Этносы, национальное государство и формирование российской нации: Опыт философско-методологического исследования

Российская Академия Наук
Институт философии

Ю.Д. Гранин

ЭТНОСЫ, НАЦИОНАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО
И ФОРМИРОВАНИЕ РОССИЙСКОЙ НАЦИИ
Опыт философско-методологического исследования

Москва
2007

УДК 300.331
ББК 15.55
Г 77
В авторской редакции

Рецензенты
кандидат филос. наук М. Б. Сапунов
доктор филос. наук В. С. Швырев

Г 77 Гранин, Ю.Д. Этносы, национальное государство и
формирование российской нации: Опыт философско-методологического исследования [Текст] /Ю.Д.
Гранин; Рос. акад. наук, Ин-т философии. – М.: ИФ
РАН, 2007. – 167 с.; 17 см. – Библиогр. в примеч.: с.
155–166. – 500 экз. – ISBN 978-5-9540-0071-6.

В книге исследуется эволюция понятий «этнос» и «нация» в
истории европейской философии и науки XVII- начала XX столетий, выявляются философские основания и исследовательские
парадигмы конкурирующих в социальных науках концепций
сущности, происхождения и эволюции этносов, наций и национальных государств, определяются типы современного теоретического дискурса, оцениваются их методологические преимущества и недостатки. Предлагается новая, социально-философская,
основа междисциплинарного синтеза, позволяющего предложить приемлемое для большинства специалистов-предметников
понимание основных дефиниций этнологии, теории наций и
национального государства. Анализируются исторические формы «национальных государств», национальной интеграции и
пути формирования наций в Западной, Центральной и Восточной Европе. В связи с этим предлагается комплекс мер для формирования российской нации как гражданского и культурного
сообщества и совершенствования российского федерализма на
основе концепции «нации-государства».
Для философов, обществоведов и широкого круга читателей.

© Гранин Ю.Д., 2007
© ИФ РАН, 2007
ISBN 978-5-9540-0071-9

Предисловие

Вопросы о сущности, происхождении и эволюции этносов и наций, их мирного сосуществования в пределах одного государства относятся к числу самых острых проблем
древней, новой и новейшей истории. Этническое противостояние лежит в основе многих международных конфликтов и двух последних мировых войн, в ходе которых погибли
миллионы людей, чья «вина» состояла лишь в том, что они
принадлежали к другому, нежели завоеватели, народу. Дикий геноцид армян младотурками 1915–1916 гг., технологический геноцид Третьего рейха в отношении евреев, цыган и
славян, административно-политический геноцид сталинского режима в отношении чеченцев, крымских татар и других
«непокорных народов» – в конце XX – начале XXI вв. меньшие по масштабам, но такие же чудовищные, эпизодические акты национализма в форме «этнических чисток» были
осуществлены на территориях бывших Югославии и СССР,
Азербайджана, Грузии, Таджикистана, Узбекистана, Афганистана, Бурунди, Руанды, Сомали, на Филиппинах и в некоторых других странах.
К великому сожалению, избежать волны этнонационализма не удалось и современной России. Анализируя причины российского политического сепаратизма, некоторые
исследователи связывают его с историческими особенностями смены общественно-политического строя в России
начала 1990-х гг.: одновременным реформированием экономической и политической сфер общественной жизни, не
подкрепленным надежной законодательной базой1. Действительно, несовершенство конституционно-правовой базы
Российской Федерации в значительной мере определяет ее
неустойчивость. Но дело не только в организационной и
правовой «асимметрии» Российской Федерации. Помимо
прочих причин, царская Россия и СССР распались еще и
потому, что ни российская империя, ни федерация советских
республик так и не были, подобно многим европейским стра

нам, преобразованы в «национальные государства», население которых было политически и культурно интегрировано
в новую историческую общность – «нацию».
В современной России «российская нация» тоже до сих
пор не сложилась. В отличие от США, Франции, Германии,
многих других стран, подавляющее большинство населения
нашей страны продолжает идентифицировать себя прежде
всего в качестве «русских», «татар», «якутов» или, допустим,
«чеченцев», и лишь потом – в качестве «граждан Российской
Федерации». И это свидетельствует о том, что многоязычная и мультикультурная Россия не застрахована от распада:
этническое самосознание в умах миллионов все еще доминирует над «национальным».
Но как интегрировать полиэтническое, мультикультурное население России в политически и культурно единое
целое («нацию»), не ущемляя при этом суверенное право
народов на развитие их собственных языков и культур? Возможно ли это в принципе? И если «да», то какой (организационно и содержательно) должна быть система мер, совокупность которых, обеспечивая политическое и культурное
единство РФ, вместе с тем сохраняла бы языковой и культурный плюрализм России?
Дать обоснованные ответы на эти вопросы – конечная
цель нашего исследования. Но чтобы достичь, ее необходимо
прежде решить следующие «простые» проблемы: чем отличаются «нации» от «этносов» и как, какими способами формировались нации и национальные государства в Европе?
Очевидно, что ответ на второй вопрос в значительной
мере зависит от того, как мы ответим на первый. И вот здесь
мы попадаем в концептуальный капкан: теоретически отличить нации от этносов почти невозможно. Ни общность антропометрических характеристик и языка, ни общность территории и экономической жизни, ни общие культура, самоназвание и самосознание, связывающие людей в одно
антропосоциокультурное целое, не позволяют надежно отличить нации от этносов.

Пожалуй, нет ни одного характерного признака, по которому можно было бы точно различать этносы и нации.
Функционалистское или же предложенное у нас С.А.Арутюновым (а за рубежом К.Дойчем) различение по плотности
информационных связей внутри этносов и наций в современных условиях тотальной информатизации тоже не работает.
Как не срабатывает и широко представленная в зарубежных
исследованиях апелляция к «особому менталитету», «национальному характеру» – как и другие, она не позволяет провести четких границ ни между этносами, ни между нациями, ни
тем более между нациями и этносами. Иначе говоря, оставаясь в пределах какого-либо одного – натуралистического, атрибутивного или субъективно-символического2 – подхода,
точно позиционировать понятия «этноса» и «нации» нельзя.
Получается, что «нация» – категория конвенциональная. Не случайно еще в первой половине и середине XX в.
некоторые исследователи (П.Сорокин, Э.Карр, Г.Кон, Х.Сетон-Уотсон и др.) либо отказывались дать точное понятийное определение «нации», либо предлагали считать его пустой дефиницией, а то и просто «продуктом веры».
Констатация этого обстоятельства позволила еще в
1964 г. британскому обществоведу Эрнесту Гелнеру заявить,
что «нации это изобретение националистов», благодаря которому они проводят в жизнь свои политические идеи.
В дальнейшем этот принцип осознанного политического
конструирования основных европейских наций, основательно подкрепленный анализом истории становления «национальных государств» в Западной, Центральной и Восточной
Европе, получил развернутое теоретическое обоснование в
работах Бенедикта Андерсона, К.Дойча, Энтони Д.Смита,
Майкла Шадсона, Э.Эриксена и некоторых других зарубежных авторов3.
В современной России первым активным пропагандистом идеи «нации-государства» был директор Института этнологии и антропологии РАН В.А.Тишков. Справедливо обратив внимание на колоссальный разброс мнений в пони

мании ключевых дефиниций, он вообще усомнился в научности части категориального аппарата, много лет используемого отечественными этнологами, антропологами, политологами и социальными философами. Поскольку, дескать, этот аппарат разрабатывался не с сугубо научными, а
с политическими целями: был средством теоретического
оправдания практики устройства СССР по этнонациональному принципу.
Следствием этого стало проникновение в науку схоластики и «паранаучных построений» о «подразделениях этноса», «субэтносах», «суперэтносах», «нациях», «микронациях» и ряда других. «Большинство из этих категорий, –
отмечал Тишков, – с научной точки зрения уязвимы или
просто бессмысленны, а с общественно-политической точки зрения порождают тупиковые стратегии и дезориентирующее насилие повседневного сознания граждан»4 . По
мнению уважаемого ученого, в этом в значительной мере
виноваты философы, чьи интеллектуальные усилия направлены «исключительно на концептуальный уровень (метадискурс), на формулирование и оперирование такими глобальными категориями, как цивилизация, общество, стадия
развития, народ, нация, национальный характер…» и рядом
других5. Эти категории, считает автор, до сих пор продолжают доминировать в этнологии и социально-культурной
антропологии, мешая им выйти на стезю подлинно научного исследования.
Вряд ли стоит полемизировать о значимости философских категорий для наук социогуманитарного цикла: их теоретическая и методологическая ценность подтверждена многовековой историей развития научного знания. Между тем
факт остается фактом: современный теоретический дискурс
крайне противоречив и растащен по разным дисциплинарным «квартирам». Отечественное и зарубежное обществознание демонстрирует такой плюрализм подходов и точек зрения, синтезировать которые в какую-то одну теоретическую
междисциплинарную модель эволюции «этносов» и «наций»

крайне проблематично. Но можно попытаться, проанализировав содержание современных дискуссий, выяснить, почему они так и не завершились научным консенсусом и выработкой общепринятого содержания исходных научных дефиниций. И здесь, по моему мнению, без философии и
методологии науки не обойтись.
Помимо сложности, историчности объектов исследования и имманентной любому научному знанию «предметности», в силу которой «этносы» и «нации» выступают для ученых не как некая феноменальная данность, а как теоретические 
объекты 
дисциплинарных 
(этнологических,
социологических, антропологических и др.) «онтологий»,
одной из главных причин не прекращающейся теоретической полемики является то, что авторы и адепты заявленных
в литературе концепций этносов, наций и национальных государств неявно придерживаются разных исследовательских
парадигм. И, что не менее принципиально, – разных философских воззрений на процесс познания этнической и национальной истории человечества, как, впрочем, и на весь
исторический процесс. Можно даже усилить этот тезис, заявив, что многие наши этнологи, антропологи, этнопсихологи и отчасти социологи просто не рефлексируют над философскими основаниями и парадигмами собственной профессиональной деятельности. И это, вкупе с философским
и методологическим плюрализмом, в свою очередь, характерным для западноевропейского и североамериканского
теоретического дискурса, определило предмет настоящего
исследования: анализ философских и парадигмальных оснований современных, зачастую альтернативных, теорий
формирования и эволюции этносов, наций, национальных
государств и федерализма6. Уточнение и пересмотр которых
(т.е. оснований) открывает, по мнению автора, возможность
плодотворного междисциплинарного синтеза содержания
основных категорий, используемых специалистами, и соответственно – решение некоторых значимых теоретических
проблем этнологии, социальной, культурной антропологии,

политологии, других наук, в той степени, в какой они изучают этногенез, формирование и эволюцию наций и национальных государств.
В соответствии с этой целью первая глава монографии
посвящена экспликации философских и методологических
оснований конкурирующих в социальных науках концепций
происхождения и эволюции этносов и наций, их типологии и
последующему сравнительному анализу. Результаты которого могут, по мнению автора, стать основой междисциплинарного – социально-философского – синтеза, позволяющего
выработать и предложить приемлемое для большинства специалистов-предметников понимание ключевых дефиниций
этнологии и теории наций и национального государства.
Использование обновленного категориального аппарата, исследование с его помощью во второй главе книги исторических форм национальных государств, способов их становления и особенностей формирования основных европейских наций на фоне отечественной истории позволяют найти
пути решения ключевых для России проблем: формирования общенациональной (надэтнической) российской идентичности и совершенствования российского федерализма на
основе концепции «нации-государства».
Эти проблемы исследуются в третьей, заключительной,
части монографии.

Эволюция понятий «этнос» и «нация» в истории европейской
философии и науки XVII – начала XX столетий

Широко используемые в социальной философии, социологии, политологии, этнологии, культурной антропологии,
этнопсихологии и ряде других научных дисциплин категории «нация» и «этнос» до сих пор не имеют одного – общепринятого – содержания. Это обусловлено не только спецификой предметной области и категориального аппарата наук,
но и в значительной мере связано с культурно-исторической эволюцией обыденного и научного употребления этих
терминов, отголоски которого можно найти во многих профессиональных и околонаучных текстах.
Термины «этнос» и «нация» восходят к разным языкам
и имеют разную историко-научную «судьбу». Если «этнос»
образован от древнегреческого ethnos (народ) и в качестве
специального понятия вошел в язык европейской науки
лишь во второй половине XIX столетия, то «нация» (от лат.
natio, которое в свою очередь восходит к nasci, что означает
«рождаться») активно употреблялось еще историками и писателями Древнего Рима. После распада великой Империи
образованные на ее территории христианские королевства
и народности, формировавшиеся в раннем средневековье,
переняли вместе с латинским языком (языком ученых и духовенства) и дихотомическое употребление двух слов: natio
и gens – для обозначения «цивилизованных» («христианских») народов и «варваров» («язычников»). Многочисленные племена и народности, входившие в империю Каролингов (обитатели Иль де Франс, Пуату, нормандцы, бургунды,

ГЛАВА I. «НАЦИЯ» И «ЭТНОС»

лотаринги, бретонцы, франки, баварцы, саксы и др.) еще
долго после ее распада именовали себя «нациями», по сути
не будучи таковыми. Например, в акте коронации Оттона III
(995 г.) говорится о том, что коронация имела место с согласия не германской нации, а римлян, франков, баваров, саксов, эльзасцев, швабов и лотарингов7.
В позднем средневековье natio наполняется новым содержанием. Хотя в хрониках и документах отдельные народы и народности по-прежнему именуются нациями, этот термин примерно с XV в. приобретает и иное, близкое современному, значение: речь уже идет о «германской нации».
Постепенно и одновременно нарастает полисемантизм словоупотребления. Так в средневековых университетах говорят о нациях, понимая под ними студенческие корпорации,
то есть своего рода землячества. Студенты были разделены
на «nationes» по совершенно произвольному принципу.
В Пражском университете, например, было четыре «нации»:
чешская (богемская), саксонская, баварская и польская, причем немецкие студенты составляли во всех нациях, кроме
чешской, большинство.
Даже церковные соборы, как отмечают исследователи,
расчленялись на «nations». На Констанцском соборе (1414–
1418), например, все присутствующие были разбиты на четыре нации: итальянцев, французов, англичан и немцев, чтобы помешать численно превосходящим итальянцам получить перевес при голосовании. К «Natio germanica» на
Констанцском соборе принадлежали также поляки, шведы,
чехи, далматинцы и другие народы. На «нации» разделялись
и религиозные ордена (мальтийский и иезуитский), и купеческие союзы, и многие другие корпоративные организации.
«При этом, – отмечает Ю.Хабермас, – приписываемое другим национальное происхождение с самого начала связывалось с негативным отграничением Чужого от Своего»8.
Таким образом, даже в первом приближении краткий
обзор поля употребления слова «нация» в раннем и позднем
средневековье свидетельствует о том, что содержание этого