Жена

А.П. Чехов

ЖЕНА

Москва

ИНФРА-М

2013

УДК 822
ББК 84 (2 Рос=Рус)
Ч 56

Чехов А.П.
Жена. — М.: ИНФРА-М, 2013. — 39 с. – (Библиотека русской 

классики).

ISBN 978-5-16-007103-9
© Оформление. ИНФРА-М, 2013

Подписано в печать 25.12.2012. Формат 60x88/16. 

Гарнитура Newton. Бумага офсетная.

Усл. печ. л. 15,0. Уч.изд. л. 18,72.

Тираж 5000 экз. Заказ №

Цена свободная.

«Научно-издательский центр ИНФРА-М»
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1

Тел.: (495) 3800540, 3800543. Факс: (495) 3639212

E-mail: books@infra-m.ru
http://www.infra-m.ru

ЖЕНА

I

Я получил такое письмо:

«Милостивый государь, Павел Андреевич! Недалеко от нас, а 

именно в деревне Пестрове, происходят прискорбные факты, о 
которых считаю долгом сообщить. Все крестьяне этой деревни 
продали избы и всё свое имущество и переселились в Томскую губернию, но не доехали и возвратились назад. Здесь, понятно, у них 
ничего уже нет, всё теперь чужое; поселились они по три и четыре семьи в одной избе, так что население каждой избы не менее 15 человек обоего пола, не считая малых детей, и в конце концов есть нечего, голод, поголовная эпидемия голодного или сыпного тифа; все буквально больны. Фельдшерица говорит: придешь в 
избу и что видишь? Все больны, все бредят, кто хохочет, кто на 
стену лезет; в избах смрад, ни воды подать, ни принести ее некому, а пищей служит один мёрзлый картофель. Фельдшерица и Соболь (наш земский врач) что могут сделать, когда им прежде лекарства надо хлеба, которого они не имеют? Управа земская отказывается тем, что они уже выписаны из этого земства и числятся в Томской губернии, да и денег нет. Сообщая об этом вам и 
зная вашу гуманность, прошу, не откажите в скорейшей помощи.
Ваш доброжелатель».

Очевидно, писала сама фельдшерица или этот доктор, имею
щий звериную фамилию. Земские врачи и фельдшерицы в продолжение многих лет изо дня в день убеждаются, что они ничего 
не могут сделать, и всё-таки получают жалованье с людей, которые питаются одним мёрзлым картофелем, и всё-таки почему-то 
считают себя вправе судить, гуманен я или нет.

Обеспокоенный анонимным письмом и тем, что каждое утро 

какие-то мужики приходили в людскую кухню и становились там 
на колени, и тем, что ночью из амбара вытащили двадцать кулей 
ржи, сломав предварительно стену, и общим тяжелым настроением, которое поддерживалось разговорами, газетами и дурною погодой, – обеспокоенный всем этим, я работал вяло и неуспешно. Я 
писал «Историю железных дорог»; нужно было прочесть множество русских и иностранных книг, брошюр, журнальных статей, 
нужно было щёлкать на счетах, перелистывать логарифмы, думать 
и писать, потом опять читать, щёлкать и думать; но едва я брался 
за книгу или начинал думать, как мысли мои путались, глаза жму

рились, я со вздохом вставал из-за стола и начинал ходить по 
большим комнатам своего пустынного деревенского дома. Когда 
надоедало ходить, я останавливался в кабинете у окна и, глядя через свой широкий двор, через пруд и голый молодой березняк, и 
через большое поле, покрытое недавно выпавшим, тающим снегом, я видел на горизонте на холме кучу бурых изб, от которых по 
белому полю спускалась вниз неправильной полосой черная грязная дорога. Это было Пестрово, то самое, о котором писал мне 
анонимный автор. Если бы не вороны, которые, предвещая дождь 
или снежную погоду, с криком носились над прудом и полем, и 
если бы не стук в плотницком сарае, то этот мирок, о котором теперь так много шумят, казался бы похожим на Мертвое озеро – так 
всё здесь тихо, неподвижно, безжизненно, скучно!

Работать и сосредоточиться мешало мне беспокойство; я не 

знал, что это такое, и хотел думать, что это разочарование. В самом деле, оставил я службу по Министерству путей сообщения и 
приехал сюда в деревню, чтобы жить в покое и заниматься литературой по общественным вопросам. Это была моя давнишняя, заветная мечта. А теперь нужно было проститься и с покоем, и с литературой, оставить всё и заняться одними только мужиками. И 
это было неизбежно, потому что кроме меня, как я был убежден, в 
этом уезде положительно некому было помочь голодающим. Окружали меня люди необразованные, неразвитые, равнодушные, в 
громадном большинстве нечестные, или же честные, но взбалмошные и несерьезные, как, например, моя жена. Положиться на 
таких людей было нельзя, оставить мужиков на произвол судьбы 
было тоже нельзя, значит, оставалось покориться необходимости и 
самому заняться приведением мужиков в порядок.

Начал я с того, что решил пожертвовать в пользу голодающих 

пять тысяч рублей серебром. И это не уменьшило, а только усилило мое беспокойство. Когда я стоял у окна или ходил по комнатам, 
меня мучил вопрос, которого раньше не было: как распорядиться 
этими деньгами? Приказать купить хлеба, пойти по избам и раздавать – это не под силу одному человеку, не говоря уже о том, что 
второпях рискуешь дать сытому или кулаку вдвое больше, чем голодному. Администрации я не верил. Все эти земские начальники 
и податные инспектора были люди молодые, и к ним относился я 
недоверчиво, как ко всей современной молодежи, материалистической и не имеющей идеалов. Земская управа, волостные правления 
и все вообще уездные канцелярии тоже не внушали мне ни малейшего желания обратиться к их помощи. Я знал, что эти учреждения, присосавшиеся к земскому и казенному пирогу, каждый день