Работы о теории

Научное приложение. Вып. CXII

НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ

Предисловие
11

СЕРГЕЙ ЗЕНКИН

РАБОТЫ О ТЕОРИИ

Москва
Новое литературное обозрение
2012

НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ

Научное приложение. Вып. CXII

Зенкин, С.
З56  Работы о теории: Статьи / Сергей Зенкин. — М.: Новое литературное обозрение, 2012. — 560 с.

Книга филолога и историка идей Сергея Зенкина включает статьи, где анализируются, сопоставляются между собой и разрабатываются далее теоретические открытия гуманитарной мысли ХХ века. Сравнивая методы и
концепции различных гуманитарных наук, автор исследует такие вопросы, как соотношение слова и поступка, текста и социального института,
языкового знака и образа. В центре его внимания достижения французских и русских ученых — русской формальной школы в литературоведении, МосковскоТартуской семиотической школы, французского структурализма; подробно разбираются идеи Ролана Барта, Михаила Бахтина,
Вальтера Беньямина, Пьера Бурдье, Карло Гинзбурга, Альгирдаса Греймаса, Юрия Лотмана, Поля Рикёра, Майкла Риффатера, Виктора Шкловского и многих других. Автор убежден, что углубленное вчитывание в тексты великих предшественников способно дать новые импульсы к развитию
теории гуманитарных наук.

© С. Зенкин. 2012
© Оформление. ООО «Новое литературное обозрение», 2012

УДК 001:1
ББК 87.25
З56

УДК 001:1
ББК 87.25

ISBN 9785867939861

В оформлении обложки использованы фрагменты миниатюры
Жана Фуке «Иерихонские трубы» из Часослова Этьена Шевалье. 1452–1460

ПРЕДИСЛОВИЕ

Моя первая книга в России вышла в 1999 году под названием
«Работы по французской литературе». Нынешний сборник озаглавлен и похоже, и иначе: я продолжаю изучать художественную
словесность Франции, но здесь о ней нет специальных статей —
книга посвящена другому предмету, который за неимением лучшего слова именуется гуманитарной теорией.
Слово «теория» получило свой специфический смысл в американской науке1; этому его пониманию в основном следую и я, хотя
моя книга не об американских, а о русских и западноевропейских
теоретиках, соответственно круг ее проблем несколько иной (он
включает, например, семиотику поведения и не включает проблемы идентичности — этнической, гендерной и т.п.).
Современная гуманитарная теория — междисциплинарная
рефлексия, так что даже нелегко сказать, «теорией чего» она является. Возникнув первоначально как теория литературы, она в
дальнейшем распространила свою деятельность на все пространство гуманитарного знания и начала, словно киплинговская кошка, гулять сама по себе, в качестве критического оппонента общепринятых, обычно идеологически мотивированных представлений
о культуре2. Конкретной научной «практикой» по отношению к
ней могут выступать разве только cultural studies — очень расширительно понимаемая «культурология»; но она вообще не стремится учить коголибо какимлибо практическим умениям и предлагает самоценное обобщенное знание, подобное философскому,
хотя и не априорноспекулятивное по природе. Ее междисциплинарность сочетается с авторефлексивностью, ее творцы и историки постоянно задаются вопросами о возможности, пределах,
условиях скрещения разных систем знания, взаимодействия разнородных идей: как применить социологию Пьера Бурдье к художественной литературе? как распространить теорию литературной

1 См., например: Джонатан КАЛЛЕР, Теория литературы: Краткое введение,
М., Астрель: АСТ, 2006 [1997]; Jonathan CULLER, The Literary in Theory, Stanford
UP, 2007.

2 Эта особая функция современной «теории» — критика культуры, демистификация стереотипов «здравого смысла» — рассматривается в книге: Антуан
КОМПАНЬОН, Демон теории: Литература и здравый смысл, М., издво им. Сабашниковых, 2001 [1998]. См. ниже статью «Неугомонный оппонент».

Предисловие
6

фантастики на кино? и т.д. Наконец, развитие современной гуманитарной теории носит кумулятивносамоописательный характер.
В естественных, а отчасти и социальных дисциплинах теоретические концепции сменяют одна другую под напором добываемых
учеными эмпирических фактов: старая теория перестает объяснять
факты, ее отбрасывают и вместо нее (возможно, с использованием
ее элементов) создают новую. В современной гуманитарной мысли
теоретические идеи не забываются до конца, не делаются мертвым
историческим памятником, у них всегда может быть свой «праздник возрождения» (Бахтин), и в теоретических работах они обсуждаются вновь и вновь, обнаруживая свои новые смысловые потенции, которые были не вполне ясны самим их авторам — просто
потому, что их авторы еще не знали нашего нынешнего интеллектуального контекста. Гуманитарная теория оперирует не безответственными «мнениями», а — по крайней мере, в идеале —
научно проверяемыми знаниями; однако внимание к собственной
традиции сближает ее не столько с наукой, сколько с литературой,
и потому ее изучением занимаются не только специалисты по
истории наук, но и филологилитературоведы. Последние прилагают к теоретическим идеям приемы и принципы исследования,
сложившиеся в работе с классическими текстами художественной словесности — памятниками прошлого, которые не устаревают и сохраняют продуктивность для современной творческой
мысли.
Первый, характерно филологический, принцип — внимание
не только к прямым, но и к скрытым, фигуральным смыслам.
Исследователь гуманитарной теории принимает в расчет концептуальное содержание идей, но также и суггестивноэвристическую
силу метафор; конкретные примеры, приводимые теоретиками для
подтверждения и прояснения своих концепций, оказываются не
менее, а то и более показательными для движения их мысли, чем
общие формулировки этих концепций. В устройстве абстрактных
идей обнаруживаются «мыслительные схемы», которые могут носить не понятийный, а, скажем, нарративный или пространственный характер. Теоретики, которых мы изучаем, могли и не задумываться об этих дологических структурах своего мышления, а
наше дело выводить эти структуры на поверхность, демонстрировать их продуктивную силу, их способность формировать концепции, далеко отстоящие друг от друга на карте гуманитарного знания (как, например, литературную теорию русского формализма
и социологию Эмиля Дюркгейма). Такое выслеживание праидей,
интеллектуальных генотипов, «внутренних форм» мысли, которые
часто дают о себе знать лишь неброскими симптоматичными чертами, затерянными в концептуальных построениях, можно назвать

Предисловие
7

герменевтикой научного дискурса; по своей методике она, видимо,
сближается с «уликовой» познавательной деятельностью по Карло Гинзбургу или с методом деконструкции у Жака Деррида.
Второй исследовательский принцип, также связанный с филологической практикой, состоит в том, чтобы соотносить слово и
мысль теоретиков с поступками. Речь тут идет не о соблазне биографического редукционизма, когда текст пытаются вывести из
обстоятельств жизни того, кто его написал. Если уж на то пошло,
современная теория побуждает к обратной операции — искать,
каким образом абстрактные идеи того или иного автора могли
определять собой его жизненное поведение или как минимум его
взгляд на собственную жизнь; так это происходило, например, в
биографии и автобиографической прозе Виктора Шкловского. Но
соотношение слова и дела, мысли и поступка имеет также другой
аспект, выходящий за рамки чьей бы то ни было личной судьбы, —
это вообще главная линия напряжения между «социальными» и
«гуманитарными» науками, на этой оси располагается ряд собственно теоретических проблем, возникающих благодаря открытиям гуманитарной мысли ХХ века: до какой степени можно уподоблять социальное поведение тексту (у Юрия Лотмана или Поля
Рикёра)? что происходит с жизненным опытом при его включении
в литературное произведение (по Михаилу Бахтину)? какие специфические действия совершаются с текстом при возникновении
«литературного культа»? и так далее.
Третий исследовательский принцип требует помнить, что слово и текст, изучаемые в лингвистике или семиотике, соприкасаются еще с одной смежной областью, наряду с областью бытовых или
исторических поступков. Это область визуальности, сфера образа
и мимесиса, понимаемых не в традициях классической психологии
и эстетики, а в новейшем феноменологическом смысле, в связи с
опытом телесного (само)познания, освоения мира и отношений с
Другим. В эту область заставляют нас углубляться не только сами
визуальные объекты (например, фантастическое кино), но и теории, с помощью которых современная наука и философия пытаются уловить феномены мимесиса и образа, — методами философскоэстетическими (Вальтер Беньямин), семиотическими (Юрий
Лотман и Ролан Барт), историкофилософскими (Михаил Ямпольский). Поступок и образ — два предела, между которых живут,
функционируют слово и знак, тяготея то к одному, то к другому из
этих пределов. Методологически сознательная наука, в том числе
и теория словесности, должна быть особо внимательной к таким
границам своей компетенции.
Статьи, составившие настоящую книгу, писались независимо
от какоголибо общего проекта и потому неизбежно разнородны.

Предисловие
8

Затрагиваемые в них дисциплины — социология, историография,
семиотика, теория кино, а также, разумеется, философия, чьи
априорные идеи помогают формировать язык описания научнотеоретических концепций, — не в равной мере знакомы мне, и, вторгаясь на их территорию, следовало соблюдать особую осмотрительность (не могу судить, насколько успешно я сумел ее соблюсти).
Почти все они написаны за последние 15 лет, в период моей
работы в Институте высших гуманитарных исследований РГГУ,
чья междисциплинарная атмосфера и присутствие крупнейших
ученыхгуманитариев — М.Л. Гаспарова, Е.М. Мелетинского,
В.Н. Топорова и других — очень способствовала размышлениям об
общих проблемах и структурах гуманитарной теории. Однако даже
в статьях последних лет сохраняется тематическое ядро, отсылающее ко временам еще более ранним, — это несколько крупных научных и интеллектуальных течений, которые интересуют меня еще
со студенческих лет, к переосмыслению которых я возвращаюсь
вновь и вновь: русский формализм, Тартуская школа, французский структурализм, Бахтин... Вообще, в моих статьях (что обусловлено уже упомянутой выше кумулятивной спецификой современной теории, оглядывающейся на собственную традицию) все время
соединяются в разных пропорциях, не всегда отчетливо переходят
друг в друга два типа рефлексии: герменевтическое вчитывание в
чужие идеи и собственная постановка концептуальных проблем.
Анализ сделанного прежде — для меня нечто большее, чем обычная в научном исследовании «история вопроса»: это всякий раз
попытка с помощью чужой мысли мобилизовать какието продуктивные механизмы собственного мышления и применить их к исследованию предметов, о которых еще не думали предшественники. Рискуя быть превратно понятым, я бы сказал, что ощущаю себя
в науке эпигоном — не в современном смысле «подражателя» (мой
герменевтический дискурс вовсе не имитирует чужие концептуальные дискурсы), а в исходном древнегреческом значении «родившегося после». Согласно старинной, известной еще по средневековой
иконографии метафоре, я стою на плечах гигантов: своими открытиями они обеспечили мне кругозор, которого я бы не смог достичь сам, и важнейшая сторона моей теоретической работы состоит в том, чтобы вникать в сделанное ими — вникать уважительно,
но и взыскательнокритически, с творческим, а не музейнопочтительным интересом. Иными словами, для меня герменевтика теории — это не только интеллектуальная история современности, но
и аутогерменевтика, работа интеллектуального самопознания.
Статьи сборника сгруппированы в несколько тематических
разделов, границы между которыми довольно зыбки, так что в ходе
подготовки книги многие тексты не раз переставлялись из одного

Предисловие
9

раздела в другой. Первый раздел посвящен базовой единице гуманитарного исследования — смыслу, вырабатываемому в жизненном поступке и получающему оформление в идее. Статьи второго
раздела касаются единиц более крупных — социокультурных институтов (таких как классика или гостеприимство) и текстуальных
феноменов, которыми они могут поддерживаться (таких как миф
или цитата). Третий раздел сосредоточен на проблемах и пределах
семиотического исследования культуры — на обосновании смыслов, выделяемых при анализе или комментировании текста, и на
возможностях переноса семиотических методов в область визуальной культуры. Четвертый раздел сформирован не столько по проблемному, сколько по историкокультурному принципу — это
очерки по истории «русской теории»3, ряда передовых направлений отечественной гуманитарной мысли, которые в ХХ веке часто опережали и определяли развитие мировой теории; они, однако, сосуществовали и взаимодействовали с более традиционными
течениями в российских гуманитарных науках (особенно в литературоведении). Неоднозначное, промежуточное положение между этими двумя тенденциями занимает научное и философское
творчество Михаила Бахтина, некоторым относительно частным
аспектам которого посвящен небольшой цикл статей, замыкающих
этот раздел. Наконец, последний, пятый раздел отличается от остальных эссеистическим характером дискурса, не стремящегося к
строгой доказательности. Большинство его текстов посвящены
моим современникам: это концептуальные рецензии на некоторые
важные для меня книги4 и эссенекрологи, написанные сразу или
спустя несколько лет после смерти старших коллег.
Тексты ранее публиковавшихся статей перепечатываются без
значительных изменений (иногда с сокращениями). В конце книги
помещен список первых публикаций, а после каждого текста выставлена дата, которая не всегда совпадает с годом публикации.
Переводчики цитируемых текстов называются, как правило, при
первом цитировании. Все шрифтовые выделения в цитатах, кроме специально оговоренных, принадлежат авторам цитируемых
текстов. Библиографические сноски оформлены по «международному» стандарту, который представляется мне более удобным, чем
введенный у нас в позднесоветскую эпоху и с некоторыми изменениями сохраняющийся поныне.

3 О значении этого понятия и, в частности, о его отличии от «русской идеи»
см. в моем предисловии к книге: Русская теория: 1920—1930е годы: Материалы 10х Лотмановских чтений, М., РГГУ, 2004, с. 7—10.
4 В сборник вошли лишь очень немногие из моих рецензий. В частности,
в нем совсем нет научных обзоров из цикла «Заметки о теории», которые я уже
более десяти лет регулярно публикую в «Новом литературном обозрении».

Предисловие
10

Невозможно перечислить множество коллег, которые помогали написанию и совершенствованию этих статей своими советами, консультациями, замечаниями, институциональной поддержкой; не могу, разумеется, быть уверен, что сумел вполне учесть их
пожелания, и за все слабости и возможные ошибки своих работ
ответственность несу всецело я. Особая моя благодарность и моральная солидарность по праву принадлежат журналу и издательству «Новое литературное обозрение», где я в 1990х годах начал
профессионально работать как теоретик (редактор соответствующего журнального отдела) и где я попрежнему активно сотрудничаю; многие из собранных здесь статей впервые были напечатаны
именно там.
Лучшей читательской реакцией на эту книгу была бы для
меня та, которую я сам стараюсь практиковать применительно к
современной теории: взыскательная герменевтика, понимающая
критика.

Москва, февраль 2012 года