Русская демонология

А.В. Никитина






                РУССКАЯ ДЕМОНОЛОГИЯ







3-е издание, стереотипное







Москва Издательство «ФЛИНТА» 2013

  УДК 398.41
  ББК 82.3(2Рос=Рус)+63.5
      Н62



Рецензенты:
д-р филол. наук В.В. Химик (C.-Петерб. гос. ун-т);
           канд. филол. наук М.В. Рейли (Ин-т рус. лит-ры (Пушкинский дом) РАН)


    Никитина А.В.
Н62 Русская демонология [Электронный ресурс]. — 3-е изд., стер. — М. : ФЛИНТА, 2013. — 400 с.

          ISBN 978-5-9765-1767-7

           В книге собраны известные и не очень известные персонажи «низшей» мифологии, продолжающие и сегодня «жить» в народных верованиях, - домовому, лешему, водяному, ходячему покойнику, колдунам и прочим представителям нечистой силы. Автор предпринял попытку в облегченном варианте (без основательного погружения в глубины научных исследований с их неизбежной, но необходимой систематикой, скрупулезным анализом и непростой терминологией) познакомить читателя с малой частью сложного многомерного мира народных представлений.
           В книге даны не просто отдельные характеристики мифологических персонажей, но цельные их образы: у каждого свои «обязанности», сои привычки, повадки, свой стиль самовыражения. Рассказывается не только о самих «героях», но и о бытовавших с древних времен приемах безопасного сосуществования с ними, а также о сложившейся в народном мировосприятии системе правил и запретов, т.е. о том, что можно и чего нельзя делать, находясь в контакте с этими существами.
           Читателям предоставляется возможность погрузиться в удивительный мир народного мифологического рассказа и получить истинное удовольствие от живой народной речи, яркой и емкой, точно передающей переживания самого рассказчика, его искренние чувства.

УДК 398.41
ББК 82.3(2Рос=Рус)+63.5








ISBN 978-5-9765-1767-7

© Издательство «ФЛИНТА», 2013

                                    ОТ АВТОРА

         Это было в Казани, в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году, в последних числах холодного снежного ноября. Мы —мама, я и моя маленькая сестренка, которой нет и года, — живем у бабушки. Мы приехали из Ленинграда на похороны деда и остались на пару месяцев — вместе в суете легче справляться с горем. Все как в сказке: крепкий деревянный дом, тонущий в сугробах, две большие русские печи с весело пожирающим березовые дрова огнем... Сходство с деревней почти полное: собачий лай по утрам и стук задвигающегося засова в массивных деревянных воротах на ночь, днем скрип снега под валенками местного почтальона Валеньки и гулкое бряканье пустых ведер о гнутое коромысло, когда женщины направляются за водой на колонку...
         Наша улица лежит на дне глубокого оврага, и дальний край каждого двора выходит на круто задирающийся вверх овражный склон. По этим склонам тянутся сады —у каждого дома свой. Летом улица утопает в зелени и цветах, но зимой застывшие в снегу черные силуэты разросшихся деревьев выглядят страшновато, особенно в густых сумерках.
         Сороковой день еще впереди, поэтому зеркала в комнатах завешаны, и повсюду стоит какая-то особенная тишина. У бабушки глаза не просыхают, она медленно бродит по дому и, накрывая на стол, неизменно ставит прибор для дедушки. забывая, что его уже нет...
         Каждый вечер иерея сном мама борет фонарик, и, закутавшись, мы выходим в холод и темноту посетить находящиеся во дворе удобства. Вот и теперь время уже близится к одиннадцати, и мы, как обычно, выходим на крыльцо, ио не успеваем пройти и половины двора, как мама вдруг останавливается, гасит фонарь, разворачивает меня лицом на черную массу деревьев и шепчет: «Слушай!.. Ты слышишь?!». И я слышу -- из мрака с замерших ветвей на пас несется птичье пение. Это была какая-то фантастика: зима, стужа, ночь и во всем этом звонкий, чистый голос птицы...
         Она пела минут десять-пятнадцать, а мы стояли вдвоем и стыли, не в силах уйти. Наконец, когда совершенно закоченевшие мы ввалились в дом, мама сквозь слезы сказала испуганной бабушке: «Это папа... Это его душа прилетала прощаться с

       нами... ».

От автора

          Надо сказать, что мама моя была человеком городским, вполне современным и практическим, обладавшим изрядной долей здорового скептицизма, словом, в ней не было ничего, что давало бы повод подозревать у нее присутствие мифологического сознания. Однако найденное ею объяснение и та безапелляционная уверенность, с какой она заявила о том, что это было (кстати, эта уверенность не покидала ее до конца жизни), говорят об обратном. Быть может, мы и в самом деле сами не знаем, что сидит в глубинах нашего «я», а обволакивающий сии глубины цивилизованный «слой» не столь велик и не так уж крепок, как нам кажется.
          С позиций мифологических представлений, в наше время оказались разрушенными и стройная система взаимосвязанных оппозиций, на которых держался древний миропорядок, и сама связь, которая обеспечивала сосуществование и контакт разных миров. И если раньше было ясно, что между миром «своим» и миром «чужим» пролегает граница, пусть невидимая, неясная, но человек знал время, когда она становится проницаемой, знал места, где это происходит, и знал средства, которые открывают или держат границу на замке, — ныне везде главенствует хаос. Все смешалось, и то, что принадлежало своему миру, становится чужим, и прочно забыты те правила, которые когда-то обеспечивали порядок и целостность, одним словом, мир постепенно утрачивает смысл и превращается в абсурд — «... если Вселенная внезапно лишается как иллюзий, так и познаний, человек становится в ней посторонним» (А. Камю. Миф о Сизифе).
          Похоже, что цивилизованное человечество, наталкиваясь то тут, то там на фрагменты рухнувшего мифологического мира, с одной стороны, уподобляется этакому воробью-солипсисту: «Открою глаза —есть кошка, закрою глаза — нет кошки... » — ведь так удобно рассматривать объект, поставив его в зависимость от собственного восприятия. С другой стороны, судя по всему, у человечества наблюдается ностальгия по тому миру, который оказался утраченным.
          И это относится не только к тем, кто продолжает жить непосредственно «на развалинах», о чем свидетельствуют простодушные признания не такого уж давнего времени, сродни записанному в начале XX в. А. Е. Бурцевым: «Вспомнишь про старое-то время, так и загрустуешь: настоящая полная наша жизнь была при леших-то...». Это относится и к тем, кто может считаться абсолютно оторвавшимся — к горожанам, погрязшим в скептицизме, проблемах городского транспорта и ухудшающейся экологии, ушедшим с головой в бесчисленные дела и проводящим за компьютером больше времени, чем, скажем, в семье.
          Судя по всему, именно в этой ностальгии кроется причина постоянной оглядки на средневековье, по не на то, о котором пишут серьезные труды историки и археологи, а на некое мифическое средневековье, идеализированное совмещение различных пространств и времен — густое средоточие всего: европейского рыцарства, кельтских обрядов, верований самых разных народов (причем в очень своеобразной смеси язычества и христианства), всевозможной магии и, конечно же, разнообразных мифи

От автора

5

       ческих существ, как происходящих из сонма больших и малых языческих богов, так и порожденных сказочными или литературными фантазиями. Все это современный человек нс без удовольствия загружает в свой внутренний мир благодаря возможностям существующих форм искусства, средствам массовой информации и, конечно же, сети Интернет. При этом у него ист ощущения, что тем самым, возможно, он вносит свою посильную лепту в разрегулированиость этого мира.
           Неудовлетворенность тем, что есть в мире настоящем, вызывает рецидивы обращений к идеализированному утраченному как к своего рода отдушине и даже попытки «вернуть» его. создать некое его подобие для себя и своих единомышленников...
           По-видимому, в этом и кроется увлечение молодых (и не очень молодых) людей ролевыми играми: одни играют в индейцев, другие в различных представителей толкиновского Средиземья, третьи напрямую обращаются к язычеству: кто к кельтскому, а кого вполне удовлетворяет свое славянское. Разумеется, предисловие •• • это не место для рассмотрения, например, «языческих общин города Питера» (статья о таковых была опубликована в «Вечернем Петербурге» от 19 июня 2002 г.), однако стоит подчеркнуть то важное, что не прошло мимо внимания журналиста: «...питерские язычники — эго в основном молодежь 16-20 лет, учащаяся в технических вузах. Они смелы, энергичны, стремятся построить жизнь по-своему... ».
           Думаю, что решительно прав Роберт Фрост в том, что, «увидев человека, забравшегося на ель, вы можете счесть его эскапистом, но, может статься, он хочет там что-то найти...». Уход от действительности и поиск иных смыслов в данном случае —это две стороны одной медали.
           Свидетельством явного неравнодушия к забытым верованиям и мифологическим представлениям является и повальное увлечение Гарри Поттером. Не так давно в газете попалась интересная заметка, она совсем короткая, поэтому позволю себе привести ее полностью: «Против Гарри Поттера, в одночасье ставшего популярнее Маугли, Бильбо Бэггинса и Карлсона, ополчилась Церковь, и православная в том числе. Этот интеллигентный очкарик оказался для нее не хуже любого экстремиста. Священнослужителям кажется, что именно из-за книжек Роулинг они теряют свою паству — языческий мир, придуманный английской писательницей, оказался более привлекательным и заразительным, чем того хотелось бы современным богословам. Один из священнослужителей Московской епархии признался, что „некоторым вещам па этом свете нет места. Если кто-то сожжет книгу о Гарри Поттере, я его пойму, человек должен защищаться¹⁴. Шутки шутками, но попахивает истерией 30-х годов XX века с их пылающими кострами. Бедный Гарри» (Санк т-Петербургский Курьер. 2002. №24. С. 23).
           Оставим в стороне вопрос о том, нуждается ли в сочувствии Гарри Поттер, более важным представляется то. что па книги о нем есть несомненный спрос, п уже вышли на экраны (и не безуспешно) первые порции его школьных приключений, и ожидается продолжение... Кстати, и Джанет Роулинг продолжает писать, а на пол

От автора

        ки отечественных книжных магазинов встают не только горячие переводы книг про Гарри, там множатся разнообразные перепевы его житейских неурядиц — приключения Тани Гроттер и других. Этот своеобразный эффект «отдачи» (от литературы — к экрану — и снова к литературе) можно было наблюдать и с «Властелином колец»: ажиотаж вокруг масштабной экранизации выдал мощную ответную волну обращения к толкиновской трилогии и ко всему проросшему на этой почве. Можно только подивиться всплеску интереса в современной молодежной среде к фактически культовому произведению неформальной «хиппующей» молодежи середины XX в., всплеску, вызванному экранизацией. Отечественное кино тоже пытается не отставать—уже есть «Ночной дозор», а в перспективе «Дневной» с «Сумеречным»...
         Кинематография, таким образом, не отстает от литературы, прессы и телевидения. А последнее вообще преуспело, поскольку, не считая самых разнообразных программ и передач в тему, всяк желающий может с головой окунуться в современный мир, наполненный мистикой на любой вкус, который предлагают как зарубежные («Полтергейст», «Твин Пикс», «Зачарованные» и др.), так и подоспевшие отечественные телесериалы («Черный ворон», «Если невеста—ведьма», «Упырь» и т. д.).
         Намеренно прохожу лишь по материалу «широкого потребления», который сам попадается на глаза, и не затрагиваю того богатейшего уже существующего в рамках темы фонда литературной, кино- и телепродукции самого разного уровня. В известном смысле, интерес к древним верованиям и мифологии у человечества нс преходящ, другое дело, те формы, которые приобретал этот интерес на разных ступенях его развития. Похоже, на сегодняшний день вкусы изменились настолько, что нашему современнику уже недостаточно просто удовлетворить любопытство по этому предмету, по ему не нужна и исчерпывающая информация, мало заботят глубинные связи и объяснение причин. Так что же ему нужно?
         В гораздо большей степени, чем его предшественники, наш современник оказывается ленивым потребителем — тем более, что информацию сейчас получить очень просто, ее много, и она легко доступна (о качестве нужен особый разговор). И потому ныне берутся в расчет, как правило, следующие положения:
         —  полученная информация должна удовлетворить спрос, т. е. извлекается только то, что представляет конкретный интерес (это приводит к поверхностности и фрагментарности);
         —  информация должна быть четко и компактно сформулирована, следовательно, остается самое главное, отсекаются неясности, убираются полутона (это приводит к упрощению и одномерности);
         —  в роли ведущего стимула выступает возможность практического применения; причем все происходит на фоне завышенной самооценки (возникает ложное представление, что приобретенных знаний достаточно, чтобы справиться с любой ситуацией).

От автора

7

          Не это ли привело к феерическому выбросу в пашу обыденную среду чародеев, магов и целителей в Бог знает каком колене, которые предлагают вернуть все и навсегда, снять любую порчу, родовые проклятия, а заодно и венец безбрачия, запрограммировать на удачу или подкорректировать судьбу?..
          О том же растущем внимании к мифологическим персонажам, к магии (и все это желательно к потреблению на игровом уровне) свидетельствует, например, и прелестная рекомендация для тех, кому домовой не дает спокойно работать на компьютере. Открываем газету и читаем: «Чтобы задобрить „домового", хозяйничающего на сайте, нужно в главную папку документов положить хорошенькую картинку, озаглавленную „hhh.gif". Домовой будет разглядывать картинку и перестанет мешать вашей работе» (Приметы компьютерного мира // Санкт-Петербургский Курьер. 2002. К®25. С. 22).¹ Чудесно, не правда ли?
          Единственное, что может (если может) сойти в данном случае за слабое утешение, это то, что мир болеет сим поветрием сообща. Правда, на трезвый традиционный взгляд случаи, когда человек на возрасте принимался «доигрывать», воспринимались как сбой, нарушение естественной ритмичности жизни — ведь «все идет в свой черед». Следовательно, все то, о чем шла речь выше, может восприниматься как сигналы о явном неблагополучии в развитии современного общества...
          В фольклоре любого народа живут рассказы, повествующие о контактах человека с существами, чья сущность с точки зрения современного человека непостижима, а возможности не поддаются объяснению привычными методами. У каждого народа есть свой «набор» таких существ, однако немалая их часть с полным правом могла бы считаться интернациональной и, хоть названия, имена или прозвища разнятся, но, по сути своей, во многом демонстрируют сходство. Все это указывает на сходство бытовавших когда-то у разных пародов верований, связанных с окружавшей

            ¹ Подчеркну еще раз, что газетные материалы, которые здесь приводятся, не подбирались и не отыскивались мною намеренно — никаких «Оракулов», «Не скучай», «Не зевай» или «24 часов» и т. п. Достаточным оказалось пролистать номера приходящего в дом еженедельника «Санкт-Петербургский Курьер» за май и июнь. На мой взгляд, то, что поиск информации нс требует усилий, безусловно, свидетельствует о востребованности информации на темы языческих верований и бытовой мифологии, и говорит о существовании постоянного к ним интереса, причем у разных слоев публики. В подтверждение сказанного приведу еще одну попавшуюся на глаза информацию (уже. правда, из «АиФ») о результатах социологического опроса на тему «Верите ли вы в вещие сны?». По данным moHjtoring.ru — 51% опрошенных ответил положительно, 42% — отрицательно и 2% не знают, что сказать (АиФ. 2002. №26. С. 22). Вот так.
           Стоит опять же обратить внимание на то, что информация по опросу была дама в рубрике «На досуге», о домовом, хозяйничающем на сайте, можно было прочитать в развлекательном разделе «Петербургские тайны», а приведенная ранее заметка о гонениях на Поттера хоть и была помещена на страницу «Литературный четверг», однако же без сомнения написана, что называется, в легком жанре. Понятно, что на трех с половиной газетных заметках выводы нс делаются, но в данном случае и размещение материала, и его подача, и стиль изложения указывают на весьма поверхностное, проще говоря, легкомысленное к этому материалу отношение.

От автора

Рис. 1. Старушка, рассказывающая сказки в зимний вечер.

      их природой и окультуренным пространством, с миром мертвых, с магией слова или ритма, с цветом и со многим, многим другим...
         Взять хотя бы домашнего духа: шотландский brownie, мягко говоря, не совсем то, что немецкий Hausgeist, а на русского домового он и вовсе не похож... Между двумя последними также проступают существенные различия, заметные, например, в представлениях о происхождении этих духов (в одном нередко видят душу умершего ребенка, другой выступает как первопредок, основатель родового гнезда), но их основные функциональные характеристики во многом совпадают.
         «Въ 1132 году, мпогимъ лицамъ въ гильдесгеймскомъ епископствЬ показывался некоторое время весьма шаловливый духъ. Онъ являлся в видЬ крестьянина в шапкЬ, отчего поселяне звали его на саксонскомъ наречш Hiideken (шапочка). Этот дух любилъ водиться съ людьми, то показываться, то становиться невидимкой, рас-прашивать и отвечать на вопросы. Онъ никого не обижалъ напрасно. Но когда надъ

От автора

9

      нимъ насмехались или оскорбляли его, онъ отплачивалъ за зло с лихвою... »² — перед вами начало фрагмента старинной немецкой хроники, повествующего о домовом духе, что «жил» в XII в. в Гильдесгеймс и оставил по себе немало памятных историй.
            Даже те особенности поведения духа Хюдекена, что были только перечислены и не попали под подробное красочное описание хрониста, могут быть охарактеризованы как типические и для русского домового. И пусть в древнерусской литературе домашний дух упоминается как бес-хороможитель, в народных представлениях, дошедших до наших дней, в нем прежде всего видят родича и пращура, звено, связующее живущих и умерших, хранителя данного рода и семьи, и только йотом вспоминают о принадлежности домового к миру мертвых и о вытекающих отсюда возможных опасностях для живых. Именно таким он «дошел» в народных рассказах до наших дней. И надо признать, что истории о домовом составляют наиболее обширную развернутую (живую) группу среди рассказов о русских мифологических персонажах.
            В самом деле, о многих теперь и не услышать. Прежде, бывало, в каждом овине — овинник, па каждом гумне — гуменник, в воде — водяной, а в лесу — леший... И нс то, чтобы все они сошли на нет или попросту «перестали водиться», — все гораздо проще: когда перестают обращать внимание и замечать, когда веру сменяют сомнение и скепсис, а на их место, в свою очередь, приходят равнодушие и безверие, вот тогда наступает забвение и уход в небытие.
            Когда-то у бытового мифологического рассказа (иногда предпочитают пользоваться более компактным термином былинка} была весьма важная и почетная задача—он на ярких, легко запоминающихся примерах учил искусству сосуществования с окружающим миром. Мир этот, населенный разнообразными сущностями, «жил» по своим законам, и человек, вступая с ним в контакт, должен был знать, что допустимо, а чего категорически нельзя — исход контакта, в большинстве случаев напрямую зависел от подготовленности контактирующего человека. Ибо представители иномирья, будь то природный мир или мир мертвых, по сути своей ни добрые, ни злые, они становятся таковыми в процессе контакта. Следовательно, мифологический рассказ был своего рода сводом правил, норм поведения, и для человека, оказавшегося па перекрестке миров, — а любой контакт с другим миром, как известно, ставит человека в «пороговое» состояние, делает его открытым и беззащитным, — он был, в сущности, единственным руководством к действию.
            Надо признать, что народный мифологический рассказ как жанр отличается удивительной живучестью: он жил себе и жил... Причем былина, народная песня, сказка, пословица, примета и многие другие фольклорные жанры и формы находили своих собирателей и исследователей, по не былинка. Она дождалась своей очереди
            ²Текст приводится мною без синтаксических и орфографических изменений в соответствии с изданным в 1881 г. русским переводом сочинения «О Германии. Часть I: Германия до Лютера» Генриха Гейне.

От автора

      лишь тогда, когда жанр начал себя изживать. Сегодня мы можем смело говорить об утрате мифологическим рассказом своей основной функции — мало кто в наши дни нуждается в рецепте как себя вести и что делать, если, прогуливаясь погожим летним вечером, обнаружишь на парапете набережной русалку... Чего там, ведь даже пятилетний малыш теперь сильно сомневается в существовании Деда Мороза, соответственно для бедной кикиморы шансы вообще равны нулю.
         Однако об исчезновении жанра говорить рано и, более того, несправедливо. Былинка жива, и у нее даже нашлось чем восполнить утраченную информативнообучающую функцию — на первый план вышли теперь эстетика и само искусство рассказа.
         Попробуйте-ка рассказать так, чтобы никто из слушающих не усомнился, что все это правда, чтобы мурашки побежали по коже и появился блеск в глазах... Хороший рассказчик — мастер, и прекрасное его ремесло ценилось на вес золота и было нарасхват во все времена.
         Читателю придется свыкнуться с тем, что в тексте постоянно приводятся записи народных рассказов, выдержки из них и даже отдельно взятые фразы, выражения и слова. Сделано это, разумеется, намеренно, поскольку предлагаемая книжка имеет своей целью не только познакомить читателя с персонажами бытовой мифологии, но и дать ему возможность почувствовать специфику жанра мифологического народного рассказа. В большинстве приводимых текстов легко ощутима живая речь рассказчика со всей ее изумительной образностью и потрясающими характеристиками, но и это, пожалуй, не самое главное. В этих рассказах, пусть даже не воспринимаемых на слух, как это должно быть, а читаемых, все же присутствует и передается читающему переживание самого рассказчика, они дарят чувство сопричастности к тому, о чем ведется рассказ. И даже такие «издержки» жанра, как часто встречающиеся в рассказах местные топонимы или имена, прозвища и фамилии непосредственных участников того или иного случая, на самом деле не должны восприниматься как элементы мешающие, а как раз наоборот, они призваны усилить впечатление реальности происходившего.
         Втайне надеюсь, что получившиеся очерки позволят читателю взглянуть по-новому на упоминаемых на этих страницах персонажей. Возможно, что по прочтении у него даже возникнет желание узнать обо всем этом побольше и поподробнее.
         С чувством глубокой признательности упоминаю здесь собирателей и исследователей бытового мифологического рассказа —А. Колчина, А. Е. Бурцева, П. Н. Рыбникова, С. В. Максимова, В. П. Зиновьева, О. А. Черепанову, Н. А. Криничную, М. Н. Власову, Е. С. Ефимову, М. В. Рейли и многих других, тех, чьими трудами и материалами я пользовалась, работая над этой книжкой.