Философия Просвещения в России и во Франции: опыт сравнительного анализа

Российская Академия Наук
Институт философии
В.Ф.Пустарнаков
Философия Просвещения
в России и во Франции:
опыт сравнительного анализа
Москва
2002

УДК 141
ББК 87.3
П'89
В авторской редакции
Текст к печати подготовила
кандидат филос. наук И.Ф.Худушина
Рецензенты:
доктор филос. наук А.И. Володин
доктор филос. наук Т.Б. Длугач
П'89
Пустарнаков В.Ф. Философия Просвещения в Рос'
сии и во Франции: опыт сравнительного анализа.  –
М., 2002. – 341 с.
Итоговая работа В.Ф.Пустарнакова (1934–2002) посвящен'
на проблеме Просвещения как своеобразного типа антифеодаль'
ной философско'общественной мысли предбуржуазной эпохи.
Автор, раскрывая особенности Просвещения в России, вме'
сте с тем на большом фактическом материале демонстрирует, что
это идейное течение отечественной мысли и генетически, и кон'
цептуально было родственным с западноевропейским, прежде всего
с французским Просвещением, которое оценивается в книге как
своего рода классика. Исходя из этого, В.Ф.Пустарнаков конст'
руирует модель «русского» Просвещения, предлагая свое собствен'
ное, личное его понимание.
ISBN 5'201'02070'4
© ИФРАН, 2002
© В.Ф.Пустарнаков, 2002

* * *
К 1980 году Владимир Федорович Пустарнаков — закончил работу
над фундаментальным трудом «Философия русского Просвещения (про'
блемы истории, теории» методологии исследования)» в 65 а.л. Со свой'
ственной ему основательностью предысторию вопроса Владимир Федо'
рович начинал с глав, посвященных философии античности, европейс'
кого Средневековья, захватывал ренессансный гуманизм, научные и
философские доктрины, а также учения буржуазных экономистов и
политиков XV—XVI вв., Реформацию, классическую натурфилософию
и метафизику. Предметом изучения были философия общего, филосо'
фия человека, антропоцентризм. Особенно обстоятельно было рассмот'
рено Французское классическое Просвещение как своего рода образец
и точка отсчета, а также философия Просвещения в Англии и Герма'
нии конца XVIII — первой пол. XIX вв. с учетом различных условий
социально'экономического, политического, национального, идейно'
философского развития.
Вторая часть труда была посвящена социально'экономическим,
политическим, культурным и идейно'философским предпосылкам рус'
ского Просвещения и его классическим представителям — В.Г.Белин'
скому и Н.Г.Чернышевскому. Именно с 40—60 годами XIX в. и с иде'
ями так называемых революционных демократов связывал В.Ф.Пус'
тарнаков характерное в русском Просвещении. Энциклопедический
масштаб исследования давал полное и объемное изображение филосо'
фии Просвещения как общекультурного феномена, при этом русское
Просвещение представало как самостоятельное, оригинальное направ'
ление мысли, принципиально отличное от других антифеодальных на'
правлений XIX в.
Это был иной, нетрадиционный подход к проблеме собственно
Просвещения в России, Очевидно, по этой причине монографии не
суждено было увидеть свет в свое время, так как тогда ее судьбу решали
именно сторонники традиционного широкого, осложненного господ'
ствовавшими идеологическими стереотипами, толкования. О существе
разногласий с известной долей иронии сам Владимир Федорович рас'
сказал во вступительной главе к данной книге, да и неоднократно воз'
вращался к этой, всегда больной для него теме в иных случаях.
Фундаментальный труд В.Ф.Пустарнакова «Философия русского
Просвещения» до сих пор не опубликован. Не надеясь когда'либо уви'
деть его изданным полностью, Владимир Федорович изъял одну четвер'
тую, дополнил и переработал, чтобы на классическом материале фран'
3

цузского Просвещения публично обосновать свое понимание пробле'
мы Просвещения в России. Он видел, что спустя двадцать лет, он
почти также одинок в этом строго'научном толковании феномена рус'
ского Просвещения, но, понимая также, что в сфере идей и учений
слишком трудно (а в России практически и невозможно) обрисовать
четкие границы явления, он тем не менее стремился найти тот момент
развития мысли или идейного течения, когда можно определенно ска'
зать: вот это эталон, вот это классика. И упорства в этом поиске ему
было не занимать.
Таким образом, настоящая книга — это и страница в далеко не про'
стом бытовании отечественной историко'философской руссистики, и
воплощение за долгие годы сложившихся научных убеждений автора, и,
в то же время, приглашение к свободному от идеологических пристрас'
тий, объективному обсуждению проблемы Просвещения в России.
И еще, как ни печально об этом говорить, последняя плановая мо'
нография Владимира Федоровича, последняя дань Институту филосо'
фии РАН, с которым была связана вся его жизнь. Его уход – невоспол'
нимая потеря для историко'философского цеха. Это был большой про'
фессионал в своем деле, неутомимый треженник, всегда увлеченный
научным поиском.
В последнее время не жалея себя, он (как впрочем и всегда) очень
много и напряженно работал: статьи, три монографии и планы, пла'
ны, планы... Белая волчица подкараулила его в тот краткий момент, ког'
да можно было облегченно вздохнуть: получен издательский грант РГНФ
на «Университетскую философию в России» (53 а.л.) и отдана рукопись
этой книги Тамаре Борисовне Длугач на рецензию. Только вздохнуть и
вновь за работу... Владимир Федорович был азартен в работе.
В.Ф.Пустарнаков скоропостижно скончался 6 февраля 2001 года.
Этой книгой коллеги, друзья и товарищи Владимира Федоровича, скор'
бя и сожалея о его безвременной кончине, прощаются с ним.
Ирина Худушина

«ПРИМИТЕ СЛОВА ГЛУБОКОГО СОЧУВСТВИЯ»...
Внезапная смерть Володи для меня — это большая личная потеря.
Я его встретил в начале 60'х годов и уже тогда при всей его осторожно'
сти и разницах во взглядах, находил с ним общий язык. С течением
времени моя симпатия и уважение к нему возрастали. То, что я знаю о
его трудах, свидетельствует о том; что в его отношении к научной рабо'
те был элемент призвания и героизма.
О себе он говорил мало. Наверно, следовало бы упомянуть факт,
что он написал (вместе с Е. Осиповой) очень пространную и положи'
тельную статью о моей книге о славянофильстве (Вопросы философии,
№7, 1968), хотя другие советские ученые прямо говорили мне, что эта
книга настолько отличается от того, что считалось «идеологически пра'
вильным», что писать о ней объективно, без острой критики, совер'
шенно невозможно. Да, это стоит подчеркнуть.
Потрясательно то, что как раз в день своей смерти он отдал на
рецензию рукопись большой книги! — как будто энергия, нужная для
исполнения этой задачи, поддерживала Его при жизни, а потом вне'
запно ушла.
Я считал Володю не только хорошим коллегой, с которым я всегда
мог говорить честно, искренне и с пользой для себя, но и личным дру'
гом, в славянском понимании слова «друг». Его смерть — это для меня
большая потеря. Хотя я приезжал в Россию не так часто, как хотел и как
следовало бы, но сама мысль о том, что в Москве живет человек, с
которым у меня был общий язык и при Брежневе, и при Горбачеве, и
при Путине, была для меня чем'то очень нужным.
Анджей Валицки

О РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ,
ВЛАДИМИРЕ ФЕДОРОВИЧЕ ПУСТАРНАКОВЕ
И О СЕБЕ
В январе 1972 года в секторе «Истории философии народов СССР»
Института философии АН СССР появился новый младший научный
сотрудник. Вакансия оказалась случайной и вместо того, чтобы зани'
маться античной философией в секторе Т.И.Ойзермана, я был «бро'
шен» в русскую философию, руководимую тогда бывшим партийно'
кремлевским сановником с замечательным именем — Василий Евгра'
фович Евграфов. На дверях сектора, как и положено, висел список
сотрудников: Смирнова, Коган, Пустарнаков, Уткина, Хорос, Колос'
ков, Сырцов, Антонова. Сознание сразу зафиксировало фамилию со'
звучную с именем любимого поэта. Опеку над новым сотрудником доб'
ровольно взял на себя именно Владимир Федорович. В это время он
уже был старшим научным сотрудником, автором монографии о фило'
софских судьбах «Капитала» К.Маркса в России и вообще большим
знатоком закулисно'академической жизни Института. «Прежде всего, —
поучал он молодого сотрудника, — начинай формирование личного ар'
хива. Любую бумажку пиши минимум в трех экземплярах. Одну обяза'
тельно в отдельную папочку — пригодится». Именно реализация этого
пустарнаковского наказа привело к созданию архива, включающего не'
сколько очень толстых папок с отзывами и рецензиями на диссертации,
монографии, рукописи и докладные записки, скопившихся почти за
тридцать лет нашей совместной работы. Следующее поучение носило
научно'методологический характер: «Саша, — говорил Владимир Фе'
дорович, — твердо запомни — мысль автора это кратчайшее расстояние
между двумя цитатами». Владимир Федорович был необычайно цель'
ной натурой, сосредоточенной на своем профессионализме. Он явно не
был личностью ренессансного типа с широчайшим кругом культурных
интересов. Более того, он даже с изрядной долей иронии, переходящей
в насмешку относился к моим увлечениям японской и персидской по'
эзией, увлечениям живописью и архитектурой модерна. Даже «поймав»
меня в читальном зале Музея книги за столом, заваленном масонской
литературой он вполне мог пошутить, что надо, мол, доложить Евгра'
фову о том, чем занимаются его сотрудники. Владимир Федорович был
историком русской философии, и весь круг его интересов был связан с
различными сопряженными с ней проблемами. Наши историко'фило'
софские интересы очень во многом пересекались и очень во многом мы
были единомышленниками. В первую очередь, это относилось к про'
блематике философской культуры русского Средневековья, к про'
6

блемам русского Просвещения, соотносимого нами не с XVIII, а с на'
чалом XIX века. Коренным различием в наших подходах к истории рус'
ской философии был его очень высокий интерес к социальным импли'
кациям философии и к социально'политической проблематике обще'
ственной жизни России как таковой, которая мне была совершенно
чужда и вызывала активное раздражение, что вело к многочисленным
спорам и дискуссиям. «Какое значение для характеристики философс'
кого миросозерцания того или иного мыслителя имеет описание его
политической физиономии, выяснение того, является ли он народни'
ком, революционным демократом, либералом или консерватором, к
какой именно политической партии он принадлежит? Любой народник
или либерал может быть материалистом, кантианцем или позитивис'
том и все эти философские характеристики даже отдаленно не связаны
с народничеством или либерализмом». Это была система моих традици'
онных вопрошаний. Владимир Федорович считал это недопониманием
с моей стороны сложного характера синтетических отношений филосо'
фии, политики и идеологии. Споры, как правило, принимали затяж'
ной, почти бесконечный, характер.
Возрастающий в нашей философской общественности интерес к
проблематике древнерусской средневековой культуры очень объединял
нас. Особенно сближали систематические, почти ежегодные, поездки в
Киев. Институт философии АН УССР давно и успешно организовывал
специальные конференции'семинары по изучению отечественной куль'
туры XI—XVII веков. Это было, пожалуй, одно из самых интересных и
содержательных «мероприятий» философской жизни тех лет. В основ'
ном в Киеве, а иногда в Чернигове, Ровно, Луцке, Львове, Одессе соби'
рался достаточно узкий круг специалистов руссистов, которые делали
свои доклады и обсуждали узкие профессиональные проблемы. Влади'
мир Федорович был, как правило, главой московской делегации от
Института философии. В конференциях участвовали также специалис'
ты из Львова, Минска и Ленинграда, еще не ставшего в те годы Санкт'
Перербургом. Почтение наших украинских коллег к Владимиру Федо'
ровичу было беспредельным, научный авторитет его был величественно
незыблем, его докладами начинались пленарные заседания, он же под'
водил итоги и делал обобщения всех дней работы той или иной конфе'
ренции. Киевские философские посиделки сформировали нечто подоб'
ное научному клубу. Около сорока'пятидесяти человек почти ежегодно
собирались для очень своеобразного по форме общения, которое вклю'
чало в себя научные симпозиумы, разнообразнейшие культурные про'
граммы, которые устраивали нам хозяева очередной конференции, об'
мен научными публикациями, дружеские обеды и ужины с определен'
ной толикой возлияний, завязывание личных научных и дружеских
отношений.
7

Жизнь и работа Владимира Федоровича в Институте философии
была неоднозначно сложной. У него сложились непростые отношения
с коллегами на основании целого комплекса научно'теоретических и
психологических проблем. После смерти В.Е.Евграфова почти все наши
коллеги'доктора воспротивились назначению Владимира Федоровича
заведующим сектором. Хотя более подходящую фигуру по уровню сво'
его историко'философского профессионализма подыскать внутри сек'
тора было почти невозможно.
Интересная история была в связи с обсуждением и защитой доктор'
ской диссертации Владимира Федоровича. Среди его активных недобро'
желателей была очень крупная партийно'административная фигура —
бывший ректор Академии общественных наук при ЦК КПСС Михаил
Трифонович Иовчук, который изволил лично прийти на обсуждение дис'
сертации с заведомой целью идейно'теоретического разгрома. М.Т.Иов'
чук являл собой колоритнейший типаж: огромного роста и веса он исто'
чал из себя высшую партийную власть и надменность, почитая себя от'
ветственным за всю русскую философию, он мнил себя в этой области
гуманитарного знания самым высшим авторитетом. За два дня до обсуж'
дения диссертации Владимира Федоровича было обсуждение моей кан'
дидатской диссертации, на которое заглянул М.Т.Иовчук и, впервые на'
звав меня по имени, заверил в своей благосклонности и поддержке моей
работы. Зачем это было сделано догадаться было не очень трудно, но я на
это ответил черной неблагодарностью и при обсуждении диссертации
Владимира Федоровича, манкируя более чем прозрачные начальствен'
ные указания, разразился потоком вполне искренних похвал и одобре'
ний. Впоследствии люди из окружения М.Т.Иовчука рассказывали о том,
что гневался он на меня сильно и долго.
Ленинскую библиотеку Владимир Федорович посещал почти ежед'
невно, даже на следующий день после защиты докторской диссертации
и соответствующего банкета в Доме Ученых я его застал на централь'
ной мраморной лестнице, поднимающегося в свой любимый профес'
сорский зал. «Регулярностью своих посещений сей библиотики, — го'
ворю я ему, — Вы напоминаете младшего научного сотрудника без сте'
пени». Владимир Федорович в ответ смеялся и говорил: «Работать надо».
Работал он на самом деле очень много. Библиография его трудов ог'
ромна, только общеинститутские обобщающие издания могут составить
очень длинный список: «История философии в СССР», «Русско'бол'
гарские философские связи XI—XVII веков», «Гегель и философия в
России», «Кант и философия в России», «Введение христианства на
Руси», «Шеллинг и русская философия», «Фихте и русская философия»,
«Христиан Вольф и русская философия». И этот список можно продол'
8

жать и продолжать, включая исследования Владимира Федоровича по
проблемам русского Просвещения и истории русского либерализма.
Общая оценка историка русской философской мысли и его вклада в эту
науку в определенной, но далеко не полной мере, нашла свое отраже'
ние в энциклопедическо'справочном издании «Философы России XIX—
XX столетий. Биографии, идеи, труды», четвертая публикация которого
состоится уже в XXI веке.
А.И.Абрамов

ОН ДЕРЖАЛ В СВОЕМ УМЕ ВСЮ РУССКУЮ ФИЛОСОФИЮ:
ОТ ИСТОКОВ ДО ПОСЛЕДНИХ ВРЕМЕН
Запомнилась первая встреча с Владимиром Федоровичем Пустар'
наковым. Осенью 1977 года, накануне поступления в аспирантуру Ин'
ститута философии» я в нерешительности стоял перед дверью Сектора
истории философии в СССР. Неожиданно дверь распахнул невысокий,
плотного сложения человек, который встретил меня проницательно
оценивающим и одновременно с лукавой искоркой взглядом. Через
некоторое время состоялось собеседование, для участия в котором тог'
дашний заведующий Сектором Василий Евграфович Евграфов пригла'
сил присутствовавших в кабинете сотрудников, и я вновь ощутил на
себе острый испытывающий взгляд — это был Владимир Федорович.
Вопросы его выделялись проблемностью постановки и задавались с
прицелом на комплексную проверку знаний исторических источников,
историографии и дискуссий в научной периодике. Позднее из личных
бесед я узнал, что глубокая заинтересованность древнерусской темати'
кой сложилась у Владимира Федоровича при подготовке первого тома
«Истории философии в СССР», который вышел в свет в 1968 году.
Об этой странице в научной биографии Владимира Федоровича
надо сказать особо. Мало кто знает, что он был непосредственно прича'
стен к написанию IV главы, посвященной древнерусской мысли. По
его рассказам, подготовка раздела, авторами которого в книге значатся
М.Н.Тихомиров и М.В Соколов, шла очень трудно. В процессе подго'
товки книги текст М.В.Соколова был передан для ознакомления М.Н.Ти'
хомирову, который как редактор тома, забраковал предложенный вари'
ант и дал свой текст. Случилось так, что М.В.Соколов не дожил до
завершения работы над спорным разделом тома. В 1966 г. умер акаде'
мик Тихомиров. После смерти обоих ученых, привлекавшихся к напи'
санию главы о древнерусской философии, Владимир Федорович по сво'
ему усмотрению скомпилировал находившиеся в его распоряжении ма'
териалы, существенно переработав и дополнив их. Курьез заключается
в том, что отвергнутый М.Н.Тихомировым материал Соколова вместе с
другими архивными документами академика был посмертно издан под
названием «Философия в Древней Руси» (см.: Тихомиров М.Н. Русская
культура X—XVIII вв. М., 1968. С. 90'172). Составители сборника знали
о занятиях М.Н.Тихомирова древнерусской философской проблемати'
кой и, сохранявшуюся без подписи машинописную статью аттрибути'
ровали как труд академика, да еще при этом охарактеризовали как са'
мую крупную из работ М.Н.Тихомирова по истории древнерусской куль'
туры. Публикаторам был известен и другой, названный ими кратким, вари'
10