Эпистемология и философия науки, 2010, том 23, №1

ÎÃËÀÂËÅÍÈÅ

Редакционная статья

Многомерность рациональности .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 5
В. Н. Порус

Академия

Перспективы эволюционного подхода к
эпистемологии науки .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 17
Г. И. Рузавин
Эволюция и уникальность
человека .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 34
Лесли Мюрей (США)

Панельная дискуссия

Телесноориентированный подход
в эпистемологии .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 42
Е. Н. Князева
Интересно, но пока непонятно .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 50
А. Л. Никифоров
Человек или тело? К вопросу о природе
носителя сознания.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 53
И. Т. Касавин
Телесноориентированный подход
в эпистемологии: эвристический потенциал
и когнитивные границы.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 57
Н. М. Смирнова
Логика телесноориентированного подхода
в эпистемологии .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 60
И. А. Бескова
Проблема целостности .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 64
И. А. Герасимова

Иной взгляд

Является ли истина денотатом
предложения? .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 67
П. С. Куслий

Панорама

Онтологическая проблематика
в аналитической философии .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 84
В. А. Ладов

2

Кафедра

Искусство мыслить будущее .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 98
И. А. Герасимова

Casestudies – Science studies

Свободное научное творчество и его имитация
в отечественной философии .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 111
В. А. Бажанов
Отечественная философия вчера и сегодня .  .  .  .  .  . 126
А. Л. Никифоров

Междисциплинарные исследования

Эволюционный аспект проблемы соотношения
формы и функции .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 132
А. А. Панютина

Контекст

Проблема вымысла: между фантазией
и реальностью .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 148
Е. В. ЗолотухинаАболина
Новые тенденции в альтернативных
эпистемологиях .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 160
Алисса ДеБласио (США)

Историкоэпистемологические исследования

Истина бытия и исторический опыт божественного
в философии позднего Хайдеггера .  .  .  .  .  .  .  . 173
С. А. Коначева

Архив

И. М. Хладениус и исходные моменты
историографии XIX в. .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 189
Ю. Д. Артамонова
Всеобщая наука истории .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 193
Иоганн Мартин Хладениус

Симпозиум

Заметки с 32го Международного витгенштейновского
симпозиума (9–15 августа 2009 г.,
КирхбергамВексель, Австрия) .  .  .  .  .  .  .  .  . 224
И. Т. Касавин, Фолькер Мунц (Австрия)
Аналитическая философия на V Российском
философском конгрессе.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 230
В. А. Ладов

3

Новые книги

Неустранимая двойственность числа.  .  .  .  .  .  .  .  .  . 234
З. А. Сокулер
Pro et Contra. Место встречи .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 237
А. А. Парамонов
Новые книги по эпистемологии и философии
языка на английском языке .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 243
П. С. Куслий
Contents .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   . 250
Наши авторы .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   . 252
Памятка для авторов.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   . 253
Подписка.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   . 254

4

Редколлегия журнала
Чл.корр. РАН Касавин И.Т. (главный редактор), канд. филос. наук Антоновский А.Ю., др филос. наук Аршинов В.И., канд. филос. наук Вострикова Е.В. (зав. редакцией), др филос. наук Герасимова И.А. (зам.
главного редактора), др филос. наук Горохов В.Г., др филос. наук Колпаков В.А., др филос. наук Кузнецова Н.И. (Российский государственный гуманитарный университет), канд. филос. наук Куслий П.С. (ответственный секретарь), др филос. наук Лисеев И.К., др
филос. наук Микешина Л.А. (Московский государственный педагогический университет), др филос. наук Никифоров А.Л., др филос. наук Огурцов А.П., др филос. наук Порус В.Н. (Государственный университет – Высшая школа экономики), др филос. наук Смирнова
Н.М., др филос. наук Рабинович В.Л. (Институт культурологии Министерства культуры), др филос. наук Филатов В.П. (Российский государственный гуманитарный университет).

Международный редакционноиздательский совет
В.С. Стёпин (председатель), П.П. Гайденко, А.А. Гусейнов, И.Т. Касавин (зам. председателя), В.А. Лекторский, Х. Ленк (Германия),
В.В. Миронов, Х. Позер (Германия), Е. Рада Гарсия (Испания), Т. Рокмор (США), Г. Фоллмер (Германия), С. Фуллер (Великобритания),
Р. Харре (Великобритания), Я. Хинтикка (Финляндия–США), К. Хюбнер (Германия), Д.С. Чернавский.

Региональный редакционный совет
В.А. Бажанов (Ульяновск), Н.В. Бряник (Екатеринбург), А.Г. Егоров
(Смоленск), Т.Г. Лешкевич (РостовнаДону), Н.И. Мартишина (Новосибирск), С.П. Щавелёв (Курск), И.В. Черникова (Томск).

Публикуемые материалы прошли процедуру рецензирования
и экспертного отбора

Журнал включен в новый перечень периодических изданий, рекомендованных Высшей аттестационной комиссией РФ для публикации материалов кандидатских и докторских диссертационных исследований в области
философии, социологии и культурологии (с 1 января 2007 г.).

© Институт философии РАН. Все права защищены, 2010
© «АльфаМ», 2010

Ìíîãîìåðíîñòü
ðàöèîíàëüíîñòè

Â. Í. ÏÎÐÓÑ

1. Рациональность
в методологическом
измерении

Проблема рациональности в ее
исторической эволюции заключалась в определении «разумности»
как предикации (бытия, действия,
отношения, цели и т.д.). Решения
этой проблемы (от Платона до наших дней) зависели от того, какими
сущностными
характеристиками
наделялся Разум. В связи с этим
она рассматривалась в различных
аспектах: являются характеристики
разума неизменными и абсолютными или они изменчивы и относительны?
Каковы
исторические
формы рациональности и от чего
зависит их устойчивость или изменчивость? Составляют ли эти формы
некую иерархию или они равноправны
и
могут
сосуществовать
(или конкурировать) одна с другой?
Ответы на эти вопросы образуют основу различных философских
парадигм, например классической

ÝÏÈÑÒÅÌÎËÎÃÈß & ÔÈËÎÑÎÔÈß ÍÀÓÊÈ, Ò. XXIII, ¹ 1, 2010

5

«логоцентрической» парадигмы. Для нее характерно убеждение в абсолютности и неизменности законов вселенского
разума, постигаемых человеком и обнаруживаемых им в собственном мышлении. Это убеждение было связано с культурными универсалиями, доминировавшими на протяжении
культурных эпох. Какую бы конкретную форму ни принимала
эта связь, она – в основе идеала рациональности как культурной ценности, придающей направление и импульс всем видам общественноисторической практики, смысл самому человеческому бытию.
В новейшей истории «логоцентрическая» парадигма утратила первенство и, хотя не сошла вовсе на нет, чаще выступала как объект критики или как исходная позиция, с которой –
путь к иным пониманиям рациональности. Это стало составной частью кризиса рационализма как системы культурных
универсалий. Причины кризиса многократно исследованы,
хотя до их полного уяснения еще далеко. В ряде работ показано, что такой причиной можно считать действие противоречий, заложенных в фундаменте европейской культуры и обострившихся в XIX–XX вв. под влиянием социальноэкономических и политических факторов этого исторического периода1.
Важнейшим из них можно полагать «парадокс свободы»: универсалией европейской культуры является свобода индивида, но в то же время эта культура требует ограничения свободы ради общественного единства. «Противоречие свободы»
на протяжении веков «разрешалось» благодаря идее Благого
Бога, устрояющего человеческий мир; она придавала «свободному подчинению» сакральный смысл, и этого до поры
было достаточно, чтобы противоречие не приводило к расползанию духовной ткани культуры. Сомнение же преодолевалось усилием веры.
Положение изменилось с процессом «секуляризации»
культуры. С перемещением идеи Бога на периферию системы культурных универсалий (проще говоря, с падением религиозной веры) идея «Абсолюта» потеряла свою ориентирующую функцию. Человеческий разум стал перед дилеммой:
либо придать абсолютный смысл своим характеристикам,
благодаря которым были получены выдающиеся результаты
(например, достижения науки Нового времени), либо признать их принципиальную относительность и историческую
зависимость от успешности различных видов практики, от

Â. Í. ÏÎÐÓÑ

6

1 Ñì.: Ñèäîðèíà Ò.Þ. Ôèëîñîôèÿ êðèçèñà. Ì., 2003; Ïîðóñ Â.Í. Ó êðàÿ êóëüòóðû
(ôèëîñîôñêèå î÷åðêè). Ì., 2008.

преференций и господствующих образцов деятельности. Эта
дилемма и сегодня актуальна, но постоянно разрешается для
достижения конкретных целей, например для обоснования
«научной» рациональности или какихлибо иных ее видов (рациональности политического, экономического или игрового
поведения,
рациональности
творчества,
рациональности
коммуникации и т.п.).
Общей характеристикой так понимаемой рациональности
стала ориентация на образцы успешной (познавательной,
конструктивной, хозяйственной и т.п.) деятельности. Действие рационально, если оно способствует достижению цели, и
нерационально в противном случае, иррационально (противоразумно), если оно разрушает цель или достигает противоположной. Например, образцом рациональности в науке
можно считать решение познавательных задач методами, которые зарекомендовали себя как успешные и получили теоретическое обоснование; в экономике – максимизацию прибыли, интенсификацию рыночных процессов, оптимальное
удовлетворение притязаний участников рынка и проч. с помощью инструментов, теоретически обоснованных и проверенных на практическую успешность.
Это переводит проблему рациональности в план методологии. На вопрос: рационально ли какоето действие (поступок, поведение, стратегия и т.п.), можно отвечать, исследуя
его структуру и результаты в их связи с используемыми средствами. Так, проблема рациональности рассматривается в
методологическом измерении, а различные концепции рациональности – как определения критериев, по которым судят о рациональности тех или иных видов практики.
Перспектива методологического подхода к проблеме рациональности, как казалось многим исследователям, в особенности тем, кто всерьез принял антиметафизические
инвективы позитивизма, вела к так называемому «онаучниванию» философии. Методология выступала для них противовесом «гносеологии», т.е. учения о познании, часто далекого
от реальной познавательной практики (однако претендовавшего на менторскую роль по отношению к последней). Кроме
того, в методологических концепциях значительный вес приобрели логикоматематические, семиотические, теоретикосистемные и иные специальнонаучные понятия и методы.
Была даже надежда на то, что с помощью таких средств удастся очертить собственные границы рациональности в науке,
чтобы затем, «онаучнивая» иные сферы практики, включать их
в эти границы.

ÌÍÎÃÎÌÅÐÍÎÑÒÜ ÐÀÖÈÎÍÀËÜÍÎÑÒÈ

7

Проблема «демаркации» не нашла удовлетворительного
решения. К тому же выяснилось, что чисто методологический
подход к проблеме рациональности чреват внутренними противоречиями. Например, если рациональность определяется
своими критериями, то выбор этих критериев не может быть
обоснован рационально (изза логического круга). Получается, что этот выбор – результат конвенций, каковые могут не
совпадать и даже противоречить друг другу. Логический круг
возникает и тогда, когда рациональность определяют через
соответствие некоему образцу (например, рациональная
наука подобна математической физике, которая... является
«настоящей» рациональной наукой).
Эти трудности побудили к отказу от «всеобщих» критериев рациональности «как таковой» и переходу к «рабочим»
определениям рациональности тех или иных видов деятельности, а также их продуктов. Например, критерий «целесообразности» лег в основу моделей рациональной хозяйственной деятельности (М. Вебер и др.), приемлемых для
рыночной экономики и соответствующей ей организации общества. Так же строились модели рациональности иных
видов человеческой практики, в том числе научнопознавательной. Таковы неопозитивистская и постпозитивистские
модели, каждая из которых выступала специфическим «портретом» научной рациональности2. Ни в науке, ни в других
сферах практики «портреты» не были похожи друг на друга, а
потому «рациональность» получила трактовку в духе методологического плюрализма.
Плюрализм сам по себе ни хорош и ни плох. Против него
нечего было бы возразить, если бы проблема рациональности
окончательно переводилась в методологическое русло. Однако открыт вопрос о том общем, что имеется у возможных моделей рациональности, т.е. вопрос об онтологическом статусе
таких моделей. Разумеется, этот вопрос мог быть отвергнут
теми, кто видит в нем пережиток метафизики. Но можно сказать и подругому, а именно: пренебрежение таким вопросом

Â. Í. ÏÎÐÓÑ

8

2
Ïî Ê.Î. Àïåëþ, ðàöèîíàëüíîñòü åñòü ñïîñîáíîñòü ÷åëîâåêà ê îáîñíîâàíèþ è
ñàìîñòîÿòåëüíîìó
êîíñòðóèðîâàíèþ
ñîäåðæàíèÿ
ñâîåãî
ñîçíàíèÿ
(ñì.:
Àïåëü Ê.Î. Òðàíñôîðìàöèÿ ôèëîñîôèè. Ì., 2001). Ðåàëèçàöèÿ ýòîé ñïîñîáíîñòè çàâèñèò îò
òîãî, íà ÷òî èìåííî, íà êàêîé ñåãìåíò áûòèÿ íàïðàâëåíî ýòî ñîçíàíèå. Ïîýòîìó âîçìîæíû
ðàçëè÷íûå âèäû ðàöèîíàëüíîñòè (äàæå â ðàìêàõ èíäèâèäóàëüíîãî ñîçíàíèÿ: îäèí è òîò æå
÷åëîâåê ìîæåò áûòü ðàöèîíàëåí êàê ïîëèòèê èíà÷å, ÷åì îí ðàöèîíàëåí êàê âîåííûé,
ýêîíîìè÷åñêàÿ ðàöèîíàëüíîñòü ìîæåò â îäíîì è òîì æå ñîçíàíèè ñîñåäñòâîâàòü è ñïîðèòü
ñ ðàöèîíàëüíîñòüþ ýêîëîãè÷åñêîé èëè, âîîáùå ãîâîðÿ, ñ ðàöèîíàëüíîñòüþ äëèòåëüíîãî
èñòîðè÷åñêîãî ïðîãíîçà è ò.ä.). Âîïðîñ î òîì, ÷òî îáùåãî ìåæäó ýòèìè âèäàìè
ðàöèîíàëüíîñòè, è ñîñòàâëÿåò ïîëå èíòåðåñîâ ôèëîñîôà è ìåòîäîëîãà.

является пережитком устаревшего позитивизма. Здесь водораздел, указывающий на неизбежность выбора между философией и ее методологическими «заменителями».
«Критериальный» подход к пониманию рациональности
легко соскальзывает к одной из крайностей: с одной стороны,
какуюто из возможных моделей рациональности объявляют
адекватным образом рациональности «как таковой» и в этом
смысле абсолютизируют эту модель; с другой стороны, говорят об относительности любой модели, и в этом «релятивистском плюрализме» само понятие «рациональность» теряет
четкость очертаний. Обе крайности неприемлемы: «абсолютизм» опровергается фактом исторической и культурной конкретности различных форм рациональности, а «релятивизм» – ненадежная почва для размышлений о рациональности. Следы крайностей можно найти в спорах о том, как работает понятие «рациональность», когда его применяют к специальным задачам. Например, спорят о том, являются ли «рациональные реконструкции истории науки» теоретическими
моделями, позволяющими установить закономерности процессов научного познания, или же это только «дидактические
приемы», позволяющие «в лаконичной форме продемонстрировать, как неуклонно и необратимо идет развитие познания»3. Такие споры, повидимому, никогда не прекратятся, но
в них есть определенный смысл: они помогают уяснить философскомировоззренческие позиции спорящих.

2. Рациональность в социологическом
измерении

Можно сосредоточить внимание на условиях, при которых
критерии рациональности, а также их изменения принимаются социальными группами и становятся эталонами их деятельности4. В общей форме их можно описать как условия рациональной коммуникации. Эти условия составляют две
группы: в первой – факторы рационального действия как
идеалы и нормы, диктуемые коммуникантам определенным

ÌÍÎÃÎÌÅÐÍÎÑÒÜ ÐÀÖÈÎÍÀËÜÍÎÑÒÈ

9

3 Êóçíåöîâà Í.È. Ðàöèîíàëüíàÿ ðåêîíñòðóêöèÿ â èñòîðèè íàóêè: âîçìîæíîñòü è
íåîáõîäèìîñòü // Ðàöèîíàëüíûå ðåêîíñòðóêöèè èñòîðèè íàóêè. ÑÏá., 2009. Ñ. 31.
4
Ñð.,
íàïðèìåð:
«Ðàöèîíàëüíîñòü
ïîíèìàåòñÿ
êàê
ñèñòåìà
çàìêíóòûõ
è
ñàìîäîñòàòî÷íûõ ïðàâèë, íîðì è ýòàëîíîâ, ïðèíÿòûõ è îáùåçíà÷èìûõ â ðàìêàõ äàííîãî
ñîöèóìà
äëÿ
äîñòèæåíèÿ
ñîöèàëüíî-îñìûñëåííûõ
öåëåé»
(Ðàêèòîâ
À.È. Ðàöèîíàëüíîñòü è òåîðåòè÷åñêîå ïîçíàíèå // Âîïðîñû ôèëîñîôèè. 1982. ¹ 11.
Ñ. 69).

типом культуры; во второй – соглашения между коммуникантами, когда они расходятся во взглядах на идеалы и нормы,
но вынуждены стремиться к общим целям, что невозможно
без компромисса. Проблема в том, чтобы определить отношения между этими группами. Пионерские работы здесь связаны в первую очередь с именем Ю. Хабермаса5. Его замысел
был в том, чтобы противопоставить идее рациональности как
системе критериев оценки деятельности, предзаданных последней, идею рациональности, которая возникает в ходе
этой деятельности. Это прежде всего относилось к анализу
социальных практик (экономической, политической) и требовало выработки теоретических позиций по отношению к возникающим в этих практиках формам успешного поведения,
преодоления конфликтов и противоречий, сохранения эффективного партнерства между коммуникантами. При этом
неизбежно возникали вопросы: как совместить «коммуникативную рациональность» с такими оценками результатов
практической и познавательной деятельности, как «истинность», «объективность», «адекватность» и т.п.? Как предотвратить релятивизацию этих оценок?
Рассмотрение рациональности в социологическом измерении нуждалось в соотнесении с гносеологическими требованиями. Если оно приводило к несовпадениям или конфликтам, появлялось желание пересмотреть гносеологические
установки (если не вовсе отказаться от них), «переводя» их на
язык социологии. Сама идея «коммуникативной рациональности» при этом помещалась в рамки различных разделов социологии (социологии поведения, теории взаимодействия
социальных групп, социологии «повседневности» и т.д.). На
фоне утраты гносеологическими «спекуляциями» былой респектабельности «социологизация» эпистемологии, т.е. перенос в нее понятий и методов теоретической социологии и социальной философии, выглядела привлекательной перспективой. Многим исследователям это пришлось по душе и они с
энтузиазмом принялись развивать идеи А. Шюца, Н. Лумана,
Н. Элиаса, П. Бурдье, К. КноррЦетины, Д. Блура, А. Голдмана
и других лидеров социологического подхода к эпистемологическим проблемам. Энтузиазм был до известной степени оправдан: эпистемология стала подпитываться эмпирическим
материалом, свежими идеями и методами.

Â. Í. ÏÎÐÓÑ

10

5
Habermas J. Erlaeuterungen zum Begriff des kommunikativen Handelns //
J. Habermas. Vorstudien und Ergaenzungen zur Theorie des kommunikativen Handelns. F.a.
M., 1984; Theorie des kommunikativen Handelns. F.a.M., 1981.

Например, с точки зрения Н. Лумана, задача социолога в
том, чтобы эксплицировать процесс отбора знаний и способов их оценки участниками «рациональной коммуникации».
Отбор совершается вовсе не только (и не столько) в соответствии с эпистемическими критериями, а следует иным требованиям, имеющим собственно социологическое содержание (например, продолжать дискурс в ситуациях, когда от
этого зависит успех совместного действия, но нет общих
смысловых оснований, вынуждающих принимать решения
независимо от воли или взаимной расположенности его участников). Это относится к любым дискурсам, в том числе к
научным или философским дискуссиям. Более того, эпистемические критерии переинтерпретируются в социологических терминах: «истинность» понимается как символический
код, применяемый для конструирования и отбора знаний в
процессах коммуникации; такой код не предзадан коммуникации, а является ее продуктом. Кстати, наряду с «истиной»
стоят такие «генерализованные медиакоммуникации», как
«ценность»,
«собственностьденьги»,
«искусство»,
«любовь», «властьправо». Они «разрешают коммуникативные
трудности тем, что кондиционируют селекции и тем самым
мотивируют к принятию или отклонению коммуникации, то
есть, с точки зрения наблюдателя, выстраивают причинноследственные связи»6. Очевидно, что при таком подходе
обычная «дифференциация» эпистемических, этических,
экономических или политических оценок уступает место социологическим наблюдениям того, как эти оценки функционируют в роли «посредников», обеспечивающих взаимодействие и взаимопонимание коммуникантов.
Рациональна ли коммуникация? На этот вопрос отвечают
поразному в зависимости от того, что имеется в виду: соответствие совместных действий общим стандартам, принятым
в политике, науке или даже религии, либо то, что устанавливают как приемлемый уровень взаимопонимания сами участники
конкретных коммуникаций. А.Ю. Антоновский называет это
различием между «внешней» и «внутренней» рациональностью
коммуникации7. Эти различия могут быть существенными: например, политкорректность требует, чтобы мнения выражались в респектабельной форме, не оскорбляющей достоинстÌÍÎÃÎÌÅÐÍÎÑÒÜ ÐÀÖÈÎÍÀËÜÍÎÑÒÈ

11

6
Ãëóõîâ À., Íèêèôîðîâ Î. Ê âîïðîñàì ñèñòåìíî-òåîðåòè÷åñêîé ïðåçåíòàöèè
ìåäèàêîììóíèêàöèè // Í. Ëóìàí. Ìåäèàêîììóíèêàöèè. Ì., 2005. Ñ. 271.
7 Àíòîíîâñêèé À.Þ. Ïðîñòðàíñòâî, âðåìÿ, ëè÷íîñòü: òðè óðîâíÿ êîììóíèêàòèâíîé
ðàöèîíàëüíîñòè // Êîììóíèêàòèâíàÿ ðàöèîíàëüíîñòü êàê ïðîáëåìà ýïèñòåìîëîãèè (â
ïå÷àòè).

во диспутантов, тогда как часто сама респектабельность может быть понята как ироническая оболочка, скрывающая издевательскую оценку мнения какогото полемиста. Тогда можно
сказать, что понимание «смысла» полемики возможно при условии, что ее «внутренняя рациональность» игнорирует «внешнюю» или относится к ней как к чемуто постороннему. В любом случае рациональность здесь выступает как предмет интереса социолога, эпистемологическое же содержание этого
понятия, если это вообще возможно, транскрибируется в социологических терминах.
Если, продолжает Антоновский, коммуниканты говорят,
когда надо говорить, пишут, когда надо писать, понимают
сказанное или написанное так, как это принято в данной коммуникативной группе, отличают то, что сказано или написано,
от того, что хотел сказать или написать коммуникант, а также
почему он сказал или написал это в той, а не в иной форме, то
коммуникация «понята», т.е. является рациональной. Имеет
ли место в действительности то, что является антецедентом
данного условного высказывания, должен определить тот,
кто наблюдает за происходящим «со стороны», – социолог,
которому для выполнения этой задачи надобно необходимое
снаряжение. Что войдет в него: одни лишь методы социологического анализа (например, анкеты или тесты), или всетаки он обязан «для себя» различать «истину» и «ложь», «факт» и
«иллюзию», «объективное» и «субъективное» в оценках и т.д.?
Если быть последовательным, то надо признать, что сами эти
понятия, взятые из эпистемологического словаря, имеют социологическое происхождение, следовательно, различные
социологи в различных наблюдениях придут к различным выводам относительно рациональности коммуникации.
Другой пример социологизации эпистемологии – концепция «габитуса» П. Бурдье. Понимание слов и действий есть
следствие привычки так или иначе реагировать на них. Привычка же выступает как правило, следуя которому, коммуникант достигает желаемых результатов. Правило рационально, если цели достигаются, нерационально в иных случаях.
Поэтому проблема рациональности разрешается тем, что выясняют, при каких условиях возникают и становятся устойчивыми привычки эффективно действовать в коммуникативных
ситуациях. Социологическое исследование «габитуса» есть
ключ к пониманию того, что такое рациональность. Эпистемология, погруженная в мир «габитусов», вынуждена отбрасывать как несущественные для нее проблемы соотношения
«объективного» и «субъективного», «абсолютного» и «относиÂ. Í. ÏÎÐÓÑ

12