Литературно-философские кружки в истории русской философии (20-50-е гг. XIX в.)

Российская Академия Наук
Институт философии

А.Д. Сухов

ЛИТЕРАТУРНО-ФИЛОСОФСКИЕ КРУЖКИ
В ИСТОРИИ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ
(20–50-е годы XIX века)

Москва
2009

© Сухов А.Д., 2009
© ИФ РАН, 2009

УДК 14
ББК 87.3
С 91

В авторской редакции

Рецензенты:
доктор филос. наук С.И.Гончарук,
доктор ист. наук А.В.Семенова

С 91
Сухов А.Д. Литературно-философские кружки
в истории русской философии (20–50-е гг.
XIX в.) [Текст] / А.Д. Сухов; Рос. акад. наук, Ин-т
философии. – М.: ИФ РАН, 2009. – 151 с.;
17 см. – Библиогр. в примеч.: с. 142—150. –
500 экз. – ISBN 978-5-9540-0133-4.

Книга посвящена одному из парадоксов русской
философии. Заданная в 20–50-е гг. XIX в. сверху установка – устранить философию из жизни общества, ликвидировать её – обернулась достижениями её,
расцветом. Появились такие масштабные философские фигуры, которые стали в уровень с величайшими мыслителями того времени. В книге показано, что
именно в кружках, складывавшихся и исчезавших,
принимавших идейную эстафету один от другого,
чуждых должностной, официальной науке, происходило восхождение, развитие философского знания.
Выявлена проявившая себя здесь диалектика общего
и отдельного – соотношение коллектива и личности,
предопределившее место литературно-философских
кружков в истории русской философии.

ISBN 978–5–9540–0133–4

ВВЕДЕНИЕ

Для русской философии 20–50-е гг. XIX в. – время
литературно-философских кружков. Они активно проявляют себя на протяжении 40 лет, и без учета их история отечественной мысли не будет полна. Появление и
функционирование их – явление не беспричинное.
В 1812–1815 гг. Россия и ее союзники по коалиции
одержали победу над Наполеоновской Францией.
В побежденной стране был реставрирован режим Бурбонов, и политически она возвратилась на четверть
века назад. В Европе воцарилась власть Священного
Союза, созданного Россией, Австрией и Пруссией; к
нему присоединилось большинство монархических
государств континента. Союз противодействовал революционным движениям и обеспечивал экспорт контрреволюций, когда в этом возникала необходимость.
Силы старого порядка в России рассматривали
победу армии и народа в войне как свою собственную,
как некий мандат, который выдан им историей и провидением, подтверждающий право на существование
традиционных социальных и политических структур.
Самодержавие начисто изжило элементы собственной
неполноценности и отказалось от каких бы то ни было
конституционных намерений, не чуждых ему в начале
века, при вступлении Александра I на престол. Крепо

стничество не отменено и не ослаблено; как и прежде,
оно мало чем отличается от рабства. Установившийся
социально-политический режим, названный аракчеевщиной, по своей одиозности сопоставим разве что с
существовавшей в предыдущем столетии бироновщиной. На смену ему пришел Николаевский режим, предпринимавший столь же энергичные попытки противостоять ходу исторического развития.
Внутренняя и внешняя политика подкрепляется
идеологией, дающей отпор чуждым ей воззрениям.
В декабре 1812 г. создается Петербургское библейское общество, которое в 1814 г. становится Российским. Вершат дела в нем представители высшего сословия, религиозные авторитеты. Его президент –
А.Н.Голицын, который сблизился с Александром Павловичем еще в то время, когда тот являлся наследником престола. С 1803г. он – обер-прокурор синода, в
1816 г. возглавил министерство народного просвещения, преобразованное им в 1817 г. в министерство духовных дел и народного просвещения. Н.М.Карамзин
называл его министерством затемнения. В числе ближайших помощников Голицына – М.Л.Магницкий и
Д.П.Рунич. Для характеристики всех трех в исторической литературе неизменно используются определения
«мракобес» и «ханжа».
В 1819 г. в Московском университете создается
кафедра богопознания и христианского учения. До
этого университет, основанный в 1755 г. М.В.Ломоносовым, являлся учреждением, где подобной структурной единицы не было и где богословие не преподавалось. Отныне оно и здесь становится обязательным предметом и вводится в учебные программы
всех факультетов.

В начале 1820-х гг. были реформированы все университеты страны. В наибольшей степени перестройка коснулась Казанского университета, который был
призван послужить примером и образцом для прочих;
на него они должны были равняться. Часть профессуры, которую сочли недостаточно благонадежной, была
уволена, книги из университетской библиотеки, не
соответствовавшие ужесточившимся идейным требованиям, уничтожены. В университете был установлен порядок, напоминающий монастырский. Непременной
принадлежностью каждого студента стала «Библия».
В университетский обиход прочно вошел религиозный
ритуал (молитвы, покаяния, исповеди, причастия). Университетский интерьер обогатился распятиями и картинами страшного суда. В преподавании мировоззренческих дисциплин предписывалось руководствоваться
книгами «Ветхого» и «Нового» заветов. Насаждавшееся
подобным способом «благочестие», по словам одного из
историков Казанского университета, превращалось «в
фанатическое изуверство»1 .
Значительные интеллектуальные издержки понес
Петербургский университет. Здесь также по идеологическим мотивам в среде педагогов были произведены сокращения, урезан библиотечный фонд. В истории русских университетов катаклизм, пережитый
им, рассматривается как «разгром»2 . К тому же на его
судьбах сказывалось и то, что находился он в одном
городе с императорским дворцом, министерством,
III-м отделением.
В тех или иных масштабах подобные перетряски
пережили и другие университеты страны. Усиливался и политический надзор за их деятельностью.
М.Л.Магницкий и Д.П.Рунич являются попечителя

ми учебных округов, первый из них – Казанского (с
1819), второй – Петербургского (с 1821 г.). В 1825 г.
попечителем Московского учебного округа становится генерал-майор А.А.Писарев. Современники сравнивали его с Грибоедовским Скалозубом3 . Он столь
же откровенно отрицал науку и просвещение, так же
ни во что ставил ученых.
Впечатляющие оценки совершавшегося в сфере общественного сознания оставил в своем дневнике А.В.Никитенко, преподававший в Петербургском университете
в 1832–1864 гг. 15 апреля 1834 г. он отмечает: «...мы вдруг
увидели себя в глубине души как бы запертыми со всех
сторон, отторженными от той почвы, где духовные силы
развиваются и совершенствуются»4. А вот его запись, сделанная 2 декабря 1848 г.: «Наука бледнеет и прячется.
Невежество возводится в систему»5.
В октябре 1855 г. Никитенко следующим образом
подводил итоги незадолго до того завершившегося царствования: «Теперь только открывается как ужасны
были для России прошедшие 29 лет. Администрация в
хаосе; нравственное чувство подавлено; умственное
развитие остановлено; злоупотребления и воровство
выросли до чудовищных размеров. Все это плод презрения к истине и слепой варварской веры в одну материальную силу»6 .
Не принимались во внимание ни научная значимость преподавателя, ни его популярность в общественном мнении. Вот что пришлось услышать Т.Н.Грановскому, знаменитому историку и профессору Московского университета, от тогдашнего попечителя
Московского учебного округа С.Г.Строганова в один
из январских дней 1844 г.: «Он сказал мне, что при таких убеждениях я не могу оставаться в университете,

что им нужно православных и т.д. Я возразил, что я не
трогаю существующего порядка вещей, а до моих личных верований ему нет дела. Он отвечал, что отрицательное отношение недостаточно, что им нужна любовь к существующему; короче, он требовал от меня
апологий и оправданий в виде лекций… Он заключил
словами: “Есть блага выше науки, их надобно сберечь,
даже если бы для этого нужно было закрыть университеты и все училища”»7.
Обретают силу принципы и установки, сужающие
и ограничивающие возможности науки. Она ориентирована на сугубый эмпиризм. В методологическом аспекте за ней оставляется лишь фактология, описание
и систематизация. Теория с ее далеко идущими обобщениями, тем более мировоззренческая функция, изымаются у науки, оказываются вне ее. Наука вправе обслуживать материальные потребности общества, духовное же руководство им – не ее компетенция.
Перед научно-преподавательским составом повседневно вставали нравственные и житейские проблемы. «Тех, кто не имел склонности с энтузиазмом проводить правительственную линию, жертвовать наукой
ради карьеры, могло спасти только одно: изгнание из
своих лекций всякой обобщающей мысли, идеи; отказ
от научно и общественно значимой проблематики, от
передовых теорий и приемов научной критики; уход в
частности»8 .
Определяется и положение философии, по самой
своей природе наиболее теоретичной из всех наук.
В радикально консервативных кругах необходимость
и нужность ее ставятся под сомнение. Зачем философия, если то, что могла бы она сообщить полезного,
давно уже стало общим достоянием и достаточно хо

рошо известно из речений Спасителя, пророков, апостолов? Решение общих, мировоззренческих вопросов – прерогатива не философии, а религии, теологии, церкви.
Настораживали и события недавнего прошлого,
потрясшие Францию, а вместе с ней и остальной мир.
Они свидетельствовали, в частности, о том, во что на
практике могут воплощаться некоторые философские
рассуждения. Идеи Фернейского патриарха явились
предпосылкой последующей дехристианизации, а учение сентиментального чудака стало вдохновляющим
стимулом для ликвидации в 90-х гг. XVIII столетия целых социальных групп – королевского дома, дворянства, духовенства…
Д.П.Рунич, один из основоположников, столпов и
главных идеологов нового курса, противопоставлял
«распутной философии» Дух Святой, Христа и его «девственную невесту» – Христову церковь. Теперь и такие, характерные для философии признаки, как абстрактность, отвлеченность, даже не чуждая ей по временам непонятность, уже не служат для нее охранными
грамотами.
Начавшимся репрессиям подверглись как отдельные представители философии, так и сама она как особая, целостная система взглядов.
Одной из первых жертв подавления философии
стал А.И.Галич, профессор Петербургского университета, автор «Истории философских систем, по иностранным источникам составленной», которая была
издана в 2-х книгах в 1818–1819 гг. В результате ревизии университета, начатой в ноябре 1821 г., произведение Галича было сочтено «тлетворным ядом». Автор
был обвинен в том, что представленные им философ

ские системы объективно излагаются, но не разоблачаются и не опровергаются. Он обличался «в безбожии,
измене государю и отечеству»9 .
От преподавания философии Галич был отстранен, а затем уволен из университета. Он стал архивариусом в провиантском департаменте. «Вот куда я
попал, – говорил он в приятельском кругу, – в общество мышей и крыс, с которыми должен вести войну
ради обеспечения казенных бумаг. Но это, я думаю,
будет легче, нежели вести войну с гонителями наук и
просвещения»10.
В Москве злоключения философии имели свою
историю. С 1821 г., после смерти профессора
А.М.Брянцева, кафедра философии в Московском
университете оставалась вакантной. Дважды избиравшийся в профессора философии Советом университета И.И.Давыдов не утверждался в должности министерством. В 1826 г. он получил, наконец, разрешение
читать лекции по философии, но первая же из них оказалась для него роковой. Из-за нее, а также из-за книги «Начальные основания логики», которая произвела
плохое впечатление на М.Л.Магницкого, Давыдов
имел неприятности, хотя и не столь катастрофические,
что выпали на долю Галича.
Впоследствии Давыдов, делая карьеру, преуспел:
стал академиком и директором Главного педагогического института в Петербурге. Но ему пришлось пережить при этом духовную трансформацию. Современники стали отмечать его научную уклончивость и нравственную податливость, считая, что «он сделался таким
после несчастной истории, когда ему запретили читать
философию в Москве и начали смотреть на него как
на врага веры, престола и т.д.»11 .

А.Шопенгауэр, бывший вообще невысокого мнения
об официальной философии, писал: «…и академии и
кафедры философии в сущности только вывески, обманчивый призрак мудрости, которая сама здесь и не
ночевала, а находится где-нибудь далеко отсюда»12.
В России в системе Академии наук некоторые из подразделений научного знания, в том числе – философия,
представлены не были и разрабатывались исключительно в университетах. Что касается университетских кафедр философии, то дело доходило здесь и до снятия
вывесок – поскольку обозначать ими было нечего.
С 1821 по 1845 г. курс философии в Московском
университете не читался. В 1845 г. была сделана попытка возродить здесь университетскую философию, но и
она не оказалась удачной. Курс читался М.Н.Катковым,
университетским адъюнктом. Катков, как лектор, проявлял педагогическое усердие и тщательно готовился к
чтениям, но его выступления перед аудиторией были
сложны по форме и тяжелы для восприятия. «Я ничего
подобного в университете не слыхал, – пишет по этому
поводу Б.Н.Чичерин. – Мне доводилось слушать курсы пошлые, глупые, пустые; но курса, в котором никто
ничего не понимал, я другого не слыхал»13. Естественно, что Катков-преподаватель не имел никакого успеха. Преподавание вообще не являлось его призванием.
Его подлинное дарование обнаружилось впоследствии,
когда он выступил как издатель и публицист.
В 1850 г. лекции Каткова были прекращены. Впрочем, не по его вине и не из-за претензий к нему. Николаевский режим посчитал, что в Европе в 1848 и 1849 гг.,
философские абстракции вновь, как это было уже на
исходе XVIII столетия, обернулись революционными
делами. Власти приняли решение упразднить филосо