Поль Рикёр - философ диалога

Российская Академия Наук Институт философии













ПОЛЬ РИКЁР - ФИЛОСОФ ДИАЛОГА























Москва
2008

УДК14 ББК87.3 П-53

Научный руководитель проекта
доктор филос. наук И.С. Вдовина

Ответственный редактор доктор филос. наук ИИ. Блауберг

Ученый секретарь
А.В. Павлов

Рецензенты
кандидат филос. наук А.А. Кротов доктор филос. наук М.М.Федорова




  П-53 Поль Рикёр — философ диалога [Текст] / Рос. акад. наук, Ин-т философии; Отв. ред. И. И. Блауберг. — М.: ИФРАН, 2008. — 143 с. ; 20 см. — Библиогр. в примеч. — 500 экз. — ISBN 978-5-9540-0094-8.


                Работа написана по материалам научной конференции, состоявшейся в Институте философии РАН в мае 2006 г. — в годовщину смерти Поля Рикёра. Это — первое в отечественной литературе коллективное исследование философского наследия французского мыслителя. В нём представлены! статьи, посвящённые проблемам этики и морали в учении Рикёра, его историко-философской концепции, анализу времени, памяти и повествовательной деятельности человека, интерпретации как основе деятельности человека в истории, роли переводческой деятельности в духовном общении культур.











  ISBN 978-5-9540-0094-8


©ИФ РАН, 2008

            ПАМЯТИ ФИЛОСОФА



    20 мая 2005 года в возрасте 92-х лет скончался Поль Рикёр — один из крупнейших философов XX века. Наряду с М.Хайдеггером, Э.Гус-серлем, Л.Витгенштейном, Х.-Г.Гадамером он принадлежит к числу классиков современной философии. В своихработах П.Рикёр сумел обобщить теоретические искания мыслителей целого столетия, создать собственное оригинальное учение о человеке и его возможностях и вместе с тем высказать целый ряд идей, способных дать импульс философским раздумьям в веке наступившем.
    Мировая общественность с горечью откликнулась на смерть своего именитого современника, по достоинству оценив его вклад в философию.
    Французская газета «Le Monde» (21 мая 2005 г.): «Умер Поль Рикёр — великий философ...»
    Французский журнал «Esprit» (сентябрь 2005 г.): «В творчестве Поля Рикёра, получившем международное признание, нашло отражение целое столетие, его мысль впитала в себя множество дисциплин.»
    Американская газета «New York Times» (24 мая 2005 г.): «Поль Рикёр, один из самых выдающихся философов XX столетия, известный своими работами о фундаментальных вопросах человеческого существования.»
    «Русский журнал»: «.если смотреть на его [П.Рикёра] творчество в ретроспективе. становится очевидным, сколько его идей вошло в наше мышление, работу, жизнь и повседневные дела».
    «Вопросы философии» (№ 11, 2005): «Всемирная философия понесла невосполнимую утрату.. ушёл из жизни Поль Рикёр — один из выдающихся философов XX столетия».
    31 мая 2006 года в Институте философии РАН состоялась теоретическая конференция, посвящённая памяти Поля Рикёра. В годовщину смерти философа собрались учёные из ведущих философских центров Москвы: Института философии, МГУ, РГГУ, РУДН и других; в заседании приняла участие профессор Университета Париж-XII Моник Кастийо. Материалы конференции легли в основу настоящего издания.

            ВЕХИ ФИЛОСОФСКОЙ БИОГРАФИИ П.РИКЁРА



    Поль Рикёр родился 27 февраля 1913 года в Балансе, в семье с глубокими протестантскими традициями; его мать умерла вскоре после родов, отец, преподаватель английского языка, погиб в начале Первой мировой войны (1915); Поля и его старшую сестру Алису воспитывали родители отца, как сирота он находился на государственном обеспечении. Лицей (где уроки философии вел Ролан Даль-бьез, оказавший большое влияние на Рикёра), университет в Ренне, степень лиценциата (1933), степень магистра философии (1934) — таковы начальные ступени образования будущего философа-классика.
    «Наш учитель Ролан Дальбьез принадлежал к неотомизму: он рассуждал скорее в духе схоластов XIVвека, а не Фомы Аквинского. Меня очаровывало его умение подбирать вопросы для обсуждения. Главным его противником был идеализм, который уличался в стремлении запереть мышление в пустоте:лишённоереальности, мышление вынуждено было нарциссическизамыкаться в себе... Надо также отметить, что нашучи-тель был первым из французских философов, кто писал о Фрейде и психоанализе; Фрейд приветствовался им за натуралистическийреализм, который ставил его на сторону Аристотеля, а не Декарта и Канта... Именно под влиянием Ролана Дальбьеза я впоследствии попытался включить бессознательное и вообще психоаналитическую точку зрения в тот способ мышления, который в значительной мере был отмечен французской рефлексивной традицией.» (Ric&иг P. Reflexion faite. Autobiographic intellectuelle. P., 1995. P. 12, 13).
    «Реализм Дальбьеза мог вполне уживаться с протестантской верой, но не с неокритицизмом, который я открыл в университете. Я храню живое воспоминание об одном из эпизодов этого внутреннего конфликта. Речь идёт о моём открытии “Двух источников морали ирели-гии” Бергсона и теологии Карла Барта, распространявшейся движением молодых протестантов, когда я заканчивал лиценциат по философии. По прошествии времени мне кажется, что мои убеждения склонялись в равной степени как к той, так и к другой стороне» (Ibid. P. 14, 15).
    Б годы обучения в Реннском университете Рикёра особенно интересовал вопрос о взаимоотношении («междоусобной борьбе», как позже скажет сам философ) разума и веры, что найдет отражение в его работе на степень магистра «Проблема Бога у Лашелье и Ланьо». Оба мыслителя питали глубокое уважение к духу рациональности, и их заботила автономия философского мышления, в котором вместе с тем идея Бога занимала бы подо

4

бающее ей место. Благодаря этим философам Рикёр приобщается к французской рефлексивной традиции, ведшей, с одной стороны, к Эмилю Бутру, Феликсу Равессону и, далее, к Мен де Бирану, с другой — к Жану Наберу, влияние которого на Рикёра станет особенно заметным в 50-е годы.
    В 1934—1935 годах Поль Рикёр продолжает обучение в Париже, в Сорбонне, что, по его признанию, стало для него, провинциала, решающим во многих отношениях. Здесь его наставниками были именитые профессора: эллинист Л.Робэн, историк философии А.Брейе, философ Л.Брюнсвик. Это время отмечено важными для него событиями. Товарищ по агрегации¹ М.Шастэн ввел Рикёра в среду мыслителей, объединившихся вокруг Габриэля Марселя; он стал участником знаменитых марселевских «пятниц», которые оставят в нём неизгладимое впечатление:
    «Каждый из нас лично приобщался к сократическому методу, применение которого мы видели в уже опубликованных трудах Г.Марселя, в частности в егоработе “Онтологическое таинство и конкретное приближение к нему”» (Ric&urP. Reflexionfaiie. Р. 16).
    Благодаря Марселю и его «пятницам» Рикёр познакомился с основными положениями философии К.Ясперса; тогда же Шастэн дал ему английский перевод гуссерлевских «Идей». В 1998 г. Рикёр скажет, что знакомство с христианским (по определению философа, «духовным») экзистенциализмом Марселя и Ясперса, а затем с феноменологией Гуссерля оказалось решающим для формирования его мировоззрения.
    В 1930-е годы Рикёр испытывает влияние «борющегося мышления» философа-персоналиста Э.Мунье и его журнала «Esprit». Позже, в книге «История и истина», он назовет Мунье своим наставником:
    «Философско-христианская ориентация Мунье была мне близка... у Мунье я учился связывать духовные устремления с принятием политической позиции» (Ric&urP. Reflexionfaiie. Р. 18).
    Понятие личности, разрабатываемое французским персонализмом, сыграет существеннейшую роль при выборе Рикёром собственного предмета исследований: концепция человека, являющаяся центром философских исканий мыслителя, стала в определённой мере продолжением, развитием и обновлением персоналистского учения о личности.
    Интерес к персонализму привёл Рикёра к знакомству с русской философией — с учениями С.Булгакова, Н.Бердяева. С Бердяевым Рикёр был знаком лично, слушал его лекции в Париже. Самым значительным русским философом он считал Ф.М.Достоевского:

5

    «“Преступление и наказание”заставило меня задуматься о проблеме зла» (Цит. по: Dosse F. Paul Ric&ur. Le sens d’une vie. P., 1997. P. 18).
    Серьёзным было и воздействие на Рикёра идей Андре Филипа, теолога-экономиста и правоведа социалистической ориентации, одного из корреспондентов персоналистского журнала «Esprit». В учении Филипа Рикёра привлекало то, что тот придавал вовлечению (engagement) более выраженную, чем у Мунье, политическую ориентацию, соединял теологическую аргументацию, отмеченную влиянием К.Барта, и компетентность превосходного экономиста социалистических взглядов; при этом Филип видел в социализме прежде всего «ответ на вопрос о достоинстве и самоуважении личности, а уж потом выбор в пользу материального благополучия»². В предвоенные годы влияние Филипа было даже сильнее, чем воздействие Мунье:
    «Концепция вовлечения, сформулированная Мунье, не вполне ясно говорила о связи между мышлением и действием. Андре Филип, как мне казалось, придавал вовлечению вполне основательную и чёткую политическую окраску» (Ric&urP. Reflexionfaiie. Р. 19).
    «Под влиянием Андре Филипа я искренне поддерживал социалистические идеи» (Ric&urP. La critique eila conviction //Azouvi F., Launay M. La critique ei la conviction. P., 1995. P. 23).
    Увлечённый социалистическими идеями Маркса, Филипа, бельгийского социолога А. де Мана (автора книги «По ту сторону марксизма», 1926), Рикёр пытался объединить идеи социализма и протестантизма, избегая часто практикуемого христианскими социалистами смешения социализма с Евангелием. В этом плане на начинающего философа большое впечатление произвели идеи швейцарского протестантского теолога К.Барта, пытавшегося возродить евангелическую теологию, основывающуюся на учениях Лютера и Кальвина.
    К этому же времени относится знакомство Рикёра с феноменологией Гуссерля. Поначалу Рикёр не ощутил принципиальной противоположности между позициями Марселя и Гуссерля, ему бросалась в глаза лишь разница стилей философствования, у Гуссерля — строгого, концептуального, у Марселя — более интуитивного. Рикёра привлекало общее намерение мыслителей — идти к конкретному. Только со временем он осознает, что эти учения принадлежат разным традициям.
    Лето 1935 года — важная веха в жизни П.Рикёра: успешная сдача конкурсных экзаменов на ученое звание агреже и начало преподавательской деятельности; женитьба на подруге детства Симоне Лежа. За четыре года до начала Второй мировой войны Рикёр начинает

6

углубленное изучение немецкого языка и принимается за штудирование трудов Гуссерля и Хайдеггера. Война застала его в Мюнхене, где он совершенствовался в знании немецкого языка. Офицером французской армии Рикёр попадает в плен; но и в заключении философ не оставляет своих занятий, хотя единственное, что он мог тогда делать, это читать работы немецких мыслителей: «...кого-то из них перечитывал, но многих и открывал для себя. Прежде всего Хайдеггера»³.
    Вместе с Микелем Дюфреном, впоследствии известным философом и эстетиком феноменологической ориентации, Рикёр изучал труды К.Ясперса, в том числе его трехтомную «Философию» (результатом совместной работы явилась книга двух авторов «Карл Ясперс и философия существования»⁴). В плену он начинает работу над книгой «Волевое и непроизвольное», ставшей его докторской диссертацией, и над переводом на французский язык первого тома «Идей» Гуссерля (работа велась тайно, поскольку труды основоположника феноменологии были запрещены в Германии); дает уроки философии своим друзьям по заключению.
    «Я обязан Карлу Ясперсу моим восхищением немецкой мыслью несмотря на давление обстоятельств, на “террор со стороны Истории”... Но не один Карл Ясперс интересовал меня в течение вынужденного пятилетнего отпуска; я принялся за тщательное изучение Хайдеггера. И ещё:я начал переводить “Ideen I”Гуссерля» (Ric&urP. Reflexion faite. Р. 20, 21).
    После войны Рикёр возобновляет преподавательскую деятельность: сначала — в коллеже в Шамбон-сюр-Линьон (1945—1948), затем читает курс философии в Страсбургском университете (1948— 1957) и в Сорбонне (1956—1967), продолжает изучать Гуссерля, анализирует труды Гегеля. В 1950 году он защищает диссертацию, посвящённую феноменологическому анализу воли, а в качестве необходимого («технического плана») приложения соискатель предлагает перевод «Идей-1» Гуссерля, снабжённый обстоятельным введением и комментариями (Ж.Валь и Ж.Ипполит, члены конкурсной комиссии, признали, что этот перевод имеет исключительно важное значение). Тогда же Рикёр публикует труды: «Габриэль Марсель и Карл Ясперс. Философия таинства и философия парадокса» (1948), «Философия воли. I. Волевое и непроизвольное» (1950), «История и истина» (1955), «Философия воли. II. Конечное и виновность. 1. Человек погрешимый» (1960), «Философия воли. II. Конечное и виновность. 2. Символика зла» (1960), «Об интерпретации. Очерки о Фрейде» (1965), «Конфликт интерпретаций. Очерки по герменевтике» (1969).

7

    «Явыбрал в качестве темы диссертации отношение между волевым и непроизвольным. Этот выбор удовлетворял нескольким требованиям. Прежде всего он позволял расширить аффективную и волю-тивную сферу эйдетического анализа операций сознания, которую Гуссерль ограничивал восприятием и — в более широком смысле — “репрезентативными” актами. Продолжая и расширяя гуссерлевский эйдетический анализ, я, не без наивности, надеялся обосновать идеи, в практическом плане противоположные “Феноменологии восприятия” Мерло-Понти. Эта объёмная книга стала для меня открытием после возвращения из плена.»
    «Мой интерес, далее, был связан с постижением творчества Габриэля Марселя и экзистенциальной философии. Если Гуссерлю я обязан методологией, обозначенной словами “эйдетический анализ”, то Габриэлю Марселю — проблематикой субъекта, одновременно воплощённого и способного сохранять дистанцию по отношению к собственным желаниям и возможностям, короче говоря, способного быть хозяином самого себя и вместе с тем состоять на службе у необходимости, фигурирующей в виде характера, бессознательного, жизни» (Ric&urP. Reflexion faite. Р. 23, 24).
    Эпистемологический статус рассуждений о злой воле «содержит в зародыше то, что я впоследствии назову прививкой герменевтики к феноменологии. Чтобы подступить к конкретике злой воли, потребовалось в ходе рефлексии проделать долгий обратный путь с помощью символов и мифов, поставляемых великими культурами. Говоря об обратном пути, я поставил под вопрос общее для Гуссерля и Декарта предположение о непосредственности, прозрачности, аподиктичности Cogito. Субъект, утверждал я, познаёт себя не непосредственно, а только опираясь на знаки, внедрённые в его память и воображение великими культурами. Такая непрозрачность Cogito по существу касается не только злой воли, но всей интенциональной жизни субъекта» (Ibid. Р. 29, 30).
    В 1967 году, озабоченный кризисом университетского образования во Франции, Рикёр принимает решение перейти на работу в Нантер, где к нему присоединяются А.Дюмери и Э.Левинас. Философы намереваются создать «новый университет», наладив в нём «неотчуждённые отношения» между преподавателями и студентами, которые руководствовались бы древней идеей сообщества, складывающегося между учителем и учеником. Однако в 1970 году Рикёр, декан гуманитарного факультета, во время беспорядков в университете, явившихся отголоском майских событий 1968 года, подвергается физическому насилию со стороны студентов. Ещё ра

8

нее он сталкивается с жестким противостоянием со стороны набиравшего силу структурализма (новое поколение философов-структуралистов расценило работы Рикёра по герменевтике как «обветшалый спиритуализм»). Рикёр отдаляется от интеллектуальной жизни Франции и ведет преподавательскую деятельность в университетах Лувена, Монреаля, Чикаго. Во Францию он возвращается в 1990 году.
    «После “Символики зла” в конце 70-х годов для меня начался период внешней и внутренней борьбы против изменения философских парадигм во Франции... Это время отмечено критикой, ведущейся с разных сторон и направленной не только против экзистенциализма и философий существования, но против всех философий субъекта вообще» (Ibid. Р. 32).
    «Семиология Ролана Барта, семиотика А.Ж.Греймаса, литературная критика, представленная Жераром Женеттом, имеют то общее, что все они связаны только со структурами текстов и исключают предполагаемые намерения их автора... Язык сводится к функционированию системы знаков, не укоренённой в субъекте» (Ibid. P. 38).
    «Моя полемика со структурализмом касается не только судьбы субъекта. Интерсубъективный аспект разговора и референциальная нацеленность языка заслуживают не меньшего внимания. Дискурс есть скорее место переплетения трёх проблематик: проблематики опосредования объективной вселенной знаков, чему соответствует осознание того, что называют раненым Cogito; проблематики признания другого, вовлечённого в разговор; наконец, проблематики отношения к миру и к бытию, включенным в референциальное понимание дискурса» (Ibid. P. 41).
    Годы вынужденного отсутствия были для Рикёра весьма плодотворными. Он продолжил изучение философии ХХ века. Теперь в центре его внимания, наряду с французской рефлексивной традицией, — современная немецкая философия и прежде всего герменевтика Х.-Г.Гадамера, онтология М.Хайдеггера, теория коммуникативного действия Ю.Хабермаса, а также англосаксонская аналитическая философия. Он публикует труды: «Живая метафора» (1975), «Время и рассказ» (т. 1—3, 1983—1985), «От текста к действию. Очерки по герменевтике-П» (1986), «В школе феноменологии» (1986), «Я-сам как другой» (1990). Вместе с тем Рикёр активно сотрудничает с Парижским центром по изучению гуссерлевской феноменологии, в 1974 году становится во главе ведущего историко-философского журнала Франции «Revue de metaphysique et de morale», публикует свои работы в журналах «Esprit», «Christianisme social», «Bulletin de la Societe f'ran^aise de philosophie», ежедневной газете «Le Monde» и др.

9

    «В рамках философии языка я попытался провести довольно масштабную работу по проблеме метафоры, начатую в двух очерках в “Конфликте интерпретаций”: “Структура, слово, событие” и “Вопрос о субъекте: вызов семиологии”. Центром этой работы стал феномен семантической инновации, иными словами — производство нового смысла языковыми средствами. В этом отношении семантическая инновация являет собой прекрасный пример творчества, но творчества упорядоченного... Семантическая инновация, анализируемая в “Живой метафоре”, обнаруживает скрытое родство с другими формами упорядоченного творчества, например с построением интриг в нарративном плане; эта связь между метафорой и построением интриги будет показана десятью годами позже в первом томе “Времени и рассказа”» (1983) (Ibid. P. 44—45).
    «Я ввёл понятие “человека могущего” (“l’homme capable”) в книге “Я-сам как другой”, являющейся обобщением моих философских идей. Данное понятие я, как и Мерло-Понти, считаю основополагающим, символизирующим принцип способности человека на что-то» (Рикёр П. История и истина. Р. 15).
    «Философская тема времени от начала и до конца определяет “Время и рассказ”, как свидетельствует порядок слов в названии этого произведения» (Riceur P. Reflexion faite. Р. 62).
    В последнее десятилетие ХХ века Рикёр пишет труды: «Книга для чтения-1: О политике» (1991), «Книга для чтения-2: Страна философов» (1992), «Книга для чтения-3: На гранях философии» (1994), «Критика и убежденность» (1995), «Интеллектуальная автобиография» (1995), «Справедливое» (1995), «Память, история, забвение» (2000), «Путь признания» (2004) и др. Поль Рикёр — член девяти иностранных академий и Почетный доктор тридцати одного университета мира.
    Книга «Память, история, забвение» «стала обобщающим размышлением над проблемами повествовательной деятельности. Актуальность этой темы обусловлена тем, что повествование, рассказ позволяют установить связь с опытом времени, поскольку рассказ разворачивается во времени и повествует о событиях, происходящих во времени, о персонажах, живущих во времени» (Рикёр П. Память, история, забвение. С. 8).
    Рикёр неоднократно бывал в нашей стране. В 1970-х годах по поручению Министерства образования Франции он посетил СССР с целью изучения опыта работы советских университетов. В МГУ, где он выступал с лекциями, на него удручающе подействовал крайне догматический характер преподавания. В августе 1993 г. Рикёр прибыл в Москву для участия во Всемирном философском конгрессе и чтения лекций в Институте философии РАН. Он, по его словам, был

10