Новая историческая психология

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ 

РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Федеральное государственное образовательное учреждение 

высшего профессионального образования
«ЮжНыЙ ФЕДЕРАЛЬНыЙ уНИВЕРСИТЕТ»

Факультет психологии

В. А. Шкуратов 

НоВАя

историческАя 

психология

Ростов-на-Дону

Издательство Южного федерального университета

2009

уДК 159.9 
ББК  88.4
        Ш 66

Печатается по решению редакционно-издательского совета 

Южного федерального университета

рецензенты:

доктор педагогических наук, профессор Суртаев В. Я.,

доктор психологических наук, профессор Джанерьян С. Т.

Монография подготовлена и издана в рамках национального проекта 

«Образование» по «Программе развития федерального государственного 
образовательного учреждения высшего профессионального образования 

“Южный федеральный университет” на 2007–2010 гг.»

Шкуратов В. А.

Новая историческая психология: монография / В. А. Шкура
тов. – Ростов н/Д: Изд-во ЮФу, 2009. – 208 с.

ISBN 978-5-9275-0620-0
Монография продолжает исследования автора по фундаментальным 

проблемам перспективного направления современной гуманитаристики –
исторической психологии. Монография состоит из двух частей, разделенных на главы. В первой части «Пропедевтика психолого-исторического 
знания» речь идет об общих условиях психолого-исторического синтеза (социальных функциях исторической и психологической наук, понятии времени, определении науки и научности в историко-гуманитарных занятиях). 
Во второй части «Теоретические основы новой исторической психологии» 
концепция психолого-исторического знания приобретает очертания специальной теории исторической психологии. Она строится вокруг авторских 
понятий сапиентного проекта, антропокультуры, культур тела, слова, мысли, образа, наррадигмы, сомадигмы, видеодигмы и других концептуальных 
инструментов новой исторической психологии. 

Предназначена для широкого круга гуманитариев и может быть исполь
зована в учебном вузовском процессе.

ISBN 978-5-9275-0620-0  
 
 
 
            УДк 159.9
 
  
 
 
 
 
 
            ББк 88.4

© Шкуратов В. А., 2009
© Южный федеральный университет, 2009
© Оформление. Макет. Издательство
   Южного федерального университета, 2009

Ш 66



оглАВлеНие

Предисловие ................................................................................... 4

чАсть перВАя
пропеДеВтикА психолого-исторического зНАНия ............. 6

глава первая
Тревоги истории .............................................................................. 7

глава вторая
От хода светил к историческому времени ......................................... 41

глава третья
Эпистемологический невроз гуманитарности 
и как он  преодолевается ................................................................ 68

чАсть ВторАя
теоретические осНоВы НоВой 
исторической психологии ................................................... 8

глава первая
Дискуссии об исторической психологии ........................................... 8

глава вторая
Сапиентный проект человека .......................................................... 99

глава третья
Иное и самость ............................................................................ 115

глава четвертая
Антропокультура ......................................................................... 125

глава пятая
Антропокультуры ........................................................................ 144

глава шестая
Социокультурная легитимизация психики ..................................... 160

Заключение
От исторической психологии к исторической метапсихологии 
и антропоисторике? ………………………............................................... 194

Примечание ................................................................................ 200

Литература …………...........…………………………………............................. 202

преДислоВие 

Читателю предлагается очерк авторской концепции историчес
кой психологии. В двух изданиях книги «Историческая психология» 
(Шкуратов, 1994, 1997) я давал свой подход как бы пунктиром, на 
фоне существующих направлений психолого-исторической мысли. 
Первый опыт состоялся много раньше. Выпущенные в соавторстве 
с И. Г. Белявским «Проблемы исторической психологии» (Белявский, Шкуратов, 1982), читались как сводка информации о западных 
исследованиях на стыке истории и психологии, несколько подретушированные дежурной советско-марксистской фразеологией. Самостоятельным теоретическим наброском я могу считать монографию 
«Психика. Культура. История. (Введение в теоретико-методологические основы исторической психологии)» (Шкуратов, 1990). Однако 
отвлеченные академические рассуждения, вышедшие минимальным 
тиражом в провинциальном издательстве в пору политического перевозбуждения гуманитарной интеллигенции, едва ли имели шанс 
быть замеченными, да и для автора книга оказалась проходной и 
предварительной. Сейчас у меня больше оснований считать мои, а 
также выполненные под моим руководством исследования отдельным 
направлением исторической психологии. Поэтому слово «новая» в 
названии работы представляет не только следующую книгу по облюбованной автором проблематике, но и самостоятельный подход в 
рассматриваемой области. 

Историческая психология у нас прижилась. Она и раньше не 

была для отечественного гуманитария иностранкой, но осторожные «хамелеонообразные» движения психолого-исторической мысли последних советских десятилетий не идут ни в какое сравнение 
с ее сегодняшними скачками. Сейчас по исторической психологии 
читаются вузовские курсы, проводятся конференции и даже съезды, публикуется масса литературы. Ошеломляющая пестрота тем 
и подходов, бушующая под обложками сборников с названием «Историческая психология», неизбежно возвращает к вопросу: «А что 
же такое историческая психология?» Неужели любое писание, если 
только там мелькают слова «история», «человек», «личность», психика», «ментальность», «культура»? Большинство последних толкований исторической психологии мало помогут этим вопрошаниям. 
Хуже того, некоторые из них наше словосочетание только затемняют и девальвируют. 

 В 2000-х гг. с исторической психологией произошло очередное 

приключение: наука о прошлом стала по большей части изучением 

Предисловие

психологии прошлого. При этом сам термин «историческая психология» стал терять влекущую остроту нового. В самом деле, если 
историки и многие другие гуманитарии изучают преимущественно 
психологическую сторону истории общества и культуры, то зачем 
выделять для этого специальную дисциплину? Однако такую ситуацию едва ли можно считать совершенно новой. Эпистемологические 
проблемы психолого-исторического контакта не снимаются, а скорее усложняются. 
Историческую психологию «открывают» каждые 20–0 лет, и, 

по большей части, суть открытия состоит в знакомстве очередных 
поколений историков с психологией, а психологов – с историей. 
Что неизбежно и отрадно, – однако эти первые, рекогносцировочные контакты совсем не обязательно ведут к исторической психологии как особому исследовательскому направлению. Историки, почитавшие модные психологические книги, и психологи, пополнившие 
свою историческую эрудицию, в большинстве оставались при своих 
прежних специальностях и занятиях. Меньшинство объявляло себя 
историческими психологами, но это уже отдельное научное приключение. Его сравнительная успешность (полная невозможна) прямо 
пропорциональна способности синтезировать принципы двух весьма 
различных наук – истории и психологии. Если работа продвинулась 
дальше деклараций о намерениях, то к словосочетанию «историческая психология» приписывается наименование ее особого подхода. 
Сейчас обстоятельства взаимного ознакомления двух наук разворачиваются на фоне общей трансформации антрополого-гуманитарного знании, смены его поколений. Встречаются уже не просто История и Психология, а несколько историй и психологий; одни из них 
продолжают гордо носить название современных, другие – отмечены приставкой «пост» или примеряют ее к себе. О разных попытках историко-психологического синтеза, называемого исторической 
психологией, я рассказывал в упомянутых выше книгах. В предлагаемой книге излагается еще один, авторский. Читателю предоставляется возможность оценить его обоснованность. Автор же может 
только обещать, что он действительно новый. 

чАсть перВАя

пропеДеВтикА психолого-исторического зНАНия

В первой части монографии речь пойдет о самых общих пред
посылках соединения исторического и психологического знаний. 
Я отнес к пропедевтике (предварительному рассмотрению) основ 
психолого-исторического синтеза следующие темы: социальные 
функции исторической и психологической наук, понятие времени, 
определение науки и научности в историко-гуманитарных занятиях. Задача – определить причины такого сосуществования двух 
смежных областей знания, когда неизменное и взаимное влечение 
никак не закончится устойчивым научным браком с естественным 
доказательством его жизнеспособности – появлением совместной, 
но независимой научной дисциплины. Возможно ли последнее? 
Автор склоняется к мнению, что да, и рассматривает свою книгу как шаг в указанном направлении. Он считает, что искомый 
результат появится, если партнеры глубоко изучат и поймут друг 
друга, а не просто наскоро, выборочно осмотрят чужое имущество. 
Впрочем, я менее всего желаю упрекнуть в научном эгоизме коллег-психологов и коллег-историков. Цель пропедевтики и состоит в 
уяснении программы отношений Психеи и Клио, лежащей глубже 
самых благих намерений. А ее нельзя понять, если рассматривать 
социальные функции науки, как работу на заказ уже готовыми 
инструментами. Инструменты подбираются под заказ, внешние условия познавательной деятельности входят в саму материю научного поиска и становятся внутренними. Инструментальность истории и психологии принадлежит разным временам, а возможно, 
и сама является воплощением разных сторон времени. Даже если 
такое утверждение и преувеличивает, оно дает шанс продвинуться 
в затянувшихся сопоставлениях Психеи и Клио. Я хочу показать, 
как объект науки формируется проблемно, из сигналов общества 
идущих как бы извне, от неотложных человеческих забот, однако 
по инициативе самой науки. Другой сюжет этой главы – время – 
также числится во внешних аксессуарах психолого-исторических 
изысканий. Пока ему приходится довольствоваться ролью контейнера, в который помещены разные содержательные вещи: психологические структуры и ментальные признаки с внешней припиской 
к той или иной эпохе. Это ньютоновское отношение ко времени 
давным-давно устарело. По мере сил я пытаюсь показать, что время активно генерирует психолого-исторический объект. Разумеет

Глава первая. Тревоги истории

ся, переписать психологические структуры в последовательности 
и темпы исторического времени – непосильная для книги задача, 
однако, скорее всего, так, как темпоралистику, только и можно 
строить самостоятельную науку о человеке в истории. Заключительный раздел показывает путеводную нить повествования, по которому гуманитарность переходит от натуралистических обмороков 
и неврозов к адекватному ей методу. 

глава первая
ТревОги исТОрии

Клио и Психея: олицетворения двух подходов к изучению чело
века. История, как известно, многолика. Гранитом, бронзой, другими долговечными материалами, глазами музейных портретов, письменами пергаментов, строчками книг и листков календарей смотрит 
на нас прошлое. И по преимуществу строчками. Граниты, бронзы 
и пергаменты встречаются не на каждом шагу, а вот со школьной 
хронологией, историческим рассказом, календарной записью или телевизионным напоминанием о памятной дате знаком каждый. 

Древнегреческая муза истории Клио – серьезная, сосредоточен
ная дама; среди девяти сестер-покровительниц искусств и наук – 
старшая. На папирусном свитке ведет она учет человеческих деяний. Здесь нужна осмотрительность: не каждое событие допускается в историю. Пожалуй, Клио подошли бы очки, придумай греки 
этот полезный предмет.

Есть и другая, недавняя история семейных альбомов, писем, 

памятных вещей и тех событий, которые происходят вокруг нас. 
Это живое прошлое растворяет даты со скрижалей Клио в потоке бытовых впечатлений и перемешивает их с настоящим. В завихрениях становления линия истории теряется, потому что она – 
не для близкого микроскопического зрения, а для телескопического обзора. Клио должна потрудиться: записать и рассортировать 
свидетельства, обобщить материал и дать ему свою вескую, несуетную оценку. Если событие и попадает в ее архив, то пройдут годы, 
десятилетия, жизни прежде чем оно займет место в связи времен.

Человек не может столько ждать, он говорит: представление, 

беспорядок, игра, комедия, карнавал, трагедия, катастрофа. Это – 
описание переживания индивидом исторического существования. В 
масштабе человека происходящее вокруг невозвратимо и уникально, как его жизнь. Чем необратимей – тем уникальней. 

За толкованием индивидуальных мер человека принято обра
щаться к психологии, обязанной именем другой мифической гре

Часть первая. Пропедевтика психолого-исторического знания

чанке – Психее. у нее иной, чем у Клио, характер. Олицетворенная 
душа – и не богиня по рождению, а земная подруга Эрота. Она 
молода, любопытна, легкомысленна. Нарушила запрет смотреть на 
божественного супруга, за что испытала много мытарств, пока не 
воссоединилась с возлюбленным и не получила бессмертие. Изображается с крылышками за спиной, а иногда в виде бабочки. Прекрасный символ человеческих стремлений! 

На эту бабочку нацелен внушительный и разномастный арсе
нал эмпирической психологии. В его скрещенных лучах душевные 
порхания превращаются в траектории научного исследования. Современная психология собирает и обобщает самые тонкие и случайные движения психей. уже давно она доросла до генерализующего 
(обобщающего) изучения индивидуальной структуры человеческого 
опыта и сравнялась научной основательностью с Клио, которая индивидуализирует общее (генеральное) в человечестве своими рассказами. 

Что и говорить, за последние 100–150 лет юная гречанка из 

сказки Апулея сильно повзрослела. Она переняла у музы истории 
атрибуты научной респектабельности, да и по характеру она сейчас – напористая «бизнес-вумен». Буква «ψ» больше не выглядит 
символом неуловимой внутренней жизни человека, скорее – логотипом сети информационных, образовательных, консультационнотерапевтических услуг с оборотом, превосходящим многие отрасли 
промышленности. Что касается Клио, то она едва ли была на подъеме, и не в последнюю очередь потому, что значительная часть ее 
ученого и социального веса перешла к Психее. По рейтингам общественных предпочтений, психолог – профессия модная, историк – 
старомодная. Общество все менее почтительно и внимательно к 
прошлому, к его музам, жрецам, хранителям, толкователям; оно 
пытается эмансипироваться от традиции, чтобы жить в настоящем 
своими повседневными делами. Закрепиться в текущей жизни ему 
помогает психология, которая не просто изучает человека, но «вырезает» настоящее из связи времен и обустраивает как отдельное 
цивилизационное состояние. Клио и Психея оказываются соперницами в рейтингах услуг, профессий, проектов, да и в конкуренции 
за умы, энергию, ориентацию людей, выступая олицетворениями 
соответственно традиционализма и модернизации. Теперь уже известнейшей из муз приходится присматриваться к моде и перенимать у более молодых товарок их приемы и темы. Несомненно, 
что к началу XXI в. в истории обозначился сильный антропологический крен. Когда я листал сборник трудов XIX международного 
исторического конгресса, состоявшегося в Осло летом 2000 г., то 

Глава первая. Тревоги истории

сначала меня охватило замешательство. Возникало впечатление, 
что история оставила свои традиционные темы и присоединилась 
к психологии, социологии, политологии. Среди тем симпозиумов 
и круглых столов представительного форума мировой науки о прошлом значились идентичность и малые группы, насилие и гендерные исследования, семья и коллективная память, механизмы 
научного открытия и практики письма [64]. Традиционная проблематика историографии отступила на задний план и в значительной степени заместились проблематикой знаний о современности. 
Возникает впечатление, что история вбирает достижения социально-гуманитарных наук и становится комплексным изучением человека. И может быть, как это ни парадоксально звучит, наукой о 
современности? Однако такое суждение будет преждевременным, 
и психолог быстро заметит, что сочинения историков не касаются 
того, что его более всего интересует – индивидуального строения 
психики, структуры личности, характеристик и параметров, которые выявляются только с помощью наблюдения и тестирования 
реального индивида. Если такие характеристики и проскальзывают 
у историков, то с точки зрения психолога они только названы, но 
не доказаны и не исследованы. Он заметит это с разочарованием, 
но, может быть, и с удовлетворением, поскольку тестово-экспериментальный эмпиризм, количественная доказательность, прикладной прагматизм есть его «ноу-хау», приемы продвижения на рынок 
услуг и маркирования модернизаторской ориентации. 

Исторические (гуманитарные) науки – представители книж
ной учености. То, что мы узнаем о людях прошлого, написано на 
бумаге и возникает от погружения нашего ума в ряды строчек. 
Современную психологию нельзя свести к письменным занятиям. 
Если историк – классический гуманитарий, то психолог – неклассический. Мигающие табло приборов, столбцы цифр и диаграмм – 
все это, скорее, атрибуты инженерного труда, чем традиционной 
учености. Психолог изучает живого современного человека в лаборатории, клинике, на рабочем месте, в быту; чтение документов 
имеет для него вспомогательное значение. 

Правда, нужно уточнить, что указанное противопоставление 

принадлежит XIX–XX вв., а сейчас контраст размывается. Теперешний психолог в качестве психотерапевта, консультанта, социального работника имеет дело с историей человека, он пытается 
понять временную последовательность жизни и формирует «архив» 
биографических данных. Понятия и теории психологии становятся 
общеизвестными и популярными. С другой стороны, письменный 
архив новейшего времени густо разбавлен кино-, фото-, телемате

Часть первая. Пропедевтика психолого-исторического знания

риалами; в начале третьего тысячелетия нашей эры видеосъемка 
запечатлевает все сколько-нибудь значительные события жизни, 
размывает грань между текущим и фиксированным, видоизменяет проблему отбора материала на скрижали Клио. Для историка 
все более привычно выступать экспертом по текущим социальнополитическим процессам, работать с людьми, с «живой» историей. 
А распространение персональных компьютеров и общедоступных 
программ обработки информации сглаживает контраст между классическим и неклассическим гуманитариями. Все это, возможно, 
предвещает продвижение наших наук в новое для них измерение 
времени – в будущее, а это сфера, где ни та, ни другая не имеет 
приоритета, но сделать что-то могут только вместе, и основательно 
изменившись. 

 Нынешнее смещение социальных функций, методов, культур
ных ориентаций добавляет пестроты полю гуманитарного знания. 
указанный дрейф побуждает искать более глубокую основу отношений Клио и Психеи, чем просто обобществление и передел некоторого тезауруса тем. Иначе говоря, сравнивать по целому спектру 
социополитических, культурных, теоретических параметров, объединенных словами «человек во времени». 

Историки и психологи легко находят общие темы, тем более, 

когда их объединяют общие ценности, например, гуманистические 
и демократические. Они не прочь перенять друг у друга отдельные 
созвучные теоретические положения и понятия. Однако найти общий язык для совместного исследования уже сложнее. Преодолеть 
же барьер метода удается редко, а общий предмет психолого-исторического знания не создан.

Теперь мы должны вспомнить еще одну и, пожалуй, самую поч
тенную гречанку – философию, мать всех наук. Раньше научные 
синтезы вершились под эгидой философии, одного из ее разделов – 
методологии (учения о методе). Обычно это сопровождалось экспансией определенной философской доктрины, которая «вбрасывала» 
в конкретные знания свои принципы, строила вокруг них эмпирические науки, становясь для них чем-то вроде метатеоретической 
надстройки. В XIX в. на этом специализировалось гегельянство, в 
XX в. – марксизм. Философскую крышу не всегда выбирали добровольно. Так, объединение павловской физиологии высшей нервной 
деятельности и теории познания, предписанное для советской психологии в начале 1950-х годов, – яркий случай философского администрирования. Но во второй половине XX в. патронаж царицы 
наук над конкретным знанием отходит в прошлое. Науки предпочитают обходиться своими силами и объединяются вокруг авто