Весь в дедушку

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ВЕСЬ В ДЕДУШКУ 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2015 

1 

ВЕСЬ В ДЕДУШКУ 

Душная ночь, с открытыми настежь окнами, с блохами и комарами. Жажда, как после селедки. Я лежу на своей кровати, ворочаюсь с боку на бок и стараюсь уснуть. За стеной, в другой 
комнате не спит и ворочается мой дедушка, отставной генерал, 
живущий у меня на хлебах. Обоих нас кусают блохи, и оба мы 
сердимся на них и ворчим. Дедушка кряхтит, сопит и шуршит 
своим накрахмаленным колпаком. 
– Безумец! – бормочет он. – Ммо... молокосос! Мало тебя пороли, бессмысленный молодой человек! 
– Кого это вы, дедушка? 
– Известно кого... Поблажку вам дают, балуют, не взыскивают 
с вас... (Дедушка втягивает в себя воздух и разражается старческим кашлем.) Прогнать бы тебя сквозь строй разика три, так ты 
понял бы... Почему не купил персидского порошку? Почему, я 
тебя спрашиваю? Леность? Нерадение? 
– Дедушка, вы не даете мне спать! Замолчите! 
– Не рассуждать! Понимай, с кем разговариваешь! (Дедушка 
громко чешется и возвышает голос.) Повторяю: почему ты не купил персидского порошку? И как ты смеешь, милостивый государь, позволять себе такие возмутительные поступки, что на тебя 
даже поступают жалобы? А? Вчера полковник Дубякин жаловался, что ты у него жену увез! Кто это тебе позволил? И какое ты 
имеешь право? 
Дедушка долго бранит меня и с брани переходит на мораль: 
седьмая заповедь, брачные основы и пр. 
– Всё это я понимаю лучше вас, дедушка, – говорю я. – Каюсь, 
меня мучает совесть, но ничего я не могу с собой поделать. Весь 
в вас! С кровью и плотью унаследовал от вас и все ваши добродетели. Трудно бороться с наследственностью! 
– Я... я чужих жен не трогал... Выдумываешь! 
– Будто бы? А лет десять тому назад, когда вам было шестьдесят лет, припомните–ка, вы увезли у ближнего не жену, не соломенную вдову, а невесту! Вспомните–ка Ниночку. 
– Я того... я венчался... 
– Еще бы! Ниночку воспитывали, лелеяли и готовили совсем 
не для шестидесятилетнего старца. На этой умнице и красавице 
женился бы любой добрый молодец, и у нее уже был подходящий 
жених, а вы пришли со своим чином и деньгами, попутали роди
2 

телей и вскружили семнадцатилетней девочке голову разной мишурой. Как она плакала, когда венчалась с вами! Как каялась потом, бедняжка! И с пьяницей–поручиком бежала потом, только 
чтоб от вас подальше... Гусь вы, дедушка! 
– Постой... постой... Это не твое дело... Вот ежели бы тебя разиков пять сквозь строй, так ты бы не того... не ограбил бы сестру 
свою Дашу... Обидчик... За что ты у нее сто десятин оттягал? 
– С вас пример взял. Весь в вас, дедушка! У вас научился грабастать! Помните, когда вы служили в интендантстве, потом когда вас назначили в Уфимскую губернию и... 
И долго этак мы спорим. Дедушка обвиняет меня в двадцати 
преступлениях, и все двадцать я сваливаю на родовое, на наследственность. Наконец дедушка хрипнет и начинает от злости царапать стену. 
– Вот что, дедушка. – говорю я. – Нам долго так не уснуть. 
Давайте–ка выкупаемся и водочки выпьем. Отлично уснем! 
Дедушка, сердито шамкая губами, одевается, и мы идем к речке. Ночь хорошая, лунная. Выкупавшись, мы возвращаемся к себе. Графинчик стоит на столе. Я наливаю две рюмки. Дедушка 
берет одну рюмку, крестится и говорит: 
– Вот ежели бы тебя... разиков десять сквозь строй... понимал 
бы тогда! Пья... пьяница! 
Проворчав, дедушка сердито выпивает и закусывает колбасой. 
Я тоже – потому что унаследовал любовь к спиртным напиткам – 
выпиваю и иду спать. 
И этак у нас каждую ночь.