Наука: от методологии к онтологии

Российская Академия Наук

Институт философии

НАУКА: 

ОТ МЕТОДОЛОГИИ К ОНТОЛОГИИ

Москва

2009

УДК 167.7
ББК 15.56
Н 34

Ответственные редакторы

доктор филос. наук А.П. Огурцов
доктор филос. наук В.М. Розин

Рецензенты

доктор филос. наук Б.Г. Юдин

кандидат психол. наук А.А. Пузырей

Н 34 
Наука: от методологии к онтологии [Текст] / Рос. акад. наук, 
Ин-т философии ; Отв. ред.: А.П. Огурцов, В.М. Розин. – М. 
: ИФ РАН, 2009. – 287 с. ; 20 см. – Библиогр. в примеч. – 500 
экз. – ISBN 978-5-9540-0138-9.

Сборник подготовлен на основе докладов на семинаре Центра 

методологии и этики науки ИФ РАН и продолжает ранее вышедшие сборники по методологии науки. Основная идея данной книги 
заключается в том, чтобы показать осознание границ методологии 
и те процессы, которые привели к поискам новых онтологических единиц в различных науках и к выдвижению в философии 
новых вариантов онтологии. Вопрос о том, как анализировать 
предмет исследования, сменился поисками новых онтологических 
структур. Центральное место в сборнике (статьи А.П.Огурцова, 
Ф.Н.Блюхера и др.) занимают проблемы методологии истории и 
конструирование в исторических науках новых онтологических 
структур (событие, действие, ментальность и др.). Исследуется 
развитие классической логики и методологии науки, уясняются ее 
трудности и противоречия, приведшие к осмыслению новых предметных областей (статьи В.М.Розина, К.А.Павлова и др.). Сборник 
представляет интерес для философов, историков науки и гуманитариев различных специальностей.

ISBN 978-5-9540-0138-9                                                      © ИФ РАН, 2009

Предисловие

Сборник представляет итоги исследовательских работ сотрудни
ков Центра методологии и этики науки ИФ РАН и ряда внеинститутских авторов, выступавших на семинаре в Центре. Он посвящен тематизации одного круга проблем – переходу от методологии науки к 
онтологии. Если методология науки заинтересована вопросом «как?» 
(каковы методы исследования? каковы приемы и процедуры исследования определенного объекта?), то онтология имеет дело с определенной предметной областью той или иной научной дисциплины, 
защищаемой той или иной группой ученых. Конечно, размежевание 
методологии науки и онтологии – сугубо аналитическое расчленение. 
В реальном исследовательском процессе эти две составляющие научного поиска составляют единство – одна невозможна без другой: определение задач и специфики методологии невозможно без выявления 
специфической предметной области, в которой данные методы науки 
эффективны и функциональны и, наоборот, определение предметной 
области той или иной гипотезы, интерсубъективной концепции и объективной теории невозможно без приложения определенной методологии, которая поначалу представляет собой заимствование из других 
научных дисциплин, ее экстраполяцию на иную предметную область, 
а затем, освобождаясь от чужеродных и запутывающих методов, от 
ad hoc гипотетических построений и допущений осознается в своей 
адекватности и релевантности новой предметной области. В истории 
философии это аналитическое расчленение становилось ядром целого 
ряда метафизических программ, которые либо настаивали на том, что 
философия сводится к логике и методологии науки, либо связывали 
ее с построением онтологии. Иными словами, это аналитическое расчленение становилось способом ориентации философского знания и 
его определения либо как методологии, либо как онтологии.

Размежевание методологии и онтологии науки существенно 

осложняется тем, что нередко методология науки превращалась 
в панметодологию, в универсализацию и одновременно в догматизацию весьма конкретных методов и процедур, приложимых ко 
всем предметным областям. Этой ориентации на построение панметодологии, которой отдали дань не только всем известные классики философии от Ф.Бэкона до К.Маркса, но и многие отечественные философы (например, Г.П.Щедровицкий) обоснованно 

противостоит программа построения методологии с ограниченной 
ответственностью, предложенная В.М.Розиным1. Развиваемая им 
программа предполагает ограниченную предметную область, в которой методология науки эффективна и которой она адекватна.

Различение методологии и онтологии играет важную роль при 

исследовании трех задач, которые и составляют круг проблем данного сборника.

Первая состоит в том, чтобы обратить внимание на историко
философские коллизии внутри философии XX в., которые связаны с 
этим расчленением. Мне хотелось бы напомнить те споры, которые 
существовали между неокантианством и фундаментальной онтологией в 20–30-х гг. прошлого века. Если неокантианство (особенно 
Марбургской школы) было ориентировано прежде всего методологически, настаивая на фундаментальной значимости разработки 
генетического метода конструирования научных теорий, то фундаментальная онтология М.Хайдеггера выдвинула в качестве центральной задачи философии понимание смысла бытия в противовес 
анализу сущего, характерного для всей предшествующей метафизики. Казалось бы, этой альтернативы философских построений, поразному ориентированных и решающих специфические задачи, не 
существовало, поскольку ориентация на методологию науки, присущая неокантианству, сменилась онтологией. Но если вспомнить 
полемику между представителями различных философских концепций, то взаимоотношение между методологией и онтологией окажется гораздо более сложным. Я имею в виду не только спор между 
Э.Кассирером и М.Хайдеггером, который нашел свое выражение в 
рецензии Кассирера на книгу Хайдеггера «Кант и проблемы метафизики», но и их непосредственную дискуссию в 1929 г. в Давосе, 
когда один отстаивал программу методологии, а другой – программу онтологии2. Можно напомнить и полемику Н.Гартмана с онто
1 
Розин В.М. От панметодологии к методологии с ограниченной ответственностью // Методология науки: проблемы и история. М., 2003. С. 3–47.

2 
Речь, казалось бы, шла о понимании неокантианства и проблемы истины. 
Если для Кассирера неокантианство – «это не философия в виде системы доктрин, а определенный способ постановки философских вопросов», то для 
Хайдеггера основным намерением Канта было «указать проблему метафизики как онтологии» (Семинар: Э.Кассирер – М.Хайдеггер // Ступени. Филос. 
журн. СПб., 1992. № 3. С. 154). Эти принципиальные различия выразились и 
в альтернативной трактовке истины.

логией Хайдеггера3, и те обвинения Р.Карнапа в адрес некоторых 
рассуждений М.Хайдеггера, которые он приводил в качестве примера бессмысленных предложений. В этих инвективах Карнапа выразилось и разное понимание философии, которую он редуцировал 
к синтаксической аналитике пропозиций, в отличие от Хайдеггера, 
для которого проблема бытия составляет средоточие философии.

Вторая философская задача, которая обсуждается в данном 

сборнике, состоит в том, чтобы понять то, как происходит переход 
от методологии к онтологии. В статьях сборника предложены разные авторские версии этого перехода. Для Ф.Н.Блюхера способом 
перехода от методологии к онтологии является конструирование 
социально-экономической реальности. Такого рода переход достаточно обстоятельно проанализирован в т.н. социальном конструктивизме, для которого и методы, и предметная область научной теории конструктивно полагаются и определяются. Коллектив авторов 
из Института электрификации сельского хозяйства (ГНУ ВИЭСХ) 
(Д.Н.Стребков, И.И.Свенцицкий и др.) отстаивает идею «оборачивания метода» как того способа, которым методология получает 
свое обоснование и свою универсализацию. Для О.Аронсона переход от методологии к онтологии осмысляется в терминах процедуры «деконструкции», которая связана с постмодернистским 
прочтением фундаментальной онтологии Хайдеггера и его центральной процедуры «деструкции метафизики». Сомневаясь в возможности приложения «деконструкции» к анализу математики, 
Аронсон апеллирует к одной из программ обоснования математики – к формалистской программе Д.Гильберта, проводя мысль о 
том, что математические формализмы, благодаря которым математика предстает как язык науки, не могут быть подвержены деконс
3 
Все онтологические исследования Н.Гартмана – от книги «К основоположению онтологии» (1938) до «Структуры реального мира» (1940) и «Философии 
природы» (1950) полемически заострены как против неокантианского методологизма и гносеологизма, так и против онтологии Хайдеггера. Во Введении 
к первой книге он писал: «Общепринятая в главных систематических трудах 
XIX в. схема, в соответствии с которой методологический разбор предпосылался всему остальному, в изменившейся проблемной ситуации оказалась 
неосуществимой: осмысленным образом метод может быть выявлен лишь 
там, где мышление проделало свой опыт в сфере содержательно-предметного 
и освоилось в ней. Иначе всякая рефлексия о методе остается абстрактной» 
(Гартман Н. К основоположению онтологии. СПб., 2003. С. 75).

трукции и обоснованы онтологически, т.е. с помощью выявления 
предметных областей математики. Если математика ограничена 
замкнутым синтаксисом и замкнутой семантикой и развертывается в сугубо формализованных системах, то как она может прорваться к реальности – будь то к реальности естественного языка 
или к реальности построенных моделей? И здесь позиция других 
авторов сборника – К.А.Павлова, показывающего разночтения в 
трактовках математической логики и недостаточность ее формалистического истолкования, и О.И.Генисаретского, апеллирующего к когнитивной семантике, мне кажется более перспективной. 
Этот же ход мыслей отстаивается и в переводе глав из новой книги 
Р.Хофштадтера и его сотрудников, проанализировавших гораздо 
большее богатство естественного языка по сравнению с теми моделями «искусственного интеллекта», которые построены на базе 
машины Тьюринга.

Надо сказать, что и философия в XX в. не ограничилась опXX в. не ограничилась опв. не ограничилась оп
ределением себя как методологии и тяготела к онтологии. Так, неокантианство от методологии обратилось к онтологии ценностей, а 
ряд ее защитников (например, Г.Риккерт) в конечном счете на базе 
аксиологии построили новые варианты метафизики – метафизики 
ценностного бытия. Этому кругу проблем посвящены статьи второго раздела сборника.

А.П.Огурцов

В.М. Розин

Конституирование и обоснование

философско-методологических систем

В ряде своих работ Г.П.Щедровицкий ясно осознает, что он
тологические представления об изучаемых объектах он порождает 
сам, приписывая этим объектам на методологических схемах определенные характеристики. При этом чуть ли не главную роль в 
этой процедуре, считает Щедровицкий, играют средства методолога (включая его «испорченность»).

«Эта конструкция, – пишет Г.Щедровицкий, – вводимая исследователем
логиком для объяснения процессов познания (речь в статье идет о познании 
человека. – В.Р.), обобщает и синтезирует множество познавательных актов, 
проведенных разными исследователями на различном эмпирическом материале, и в его предмете выступает в роли формального эквивалента того видения объекта изучения, которое у исследователей, работу которых он описывает, существовало в виде особого содержания сознания и определялось всем 
строением используемой ими “машины” (хотя в первую очередь – имеющимися в ней средствами). После того как онтологическая картина построена, 
исследователь-логик в своем анализе и изложении материала делает трюк, 
известный под именем схемы двойного знания: он утверждает, что настоящий 
объект изучения был именно таким, каким он представлен в онтологической 
схеме, и после этого начинает относиться к ней и оценивать относительно нее 
все, что реально существовало в познавательных ситуациях...

Особое место среди всех возникающих здесь методологических про
блем занимают проблемы определения границ предмета изучения и включенного в него идеального объекта. Они содержат два аспекта: 1) определение структурных границ объекта на самой графически представленной 

РАЗДЕЛ I.

МЕТОДОЛОГИЯ НАУКИ И ФОРМЫ ПЕРЕХОДА 

К ОНТОЛОГИИ

схеме и 2) задание того набора свойств, который превращает эту схему в 
форму выражения идеального объекта и конституирует ту действительность изучения, законы которой мы ищем»1.

«Объект как особая организованность, – пишет Щедровицкий в дру
гой работе, – задаются и определяются не только и даже не столько материалом природы и мира, сколько средствами и методами нашего мышления и нашей деятельности»2.

«Осуществляется полный отказ от описания внешнего объекта. На 

передний план выходит рефлексия, а смысл идеи состоит в том, чтобы 
деятельно творить новый мыследеятельный мир и вовремя его фиксировать, – и это для того, чтобы снова творить и снова отражать, и чтобы снова более точно творить. Поэтому фактически идет не изучение внешнего 
объекта, а непрерывный анализ и осознание опыта своей работы»3.

«Система методологической работы создается для того, чтобы разви
вать все совокупное мышление и совокупную деятельность человечества... 
напряжение, разрыв или проблема в мыследеятельности не определяют 
еще однозначно задачу мыследеятельности; во многом задача определяется 
используемыми нами средствами, а средства есть результат нашей “испорченности”, нашего индивидуального вклада в историю, и именно они определяют, каким образом и за счет каких конструкций будет преодолен и снят 
тот или иной набор затруднений, разрывов и проблем в деятельности»4.

Итак, источником построения методологических схем, на ос
нове которых строятся онтологические представления, утверждает 
Щедровицкий, является не внешняя реальность, а филиация его 
собственных представлений или, как он пишет, «средств».

Однако Щедровицкий понимает, что претензии на познание 

предполагают специальные процедуры, позволяющие утверждать, 
что построенные методологические схемы являются не просто игрой ума методолога, а именно моделями и знаниями в отношении 
действительности.

1 
Щедровицкий Г.П. «Человек» как предмет исследования // Щедровицкий Г.П.
Избр. тр. М., 1995. С. 371–372, 376.

2 
Щедровицкий Г.П. Методологический смысл оппозиции натуралистического 
и системодеятельностного подходов // Щедровицкий Г.П. Избр. тр. С. 154.

3 
Щедровицкий Г.П. Методологическая организация сферы психологии // Вопр. 
методологии. 1997. № 1–2. С. 124.

4 
Щедровицкий Г.П. Принципы и общая схема методологической организации 
системно-структурных исследований и разработок // Там же. С. 112.

«Называя деятельность системой и полиструктурой, – пишет 

Щедровицкий, – мы стремимся задать “категориальное лицо” научных 
предметов, в которых она, по предположению, может быть схвачена и 
адекватно описана. Это определение, следовательно, нельзя понимать 
непосредственно объектно: говоря, что деятельность есть система, мы 
характеризуем в первую очередь наши собственные способы анализа и 
изображения деятельности, но при этом хотим, чтобы они соответствовали изучаемому объекту, но опосредованно – через научный предмет»5.

Как можно здесь понять фразу – «но опосредованно – через 

научный предмет»? Да, деятельность – это в первую очередь собственные способы работы Щедровицкого, но нужно, чтобы они соответствовали изучаемому объекту. Выход указал еще Маркс, утверждая, что его прогноз о смене капиталистической формации на 
социалистическую построен со всей строгостью точной науки, что 
за ним стоит закон исторического развития общества. Сходно мыслит и Щедровицкий: чтобы наши собственные способы анализа и 
изображения изучаемого объекта были ему адекватны, говорит он, 
нужно эти способы подчинить норме научной деятельности (которую Щедровицкий называет “научным предметом”, содержащим 
такие эпистемологические единицы как “проблемы”, “задачи”, 
“онтология”, “модели”, “факты”, “знания”, “методики”, “средства выражения”6). Щедровицкий уверен, что эта норма схватывает 
сущность изучаемого объекта, законы его формирования.

А если это не так? Кстати, опыт Маркса, да и самого 

Щедровицкого, конкретные методологические программы которого 
(в семиотике, педагогике, дизайне, психологии) оказались неудачными и не были приняты учеными, показал, что выявить нужные законы не так-то просто. Кроме того, даже если такие законы выявлены, не факт, что они будут действовать в условиях современности.

Таким образом, первый аргумент в обосновании методологи
ческой работы таков: она строится (должна строиться) на основе 
подлинного понимания научной деятельности, на основе законов 
явления, выявленных в ходе правильного научного познания. Но 
как быть, если оппоненты сомневаются, что Щедровицкий реали
5 
Щедровицкий Г.П. Исходные представления и категориальные средства теории деятельности // Щедровицкий Г.П. Избр. тр. С. 245.

6 
Там же. С. 246.

зует подлинное и наиболее современное научное мышление? Тогда 
предлагается второй аргумент – методология в лице Щедровицкого 
вошла в прямой контакт с мышлением.

«Итак, – говорил Щедровицкий, полемизируя с Сагатовским, – ос
новная проблема, которая встала тогда, в 50-е гг. – звучит она очень абстрактно, я бы даже сказал схоластически, не боюсь этого слова, – это 
проблема: так где же существует человек? Является ли он автономной 
целостностью или он только частица внутри массы, движущаяся по законам этой массы? Это одна форма этого вопроса. Другая – творчество. 
Принадлежит ли оно индивиду или оно принадлежит функциональному 
месту в человеческой организации и структуре? Я на этот вопрос отвечаю очень жестко: конечно, не индивиду, а функциональному месту! 
Утверждается простая вещь: есть некоторая культура, совокупность знаний, которые транслируются из поколения в поколение, а потом рождается – ортогонально ко всему этому – человек, и либо его соединят с этим 
самым духом, сделают дух доступным, либо не соединят»7.

В одном из последних интервью Щедровицкого мы читаем: 

«Со всех сторон я слышу: человек!.. личность!.. Вранье все это: я – сосуд 
с живущим, саморазвивающимся мышлением, я есть мыслящее мышление, его гипостаза и материализация, организм мысли. И ничего больше... 
Я все время подразумеваю одно: я есть кнехт, слуга своего мышления, а 
дальше есть действия мышления, моего и других, которые, в частности, 
общаются. В какой-то момент – мне было тогда лет двадцать – я ощутил 
удивительное превращение, случившееся со мной: понял, что на меня 
село мышление и что это есть моя ценность и моя как человека суть... Все 
наше поведение – это лишь отражение и пропечатка мощи нами используемых социокультурных форм, но никак не творение индивидуального 
ума. И в этом смысле я говорю: игра – играет, а мышление – мыслит»8.

Получается, что мыслит, действует и общается не Щедровицкий, 

а его и другие мышления. Сам же Щедровицкий – только «гипостаза и материализация, организм мысли». Стоит обратить внимание 
на то, что «сесть на человека» мышление может лишь при определенных условиях, и Щедровицкий их четко фиксирует: это марксистская концепция формирования человека, предполагающая усвоение им средств, выработанных культурой и социумом. В этом 

7 
Щедровицкий Г.П. Сладкая диктатура мысли. // Вопросы методологии. 1994. 
№ 1–2. С. 56–57.

8
Щедровицкий Л.П. А был ли ММК? // Вопр. методологии. 1997. № 1–2. С. 9, 12.