Проблемы российского самосознания: эволюционное становление и революционные ломки

Российская Академия Наук
Институт философии

ПРОБЛЕМЫ РОССИЙСКОГО
САМОСОЗНАНИЯ:

ЭВОЛЮЦИОННОЕ СТАНОВЛЕНИЕ  
И РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ЛОМКИ

Материалы 3-й Всероссийской конференции
22–24 мая 2008 г.
Москва–Пенза

Под общей редакцией доктора философских наук
С.А. Никольского

Москва
2009

УДК 300.36
ББК 15.56
П 78

Редколлегия:

М.Н. Громов, А.А. Гусейнов, А.А. Кара-Мурза, 
И.Е. Кознова (ученый секретарь), В.М. Межуев,
С.А. Никольский (ответственный редактор), Э.Ю. Соловьев

Научно-вспомогательная работа выполнена Ю.Г. Россиус

П 78 
Проблемы российского самосознания: эволюционное 
становление и революционные ломки, Всероссийская 
конф. (2008; Москва–Пенза). 3-я Всероссийская конференция «Проблемы российского самосознания», 22–24 мая 
2008 г. [Текст] / Рос. акад. наук, Ин-т философии; Редкол.: 
М.Н.Громов и др. – М.: ИФ РАН, 2009. – 279 с.; 20 см. – На 
обл. авт. не указаны. – Библиогр. в примеч. – 500 экз. – ISBN 
978-5-9540-0143-3.

В книге публикуются материалы 3-й конференции Института 
философии РАН, проведенной  совместно с регионами в мае 2008 г. 
в Москве и Пензе. Цель конференции –  продолжение  обсуждения 
вопросов, относящихся к теме российского самосознания, взаимодействия в нем  константных и переменных  составляющих в контексте непрерывности/прерывности отечественного исторического 
процесса.

© ИФ РАН, 2009
ISBN 978-5-9540-0143-3

С.А. Никольский

Россия в постсоветские времена: 
необходимость переформатирования культуры

Российская культура переживает трудные времена. У власти укрепились люди, чье представление о нормальной жизни 
идентично представлению о хорошо спланированной спецоперации, и свое предназначение они видят в том, чтоб спецоперацию спланировать хорошо. Их опора – широкий слой таких же 
военных по своему мышлению и недавнему образу жизни людей, опирающийся на массу малообразованного населения, не 
привыкшего думать и руководствоваться нравственными ценностями, выходящими за круг ближнего общения. Культура им 
не нужна. Что же касается мировоззрения и психологии современного военного сословия, то, похоже, его суть за последние 
сто лет не изменилась ни в России, ни где бы то в мире. И потому свидетельство Льва Толстого, хорошо знавшего эту среду и ее профессиональное занятие, остается в силе: «Война …
самое грязное дело в жизни. …Это любимая забава праздных 
и легкомысленных людей. …А что такое война, что нужно для 
успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель 
войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство..; обман 
и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, 
невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – 

3

это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, 
дают большую награду»1.
Военные – необходимая часть современных обществ. Но в цивилизованных странах военные не стоят у власти. Что же касается 
современной России, то от того, что четыре пятых государственного аппарата, выходцы из спецслужб и военных ведомств, формально не носят погон, власть не перестает быть военной. (Как они 
сами не без гордости говорят о себе: «Чекистов бывших не бывает»). А значит, дисциплина, верность уставу и присяге для них по 
определению выше закона и морали. «Сила выше правил» – таков 
главный алгоритм современной российской жизни.
Но сколько бы мы ни наращивали военных мускулов, на силу 
всегда находится другая сила, и значит, ставка на военное соперничество и милитаризацию общества бессмысленна. И если, допустим, созданная социальная структура современной России временна и исторически вынуждена, то резонен вопрос: собираемся 
ли, и если да, то когда и как именно намерены ее менять?

***

В последние годы исследования специалистов в области теории культуры, которые, что неожиданно для гуманитарного знания, 
были поддержаны рядом экономистов, все больше обосновывают 
казавшийся ранее сомнительным тезис о том, что «в экономическом и политическом развитии культура имеет значение». Слова 
эти беру в кавычки из-за их чрезмерной общности. Но на самом 
деле речь идет о том, как в развивающемся обществе (тем более 
избравшем глобальную цель перехода от одного уклада жизни к 
другому) культура способствует или препятствует прогрессивному 
развитию в экономической и политической сферах.
То, что эта проблема имеет серьезное практическое значение 
для нашей страны, очевидно. Редкие политические или экономические дебаты обходятся без апелляции к началу 90-х гг. прошлого 
века, когда страна избрала для себя путь демократического и рыночного развития. При этом в научной дискуссии всегда находился 

1 
Толстой Л.Н. Война и мир // Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22 т. Т. 6. М., 1980. 
С. 219.

такой ее участник, который заявлял о неприемлемости для «русского менталитета» ценностей, в основном – западных, которые 
в него пытаются привнести вместе с идеями демократии и рынка 
из иных культур. То есть в дискуссиях имеет место прямая апелляция к культурному фактору, который исключает или затрудняет 
преобразования определенного рода при движении в избранном 
направлении. Какие же именно свойственные русской культуре 
элементы, если таковые имеются, мешают трансформации общества в его движении к демократии и рынку? И, напротив, имеются 
ли в ней, культуре, такие составляющие, которые такому переходу 
способствуют и на которых следует делать акцент? А если таковых 
нет, то могут ли они быть привнесены извне?
Прежде чем отвечать на поставленные вопросы, я предложил 
бы согласиться со следующим адекватным для нашей темы определением культуры. Культура – это совокупность смыслов, ценностей, представлений и установок, разделяемых членами общества. 
Она формируется общественной средой, религией и общей историей и передается от поколения к поколению посредством воспитания детей, религиозных практик, системы образования, средств 
массовой информации и отношений между людьми.
Важно также понимать, что то первоначальное, что требуется при подготовке к рассмотрению вопроса об изменении (переформатировании) культуры, есть четкое понимание того, что сама 
нация, признавая определенное несовершенство своей экономической и культурной жизни, должна настраиваться на позитивные 
перемены, т.е. относиться к ним не агрессивно-негативистски, а 
творчески-конструктивно, ориентируясь не на вопрос «Кто виноват?», а на вопрос «Что мы сделали не так и как неправильное 
переделать?». Без этого вызревшего в обществе понимания необходимости перемен никакие серьезные изменения невозможны.
Ориентируясь на «конструктивный» вопрос, попробую выделить в русской культуре те негативные элементы, которые, как мне 
кажется, в ней имеются и которые препятствуют желаемым переменам. Обратившись к результатам исследований, проведенным специалистами по развитию ООН во многих странах мира в течение 
нескольких лет2, мы можем из ряда выделенных ими явлений обратить внимание на те, которые имеют место и в российской действи
2 
См., например, книгу Л.Харрисона «Главная истина либерализма» (М., 2008).

тельности. В первую очередь это явления, генетически связанные 
с крепостным правом – российским рабством, отмененным менее 
ста пятидесяти лет назад, а также с наследием недавнего советского 
прошлого, бывшего, согласно народной расшифровке аббревиатуры ВКП(б), – «вторым крепостным правом большевиков».
По своим историческим последствиям рабство пагубно тем, 
что формирует у людей психологию зависимости, развивает пренебрежение к труду, ориентирует на прошлое и настоящее, но игнорирует будущее. В результате общество оказывается склонным 
к воспроизведению архаичной централизованной, авторитарной, 
коррумпированной системы правления, а его культура начинает характеризоваться рядом негативных черт. Среди них, прежде всего, 
низкий уровень уважения людей друг к другу, сокращение «радиуса доверия» до лиц ближайшего круга. Складывается и начинает 
признаваться за норму крайняя неравномерность в распределении 
богатства. Люди привыкают думать о себе как о зависимых от произвола властей. В их сознании укрепляется вера в то, что успех 
приходит не в результате длительных и систематических усилий, 
которые может предпринять каждый, а как результат сочетания 
удачи и коварства, что выпадает на долю далеко не всякого и чем 
всякий, если он «умный», непременно воспользуется. Приучаясь 
жить в условиях несвободы, люди привыкают к социальной безответственности, начинают считать нормой коррупцию и непотизм. Привычка к пассивному отлыниванию от труда подкрепляется абсурдной идеей престижности праздной жизни, в которой 
нет связи между «словом» и «делом», равно как пунктуальности и 
ответственности. Неуважение к закону становится повсеместным, 
нередко переходя в свое продолжение – насилие. Во всех неудачах 
винят кого угодно, но только не самих себя.
В свою очередь, на почве этих «культурных ценностей» произрастают национализм (на первое место ставящий «своих», свое 
с ними «кровное родство» и «общее местообитание»), популизм 
(включая перераспределение богатств до того, как они созданы), 
этатизм (право и готовность государства делать в экономике больше, 
чем оно может, а в социальной сфере – меньше, чем обязано) и протекционизм (наказывает потребителей и не требует эффективности 
от производителей). Свою лепту в эту «культурную среду» вносит 
и отечественное православие с его воинствующей нетерпимостью 

6

к иным, прежде всего западным ветвям христианства и гибким моральным кодексом («грех» – «раскаяние» – «покаяние» – «отпущение грехов» – «новый грех»). Впрочем, ко многим усилиям церкви 
население в массе своей относится безразлично, удивительным образом сочетая веру в Христа с верованиями в магию и колдовство.
Вместе с тем ситуация с культурой как совокупностью высоких смыслов, ценностей, представлений и установок в России 
специфична в сравнении с другими странами. Действительно, сама 
по себе отечественная культура, начиная с Радищева, Фонвизина 
и Грибоедова, являет собой огромное богатство, которое могло бы 
одухотворить не одну нацию. Однако для большинства россиян по 
их небрежению, лени и нелюбопытству оно, как сказочный город 
Китеж, остается невидимым. Многие смыслы и ценности, глубоко 
продуманные и сформулированные именно русской культурой еще 
в начале XIX столетия, с тех пор не востребованы или же отодвинуты на задний план. Так, воспетая Пушкиным ценность человеческого достоинства (повести «Капитанская дочка», «Дубровский», 
«Дуэль») сегодня вряд ли стоит в первом ряду. То же можно сказать 
и об основополагающем смысле человеческого общежития: человек 
не может быть средством, но всегда – лишь целью для другого человека (рассказ «Пиковая дама»). Были мало востребованы и выработанные Тургеневым, Гончаровым и Толстым именно для «народного 
употребления» ценности и смыслы «природности» русского человека, дома и хозяйства, дела и недеяния, жизни и смерти, живого 
и мертвого. Вне поля внимания остались лесковские идеи о нравственной пагубности любого насилия, пусть даже совершаемого 
для справедливого возмездия или ради великой и благородной идеи. 
Вместе с тем в сознании прочно закрепилось вдавленное катком советской пропаганды оправдание революционного насилия и террора, допустимости использования любых средств ради великой цели.
Богатое, но не востребованное наследие, извращения советской пропаганды и высокая степень нынешнего равнодушия к 
ценностям и смыслам культуры делают актуальным поиск ответа 
на вопрос – на какие именно смыслы, ценности, представления и 
установки должны быть заменены те, которые нуждаются в замене? Так же прагматически существенна и тема об адресате трансляции культуры. А за ней возникает вопрос о технологии замены 
одних элементов культуры другими.

Конечно, работа по «инвентаризации» смыслов и ценностей, 
которыми мы в основном руководствуемся сегодня и об их эффективности при намеченном переходе к новому общественному 
строю жизни, огромна и должна выполняться специально. При 
этом важно помнить, что национальное самосознание обладает 
своеобразной гордостью и просто «заменить» в нем одно другим 
бывает очень сложно. Гораздо легче, если в такой политической 
инициативе присутствует хотя бы элемент преемственности, есть 
возможность опоры на прошлое, в том числе – на сформулированные ранее позитивные отечественные смыслы и ценности. И таковые в русской культуре безусловно есть. Это, например, ценность 
созидательного труда. Так, обращаясь к хрестоматийному примеру, не стоит все внимание акцентировать на мировоззрении «недеяния», исповедуемом Ильей Ильичем Обломовым и при этом 
рисовать его друга Андрея Штольца «предприимчивым дельцом». 
Заметим, что у самого Гончарова таких красок в портрете Штольца 
нет. Штольц – антипод Обломова лишь в деятельности. В том же, 
что касается порядочности, души и сердца, – они братья. Иначе 
не понятно, во-первых, почему Илья Ильич так любит Андрея 
Ивановича и, во-вторых, как его могла полюбить Ольга Ильинская. 
Изображение Штольца в качестве беса делячества – результат идеологической работы советского литературоведения, для которого 
истинно положительным героем мог быть только ниспровергательреволюционер.
В этом же ключе нам «преподнесен» и тургеневский Евгений 
Базаров. А ведь мысль романа состояла в том, что настоящим нигилистом оказывается российская действительность, в которой нет 
места для профессионала и неутомимого трудоголика: герой гиб-
нет от яда мужицкого трупа.
По-иному видятся и чеховские персонажи – доктор Астров, 
предприниматель Лопахин, герой повести «Моя жизнь» Мисаил 
Полознев и другие. Каждодневное будничное дело – истинная ценность и явление, которое должно появиться и появляется в российской действительности и к которому вынуждено приспосабливаться российское общество.
Не менее, чем содержание, существенен и вопрос об адресате – на кого следует ориентироваться: на весь народ или на 
его элиту? Думаю, специальная селекция была бы не уместна. 

Культура – открытое для всех богатство и право каждого желающего пользоваться им. И, возвращаясь к обозначенной в начале 
текста теме «военного руководства» российским обществом, добавлю следующее. Принадлежность людей к определенному сословию, безусловно, не должна быть «пропуском» или «клеймом». 
Дело в готовности каждого к жизни по цивилизационным нормам 
и правилам, в признании верховенства закона и стандартов культуры. А вот то, что в зависимости от состояния общества, от избранных им ориентиров и определенных целей требуется выборочная 
активизация и, напротив, торможение определенных ценностей, 
смыслов, представлений и установок в системе культуры, должно 
быть рассматриваемо как необходимая технология общественного 
развития, технология переформатирования культуры. 

А.А. Кара-Мурза

Кризисы национальной идентичности в истории России

В наборе представлений каждого народа, в составе его общественного сознания существует смысловой сгусток, некое ядро, 
которое отвечает за самоопределение этого народа в истории и 
культуре. Это – национальное самосознание, т.е. представления 
народа, нации о собственной идентичности.
В рассуждениях о национальном самосознании русского (российского) народа замечено, что, с одной стороны, существуют некие константы самосознания, позволяющие нам выстраивать линию 
преемственности всех эпох существования России. Однако наряду с 
этой преемственностью имеет место другой очевидный факт – прерывистость отечественной истории. Россия по меньшей мере дважды в своей официальной истории начинала жизнь «с нуля». Первый 
раз – в эпоху реформ Петра Великого, который в русском официозе 
считался чуть ли не основоположником, родителем исторической 
России. Второй раз – с началом большевистского правления, когда 
явно или неявно предполагалось следование ключевому тезису другого основоположника – Маркса – о делении человеческой истории 
на «предысторию» и «собственно историю», начинающуюся с момента захвата пролетариатом политической власти.
Могут возразить, что подобные «скачки» в национальной истории (и, соответственно, в национальном самосознании) бывали и у 
других народов. Можно вспомнить, к примеру, Францию периода 
якобинской диктатуры, когда Робеспьер ввел культ Верховного божества и – параллельно – вообще новое летоисчисление, символи