Часы

Иван Тургенев  
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ЧАСЫ 

 
 
 
 

РАССКАЗ 

 
 
 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

СОДЕРЖАНИЕ 

I ................................................................................................................. 3 
II................................................................................................................ 4 
III............................................................................................................... 5 
IV .............................................................................................................. 6 
V................................................................................................................ 7 
VI .............................................................................................................. 9 
VII........................................................................................................... 11 
VIII.......................................................................................................... 13 
IX ............................................................................................................ 14 
Х.............................................................................................................. 16 
XI ............................................................................................................ 17 
XII........................................................................................................... 19 
XIII.......................................................................................................... 20 
XIV ......................................................................................................... 23 
XV........................................................................................................... 25 
XVI ......................................................................................................... 27 
XVII........................................................................................................ 28 
XVIII....................................................................................................... 30 
XIX ......................................................................................................... 32 
XX........................................................................................................... 35 
XXI ......................................................................................................... 36 
XXIII....................................................................................................... 40 
XXIV....................................................................................................... 41 
ХХV........................................................................................................ 43 

2 

I 

Расскажу вам мою историю с часами... 
Курьезная история! 
 
 
Дело происходило в самом начале нынешнего столетия, в 1801 
году. Мне только что пошел шестнадцатый год. Жил я в Рязани, в 
деревянном домике, недалеко от берега Оки — вместе с отцом, 
теткой и двоюродным братом. Мать свою я не помню: она скончалась года три после замужества; кроме меня, у отца моего детей не было. Звали его Порфирием Петровичем. Человек он был 
смирный, собою неказистый, болезненный; занимался хождением 
по делам тяжебным — и иным. В прежние времена подобных ему 
людей обзывали подъячими, крючками, крапивным семенем; сам 
он величал себя стряпчим. Нашим домашним хозяйством заведовала его сестра, а моя тетка — старая пятидесятилетняя дева; моему отцу тоже минул четвертый десяток. Большая она была богомолка прямо сказать: ханжа, тараторка, всюду нос свой совала; 
да и сердце у ней было не то, что у отца — недоброе. Жили мы — 
не бедно, а в обрез. Был у моего отца еще брат, Егор по имени; да 
того за какие—то якобы «возмутительные поступки и якобинский образ мыслей» (так именно стояло в указе) сослали в Сибирь еще в 1797 году. 
Егоров сын, Давыд, мой двоюродный брат, остался у моего 
отца на руках и проживал с нами. Он был старше меня одним 
только годом; но я преклонялся перед ним и повиновался ему, 
как будто он был совсем большой. Малый он был не глупый, с 
характером, из себя плечистый, плотный, лицо четыреугольное, 
весь в веснушках, волосы рыжие, глаза серые, небольшие, губы 
широкие, нос короткий, пальцы тоже короткие—крепыш, что называется—и сила не по летам! Тетка терпеть его не могла; а 
отец—так даже боялся его... или, может быть, он перед ним себя 
виноватым чувствовал. Ходила молва, что не проболтайся мой 
отец, не выдай своего брата—Давыдова отца не сослали бы в Сибирь! Учились мы оба в гимназии, в одном классе, и оба порядочно; я даже несколько получше Давыда... память у меня была 
острей; но мальчики — дело известное! — этим превосходством 

3 

не дорожат и не гордятся, и Давыд все—таки оставался моим вожаком. 

II 

Зовут меня — вы знаете — Алексеем. Я родился 7, а именинник я 17 марта. Мне, по старозаветному обычаю, дали имя одного 
из тех святых, праздник которых приходится на десятый день после рождения. Крестным отцом моим был некто Анастасий Анастасьевич Пучков, или, собственно: Настасей Настасеич; иначе 
никто его не величал. Сутяга был он страшный, кляузник, взяточник — дурной человек совсем; его из губернаторской канцелярии выгнали, и под судом он находился не раз; отцу он бывал 
нужен... Они вместе «промышляли». Из себя он был пухлый да 
круглый; а лицо как у лисицы, нос шилом; глаза карие, светлые, 
тоже как у лисицы. И все он ими двигал, этими глазами, направо 
да налево, и носом тоже водил — словно воздух нюхал. Башмаки 
носил без каблуков и пудрился ежедневно, что в провинции тогда 
считалось большою редкостью. Он уверял, что без пудры ему 
быть нельзя, так как ему приходится знаться с генералами и с генеральшами. 
И вот наступил мой именинный день! Приходит Настасей Настасеич к нам в дом и говорит: 
— Ничем—то я доселева, крестничек, тебя не дарил; зато посмотри, каку штуку я тебе принес сегодня! 
И достает он тут из кармана серебряные часы луковицей, с написанным на циферблате розаном и с бронзовой цепочкой! Я так 
и сомлел от восторга, —а тетка, Пелагея Петровна, как закричит 
во все горло: 
— Целуй руку, целуй руки, паршивый! Я стал целовать у крестного отца руку, а тетка, знай, причитывает: 
— Ах, батюшка, Настасей Настасеич, зачем вы его так балуете! Где ему с часами справиться? Уронит он их, наверное, разобьет или сломает! 
Вошел отец, посмотрел на часы, поблагодарил Наста – сеича 
— небрежно таково, да и позвал его к себе в кабинет. И слышу я, 
говорит отец, словно про себя: 

4 

— Коли ты, брат, этим думаешь отделаться... Но я уже не мог 
устоять на месте, надел на себя часы и бросился стремглав показывать свой подарок Давыду. 

III 

Давыд взял часы, раскрыл и внимательно рассмотрел их. У него большие были способности к механике; он любил возиться с 
железом, медью, со всякими металлами; он обзавелся разными 
инструментами и поправить или даже заново сделать винт, ключ 
и т. п.— ему ничего не стоило. 
Давыд повертел часы в руках и, пробурчав сквозь зубы (он вообще был неразговорчив): 
— Старые... плохие...— прибавил, — Откуда? 
Я ему сказал, что подарил мне их мой крестный. 
Давыд вскинул на меня свои серые глазки. 
— Настасей? 
— Да; Настасей Настасеич. 
Давыд положил часы на стол и отошел прочь молча. 
— Они тебе не нравятся? — спросил я. 
— Нет; не то... а я, на твоем месте, от Настасея никакого подарка бы не принял. 
— Почему? 
— Потому, что человек он дрянь; а дряни—человеку одолжаться не следует. Еще спасибо ему говори. Чай, руку у него поцеловал? 
— Да, тетка заставила. 
Давыд усмехнулся – как—то особенно, в нос. Такая у него была повадка. Громко он никогда не смеялся: он считал смех признаком малодушия. 
Слова Давыда, его безмолвная улыбка — меня глубоко огорчили. Стало быть, подумал я, он меня внутренне порицает! Стало 
быть, я тоже дрянь в его глазах! Сам он никогда до этого бы не 
унизился, не принял бы подачки от Настасея! Но'что мне теперь 
остается сделать? 
Отдать часы назад? Невозможно! 
Я попытался было заговорить с Давыдом, спросить его совета. 
Он мне ответил, что никому советов не дает и чтоб я поступил, 
как знаю. Как знаю?! Помнится, я всю ночь потом не спал: раз
5 

думье меня мучило. Жаль былолишиться часов— я их положил 
возле постели на ночной столик; они так приятно и забавно постукивали... Но чувствовать, что Давыд меня презирает (да, нечего обманываться! он презирает меня!)... это мне казалось невыносимым! К утру во мне созрело решение... Я, правда, всплакнул, 
но и заснул зато, и как только проснулся — наскоро оделся и выбежал на улицу. Я решился отдать мои часы первому бедному, 
которого встречу! 

IV 

Я не успел отбежать далеко от дому, как уже наткнулся на то, 
что искал. Мне попался мальчик лет десяти, босоногий оборвыш, 
который часто шлялся мимо наших окон. Я тотчас подскочил к 
нему и—не дав ни ему, ни себе времени опомниться — предложил ему мои часы. 
Мальчик вытаращил глаза, одной рукой заслонил рот, как бы 
боясь обжечься,— и протянул другую. 
— Возьми, возьми,— пробормотал я,— они мои, я тебе дарю 
их—можешь продать их и купить себе... ну там что—нибудь 
нужное... Прощай! 
Я всунул часы ему в руку — и во всю прыть пустился домой. 
Постоявши немного в нашей общей спальне за дверью и переведя 
дух, я приблизился к Давыду, который только что кончил свой 
туалет и причесывал себе волосы. 
— Знаешь что, Давыд? — начал я как можно более спокойным 
голосом.— Я Настасеевы часы—то отдал. 
Давыд глянул на меня и провел щеткой по вискам. 
— Да,— прибавил я все тем же деловым тоном,— я их отдал. 
Тут есть такой мальчик, очень бедный, нищий: так вот ему. 
Давыд положил щетку на умывальный столик. 
— Он может за деньги, которые выручит,— продолжал я,— 
приобрести какую—нибудь полезную вещь. Все—таки за них он 
что—нибудь получит. 
Я умолк. 
— Ну что ж! дело хорошее! — проговорил наконец Давыд и 
пошел в классную. Я последовал за ним. 
— А коли тебя спросят — куда ты их дел? — обратился он ко 
мне. 

6 

— Я скажу, что я их обронил,— отвечал я небрежно. Больше о 
часах между нами в тот день уже не было речи; а все—таки мне 
сдавалось, что Давыд не только одобрял меня, но... до некоторой 
степени... даже удивлялся мне. Право! 

V 

Прошло еще два дня. Случилось так, что никто у нас в доме 
часов не хватился. У отца вышла какая—то крупная; неприятность с одним из его доверителей: ему было не до меня и не до 
моих часов. Зато я беспрестанно думал о них! Даже одобрение... 
предполагаемое одобрение Давыда меня не слишком утешало. Он 
же ничем особенно его не выказывал: всего только раз сказал—и 
то вскользь, что не ждал от меня такой удали. Решительно: пожертвование мое приходи лось мне в убыток, оно не уравновешивалось тем удовольствием, которое Мое самолюбие мне доставляло. 
А тут еще, как нарочно, подвернись другой знакомый нам 
гимназист, сын городского доктора,— и начни хвастаться новыми, и не серебряными, а томпаковыми часами, которые подарила 
ему его бабушка... 
Я не вытерпел наконец — и, тихомолком выскользнув из дому, принялся отыскивать того самого нищего мальчика, которому 
я отдал свои часы. 
Я скоро нашел его: он с другими мальчиками играл у церковной паперти в бабки. Я отозвал его в сторону и, задыхаясь и путаясь в речах, сказал ему, что мои родные гневаются на меня за 
то, что я отдал часы,— и что если он согласится мне их возвратить, то я ему с охотой заплачу за них деньгами... Я, на всякий 
случай, взял с собою старинный елизаветинский рубль, весь мой 
наличный капитал. 
— Да у меня их нету—ти, часов—то ваших,— отвечал мальчик сердитым и плаксивым голосом,— батька мой увидал их у 
меня да отнял; еще пороть меня собирался. Ты их, говорит, 
должно, украл где—нибудь—какой дурак тебя часами дарить 
станет? 
— А кто твой отец? 
— Мой отец? Трофимыч. 
— Да кто он такой? Какое его занятие? 

7 

— Он—солдат отставной, сражант. А занятия у него никакого 
нету. Старые башмаки чинит, подметки строчает. Вот и все его 
занятие. Тем и живет. 
— Где ваша квартира? Сведи меня к нему. 
— И то сведу. Вы ему скажите, батьке—то, что вы мне часы 
подарили. А то он меня все попрекает. Вор да вор! И мать туда 
же: в кого, мол, ты вором уродился? 
Мы с мальчиком отправились на его квартиру. Она помещалась в курной избушке на заднем дворе давным—давно сгоревшей и не отстроенной фабрики. И Трофимыча, и жену его мы застали дома. Отставной «сражант» был высокого роста старик, 
жилистый и прямой, с желто—седыми бакенами, небритым подбородком и целой сетью морщин на щеках и на лбу. Жена его казалась старше его: красные ее глазки уныло моргали и ежились 
посреди болезненно—припухлого лица. На обоих висели какие—
то темные лохмотья вместо одежды. 
Я объяснил Трофимычу, в чем было дело и зачем я пришел. 
Он выслушал меня молча, ни разу не смигнув и не спуская с меня 
своего тупого и напряженного—прямо солдатского взгляда.' 
— Баловство! — промолвил он наконец хриплым, беззубым 
басом.— Разве так благородные господа поступают? А коли если 
Петька точно часы не украл—так за это ему — ррраз! Не балуй с 
барчуками! А украл бы так я б его не так! Рраз! рраз! рраз! Фуктелями, по—калегвардски! чего смотреть—то? Что за притча? 
Ась?! Шпонтонами их! Вот так история?! Тьфу! 
Это последнее восклицание Трофимыч произнес фальцетом. 
Он, очевидно, недоумевал. 
— Если вы хотите возвратить мне часы,— пояснил я ему... я 
не смел его «тыкать», даром что он был простой солдат... — то я 
вам с удовольствием заплачу... вот этот рубль. Больше они, я полагаю, не стоят. 
— Ннну! — проворчал Трофимыч, не переставая недоумевать 
и по старой памяти поедая меня глазами, словно я был начальник 
какой.—Эко дело—а?—Ну—кося, раскуси его!.. Ульяна, молчи!—окрысился он на жену, которая разинула было рот.— Вот 
часы,— прибавил он, раскрывая ящик стола,— коли они ваши 
точно — извольте получить; а рубль—то за что? Ась? 
— Бери рубль, Трофимыч, беспутный,—завопила жена.—  Из 
ума выжил, старый! Алтына за душой нет, а туда же, важничает! 

8 

Косу тебе напрасно только отрубили, а то—та же баба! Как так—
ничего не знамши... Бери деньги, коли уж часы отдавать вздумал! 
— Ульяна, молчи, паскудница! — повторил Трофимыч.— Где 
это видано—разговаривать? А? Муж—глава; а она— разговаривать? Петька, не шевелись, убью!.. Вот часы! 
Трофимыч протянул ко мне часы, но не выпускал их из пальцев. 
Он задумался, потупился, потом уставил на меня тот же пристально—тупой взор—да вдруг как гаркнет во всю глотку: 
— А где же он? Рубль—то где? 
— Вот он, вот,— поспешно промолвил я и выхватил монету из 
кармана. 
Но он ее не брал и все смотрел на меня. Я положил рубль на 
стол. Он вдруг смахнул его в ящик, швырнул мне часы и, повернувшись налево кругом и сильно топнув ногою, прошипел на жену и на сына: 
— Вон, сволочь! 
Ульяна что—то залепетала — но я уже выскочил на двор, на 
улицу. Засунув часы в самую глубь кармана и крепко стискивая 
их рукою, я примчался домой. 

VI 

Я снова вступил во владение часами, но удовольствия оно мне 
не доставило никакого. Носить я их не решался: нужно было пуще всего скрыть от Давыда то, что я сделал. Что бы он подумал 
обо мне, о моей бесхарактерности? Даже запереть в ящик эти 
злополучные часы я не мог: у нас все ящики были общие. Приходилось прятать их то на верху шкафа, то под матрацем, то за печкой... И все—таки мне не удалось обмануть Давыда! 
Однажды я, достав из—под половицы нашей комнаты часы, 
вздумал потереть их серебряную спинку старой замшевой перчаткой. Давыд ушел куда—то в город; я никак не ожидал, что он 
скоро вернется... вдруг он — шасть в дверь! 
Я до того смутился, что чуть не выронил часов, и весь потерянный, с зардевшимся до боли лицом, принялся ерзать ими по 
жилету, никак не попадая в карман. 
Давыд посмотрел на меня и, по своему обыкновению, улыбнулся молча. 

9 

— Чего ты? — промолвил он наконец.— Ты думаешь, я не 
знал, что часы опять у тебя? Я в первый же день, как ты их принес, увидел их. 
— Уверяю тебя,— начал я чуть не со слезами. Давыд пожал 
плечом. 
— Часы твои; ты волен с ними делать, что хочешь. 
Сказав эти жестокие слова, он вышел. 
На меня нашло отчаяние. На этот раз уже не было никакого 
сомнения: Давыд действительно презирал меня!. 
Этого нельзя было так оставить! 
«Докажу ж я ему»,— подумал я, стиснув зубы, и тотчас же, 
твердым шагом отправившись в переднюю, отыскал нашего казачка Юшку и подарил ему часы! 
Юшка стал было отказываться, но я ему объявил, что если он 
не возьмет у меня этих часов, я сию же минуту раздавлю, растопчу их ногами, расшибу их вдребезги, брошу в помойную яму! Он 
подумал, хихикнул и взял часы. А я возвратился в нашу комнату 
и, увидав Давыда, читавшего книгу, рассказал ему свой поступок. 
Давыд не отвел глаз от страницы и опять, пожав плечом и 
улыбнувшись про себя, промолвил, что часы, мол, твои, и ты в 
них волен. 
Но мне показалось, что он уже немножко меньше презирал 
меня. 
Я был вполне убежден, что никогда более не подвергнусь новому упреку в бесхарактерности, ибо эти часы, этот гадкий подарок моего гадкого крестного, мне вдруг до такой степени опротивели, что я даже никак не в состоянии был понять, как мог я сожалеть о них, как мог выканючивать их у какого—то Трофимыча, 
который к тому же еще вправе думать, что обошелся со мною великодушно! 
Прошло несколько дней... Помнится, в один из них достигла и 
до нашего города великая весть: император Павел скончался, и 
сын его, Александр, про благодушие и человеколюбие которого 
носилась такая хорошая молва, вступил на престол. Весть эта 
страшно взволновала Давыда: возможность 
свидания, близкого свидания с отцом тотчас представилась 
ему. Мой батюшка тоже обрадовался. 
— Всех ссыльных теперь возвратят из Сибири и брата Егора, 
чай, не забудут,— повторял он, потирая руки, кашляя и в то же 
время словно робея. 

10