Не бывает пророка в отечестве своем

М.С. Колесов

НЕ БЫВАЕТ ПРОРОКА В ОТЕЧЕСТВЕ СВОЕМ …

Прав был Христос: нельзя 

стать 
пророком 
в 
своем                                                          

отечестве, тем более в таком 
отечестве, как Россия.

А.А.Зиновьев

На всем «постсоветском» пространстве не найдется людей, кого бы так или иначе, 

не коснулся распад Советского Союза. Гибель страны – это землетрясение. Оно всегда 
неожиданно, от его последствий гибнут, прежде всего, самые незащищенные,  для тех, кто 
остался в живых, жизнь уже никогда не будет прежней. 

Многие политологи и публицисты сегодня пытаются понять и объяснить, почему 

произошло эта политическая катастрофа, изменившая жизнь миллионов людей на 
планете. Среди них особое место занимает  «великий социолог» А.А. Зиновьев.

Александр Александрович Зиновьев в 17 лет (1922 г.р.),* по его словам,  

арестовывался по обвинению в «подготовке покушения на Сталина». Затем участвовал в 
Великой Отечественной войне в качестве военного летчика. После войны он окончил 
философский факультет МГУ, в котором впоследствии преподавал математическую 
логику. Из-за публикации заграницей его книги «Зияющие высоты» (1976 г.) он вынужден 
был выехать в ФРГ, где опубликовал ряд книг, главным образом, в жанре «политического 
романа». По возвращению на родину он обращает на себя внимание  публикациями и 
выступлениями в СМИ, стремясь сохранить амплуа философа-критика, «нового русского 
Сократа». 
Однако 
его 
популярность 
значительно 
превышает 
читаемость 
его 

многочисленных книг, которые «морально» устаревают быстрее, чем успевают стать 
доступными читателю. Сегодня его книги больше представляют интерес как этапы 
эволюции самого автора, который принадлежит к знаменитому поколению «диссидентовсемидесятников» «пророков» эпохи «развитого социализма». 

Их творческие биографии начинались одинаково с юношеской «фронды», 

постепенно перешедшей в «интеллигентную оппозицию», которая, в конце концов, 
закончилась политическим «остракизмом». И завершение их биографий тоже практически 
одинаково. Когда столь презираемый ими «коммунистический строй» рухнул, они стали 
на Западе никому неинтересны, им прекратили выплачивать хорошие гонорары за их 
устаревшие книги, и им пришлось возвращаться на Родину, чьи «пороки» и «мерзости» 
они столь усердно обличали на протяжении многих лет. Но Родина почему-то встретила 
их без цветов и оркестров. Тогда они вдруг «прозрели»: нет, — не в том, что они были 
«неправы», а в том, что их «неправильно» поняли. Они этого не хотели. Они имели в виду 
совсем «другое». Эти люди мнили себя «пророками», мудрыми наставниками,  
ироничными учителями неразумного «русского народа», но народ не обратил на них 
внимания. А о некоторых даже просто забыл. Неблагодарная страна, неблагодарный 
народ! Тем хуже для нее и для него! Теперь они взялись «обличать» эту страну и «судить» 
ее народ за то, что он во время не внял их пророчествам.

Вряд ли кто-нибудь из этих «обществоведов» вспомнил слова великого 

американского сатирика Марка Твена, который предупреждал своих подражателей о том, 
что страницы каждой книги пропитана ядом, все дело в том, какую дозу яда принимает 
читатель, и она может оказаться для него смертельной. 

*Статья написана при жизни А.А. Зиновьева.

«Предтеча»

Александр Зиновьев, философ-логик, в вполне зрелом возрасте решил попробовать 

себя в публицистике и написал книгу «Зияющие высоты», которая сделала его 
знаменитым, хотя в Советском Союзе эту книгу тогда мало кто смог прочитать, так как она была издана 
заграницей. Наш интеллигентный читатель имеет обыкновение преувеличивать факт 
печатания того или иного автора заграницей. Этот факт отнюдь не означает известность 
или популярность «там» этого автора. Заграницей печатают тысячи авторов разных стран, 
и никто о них не знает, кроме узкого круга специалистов-литераторов и студентовфилологов. Там нет привычки читать какую-либо книгу «просто так». Трудно себе 
представить, например, президента США, читающего на досуге «Зияющие высоты».
Перечитывая эту книгу сегодня, можно только удивляться, почему она принесла автору 
столь скандальную известность, даже делая коррективы на время. Если бы она и была 
напечатана в Советском Союзе в конце семидесятых годов, она вряд ли обратила на себя 
внимание широкого читателя. По жанру — это политический фельетон,  скрытый 
политический «подтекст» которого остается понятен, прежде всего, автору и его 
ближайшему окружению. Но книга написана преднамеренно под «заграничный заказ», 
для читателя, который гиперболический язык автора воспримет (при неизбежных 
«потерях» перевода) как протокольный язык свидетельских показаний. Известно, что они 
«там» нашего «юмора» не понимают. То, что для нас «юмор», для них   — «реальность». 
Если прочитать книгу Зиновьева, «выключив юмористическую защиту», — то это 
«чистейших помоев» пасквиль —
не на государство, — а на свой народ, написанный 

ветераном войны и философом-профессионалом. 

Представляет ли интерес эта книга для современного читателя? Да, отчасти.
Прежде всего, интересны рассуждения философа о «социальных законах», которые  

как «определенные правила поведения людей», в основе своей имеют «исторически 
сложившееся и постоянно воспроизводящееся стремление людей и групп людей к 
самосохранению и улучшению условий своего существования в ситуации социального 
бытия». «Примеры таких правил: меньше дать и больше взять; меньше риска и больше 
выгоды; меньше ответственности и больше почета; меньше зависимости от других; 
больше зависимости других от тебя и т.д.». [1;.43]. Эти законы естественны и отвечают 
исторически сложившейся природе человека и человеческих групп. Вместе с тем, он 
утверждает, что «примеры людей, которые оказались способными пойти наперекор 
социальным законам и благодаря этому стали предметом величайшего уважения граждан, 
еще более укрепляют в мысли о том, что эти законы отвратительны, а точнее говоря — то 
это вовсе не законы, а что-то противозаконное».

К чему бы это? Оказывается «основная трудность познания» общественной 

жизнью заключается в том, чтобы показать, что «нашей общественной жизнью управляют 
не благородные титаны, а грязные ничтожества». Автор рассуждает о том, что 
установление строя («изма») в какой-либо стране зависит не от социальных законов, а от 
«сложного стечения исторических обстоятельств», в том числе от того, смогут ли люди 
создать «институты», которые сумеют противостоять социальным законам. Если не 
смогут, тогда социальные законы могут приобрести «огромную силу» и создать «особый 
тип» общества, в котором будет процветать лицемерие, насилие, коррупция, халтура и 
хамство. «Здесь утверждается искаженная оценка личности —
превозносятся 

ничтожества, унижаются значительные личности. Наиболее нравственные граждане 
подвергаются гонениям, наиболее талантливые и деловые низводятся до уровня 
посредственности и средней бестолковости. …Над обществом начинает довлеть угроза 

превращения в казарму. …Общество такого типа обречено на застой и на хроническое 
гниение».[1; 45, 46].*

Все вышеизложенное вроде бы правильно.  Но Зиновьев как логик грешит 

отсутствием Логики. Если «социальные законы», столь «отвратительные» автору, суть 
«независимые» (объективные) правила поведения человека в обществе, то, что же тогда 
такое «исторические обстоятельства» как не проявление этих законов? И почему  
следование этим законам неизбежно должно привести общество к «застою» и «гниению», 
а «наиболее нравственные граждане» — это те кто, нарушая эти  «социальные законы», 
заслуживают уважения и признания 
тем же обществом, иначе общество превратится в «казарму»?

Оказывается: «Для высокоразвитого в гражданском отношении общества проблема 

свободы вообще имеет совсем иной смысл, чем для общества с неразвитой 
гражданственностью».[1;64]. Ясно, о каком обществе с «неразвитой гражданственностью» 
идет речь. Рассуждая в связи с этим о свободе художника, автор выводит великолепную 
формулу. «В искусстве действовал всегда закон: чем выше зад, который удается вылезать 
художнику, тем крупнее художник. Нельзя быть крупным художником, не будучи 
художником короля». 

Весьма красноречиво описывая «путь к власти» и  технологию ее «удержания» 

через посредство увеличения «холуев», дискредитации конкурентов, устранения «лиц, 
знающих им цену» и пр., Зиновьев формулирует свою концепцию карьеры: «есть два 
способа возвыситься: стать самому больше или сделать других меньше». 

Рассуждая об индивиде и его «уме», Зиновьев пишет, что «чрезмерный ум, 

например, так же опасен с социальной точки зрения, как и чрезмерная глупость». Но, в 
условиях «засилья» социальности «выдающийся ум воспринимается как ненормальность, 
а выдающаяся глупость — как выдающийся ум». «Будь как все — вот основа основ 
общества, в котором социальные законы играют первую скрипку».

С точки зрения автора социальная личность это «нормальный индивид», сумевший 

добиться достаточно высокой степени независимости от социальных групп своего 
общества вообще, который «не живет интересами дела, а участвует в деле ради своих 
интересов». В связи с этим он утверждает, что социальный тип общества в значительной 
степени  характеризуется типом руководителя. «Основной принцип социальных действий 
руководителя представить свои личные интересы как интересы руководимой группы и 
использовать руководимую группу в личных своих интересах». Автор намекает на то, что 
правила служебной карьеры складываются «исторически». «Дело в том, что в реальных 
социальных отношениях реальной является лишь номинальная оценка личности, а 
реальная является лишь нереализуемой возможностью». 

«Социальное господство» в условиях, когда есть «господа, но нет хозяев», 

продолжает Зиновьев, порождает систему бесхозяйственности, безответственности, 
обезличенности. По этим причинам в системе руководства складывается «гангстерская 
система» сознания и поведения, сознание моральной незаконности и непрочности своего 
положения и потребность в постоянном оправдании, подтверждении. Все успехи, 
достигнутые  обществом, считаются достигнутыми благодаря мудрости руководства. 
Руководители стремятся представить свою деятельность как деятельность на благо 
народа, волею народа. «Поскольку власть в силу социальных законов  присваивает ум и 
волю общества, она, естественно стремится фактическое положение дела сделать 
максимально близким к этому идеалу и рассматривает своеволие лиц, которые без ее 
ведома, начинают размышлять об  обществе, его законах, о системе управления, о 
состоянии хозяйства, права, печати, искусства и т.д. — как незаконное вторжение не в 
свое дело». [1;128].

*Цитирование производится с сохранением грамматики и синтаксиса автора.

В духе того времени, когда была написана книга, Зиновьев с презрением называет 

Хрущева «Хряком». «Хряк — второй после Хозяина Заведующий. Совершил много 
выдающихся дел. Разоблачил Хозяина. Просверлил норку на Запад. Засеял пустыри 
кукурузой… Боролся за мир во всем мире, для чего мотался по белу свету и потешал 
обывателей… Как и Хозяин, был произведен в гении. Когда находился в зените славы и 
власти, был скинут своими верными соратниками со всех постов, облит помоями и сослан 
на пенсию. Похоронен не в Главной Стене, а на Старобабьем кладбище».]1;147].

В разоблачении «культа личности» «Хряк» лишь ловко присвоил себе то, что 

сделали другие, и заслуживает ни восхищения, а «презрения и насмешки». «Акция Хряка 
была отчасти акцией правящей группы, причем акцией самозащиты. Они боялись за себя. 
…Эта акция отчасти была выгодной акцией Хряка в борьбе за личную власть и в 
удержании ее. Тут даже нельзя сказать, что он преследовал свои личные цели, — такие 
люди не имеют целей. Просто он слепо подчинялся механизму взятия и удержания 
власти».[1;154-156].

О Сталине Зиновьев отзывается тоже в духе времени: «…Хозяин был полнейшим 

ничтожеством, вполне адекватным вытолкнувшей его среде». [1;167].

Через несколько лет Зиновьев изменит свое мнение о «Хозяине» и станет 

«неосталинистом», но сейчас от его слов веет  лакейской.

Небезынтересен его взгляд на историю: «…Если событие социально незначимо для 

современников, оно не может быть социально значимым в истории. …Значимость 
события в истории не может превышать его значимости для современников… Чтобы 
событие стало значимым для истории, оно должно быть предварительно значимым для 
современников». [1;190-191]. Это замечание важно в том значении, которое приложимо 
для оценки событий советской истории, в частности оценки роль ее исторических 
деятелей, например, Сталина и Хрущева. «История, к сожалению, идет так, что идеи 
выдвигают одни, реализуют их другие, а плодами пользуются третьи. А человек живет 
один лишь раз». [1; 218]. Отсюда: «если сильный нуждается в защите, ему помочь 
невозможно». «Чем исключительнее личность, в которой нуждается общество, тем более 
ожесточенную борьбу с обществом она  должна выдержать для утверждения своей 
нужности… Чтобы человека помнили, о нем надо постоянно напоминать. Память в 
истории тоже есть работа». [1;291]. 

Зиновьев делает весьма интересные замечания об интеллигенции. Интеллигенция в 

своей борьбе за справедливость попадает в ловушку, выступая как антисоциальная сила в 
борьбе за неравенство. Это отрывает интеллигенцию от народа.  Стремление создать свою 
собственную культуру и выработать свой стиль жизни приводит к полной изоляции 
определенной части интеллигенции от большинства населения, лучшие ее представители 
оказываются в полной изоляции в своей социальной среде. Все это противопоставляет 
интеллигенцию, с одной стороны, руководству страны, с другой, — народу, и она 
оказывается между «молотом и наковальней».

С этим связан выведенный Зиновьевым «закон глупости»: 
«Начальство умнее подчиненных. …Дело в том, что подчиненным по самому их 

положению невыгодно быть умнее начальства, ибо это ослабляет их социальные позиции 
и даже ведет к конфликтам, в которых умников-подчиненных, как правило, постигает 
жалкая участь. Поэтому подчиненные добровольно стремятся быть глупее своего 
начальства. …Происходит самооглупление, в результате которого интеллектуальный 
уровень начальства, в общем, становится  выше такого у подчиненных. Это и есть сам 
закон…». [1;287].

В заключение своей первой книги он вынужден констатировать, что наш народ 

прекрасно знает, что наша система жизни далеко не идеальна. Но эта система удобна для 
подавляющего большинства населения, которое поносит ее на всех уровнях, но не сменяет 
добровольно ни на какую иную. Но что же тут поделаешь, если «мы родились на большой 
дороге цивилизации». [1;309].