Товарищи

К.М. Станюкович 
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ТОВАРИЩИ 

 

 
 
 
 

МОРСКИЕ РАССКАЗЫ 

 
 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

СОДЕРЖАНИЕ 

I........................................................................................................3 
II ......................................................................................................7 
III...................................................................................................12 
IV...................................................................................................15 
V....................................................................................................20 
VI...................................................................................................22 
VII .................................................................................................24 
VIII................................................................................................27 
IX...................................................................................................29 
X....................................................................................................31 

2 

I 

В этот жаркий ноябрьский день на «Кречете», стоявшем на 
рейде Гонконга, было особенное возбуждение. 
Ждали прихода в Гонконг нового начальника эскадры, контр–
адмирала Северцова. 
Матросы, взволнованные и серьезные, таинственно шушукались на баке, разбившись кучками. 
Переходя от одной к другой, пожилой и степенный фор–
марсовой Аким Васьков уверенным и ободряющим голосом, пониженным до шепота, говорил: 
– Он, братцы, произведет разборку! Он дознается! Только не 
трусь, ребята! Поддержи по совести, как я всю правду обскажу: 
«Так, мол, и так, ваше превосходительство!» 
Только что окончена была генеральная чистка и «приборка». 
Клипер «Кречет» так и сверкал на солнце блеском меди орудий, 
поручней, люков и компаса. Труба была белоснежна. Борты заново выкрашены. Рангоут выправлен на славу. Палуба безукоризненна. О том, что на смотру не подгадят работами, нечего и говорить. 
А между тем капитан, старший офицер, ревизор, старший механик и два вахтенные начальника, видимо, были встревожены. 
Испуганно притихшие, они сегодня не били матросов и не ругались с обычною виртуозностью. 
Адмирал шел на корвете «Проворном», вызванном телеграммой в Сингапур неделю тому назад. Только из этой телеграммы 
на «Кречете» узнали о новом начальнике эскадры и его неожиданно скором приезде из России. 
«Нового» не знали. 
Никто раньше с ним не служил. После службы в черноморском флоте и оставления Севастополя Северцов несколько лет 
был морским агентом за границей и тридцати семи лет, только 
что произведенный в контр–адмиралы, был назначен начальником эскадры. 
Быстро делавший карьеру, обогнавший многих старших по 
службе, Северцов, по кронштадтским слухам, был хладнокровный, сдержанный, молчаливый и строгий человек, особенно преследующий злоупотребления, и хороший моряк. Передавали, что 
он не «разносит» офицеров, но придирчиво требователен и слу
3 

жить с ним нелегко. Говорили, что он имеет состояние и потому 
относительно независим и служит из честолюбия. В последнее 
время на эскадру дошли слухи, будто бы Северцов подавал высшему морскому начальству докладную записку о необходимости 
реформ во флоте. 
Знал Северцова только капитан «Кречета» Пересветов. Они 
были товарищи. Но Пересветов знал товарища только в корпусе. 
После выхода в офицеры служба их разлучила, и они не встречались. 
Пересветов хоть и помнил, что Северцов в корпусе был хорошим товарищем, тем не менее очень волновался приездом товарища–адмирала, слухи о котором были не особенно утешительны 
для капитана, который более чем фамильярно относился к счетам 
по поставкам угля и провизии. Положим, он пользовался скидками на счетах единственно потому, что был образцовый муж и 
отец и желал кое–что припасти для семьи; сам он отличался 
скромностью своих потребностей и был расчетлив до скупости, – 
но все–таки едва ли будут приятны объяснения с товарищем–
адмиралом, если бы обнаружились как–нибудь его семейные заботы. 
«Уж слишком высоки были цены по счетам», – думал теперь 
Егор Егорович, почесывая свою лысину, и о чем–то конфиденциально шептался с ревизором, лейтенантом Нерпиным. 
– Не беспокойтесь, Егор Егорыч… Все по форме… Не к чему 
придраться. Консулы удостоверяли цены. Чем же мы виноваты, 
если цены высоки! – успокаивал капитана молодой лейтенант, 
прокучивавший в портах шальные деньги. – И, наконец, откуда 
может узнать начальник эскадры? Разве мы, Егор Егорыч, делаем 
злоупотребления? Мы пользуемся не от казны, а от поставщиков… И многие капитаны и ревизоры так делают… Точно уже 
оно такой секрет… Никто за такие безгрешные доходы не попадал под суд, Егор Егорыч. Может, и новый адмирал, когда был 
капитаном, знал, где раки зимуют. Он богач, – ему не нужны 
деньги, а ревизору у него, вероятно, были нужны, Егор Егорыч! 
И лейтенант так добродушно рассмеялся, и в его веселых серых глазах сверкала такая беззаботная уверенность, что капитан 
несколько успокаивался, и в его голове проносилась мысль: 
«Все–таки Северцов – товарищ и не станет придираться». 
– А вы, Александр Иваныч, впредь будьте осторожнее. 
– Есть, Егор Егорыч! 

4 

Но ни одни только счеты пугали трусливого капитана. Тревожило его и «несколько строгое» обращение с матросами, как деликатно называл Пересветов нещадную порку людей, и, главное, 
это недавнее наказание матроса Никифорова, которого пришлось 
отправить на берег в госпиталь после трехсот линьков. 
Капитан очень дорожил старшим офицером, который был настоящим помощником и действительно «собакой» и который так 
вышколил команду, что «Кречет» был образцовым судном и работали на нем превосходно; но теперь капитан вдруг стал находить, что Леонтий Петрович чересчур увлекается… Вот этот случай с «подлецом» Никифоровым… Что, если адмирал узнает? 
Может выйти целая история… 
И капитан, толстый, с изрядным брюшком, небольшого роста, 
лысый и «мордастый», с маленькими бегающими глазками, с 
большими усами полного, рыхлого и бритого, несколько бабьего 
лица, еще более струсил при мысли о приходе этого молчаливого 
товарища–адмирала («Черт знает, каким он стал теперь!») и о 
матросе Никифорове, который так некстати опасно заболел после 
недавней порки. 
Ввиду неизвестности, что будет, капитан, казалось, еще более 
затосковал о жене и своих трех детях. По крайней мере, он несколько раз взглядывал на фотографии, висевшие в его каюте, 
вздыхал, торопливо крестился и снова ходил мелкими неспокойными шагами по клеенке. 
– Леонтья Петровича позови! – крикнул он вестовому. 
– Что прикажете, Егор Егорыч? – с почтительною официальностью, довольно сухо спросил старший офицер. 
Он был еще более хмур, желт и раздражен, чем обыкновенно, 
этот худощавый, высокий блондин с светло–русыми баками и 
усами, мученик службы и дисциплины, беспрекословный исполнитель и один из тех «собак» – старших офицеров, который, не 
зная отдыха, заботился о безукоризненном порядке и умопомрачающей чистоте «Кречета», вечно «собачился» и, самолюбивый 
службист, наводил страх на матросов беспощадною строгостью, 
чтобы судно было в порядке и чтобы капитан не мог быть недовольным лихими работами команды. 
– Присядьте, Леонтий Петрович. Как Никифоров? Посылали 
сегодня в госпиталь справиться? – тревожно спросил капитан. 
– Плохо–с, Егор Егорыч. Доктор ездил! – угрюмо ответил 
старший офицер, присаживаясь в кресло. 

5 

– Что с ним? 
– Скоротечная чахотка. 
– Быть может, прежде был болен? 
– Что уж тут обманывать себя: просто заболел от наказания. 
Запороли, Егор Егорыч! 
– Эх, Леонтий Петрович!.. Не похвалят нас, если адмирал узнает. 
– Очень даже… Можно и под суд попасть! – с мрачною правдивостью промолвил старший офицер. 
– И как это вы так наказали матроса, Леонтий Петрович? – 
проговорил капитан с видом сокрушения и досады. 
Баклагин взглянул в глаза капитана, и во взгляде старшего 
офицера промелькнуло изумление и презрительное негодование. 
И Леонтий Петрович сказал: 
– Доктор говорил, что трехсот линьков нельзя, и я доложил 
вам, а вы приказали исполнить ваше распоряжение, наказать Никифорова. 
– Я, кажется, не приказывал запороть человека, Леонтий Петрович!.. 
– Конечно, я виноват–с, что буквально исполнил приказание 
капитана… Я и не стану отпираться. 
– Но, бог даст, вам не придется, Леонтий Петрович. Можно 
попросить доктора… Он доложит, что… что Никифоров заболел 
не от наказания… Скажите доктору… 
– Уж говорите об этом доктору сами!.. – негодующе вымолвил 
старший офицер. 
– И, наконец, адмирал может и не узнать… Не правда ли, Леонтий Петрович? 
– Узнает. 
– Почему? 
– Команда заявит претензию… 
– Верно, скотина Васьков мутит? 
– И он, да и все недовольны… 
– Так как же вы довели до этого команду? 
– Вы думаете, один я?.. Ведь пищей недовольны, Егор Егорыч… Я думаю, будут претензии на вас и на ревизора… По слухам, новый адмирал… справедливый человек… И песня моя спета! – неожиданно прибавил Баклагин с каким–то равнодушием 
отчаяния… 

6 

– Не отчаивайтесь, Леонтий Петрович… Северцов все–таки – 
мой товарищ… Я доложу, какой вы отличный старший офицер… 
– Очень вам благодарен, Егор Егорыч. Не беспокойтесь… Я 
все–таки буду проситься в Россию и… выйду в отставку, не ожидая, что выгонят… за то, что я безусловный исполнитель… 
Больше я не нужен, Егор Егорыч? 
– Да что с вами, Леонтий Петрович?.. Я думал, вы меня успокоите, а вы… 
– Валите теперь все на меня, Егор Егорыч?.. Быть может, ваш 
товарищ и удовлетворится вашими объяснениями о матросе Никифорове… Да, кажется, он скоро и помрет и не пожалуется… 
С этими словами старший офицер ушел и, казалось, только теперь понял, что Пересветов не только плохой моряк и отчаянный 
казнокрад, но и трус, готовый ради спасения шкуры свалить свою 
ответственность на своего подчиненного, которого так лицемерно уверял в благодарных чувствах. 
Баклагин, этот рыцарь исполнительности и строгости, не ожидал такого предательства от капитана, обязанного отвечать за все 
на вверенном ему судне. 
И Никифоров, умирающий в Гонконге, и подлец капитан, чуть 
ли не отрекавшийся от своего беспощадного приказания, не выходили из головы старшего офицера. И он с угрюмой тоской думал о позоре суда. 
Ведь он видел, что последние удары линьков ложились на синюю спину уже бесчувственного, притихшего человека. Он мог 
остановить истязание! 
До такой исполнительности он еще не доходил в течение своей морской службы! 
 

II 

 
В пятом часу дня корвет «Проворный» под адмиральским 
флагом на крюйс–брам–стеньге вошел, попыхивая дымком, на 
гонконгский рейд и стал на якорь вблизи от «Кречета». 
Капитан в полной парадной форме только что хотел идти на 
вельбот, чтобы ехать к адмиралу с рапортом, как сигнальщик доложил вахтенному офицеру, что адмирал отвалил от борта. 

7 

– К нам? – спросил капитан, возвращаясь от парадного трапа. 
– К нам! – ответил молодой вахтенный офицер, взглянув на 
адмиральский вельбот. 
Капитан рассчитывал поговорить наедине с адмиралом и 
«подготовить» его на всякий случай по–товарищески к строгости 
с командой старшего офицера. И, почти растерянный, он снова 
вернулся к трапу и приказал выстроить команду во фронт, вызвать караул и господ офицеров для встречи адмирала. 
Через несколько минут, среди мертвой тишины, на палубу 
клипера вошел адмирал с новым флаг–офицером и приостановился, чтобы выслушать обычный рапорт вахтенного офицера. 
– На клипере все благополучно! Воды в трюме – один дюйм. 
Больных нет. 
Вслед за вахтенным офицером Пересветов с особенной служебной аффектацией подчиненного проговорил несколько взволнованным голосом, причем приложенные к треуголке короткие, 
толстые пальцы слегка вздрагивали: 
– Честь имею донести вашему превосходительству, что на 
вверенном мне клипере все обстоит благополучно. 
– Здравствуй, Егор Егорыч. Давно не видались! – проговорил 
адмирал, пожимая руку капитана. 
С этими словами он направился к офицерам, выстроенным на 
правой стороне шканцев. 
Невысокий, худощавый, без импонирующего адмиральского 
вида завзятого моряка, а напротив, скромный и простой, не производивший впечатления строгого начальника своим серьезным, 
моложавым и довольно красивым лицом с темно–русыми бакенбардами и усами, он несколько застенчиво, краснея, подавал каждому офицеру свою маленькую руку в белой перчатке. 
Не промолвив никому ни одного из тех любезных или внушительных слов, которыми считают нужным начальники при первой встрече «ободрить» подчиненных, Северцов пошел к выстроенной по обеим сторонам шкафута команде. 
Без той молодцеватости в посадке и без зычности в голосе, какими обыкновенно приветствуют матросов адмиралы, – «новый» 
без всякой внушительности и далеко не громко произнес обычные слова: 
– Здорово, ребята! 
– Здравия желаем, ваше превосходительство! – ответили матросы. 

8 

Но в этом ответе не было того громкого и веселого возгласа 
полутораста голосов, какой бывает обыкновенно на судах. 
Адмирал заметил это. Заметил и напряженно–взволнованные 
лица людей. 
По–прежнему молча спустился адмирал в палубу, молча и 
внимательно осматривал кубрик, шкиперскую и баталерную каюты, камбуз, заглядывал в некоторые офицерские каюты и только 
спросил врача, заглянув в пустой лазарет: 
– И на берегу нет больных? 
– Есть, ваше превосходительство. Матрос Никифоров в госпитале. 
– Что с ним? 
– Скоротечная чахотка. 
– Опасен? 
– Очень. 
Адмирал пошел дальше, направляясь в машинное отделение. 
От сердца капитана отлегло. Северцов, по–видимому, удовлетворился ответом. 
И, сопровождая адмирала, Пересветов подумал: «Северцов не 
такой, как о нем слухи. Не будет придираться. И не к чему! Клипер – игрушка. И, если будет претензия, – он не поднимет истории. Все–таки товарищ, и крепко пожал руку, и не задается… 
Простой… И из–за чего ему так фартит!» – пробежала завистливая мысль. 
Снова ни слова не говоря, адмирал осмотрел машинное отделение, залезал в коридор винтового вала, в трюм и, наконец, поднялся наверх и взошел на мостик. 
Кажется, все в порядке, а он молчит, и неизвестно, доволен ли 
он или нет. 
Это молчание беспокоило и капитана, и старшего офицера, и 
механика, и ревизора. 
Адмирал сделал несколько учений. Смотрел и перемену марселей, и пожарную тревогу, и десант, и многое другое. 
И ни слова. 
Только во время артиллерийского учения подходил к офицерам, заведующим батареей, и интересовался: 
– Как угол обстрела вашего орудия? Какова дальность полетов 
снаряда? 
Моряки не умели ответить и конфузились. Никто об этом не 
спрашивал. 

9 

– Надо узнать! – тихо говорил адмирал, чтобы не слышно было замечания. 
Адмирал, видимо, не понравился. Все только смотрит, такой 
серьезный и молчаливый и будто не радуется, что матросы отдают и крепят паруса с поразительной быстротой. 
Раскрасневшийся и вспотевший капитан ждал, что хоть после 
учения, блестящего парусного учения, на котором матросы летали по вантам и разбегались, словно обезумевшие, молчаливый и 
серьезный Северцов заговорит и похвалит. 
Но вместо того он тихо проговорил капитану: 
– Напрасна такая быстрота. 
Пересветов вытаращил изумленные глаза. Однако почтительно промолвил: 
– Слушаю–с, ваше превосходительство! 
– Все эти… эти фокусы – дурная старая привычка. И для дела 
бесцельны… И люди рискуют упасть! – прибавил Северцов, 
словно бы желая пояснить свое замечание. 
– Точно так, ваше превосходительство! Ваше приказание будет свято исполнено, ваше превосходительство! – угодливо поддакнул ошалевший капитан. 
Северцов пристально взглянул на товарища и густо покраснел. 
Что–то брезгливое мелькнуло в серьезных серых глазах адмирала. 
– Прикажи собрать команду и удались вместе со всеми офицерами. 
– Есть! 
И Пересветов перешел к старшему офицеру, бледному и 
мрачному, стоявшему у компаса. 
– Людей во фронт!.. 
– Есть! 
– Леонтий Петрович! – чуть слышно, упавшим голосом прибавил растерянный капитан. 
– Что–с? 
– Уговорите Васькова… Скажите: сделаем унтер–офицером, 
если не будет претензий… 
– На такую… подлость я не способен, Егор Егорыч! – зло 
прошептал старший офицер. 
И словно бы обрадованно крикнул: 
– Команда, во фронт! 

10