Великие философы. Будда, Конфуций, Лао-цзы, Нагарджуна (Текст)

ü

ßü

указателей и справочных изданий, которые, будучи разыскиваемы,
быстро предоставляются. Эти достойные восхищения достижения
отнюдь не являются излишними во всякой реальной работе в истории философии. Однако как таковые сами по себе они не приводят
исследуемый материал к состоянию живого присутствия. Скорее,
возникает бессвязное знание некоего многообразия выстроившихся
вереницей фактов или вводящее в заблуждение многообразие некритических (догматических) представлений. В обоих случаях существенное не достигается, напротив, чаще всего утрачивается познанное.
Удивительно: несмотря на колоссальное увеличение нашего исторического знания едва ли когда-либо распад действенной традиции подлинной философии представлялся столь очевидным как сегодня.
Этому бедствию нельзя помочь сокращением огромных энциклопедий до уровня кратких. И нельзя составить представление об истории философии посредством непрерывающегося эпического повествования о неких единичных или целостных процессах, до которых нам нет дела. Ибо обозреть свысока историю невозможно. Мы
находимся в ней. Мы вынуждены присутствовать в ней, а не смотреть с некоего пункта извне. Однако, хотя мы и не обозреваем историю, мы всё же проникаем в неё, но сие – при соответствующих предпосылках и с соответствующими целями. Потому, это проникновение получает качество внятности, если, прежде всего, методично
развертываются определенные аспекты истории философии как самих по себе действительных. Они – следующие.
Во-первых, исторический аспект: я представляю себе по некоему руководству в хронологии и географии определенное поколение –
таинственное иное образование, основы которого лишь незначительно поняты, представляю изменчивые условия наличного бытия мыслящих людей в естественных данностях в столь необыкновенно многообразных формах. Типичные для поколения (века) предпосылки и
способы мышления предстают в качестве исторических одеяний вечных вопросов. Во-вторых, предметный аспект: словно бы не принимая во внимание последовательность времён, я выспрашиваю историю, какие существенные вопросы она поставила, какие ответы получила. Я приобретаю систематику того, что когда-то стало предметом
философии. В-третьих, генетический аспект: я высматриваю происхождение философии, в её начале и для каждой из эпох, из мифа, религии, поэзии, языка. Собственно происхождение философии словно бы скрыто в некоем ином, из которого оно кормится или ему противится. В-четвертых, практический аспект: я смотрю на
осуществление философии в жизненной практике, следствия кото

рой она содержит в себе, и на то, каким образом она противостоит её
условиям. В-пятых, аспект динамики: мною осознаётся «мощь» того
пространства, в котором, вследствие философствования, имеет место борьба умов, которая, будучи незавершимой, прикидываясь видимостью завершений, в общем и целом всё объединяющих систем,
прорывается вновь и оказывается налицо в новых формах. Поскольку я не могу получить никакой исходящей извне точки зрения, я вижу
самого себя вовлеченным в борьбу, и это также – вследствие моего
восприятия сил и фронтов.
В своём смешении эти аспекты не стали бы ясными, отчетливыми воззрениями, однако в своём разъединении они себя дополняют.
Каждый из них ограничен собой. И они находятся в распоряжении
друг друга в качестве средства. Оно не должно использоваться друг
против друга, не должно требовать от какого-либо из аспектов того,
что является делом другого. Однако аспекты не сходятся в некоей
общей картине. Последняя всегда оказывается вновь проектируемой
в качестве некоей определенной точки зрения. Это происходит потому, что всегда остается момент (фактор) некоего в целом открытого
или всеохватывающего.
Многообразные способы проникновения (в историю) в своей общности образуют всемирную историю философии. Она, однако, не удовлетворяет нас. То, в чём, собственно, суть дела – всеми этими аспектами ещё не достигается. Как в любви люди соединяются с людьми, если
они встречаются не только вследствие некоего узаконенного действа,
но и вследствие вещей, затрагивающих саму основу их бытия, так мы
ищем общения с философами. Они – тема нашей книги. Они сами
должны проявиться в качестве когда-то единственного, удерживающего всеобщее, однако, превышая его, в качестве феномена (чуда) величия в незабываемых людях, которые, мысля, своим наличным бытием и поведением осуществили то, что возможно только в знании.
Благодаря им мы достигаем сердцевины философии. Они дают больше, нежели обнаруживаемое теми пятью точками зрения (аспектами).
Они делают очевидной сущность философии. Первоначальную действительность в персональном образе она получает только в философах.
Великих нельзя разложить на проблемы, нельзя свести до уровня учебных систем, нельзя передвинуть вдаль как картинки, они не
могут оставаться лишь неким соблазном вследствие своей многосторонности. Они желают не смущать наше существование, а помочь его
мотивировать, обосновать. Мы должны благодаря их дискурсу (языку их существования) становиться духовно бодрствующими и достигать разумного понимания.