
фактом человеческого бытия. Отсюда проистекает основная 
опасность для данной области исследования. Человеческий 
разум безусловно историчен, но разумна ли человеческая 
история? Или иначе: можем ли мы приписывать законы 
целесообразности, свойственные индивидуальной человеческой деятельности, обществу? Попыткам философов 
найти эту рациональность историки противопоставили узкую 
специализацию и естественный для науки редукционизм. 
Отсюда непонимание, возникшее между обеими группами 
исследователей. С точки зрения философов историки не 
делают из своих работ выводов, необходимых для всего 
человечества. С точки зрения историков выводы, которые 
делают философы — не имеют отношения к реальной истории. Но философия истории без одобрения и поддержки 
историков-профессионалов малоинтересна. Что же остается 
философам? Искать проблемы, для решения которых необходима философская рефлексия в самой исторической 
науке. Философия как самостоятельная область исследований может быть как госпожой положения, так и служанкой. 
Быть служанкой науки — вполне почетная роль, по крайней 
мере для начала XXI века.
Данным рассуждением обусловлена структура предлагаемой книги. Сквозь призму философских дисциплинарных 
исследований рассмотрены проблемы, возникшие во второй 
половине ХХ века в исторической науке. При этом выбрана 
стандартное для современной философии науки дисциплинарное деление на методологические, гносеологические и 
онтологические проблемы.

ГЛАВА 1
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
ИСТОРИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ
История как эмпирическое знание
На первый взгляд в самом названии этого параграфа 
заключено противоречие. По-гречески «™mpeir…a» означает 
опыт, а у истории, кажется, нет никаких шансов называться опытной наукой. Х.-Г.Г
адамер, рассуждая об открытиях 
В.Дильтея, особенно подчеркивает эту мысль. «Эмпирические знания требуют опыта при своем употреблении и в 
принципе лишь при таком употреблении являются тем, что 
они есть в действительности. Ввиду этого следует признать, 
что познание в науках о духе не тождественно познанию в 
индуктивных науках, а имеет совершенно инородную объективность и достигается совершенно по-иному»1 . Нужно 
сразу сказать, что история в этом плане не уникальна. Математику также никому не придет в голову назвать наукой 
эмпирической, в крайнем случае — прикладной. Однако 
именно математические выражения И.Кант рассматривает 
как образец синтетических суждений априори, лежащих в 
основании научно обоснованных знаний: «Чистая математика, как синтетическое познание априори, возможна только 
потому
, что она относится исключительно к одним предметам 
чувств, эмпирическое воззрение которых основывается на 
чистом воззрении (пространства и времени) и притом априори; а может оно основываться на таком чистом воззрении 
потому, что это последнее есть только форма чувственности, 
предшествующая действительному явлению предметов, 
обусловливая это явление»2 .
4

Итак, если даже в основании математических выражений лежат формы чувственности, пусть и особо выделенных 
объектов (пространство и время), то что запрещает нам 
основание исторического знания рассматривать как особым 
образом организованное (сконструированное) эмпирическое 
знание? Ведь И.Кант, говоря о математике, также настаивал 
на конструктивности ее оснований. «В ее основании должно 
лежать чистое воззрение, в котором оно может представлять 
все свои понятия конкретно и между тем априори, или, как это 
называется, конструировать их»3 . Правда, можно возразить, 
что знание чувственное и опытное — разные типы знаний. 
Так каждый из нас помнит свои собственные истории, что, 
вне всякого сомнения, является его чувственным знанием, 
но они никогда не достигают уровня точности, достаточного 
для того, чтобы другие считали это знание научным.
Можно предположить, что в основаниях исторического 
знания лежит знание чувственное (неточное, возможное, 
приблизительное), а в основании естественнонаучного знания — знание опытное. Правда, сам И.Кант выделяет чувственное знание, как необходимый элемент естествознания. 
Именно в форме чувствования формируется первоначальное 
представление об объекте, существующем в пространстве 
и во времени. Лишь после возникновения такого представления ученый имеет право анализировать априорные 
формы опытного естествознания. На этом уровне объект 
естественнонаучного знания ничем особенным не отличается 
от объекта исторической науки, который еще до конкретного исследования должен быть определен в конкретных 
пространственно-временных границах. Совсем другое дело, 
может ли объект исторической науки соответствовать опытным формам существования в том виде, в котором они были 
выделены И.Кантом.
На первый взгляд это абсолютно невозможно. Историк 
не в состоянии проверить свое знание опытным путем. Объект этого знания исчез. История всегда «прошла» и ученый 
5

имеет дело только с ее следом. Собственно говоря, осознание 
этого факта и легло в основание деления законов естествознания и истории на номологические и идеографические, введенное В.Виндельбандом и Г.Риккертом. Однако сам И.Кант 
и не утверждал, что объект науки должен быть исследован 
опытным путем, он разрабатывал лишь априорные формы 
познания, необходимые для того, чтобы опытное познание 
было обоснованно. Вот эти-то формы, на наш взгляд, и для 
естествознания и для истории идентичны, совсем другой 
вопрос — имеет дело ученый с «феноменами» или с «ноуменами», т.е. с необходимой формой восприятия объекта или 
с необходимой формой его долженствования.
Мы убеждены, что по мере выделения истории как науки 
из всего комплекса исторического познания она все меньше 
имеет дело с той или иной формой идеологии и объект ее 
исследования приобретает характер феномена познания. 
Современный ученый историк проводит сознательный отбор 
понятий, позволяющих представить объект его исследования, 
существующий сам по себе, вне зависимости от оценок, 
каким он должен быть для нас. Но деление на «феномен» и 
«ноумен» относится скорее к антропологическим воззрениям 
И.Канта, а не к тому перевороту в гносеологии, который он 
совершил своей «Критикой чистого разума».
В качестве примера эксперимента в истории обратимся 
к исследованиям М.И.Финли, проведенным для проверки 
Аристотелевского объяснения процесса обнищания афинского общинно-родового полиса на рубеже 8-7 вв. до н.э., 
приведшего к так называемой «архаической революции» и 
реформам Солона.
Собрав все надписи на закладных камнях, сохранившихся до сих пор, и сравнив их с описаниями аристократических афинских родов, М.И.Финли пришел к парадоксальному выводу, опровергающему расхожее представление 
о механизме процесса обнищания рядовых общинников 
на рубеже веков, данное еще Аристотелем. Заклад земель и 
последующая ее продажа за долги касались прежде всего не 
6

рядовых общинников, а представителей знатных и богатых 
семей — афинской аристократии. Выводы, полученные 
М.И.Финли, противоречили ранее утвердившемуся представлению о социально-политических процессах, происходивших в афинском обществе. Они вызвали оживленную 
дискуссию среди историков античности4 .
Сегодня можно говорить, что большинство исследователей признает если не все выводы, сделанные М.И.Финли, 
то, по крайней мере, правомерность его подхода. Данный 
случай показывает, что эмпирическое (опытное в терминологии Канта) исследование становится в исторической науке 
реальностью ее существования. Исследования, проводимые 
на основании моделирования изучаемых процессов, статистических и компьютерных обработок данных, полученных в 
результате этого моделирования, становятся естественными 
и повседневными в современном историческом знании. Все 
это свидетельствует о том, что в истории можно выделить 
не только теоретический, но и эмпирический уровень исследования и что их взаимосвязь может быть осуществлена 
стандартным для любой естественно-научной дисциплины 
способом — путем эксперимента.
Вышесказанное наталкивает на мысль о применимости априорных форм опытного знания, рассматриваемых 
И.Кантом в «Трансцендентальной аналитике», по отношению к анализу исторического знания. Единственную 
сложность, по-видимому, составляют лишь категории модальности, а именно средняя категория данного ряда — «действительность», связанная с наличием материальных условий 
представления вещи в опыте. Напомним, что в качестве необходимого условия применимости данной категории Кант 
настаивал на действительности восприятия исследуемого 
предмета в реальном опыте, что для науки о прошлом — невозможно. Правда, сам Кант, рассматривая применимость 
данного условия, делает существенную оговорку, относящуюся к возможным будущим событиям. «Что могут быть 
жители на Луне, хотя ни один человек никогда не видел их, 
7

можно, конечно, допустить; однако это означает только, что 
в возможном продвижении опыта мы могли бы встретиться 
с ними; ибо действительно все то, что находится в контексте 
с восприятием по законам эмпирического продвижения»5 . 
Данная оговорка представляется нам существенной. В соответствии с анализом и логическим аппаратом, предложенным A.M.Анисовым6 , мы склонны предположить, что в 
отношении прошлых и будущих событий в истории, с точки 
зрения логики, действуют равномощные по своему содержанию вероятностные тенденции. Следовательно, событие 
допускаемое как возможно действительное в будущем, «по 
законам эмпирического продвижения», может на тех же 
самых логических основаниях быть возможно действительным в прошлом. Если бы наше восприятие было перенесено 
в прошлое, данное историческое событие должно было бы 
случиться именно так, как мы его описываем и было бы доступно нашему восприятию. Поэтому можно констатировать, что даже данная категория модальности вполне может 
подходить, по крайней мере с точки зрения логической 
непротиворечивости, для описания исторического знания. 
Более того, любой практикующий историк старается описать 
исследуемую им реальность не только в категориях вероятностного и законосообразного события, но и как события 
действительного, что и устанавливается при помощи приведенных историком фактов.
После столь длительного обоснования возможности 
применения к анализу истории форм эмпирического знания, 
рассмотрим, как эти формы реализуются в современной 
исторической науке.
Проблема исторического источника
История начинается с вопроса «как это нечто было?», 
но даже в сегодняшней жизни мы имеем на этот вопрос совершенно разные ответы, зависящие не только от остроты 
8

нашей наблюдательности, но и от акцентуации нашего 
взгляда. В тех областях человеческой жизни, где решение 
данного вопроса не затрагивает основ нашего существования, эта многозначность восприятия становится предметом 
искусства. В тех областях, где человечество сталкивается с 
необходимостью выбора одного ответа — например, в юриспруденции, — вырабатываются определенные процедуры 
установления истины. Важно установить не только факт преступления, но и его мотив, т.к. от мотива во многом зависит 
выбор того или иного наказания. Юридическая практика 
оказала огромное влияние на становление историографии. 
В этом нет ничего странного. Справедливость важнее для 
человека, чем истина.
Источник отделяет историю от других областей гуманитаристики, но он же сближает ее с наукой. Собственно 
говоря, наукой историю делает соотношение с источником, 
т.е. источник — единственная действительность исторической науки, то, благодаря чему история может оперировать 
категорией истинности.
Источник ставит перед историком массу проблем. 
Прямого источника чаще всего не существует, необходимо 
доказать репрезентативность источника, интерпретации источников могут быть взаимоисключающими. При этом историк может действовать по-разному: 1. Он может прочитать 
у философов о логике исторического процесса и выбрать те 
источники, которые эту логику подтверждают. 2. Он может 
привлечь косвенные источники из других областей знания. 
3. Он может смоделировать проблему и на ее основе начать 
работать с источниковедческим материалом. Но в любом случае он должен уметь задать источнику такой вопрос, на который можно получить ответ. Мастерство историка заключается 
в методике задавания вопросов источнику и оценке ответов. 
Это не просто, если учесть, что в качестве источников до нас 
доходят памфлеты победителей, что смогли убедительно показать Фогель и Энгерман в своем исследовании, посвященном экономике рабства в Соединенных Штатах7 .
9

Ясно, что историк реконструирует историю, в какой-то 
степени придумывая ее, опираясь на источники. При этом 
его воображение может работать как у романиста8 . Тем не 
менее отличие историка-профессионала от романиста заключается, по Коллингвуду, в том, что историк знает, какие 
вопросы можно задавать источнику, а какие — нельзя. Часто 
ориентиром этого мастерства оказывается не только знание 
истории, но и соблюдение критериев, выработанных научным источниковедением. Наше знание о ранней истории 
славянства крайне ограничено, поэтому появление обширных письменных источников, относящихся к этому периоду, 
вызывает невольное сомнение у историка-профессионала. 
Уже в 1846 году на опубликование в журнале «Иллюстрация» 
«Сказания о Руси и о вечем Олзе» не последовало никакого 
отклика историков. Профессионалы просто проигнорировали этот источник, и, как впоследствии выяснилось, небезосновательно. То же самое произошло через столетие с 
«Влёсовой книгой», которая также оказалась фальшивкой.
Однако мало сказать, что история зависит от источника. Зависимость истории и источника взаимна. Одно дело 
История государства Российского, другое — История России. В первом случае в качестве источников вас интересуют 
государственные акты и высказывания послов о государевых 
людях, во втором — жизнь народа, населяющего эту землю, и 
высказывания послов о передвижении на просторах России, 
об обмене, о быте, о размере запашки и т.п. С появлением в 
ХХ веке истории цивилизации возникает сложная методологическая задача: что должен включать в себя источник, 
говорящий о цивилизации? Может ли сама цивилизация 
сказать нам нечто о себе? Очевидно — нет. Вплоть до ХХ века 
люди не ощущали себя представителями цивилизации, они 
жили в разных государствах, у них были разные религии, 
они могли принадлежать к разным народам, и этих различий вполне хватало для того, чтобы описать отличие 
«другого». Какие изменения наших представлений об исто10